Ты знаешь — я знаю

*

      Вечереет.       Чимин несётся по дороге через деревню, поднимая пыль. В обычный день он бы обязательно в кого-нибудь врезался, сбил с ног или упал бы сам. Но на улицах необычайно безлюдно. Сегодня ни праздник, ни сбор урожая. Где же все? Неужели он опоздал?       Ноги неприятно ноют от долгого бега. Где же Хосок? Чимин всегда оказывался рядом вовремя, он не имеет права опоздать сейчас, когда на кону стоит чужая жизнь.       До дома Чонов он добежать не успевает, Хосок оказывается на поле: как раз возвращался к матери со сбора брусники, как его сбивает Чимин и валит в траву, падая сверху.       — Ну вот, — Хосок с сожалением смотрит на затерявшиеся в осоке ягоды и укоризненно переводит взгляд на Чимина, — чего ты хотел?       — Хосок, это срочно, — пытается перевести дыхание младший и поднимается на ноги.       — Что такое?       — Я слышал на поле разговор деревенских. Сегодня они хотели поджечь ваш дом, Хосок, уходите из деревни как можно быстрее.       Чон, стоит ему встать, в неверии цепляется за чужие крепкие плечи, боится рухнуть обратно.       — Ты лжёшь? Чимин, ты ведь мне никогда не лгал.       Чимин закусывает губу, хватает старшего за руку и тянет за собой. Почему-то Пак ведёт их не по обычной дороге, а через густые заросли ближе к лесу. Голая кожа на руках и ногах быстро покрывается порезами и царапинами от кустарников и колючих растений. Чем ближе они к хижине Чонов, тем отчётливее слышен гул и крики толпы.       Эти голоса заставляют внутренности Хосока скручиваться в тугой узел, мешают нормально дышать. В волнении он ещё сильнее цепляется за Чимина и на ватных ногах идёт за ним. Хочется бежать, лишь бы не увидеть в реальности те картинки, которые ему подкидывает богатое воображение.       Пак прикладывает палец к губам и шикает, предостерегает быть осторожнее, будто бы Хосок сам не знает. Подобраться слишком близко не получается: они прячутся за большим поваленным деревом, из-за которого открывается вид на просторную поляну перед домом.       Теперь перед ними не дворик, где мама развешивала бельё, а маленький Хосок сидел рядом и плёл венки из полевых цветов. Под столбом, от которого тянулась бельевая верёвка, лежат снопы сухого сена, а вокруг ходят деревенские, чьи лица искажены ненавистью. В руках у многих горящие факелы, у некоторых даже вилы. Хосок заметно трясётся. Как бы Чимин не пытался его успокоить, они знают, к чему это всё ведёт.       Поляну накрывает громкий визг. Из хижины выводят женщину, подкошенную болезнью. Она едва передвигает ноги, если бы не сильные грубые руки, держащие под мышками, она бы давно рухнула в траву. Толпа ликует и кричит, вскидывая вверх руки.       Кажется, будто перед мальчишками разверзается настоящий ад. По вискам текут капли пота, жарко, несмотря на ночную прохладу. Чимин крепко сжимает ладонь, даёт понять, что они ничего не смогут сделать, лишь подставят себя.       Хосок закрывает глаза. В паре десятков метров перед ними его мать привязывают к столбу, несмотря на её слабые протесты.       А дальше вновь крики и визги, то жертвы, то толпы счастливых деревенских. Удивительно, Чимин недавно общался с ними, а теперь их лица искажены такими страшными гримасами, что бросает в дрожь. Он прижимается к Хосоку, показывает свою готовность защитить и смелость, хотя последней нет и грамма.       Чон в шоке раскрывает глаза. Женщина пытается выбраться, извивается, но веревки туго сковали её движения. Огонь скользит всё выше, обхватывает подол её старого платья. Ночь окрашена в алый. На долю секунды Хосок, привстав, ловит взгляд матери и будто просыпается, выходит из транса.       — Нет! — Хосок не выдерживает, резко вскакивает на ноги, раскрывая их убежище. Чимин пытается его осадить, но уже поздно.       Их заметили.       — Сын ведьмы! — вскрикивает кто-то из толпы. С криками они надвигаются на них.       — Бежим, — шепчет Чимин и, схватив старшего, срывается в темноту, в лес.       Парни выигрывают за счёт того, что чаще бывают в лесу, они ловче ориентируются даже в темноте и избегают неприятных столкновений и падений. Ведь счёт идёт на секунды, Чимин крепко держит чужую ладонь, боясь разделиться.       Тот, кто возглавляет погоню, резко замирает и поворачивается к толпе, расставляя руки в стороны, сдерживая разгорячённых людей.       — Остановитесь! Кто ходит в лес ночью? Их либо разорвут животные, либо заведёт куда-нибудь леший.       Чимин тянет за собой Хосока и бежит, бежит, бежит. В виски бьёт кровь, но это его не останавливает. Крики стихли давно, сейчас слышен только их топот, тяжёлое дыхание да шелест травы.       — Чимин! — Хосок выматывается быстрее и тянет парня на себя, молит притормозить. — Они, они…       Только сейчас Чон даёт себе волю и громко плачет, уткнувшись в чужую грудь, мочит футболку слезами, прекрасно понимая, что Чимину будет холодно, но ничего поделать не может, как и сам Чимин, с радостью забравший бы его боль, лишь бы тот вновь улыбался.       Но нет, он не может. Теперь, когда они оторваны от дома и не имеют возможности вернуться назад, когда им грозит смерть, Чимин с трудом подбирает слова. Он опускается на колени, утягивая за собой Хосока и прижимая к себе.       — Хосок, посмотри на меня, — Пак обхватывает его заплаканное лицо и смотрит прямо в глаза. — Всё будет хорошо, слышишь? Мы справимся, найдём новое место, где сможем жить. Ничто не потеряно. Я тебя не брошу, ты ведь знаешь.       Чон всхлипывает и выдавливает из себя подобие улыбки.       — Знаю.       Хосок хватается за Чимина, будто за последнюю возможность выжить, комкает его рубаху и пытается унять панику.       Пак обхватывает его руки, отдирает от себя и переплетается их пальцы, подаётся вперёд и нежно касается губ своими. Целует неумело, аккуратно, но в то же время так, как не поцеловал бы никогда в деревне. Хосок сначала теряется, но потом действительно чуть успокаивается и обмякает, подаётся навстречу.       Как объяснить это чувство? Когда сердце стучит максимально быстро, а в виски больно бьёт, но уже не от бега. В груди разливается жидкое тепло, обжигает внутренности, будто там всю жизнь были ледники, а сейчас проник луч солнца. Чимин не знает, но когда разрывает поцелуй, оно никуда не пропадает, наоборот, только усиливается от вида покрасневшего Хосока, что отводит взгляд.       — Всё будет хорошо, ты мне веришь?       Хосок слабо кивает.       — Мы пойдём дальше, я заберу из дома всё необходимое и мы уйдём, отыщем другое поселение…       — Чимин, тебе нельзя в деревню.       — Почему это?       Чон нервно жуёт губу.       — Они видели тебя со мной, значит, тебя тоже хотят убить. Вряд ли они тронут твою семью, те ведь не знали. Но за тебя я волнуюсь.       Чимин нервничает. Да, конечно, не знают они. Только и думали, кого из этих двоих будут в платье наряжать. Но Пак этого не говорит, кивает и тянет за собой наверх Хосока, который охает от боли в мышцах.       — Ты куда? — жалостливо тянет Чон, хватаясь за чужие руки.       — Мы не можем спать тут, нужно укрыться.       Хосок соглашается, что в этом есть правда. Хотя, в лесу нет такого места, где было бы безопасно спать. Они идут всё дальше в вглубь, где ни один ещё не бывал, Луна освещает их путь.       С трудом отыскивается достаточно большая расщелина в одном старом дереве. Дно поросло мхом, что делает его мягче, но сырость и запах гниения древесины портят всё удобство. Чимин помогает Хосоку забраться внутрь. Обнявшись, дабы сохранить тепло, они погружаются в тревожный сон. Чона заметно потряхивает, ему снится огонь и крики, Чимин постоянно просыпается и пытается его утешить, что-то шепчет, целует в пыльную макушку, и Хосок, свернувшись клубочком, успокаивается.       Выспаться не удаётся.       Чимин просыпается раньше из-за шагов, которые приближаются к их укрытию. Он вскакивает, стараясь не потревожить чужой сон, и выглядывает наружу. Перед ним стоит мужчина в годах, со спутавшейся бородой, в рваной одежде и странной шляпе. Этот незнакомец напоминает отшельника и вызывает недоверие.       — Ого, вы выглядите измученными, — приходит к заключению лесник, осматривая парней. Хосок уже проснулся и прячется за чужую спину, чуть дрожа. — Сбежали откуда-то?       — Нас выгнали, — признаётся Чимин.       — Ого, так давайте, что ли, я вас согрею, напою тёплым отваром. Вы наверняка ещё и голодные, да?       Чимин с Хосоком переглядываются и приходят к общему мнению, что лучше пойти, а куда им ещё? Пак осторожно спускается на Землю, а затем и Чон. Мужчина представляется лесником и называет своё имя - Ханбин. Он обходит парней и оттряхивает их одежду.       — Вот так лучше. Пойдёмте туда, где вы будете в безопасности.       Их приводят в небольшой домик, похожий на хижину Чонов, но ещё больше обросший плющом и чуть покосившийся. Внутри, на удивление, сухо и уютно. Их кормят холодной похлёбкой, и недоверие к леснику постепенно сходит на нет. Становится хорошо, как дома.       — Куда вы путь держите? — лесник убирает посуду после лёгкого завтрака.       — Ну… — Хосок прикусывает губу, не зная, что сказать.       — Вам некуда пойти?       Мальчишки кивают в ответ. Лесник мило улыбается и предлагает им остаться с ним, хотя бы на первое время.       — Правда? Отлично, я как раз разбираюсь в лекарственных растениях и могу помочь, — резко подскакивает на месте Хосок, но сразу тушуется, опускаясь обратно. Чимин кладёт руку на его плечо и успокаивающе поглаживает.       — А я выносливый и, думаю, сильный. Спасибо за приют. Мы постараемся отплатить сполна и не стать обузами. Просто огромное спасибо.       Проходит три года, но никто так никуда и не уходит. Чимин всё боялся потеснить Ханбина и искал места, куда бы они могли переехать, но не находит. А Хосок дружится с лесником и лечит его больную спину, знания парня и вправду оказываются довольно обширными и полезными. Пак машет на них рукой и остаётся, хотя не будем врать, что он был особо против.       Если быть честными, они скучают по дому. Иногда, завалившись на какой-нибудь полянке в лесу, вспоминают родителей Пак, с которыми наверняка всё хорошо, молятся за упокой матери Хосока. В деревню никто из них не возвращается даже спустя года. Потому что табу.       А ещё у них клятва.       Они стоят на коленях друг перед другом под ветвистой ивой и обнимаются. Хосок чуть улыбается, а Чимин сдерживается, чтобы не расплакаться от счастья.       — Клянусь, что никогда не потеряю тебя, — чётко выговаривает Пак.       — А я не потеряюсь… Ты знаешь.       — Я знаю.