bunker stories

Габриэль маленький и наглый. Он везде, всегда и сразу, в каждой бочке затычка, к каждому действию комментатор. Если его где-то нет, можно начинать бить тревогу, потому что это явно не к добру. Иногда Сэму кажется, что он еженощно создает много-много своих двойников, а потом пускает их гулять по бункеру, чтобы быть всегда и везде. Наверное, будь оно даже и так, удивляться бы не стоило. Габриэля слишком долго не было — нигде не было, он даже сам толком не может объяснить, где его прятал Асмодей. Ему обязательно надо наверстать. Сэм не хочет выпускать Габриэля из бункера — хотя бы первое время. Конечно, если бы он захотел выйти (или уйти), Сэм бы не стал ему мешать. В том числе и из-за того, что не смог бы сделать против архангела решительным счетом ничего, но в большей степени — потому Габриэль ему все-таки не принадлежит, и не в Сэмовой компетенции решать, куда ему можно ходить, а куда нельзя. Но Габриэль и сам никуда из бункера не спешит. Он просто здесь — всегда и везде. Дин жалуется, что у него скоро взорвется голова. Кас нервно улыбается. И вообще-то больше времени они теперь проводят где в не-здесь. Когда Сэму начинает казаться, что и у него плавятся уши, Габриэль вдруг решает уехать на охоту с Дином. И как-то так получается, что выпадают они на две недели. Сэм с Касом закапываются в книги часов на пять, и, будь они кротами, а книги — почвой, у них уже была бы целая система катакомб, способная спасти от ядерного взрыва город с населением тысяч так в пятьсот. Никто не жалуется — они привыкли, но глаза зудят, а еще очень сильно хочется пить. Мышцы со скрипом расправляются, очень нехотя приходя в движение, как будто Сэм идет под водой. Болит шея. А еще очень тихо — только жужжит система вентиляции. Сэм вдруг задумывается об этом «тихо». Над ними много метров земли, бетона и железа, тут нет окон или слуховых окошек, и тишина вдруг ухает на него, как будто обваливается потолок, прижимает к полу оглушительным безмолвием. Для Сэма тишина никогда не была чем-то хорошим. Всегда легче, если бубнит приемник, ругается Дин, задает глупые вопросы Кас. А тишина обычно означает одиночество, безнадежность и отчаяние. Наверное, единственный раз, когда она казалась ему спасением, был еще во времена Глюцифера, но там причина веская. Сэм просто не любит, когда воздух вокруг преет и гниет. Он заторможено наливает себе воду, роняя стакан, когда, уже полупустой, пытается поставить его обратно на столешницу. Звонкий удар стекла о камень немного приводит его в чувство. Заглядывает Кас и спрашивает, все ли в порядке. Да, отвечает Сэм. мне просто нужно, чтобы мир ожил. С Габриэлем молекулы в воздухе начинают двигаться раз в сто быстрее, кровь не сворачивается, а кожа нагревается так, что хоть чайник на ней кипяти. Габриэль — это энергия, а Сэму в последнее время слишком часто кажется, что он по уши увяз в темном вонючем болоте. С Габриэлем просто все… Лучше. Когда они возвращаются, потрепанные, но гордые собой, Сэм тут же утаскивает Габриэля за угол и долго обнимает. Его удобно обнимать — можно спокойно класть руки на плечи, а подбородок на макушку. Габриэль маленький и наглый. Он ворчит, и терпит, и тоже обнимает, и стоит столько, сколько нужно, потому что, кажется, вытягивать кого-то из болота ему нравится куда больше, чем спокойно гулять по твердой земле. Сэм успокаивается, когда в бункер возвращается суета и гомон, похожий на фоновый белый шум из старого радиоприемника. Сэм успокаивается, когда кроме Диновой пиццы в холодильнике снова появляется шоколад, примерно пятьдесят на пятьдесят, успокаивается даже тогда, когда Габриэль продолжает его пугать, когда он сосредоточен на работе. Плохая привычка, и Сэм ворчит, и закатывает глаза, может даже — совсем чуть-чуть — раздражается, но это все так правильно. Правильно, когда вокруг все двигается, шумит, сияет и колышется. Правильно, когда вокруг все живет. А у них с Дином в бункере целых два солнца, значит, и жизни в два раза больше.