His demons

Сан просыпается довольно рано от покалывающего чувства в правой руке. По привычке он ожидает увидеть на ней сопящего Уёна, но вместо него на ней спит Сонхва. Что остаётся неизменным так это то, что одеяло, полностью утянуто младшим, спящим на другом конце кровати, на себя. Уён всегда умудряется укутаться, плотненько завернуться, превращаясь в пухлый буррито, и неизменно оставляет старших без тепла, где бы не спал — между ними или с краю. Но при всем при этом о сне под двумя или тремя одеялами даже думать никто не хочет. Обнаженная спина старшего притягивает. Пальцы Сана касаются мягкой кожи, скользят вдоль позвоночника вниз, обрисовывают едва заметные ямочки на пояснице и снова плывут вверх до лопаток и изящной шеи, до чёрных волос на светлых наволочках. Сонхва глубоко вздыхает, покрываясь мурашками, и, не просыпаясь, отодвигается ближе к Уёну, пытаясь украсть у него хотя бы немного тепла. Сан целует старшего в плечо и нехотя вылезает из мягкой постели, снимает со стула покрывало, заботливо набрасывает его на Сонхва и на цыпочках, стараясь не скрипеть половицами, выходит из комнаты. На кухне, на месте, где ещё несколько лет назад стояла его старенькая рожковая кофемашина, стоит совсем новенькая капсульная — положил капсулу, нажал одну кнопку и твой кофе готов. Никакой эстетики, никакой романтики, никакого интереса, да и вкус совсем не тот. Зато просто и быстро. Но Сан не привык идти по легкому пути. Он находит свою старушку на нижних полках серванта, заваленную и запылившуюся. Он долго и заботливо приводит ее в порядок, подключает, промывает, оттирает хромированные части до блеска. Пачка зернового кофе хрустит в руках, выпуская из специального отверстия густой запах арабики. Сан отрезает край упаковки и насыпает зёрна в ручную кофемолку. Его бёдра резко прижимают к краю столешницы, кофейные зёрна звонко рассыпаются по всему столу, падают на пол, отскакивая от плитки и укатываясь в разных направлениях. Между ягодиц вжимается крепкий утренний стояк, чувствительной шеи касается горячий язык. По рукам Сана бегут мурашки, и чужие пальцы тут же прослеживают их ход от локтей до кистей, прижимают ладони к столу. — Хочу тебя снизу чаще, — Уён прикусывает и оттягивает мочку уха. — Внутри тебя так жарко и так тесно, — младший трется пахом о ягодицы. — Уён-ах, — выдыхает Сан, закрывая глаза. — Ты мне меша... — но его перебивают на середине слова. — Хён. — Не знал, что ты хочешь... — возбужденный Уён так страстно жмётся, что Сан еле сдерживается, чтобы не лечь грудью на стол, позволяя сделать с собой все, что тому вздумается. — Ты говорил, что нам это не нужно, — младший зарывается носом в волосы на затылке и выдыхает огненный воздух, от чего Сан все же прогибается в пояснице, сильнее вжимаясь задницей в бёдра Уёна. — Но я хочу услышать это от тебя, Санни. Скажи мне. Яджа тайм. Сан наивно полагал, что коснётся это только Сонхва. Он думал, что им с Уёном правда все это не нужно. Но как оказалось, младший снова ждал подходящего момента. Момента, когда ему не смогут отказать. — Уён-и хён... После слов Сан коротко стонет — такое обращение к младшему звучит гораздо приятнее, чем он ожидал. По всему телу бегут мурашки и волны мелкой дрожи. Он чувствует себя слабее, будто поддаётся его власти сильнее, чем обычно. — Мой Санни, — голос Уёна ласкает слух, звучит нежно, но в то же время слишком возбуждающе. — Давай продолжим то, на чем ты остановился, — он возвращает ладони Сана на кофемолку и кладёт свои сверху. Они вместе сжимают пальцы на ручке и прокручивают ее по часовой стрелке, размалывая зёрна в пыль. Частое дыхание Уёна касается шеи Сана. — Это зайдёт слишком далеко, — Сан откидывает голову на плечо младшего, его пухлые губы касаются веснушек, оставляя легкие поцелуи. — А я хотел прогуляться к морю. — Не зайдёт, — ручка кофемолки легко прокручивается, размолов последние зёрна. — Продолжай, я хочу всего лишь твой кофе. — Уён-и, — младший кусает его за подбородок. — ...Хён, — тут же исправляется Сан. — Если ты начинаешь готовить со мной кофе, это всегда кончается сексом. Назови мне хоть раз, когда такого не случалось. Так повелось с их первой встречи — Уён дико возбуждается, когда смотрит, как Сан готовит кофе, именно он, никто другой. Сан так и не узнал почему. И если сначала он пользовался этим, то гораздо позже, когда по утрам они начали постоянно опаздывать, что стало сказываться на их общей успеваемости, ему пришлось прогонять младшего с кухни. Постепенно, Уён перестал приходить, а Сан перестал готовить. — Сегодня не случится, — Уён вкладывает в руку Сана холдер, и Сан подрагивающими от возбуждения пальцами пересыпает в него истертый в порошок кофе. — Мне кажется, твоё тело выдаёт твою ложь, — замечает Сан, покачивая бёдрами и чувствуя, как вжавшийся между ягодиц член Уёна дёргается. — В отличии от некоторых, я могу сказать «нет», когда надо, — младший, в своё время наученный Саном, слегка прессует кофе темпером. — Из меня хён выйдет лучше, чем из тебя, и я докажу это, — на удивление, его голос звучит спокойно и уверенно, хоть Сан и чувствует спиной, как часто колотится сердце в его груди. Не без труда он вставляет холдер в машинку, подставляет маленький питчер для эспрессо и нажимает кнопку включения. — Я был настолько плохим старшим для тебя? — смеётся Сан. Но в каждой шутке есть только доля шутки. Уён кладёт руки ему на плечи и резко разворачивает к себе лицом. Он все ещё слишком близко, все ещё вжимает в столешницу, опаляет своим дыханием лицо. — Я... никогда не называл тебя хёном, — Уён сжимает щёки Сана в ладонях. — Потому что, несмотря на разницу в возрасте, ты разрешил мне быть наравне с тобой, не принимал меня за ребёнка, позволял мне делать свой выбор и учиться на своих ошибках, — младший оставляет тёплый поцелуй на губах, и Сан с опозданием принимает то, что Уён уже давно не сопливый школьник. — Ты был моим первым всем, Санни. Был и остаёшься. — Мой малыш Уён-и так вырос, — улыбается Сан, положив голову на его плечо, обнимая и прижимая к себе. И слишком поздно вспоминает: — Кофе... Уён щёлкает кнопкой, останавливая кипяток, льющийся через край. — Черт возьми, Санни, ты не только момент испортил, но и кофе, — притворно ругается младший, но сжимает Сана в руках ещё крепче, ещё отчаяннее. В дверях показывается взлохмаченный и сонный Сонхва и потягивается в тот момент, когда младшие поворачиваются к нему. Смуглая кожа, отражая тусклое зимнее солнце, все равно переливается бархатной бронзой, прекрасно демонстрируя напрягшиеся мышцы пресса, груди и рук. Пижамные штаны сползли неприлично низко, представляя взору дорожку темных коротких волос, бегущих от пупка и игриво прячущихся за растянутой резинкой. Агрессивно выделяющиеся косые мышцы живота просят дотронуться. Мягкое слегка опухшее лицо, глаза щелочки и надутые губы резко контрастируют с чересчур сексуальным телом. Младшие раскрывают свои объятья, и Сонхва не медлит ни секунды, тут же оказываясь в родном тепле. Их ладони скользят по его мускулистой спине, сталкиваясь на острых лопатках, Сан накрывает руку младшего и переплетает пальцы, ласкается носом о шею Сонхва, проскальзывает по скуле и встречается на его губах с губами Уёна. Этот поцелуй один на троих — лучшее пожелание доброго утра на всем белом свете. — Сонхва-я, — Уён гаденько улыбается, отстраняясь и наблюдая за реакцией старшего на новое обращение. — Ты пришёл приготовить нам завтрак? — М-м-м, яджа тайм, — тянет Сонхва, выпуская из объятий младшего и стискивая в руках только Сана. — Мне кажется, что сегодня завтрак должен приготовить наш любимый хён. Что думаешь? — Сонхва целует Сана в висок и заглядывает ему в глаза. От такой игривости старшего Сан расплывается в улыбке и радостно ему поддакивает. — Спелись значит, ну ладно, — Уён хитро щурится и отворачивается, достает из духовки сковородку, а из холодильника яйца. — Будет вам завтрак. Сану понравились вчерашние ласки Сонхва, его прикосновения без ограничений и потерявшие стеснение поцелуи. И то как сейчас старший мнёт ладонями его бёдра, щекочет пальцами нежную кожу у резинки домашних штанов, игриво обводит татуировку, которая приглянулась ему с первого взгляда, все это обещает прекрасное продолжение. Старший целует его в нос и в ямочки на щеках, тихо шепчет, что сегодня его солнце светит ослепительно ярко. От нежности у Сана подкашиваются ноги и он виснет на шее старшего, оставляя тёплые поцелуи на его губах. Сонхва подхватывает его под бёдра и сажает на стол. Искусственный мрамор столешницы холодит кожу через штаны, но мурашки бегут именно от горячего языка, скользнувшего между губами. — Парни, я конечно очень рад, что теперь вы можете ещё сильнее возбудить меня, но я тут готовлю вам завтрак и буду весьма признателен если вы мне все же поможете. Старшие переглядываются и, поймав одну волну без слов, решают поиздеваться над младшим, пользуясь его же методами. — Но я не могу помочь, — отвечает Сан, нагло запуская пальцы под резинку штанов Сонхва и сжимая в ладонях его аппетитную задницу. — У меня ручки заняты! — Я тоже не могу, — старший притворно пытается выбраться из нежных объятий Сана. — Я застрял! — Да понял я вас, понял! — Уён повышает голос, отворачиваясь и агрессивно перемешивая яичницу, и уже шёпотом добавляет: — Больше я так делать не буду... — его щёки алеют, и он закусывает губу. — Сонхва-я, все подгорает. Нежно клюнув в висок, Сонхва снимает Сана со столешницы, подходит к плите, уменьшая мощность с максимальной до средней, и забирает у Уёна лопатку. — Уён-и хён, — старший специально выделяет последнее слово, и Уён смущается ещё сильнее. — Ну кто жарит яичницу на такой большой температуре? — Я знаю, я хотел уменьшить, — мямлит Уён, прижимаясь лбом к плечу Сонхва. — Но я отвлёкся на твой язык на его губах, — младший тыкает пальцем в Сана, который поднимает руки в примирительном жесте, показывая, что он вообще-то тут не причём. — Если яджа тайм будет раз в неделю, ты быстро научишься... — Сонхва выключает плиту, переставляет сковороду на холодную конфорку и, продолжая помешивать, свободной рукой приподнимает подбородок Уёна, оставляя на его обиженно надутых губах легкий поцелуй: — ...совмещать приятное с полезным. Сан улыбается — каким бы самоуверенным Уён не был, в повседневной жизни рядом с Сонхва он все ещё остаётся неумелым и смущенным ребёнком. И Сану ужасно нравится наблюдать за тем, как жадно Уён следит за действиями старшего, желая всему научиться, чтобы потом поскорей утереть нос им обоим, показав насколько он зрелый для своих лет. После завтрака Сан сам вызывается помыть всю посуду, и только взяв в руки губку, понимает, что не делал этого уже миллион лет. Никто не просил его, а он не предлагал. Он перемывает вчерашние тарелки и кастрюли, оттирает пригоревшую яичницу со сковородки, расставляет все на сушилке для посуды — то есть наконец-то выполняет свой заброшенный «супружеский» долг, и только после этого возвращается в комнату. Уён, встав на мысочки, поправляет ворот водолазки Сонхва, щеки которого кажутся алее чем обычно. На заправленной кровати валяется маленький чёрный пакет. — Одевайтесь теплее, на пляже ветрено, — бросает Сан, садясь рядом с сумкой с вещами и выуживая из неё светло-сиреневый свитер. — Не беспокойся, Сонхва-я надел под водолазку то, что не даст ему замёрзнуть, — краем глаза Сан замечает, как Уён ухмыляется, стискивая розовые щёки старшего пальцами, и оставляет на его губах поцелуй. — Санни, давай быстрей, мы уже запарились ждать. У Сонхва даже лицо горит. Сан бежит по дорожке выложенной деревянными досками, не застегнув пуховик, позволяя ему развеваться на ветру словно плащ супергероя. Он бежит к морю, что есть мочи, вновь чувствуя себя ребёнком, не обременённым тяжестью взрослой жизни, несётся на запах соли и свободы, чувствуя привкус детства на языке. Мощеная дорожка заканчивается, ботинки тонут во влажном песке, ноги заплетаются, но он продолжает бежать, пока мысков обуви не касается вода. Вот оно. Бескрайнее море. Зимнее, серое, шепчущее тихими волнами истории о других берегах. Сейчас спокойное, но в душе дикое и неукротимое. Руки касаются тёплые пальцы, и рядом появляется запыхавшийся, раскрасневшийся и такой же растрёпанный Сонхва. С широкой улыбкой он смотрит вдаль, сжимая маленькую ладошку Сана. — Эй! — раздаётся крик со спины, и оба оборачиваются. Уён с обиженной миной в застегнутом пуховике, замотанный в шарф, в капюшоне толстовки и в шапке, открывающей маленький лоб холодному ветру, спрятав руки в перчатках в карманы, спускается с дорожки и неуклюже пробирается по песку к ним. Когда младший почти добирается до берега, хмурый как грозовая туча, подволакивая ноги, проваливающиеся в песок, Сонхва дёргает Сана за руку, шепчет «бежим» и тут же срывается с места. Сан ещё несколько секунд наблюдает за опешившим Уёном, смотрящим в спину удаляющегося Сонхва, и срывается следом. Он летит сломя голову, только чтобы догнать, схватить за руку, сжать чужую ладонь, сбавив немного скорости, и бежать вместе. Они смеются, изредка оборачиваясь на Уёна, который как подол платья поднимает край длинного пуховика и пытается угнаться за ними. — Надо чаще ездить куда-нибудь втроём, — орет Сонхва, замедляясь. Шум моря в ушах смешивается с биением сердца, в груди цветёт любовь и разрывающее чувство невыносимой привязанности. — Да-а, — тянет Сан, останавливаясь и опираясь ладонями о коленки, силясь отдышаться. — Прости, — он поднимает взгляд и наблюдает за тем, как Сонхва радостно машет рукой бросившему бежать Уёну. — За что? — старший потирает шею, скрытую плотным воротом водолазки. — За то, что меня часто не было рядом, — Сан больше не может отогнать эти мысли, не может сказать себе «совсем не вовремя», «лучше держать в себе», не может запихнуть своё чувство вины куда подальше и снова сбежать, потому что бежать больше не хочется. — Я постоянно был на работе... — Сан... — Я не уделял вам времени... — Сан, не надо... — Я... — Хён! — Сонхва ловит его лицо в ладони так же, как это сделал утром Уён. — Сейчас ты с нами, ты рядом. И я люблю тебя ещё сильнее, — он прижимается тёплыми губами к заледеневшему от морского ветра лбу. — Мне тоже следовало быть внимательнее к тебе, но я боялся. — Сонхва-я... — в сознании раздаётся громкий звук спадающих оков вины, стискивающих его загнанное сердце в давящих цепях. Сонхва прижимает его к груди — от него пышет жаром, пахнет домом и веет уютом. — Называй меня так всегда... — старший смущённо прячет лицо в растрёпанных волосах Сана. — Без «хён»? — он обнимает Сонхва, раздвигая в стороны расстёгнутый пуховик и забираясь замерзшими руками под одежду, чувствуя под пальцами гусиную кожу, но не получая за это ни единого упрёка. — Без. Я надеялся, ты совсем перестанешь пользоваться этой приставкой, хотя бы когда мы наедине, как перестал тебя называть хёном Уён. А ты про... — Но Уён никогда не обращался ко мне уважительно, — смеётся Сан, поднимая голову и заглядывая в глаза. — Он же учился в школе, когда вы познакомились... — Сан кивает. — И у вас разница в несколько лет и даже больше, чем у нас с тобой... — ещё кивок. — И знаешь, что это мелкое чудо мне тогда сказало? — Сан указывает пальцем на грозно приближающегося Уёна. — Что не хочет? — очень точно предполагает старший. — Ага, сразу заявил, что не будет называть меня хёном, — Сан вспоминает тот разговор, уверенность Уёна в собственных словах, его бойкий характер, его нацеленность на победу и никак иначе — с тех пор он сильно повзрослел, но не изменил своим принципам. — Да что не так с вами двумя? — запыхавшийся Уён чуть не падает коленками на песок, подползая ближе и стягивая с лица шарф. — Если сегодня яджа тайм, то это совсем не значит, что нужно устраивать детский сад целый день! Не на это я рассчитывал, — младший опирается о плечо Сонхва, и тот заботливо поддерживает его, обнимая. — А на что ты рассчитывал? — Сан спрашивает Уёна, но краснеет Сонхва, пытаясь спрятаться за его макушкой. Уён мог злиться гораздо сильнее, если бы не ресторанчики расположенные на берегу моря. — Пахнет сладостями! — игнорируя вопрос младший принюхивается, его глаза загораются, и он ведёт носом по ветру. — Хочу! У Уёна прекрасное чувство обоняния, словно акула кровь, он может чувствовать запах еды за километры. Особенно запах сладкого. Он с небывалой скоростью отрывается от них, ведомый сахарным ветром, что чует он один. Непонятно откуда взявшаяся резвость быстро заносит его наверх обратно на деревянный настил. Старшим остаётся только безмолвно улыбаться и следовать за ним — Уён хочет, этим все сказано. Младший заводит их в небольшую кондитерскую, усаживает за стол и убегает к кассе. Сан по привычке садится напротив, позволяя Сонхва устроиться на диванчике. Старший греет его руки в своих ладонях, с его щёк так и не сходит, казалось бы, морозный румянец. Уён падает на диван рядом с Сонхва, аккуратно ставит коробку сладостей на стол, молниеносно стягивает шарф, пуховик и перчатки и нетерпеливо открывает крышку. Тонкие пальцы с узловатыми костяшками сжимают мягкие бока рисового пирожка. Пухлые губы обхватывают чапсальтокк, и его половина тут же исчезает. Уён закрывает глаза и блаженно стонет, наслаждаясь растекающейся в рту сладостью. Вторая половина следует за первой буквально через пару секунд. Когда Уён ест сладости, это всегда выглядит вкусно, аппетитно, возбуждающе. Каждый раз перед экзаменами Сонхва покупает ему чапсальтокк, и младший всегда на удивление терпеливо ждёт, когда Сан вернётся домой. Не для того, чтобы поделиться, нет. Для того, чтобы кушать на его глазах, облизываться и издавать такие звуки, от которых рот Сана наполняется слюной, а внизу живота начинает тянуть. И Сан никогда не сдерживается. Младший называет это — сахарный секс. Он всегда сладкий, тягучий, медленный, наполненный долгими поцелуями, большая часть которых достаётся Уёну, потому что он никогда не делится с ними пирожками, но всегда делится собой. На его губах остаются следы от белой крахмальной пудры. — Хочешь? — спрашивает младший, заглядывая в чёрные глаза и имея в виду далеко не пирожки. Крахмал безвкусный, но язык Уёна нет. Приторный и проворный, карамельный, словно леденец. Его хочется посасывать, скользить по нему своим языком, собирая остатки сладости, дразнить, заманивая в свой рот. Сан понимает, что слишком увлёкся, только когда слышит сдавленный кашель. — Хён, мы в общественном месте, — шепчет Сонхва, теребя за коленку. Но Сана ведёт. От этого слова, от этого чёртового сахарного безумия. Он отрывается от Уёна и тут же накрывает губы старшего своими, позволяя почувствовать остатки сладкой фасолевой начинки. Сонхва жалобно стонет, и Сан останавливается. Лицо старшего красное, как томатный сок, на висках проступил пот. Сан касается ладонью лба, и чужая кожа обжигает ее кипятком. — Как печка. Ты заболел? — Сан ведёт прохладной ладонью по горящему лицу, и старший закрывает глаза, приоткрывая влажные губы. Пальцы спускаются по острой скуле и забираются под ворот водолазки, чтобы проверить температуру. Сонхва вздрагивает. Пальцы дотрагиваются до чего-то жесткого. — Уён, ты... — выдыхает Сан. Он проскальзывает дальше, следуя плотной твёрдой коже, опоясывающей шею Сонхва, чувствует дрожь под подушечками пальцев, отдергивает ткань водолазки. — Мы тоже хотели сделать тебе сюрприз, — шепчет на ухо Уён. Черный, широкий чокер, больше похожий на ошейник, вместо подвески маленькое кольцо, куда прицепляется поводок. Брутальный на нежной шее, сверкающий металлом и поглощающий матовой кожей свет. Сан забирается под него пальцами. Сонхва горит, плавится, тихо стонет. — Домой. Живо! — в голове звенят осколки оставшегося самообладания. Как только дверь дома за ними закрывается, пуховики младших тут же оказываются на полу, обувь летит во все стороны. А Сонхва теряется, путается в шнурках ботинок, непослушными пальцами не может справиться с бегунком молнии на куртке, краснеет ещё сильнее, когда маленькая ладонь ложится на его руку, останавливая безуспешные попытки расстегнуть заевшую молнию. Сан резко дёргает застежку вниз, не заботясь о сохранности застрявшей ткани, и Уён, подойдя к старшему со спины, сразу стягивает с его плеч пуховик. Четыре холодные ладони под мягким кашемиром водолазки, послушно взмывшие вверх руки, губы на горячей шее, жесткая кожа ошейника под парой наглых языков и первый громкий стон. Сан прижимает Сонхва к Уёну, а Уёна к стене. Сонхва никогда не был между ними, никогда не был таким податливым, пассивным. Но Сану нравится слушать его задушенные стоны и жалобный шёпот на ухо: «хён, пожалуйста, кровать». Он отстраняется, просунув пальцы за пряжку его ремня, и встречается взглядом с глазами Уёна, полными жаркой похоти. Младший, садистски впившись пальцами в бёдра старшего, прижимает его к себе и нетерпеливо трется пахом о задницу. И наверное впервые за все время, проведённое в отношениях с Уёном, в голове Сана молнией проносится мысль, что он не хочет делиться. Но он слишком привык остерегаться своих пошлых желаний, поэтому снова запихивает эту мысль подальше, в самый край своего сознания, где за воображаемой стеной уже давно собирается огромная куча неисполненных фантазий. К слову говоря, эта самая куча в последнее время очень опасно возвышается над «непреодолимой» преградой пристойности. Обнаженный Сонхва разводит коленки так широко, как только может, пока судорогой не сводит мышцы, а пальцы на ногах не поджимаются. Младшие умещаются между, Сан касается губами правой ноги, Уён левой. Синхронно оставляя идентичные поцелуи и засосы, они поднимаются от лодыжек к коленкам, а от коленок к чувствительной внутренней стороне бёдер. Сонхва выгибается, закрывает лицо руками, его грудь часто вздымается, а налившийся кровью член истекает естественной смазкой. Его лоб покрывает испарина, а ошейник оставляет на нежной коже красные следы. Младшие встречаются языками на темной головке. Острый язык Уёна скользит под уздечкой, собирает терпкий вкус, вычерчивает проступившие вены и нагло переходит на скулу Сана, который оставляет влажный поцелуй у основания члена. Перед глазами Сана плывет, в голове туман желания такой вязкий, что выбраться невозможно. И почему-то хочется быть грубее, как его когда-то просили, и сегодня, в этом порыве страсти, он не сможет отказать. Он сжимает волосы Уёна в кулаке и жадно целует, остервенело кусая за губы, после толкаясь языком в рот, чувствуя привкус Сонхва на кончике чужого языка. Младший болезненно стонет, но жмётся ближе, сжимая пальцы на его плече. Сонхва приподнимается на локтях, пытаясь сфокусировать на них взгляд. Румянец с его щёк плавно переходит на плечи и грудь. Сан отрывается от пухлых губ Уёна, перехватывает его узкую ладонь, скользнувшую по груди, и обхватывает губами указательный палец, сохранивший на себе сладость от чапсальтокка. Пальчики Уёна длинные и тонкие, не считая узловатых суставов, сильные и умелые. Серебро тонких колец прекрасно украшает их. Сан так любит целовать мягкие подушечки, посасывать изящные фаланги. Младший заворожено смотрит, как медленно его палец исчезает в чужом горячем рту. Сан скользит языком вокруг, жмурясь от того, как Уён проталкивает палец глубже, пока костяшка не упирается в зубы. Оба знают зачем это. И только пьяный от возбуждения Сонхва не догадывается. Не догадывается пока влажный палец Уёна, ведомый рукой Сана, не касается девственного входа. Сонхва смущается, откидывается на подушки и вновь закрывает лицо руками. Всегда такой дерзкий сверху, уверенный в своих действиях, опытный и умелый актив, он на глазах превращается в шестнадцатилетнего смущенного подростка, пытающегося свести коленки. Сан кусает смуглую ляжку, старший выгибается, и Уён проталкивает палец в жар чужого тела. Сонхва стонет громко и так развратно, что Уён шепчет: «я не могу, это слишком». Они держат его дрожащие ноги широко разведёнными, и вместе снова касаются молящего уделить ему внимание члена. Языки сталкиваются во влажной схватке, и младший начинает медленно двигать пальцем. Сонхва изгибается, гладит руками свою грудь, обводя затвердевшие соски, — такой порочный и жаждущий, открытый как никогда. И Сан снова ловит себя на собственнической мысли, что хочет его только себе. Уён облизывает указательный палец Сана, обильно смачивая слюной, Сан крепко сжимает его ладонь, и они вместе вводят в Сонхва уже два пальца. Тесно, очень тесно, а ещё жарко и просто невыносимо. Они двигаются, медленно растягивая стенки и немного разводя пальцы в стороны. Сан чувствует губами, как дергается член старшего. Он ощущает огненные волны исходящие от его тела. Видит мурашки, бегущие по животу, и вставшие от возбуждения мелкие волоски. Краем уха он слышит, как тяжело дышит Уён. Сан сгибает свой палец вместе с пальцем Уёна и впервые попадает по простате. Младший продолжает водить подушечкой по гладкому комку нервов, посылая по телу Сонхва электрические разряды. Старший мечется по кровати, теряя связь с реальностью, падает прямо в чёрную дыру, за горизонт событий, утопая в бесконечном наслаждении. Низ живота Сана стягивает сладкая боль, когда он отрывается и смотрит, как губы Уёна смыкаются вокруг члена Сонхва, как младший трется об одеяло, пытаясь снять хотя бы часть собственного возбуждения, как он вбирает в рот длину, пока набухшая головка не упирается в горло, и втягивает щеки. Сан сильнее сжимает его ладонь и глубоко толкается пальцами в жаркое тело. Сонхва кончает Уёну в рот, когда Сан оставляет очередной бордовый засос на внутренней стороне его бедра. Уён глотает всё и, забывая Сана, тянется к губам задыхающегося от оргазма старшего, целует, передавая его собственный вкус, ластится, вжимается своим нетронутым возбуждением в его бедро, забирается пальцами под ошейник, гладит кадык. Сан не успевает к ним потянуться, как Сонхва приходит в себя, переворачивая Уёна на спину и вжимая в матрас. По затылку бегут мурашки, когда он слышит отчетливый щелчок и в руке младшего мелькает кожаный поводок, идущий к чужой шее. Сан медленно, хищно, словно дикий кот, перебирается к изголовью. Уён вкладывает в его руку ремешок и возвращается опухшими губами к Сонхва. И Сана клинит. Сегодня демоны танцуют танго — танец невиданной страсти. Сан поддаётся им, позволяя жарким фантазиям овладеть им, вылиться в реальность пылкими желаниями. Сан хочет Сонхва себе и только себе. И прямо сейчас. Поводок длинный, а Уён готов на эксперименты. Сан привязывает его руки к деревянному изголовью кровати, младший смотрит в глаза и ухмыляется, когда Сонхва самозабвенно оставляет на его шее поцелуи, спускается губами на острые ключицы, но из-за длины поводка, связывающего их, не переходит на тяжело вздымающуюся грудь. Уён выгибается и отчаянно подаётся бёдрами вверх, в поисках приятного трения. Маленький наивный Уён. И пусть он прекрасно знает чего хочет, но вот готов ли он к тому, что получит? Сан проводит ладонью по спине Сонхва от копчика, по позвоночнику, до шеи, опоясанной жесткой кожей ошейника, путается пальцами в чёрных волосах и тянет, отрывая от младшего, заставляя привстать на локтях. Сан слышал, как вчера Уён спрашивал, но все же повторяет вопрос: — Сонхва-я, ты будешь послушным? — ласковый суффикс тает на языке сладкой ватой. — Да, — шепчет старший почти беззвучно, опаляя лицо Уёна горячим дыханием. — Хён. Последняя капля. Последняя цепь. И настоящий Сан со всеми демонами. Свободный. Уён и Сонхва сами, по собственной воле, развязали ему руки, открыли шкатулку, призвали дьявола. Сан просит старшего выпрямить руки, упереться ладонями по обе стороны от Уёна, и встать на колени между его разведённых ног. А после томно шепчет на ухо, приказывая не касаться младшего, не целовать и не ласкать его. Согласный на все, Сонхва плавится под огненными прикосновениями словно пластилин, тихо стонет и прогибается в пояснице. Уён ёрзает, трется мощными ляжками о бёдра старшего и жалобно мычит, не получая ответной ласки. Сан спускается на пол за джинсами младшего — задний левый карман, там всегда есть пара пакетиков смазки. Когда буквально через пару секунд он поднимается, то перед ним открывается прекрасная картина. Коленки Уёна прижаты к рёбрам Сонхва, и старший, нарушая буквально только что озвученный приказ, согнув руки, тянется к его губам, пытаясь поцеловать, минуя мешающийся ремешок. Тишину комнаты разрезает звонкий шлепок, за ним следует стон и тут же выпрямленные локти. На сочной ягодице Сонхва расцветает красный след в форме маленькой ладошки. Сан рычит властное «слушайся» и оставляет поцелуй на горящей после удара коже, после скользит пальцами между ног старшего, безмолвно прося развести их немного шире, чтобы дать себе больше места, касается кончиком языка сжавшегося входа. — Санни-и-и, — тянет Уён и жалобно стонет, кусая губы. — Это жестоко! Уён может кончить от римминга без других прикосновений. Такой чувствительный и жадный до ласки там, сейчас он сходит с ума, имея право лишь смотреть. Месть — блюдо, которое подают холодным, пускай горячий Сонхва совершенно не подходит под эту категорию. Сан толкается языком внутрь, чуть раздвигая пульсирующие мышцы, сжимая пальцами бёдра так сильно, что завтра появятся синие следы. Член старшего вновь наливается кровью и истекает прозрачными каплями на мягкий живот Уёна. Температура в комнате уже давно перешла отметку «тропики» и теперь стучит в висках слишком грубым «Сахáра». Жарко, ужасно, нестерпимо. Спина Сонхва скользкая от выступившего пота, но всё его тело мелко дрожит словно от холода. Он высоко и непрерывно стонет, подставляясь под ласку и запрокидывая голову. Сан разрывает пакетик смазки зубами и наносит вязкую жидкость на свой изнывающий член, жмурясь от приятного ощущения того, что наконец-то уделил себе внимание. — Сан, развяжи меня. — Нет. Сан прижимается горячим членом между ягодиц старшего и через его плечо смотрит на обделённого любовью Уёна. Уён хнычет, дергает руками в безуспешных попытках освободиться, вяло толкается пятками. Он привык к ласке, привык, что его всегда любят больше и дольше, уделяют почти все своё внимание, холят и лелеют. Столкновение с жестокой реальностью, тяжелая доля быть «старшим», чертово ожидание своей очереди быть ублажённым — все это больно бьет по его самолюбию. Сан видит его борьбу — младший хочет умолять, но не будет. Пока не будет. Головка члена упирается в пульсирующий вход. Сонхва больше не сжимается, нетерпеливо подаваясь бёдрами назад, мечтая наконец-то получить желаемое, и Сан задумывается — а как давно старший стал хотеть этого? В какой момент он наконец признался сам себе в том, что он не всегда хочет доминировать? Был ли разговор в кафе, когда сам Сан ещё сомневался, а Сонхва перебил его и чуть ли не сам настоял на яджа тайм отчаянным признанием? Все мысли растворяются в горячем теле. Сонхва снова стонет, прогибается, до предела натягивая поводок, идущий к его ошейнику, и опускается на локти, все же стараясь не касаться младшего. Сан входит медленно, сходя с ума от жаркого чувства сдавленности, от приятного трения гладких стенок о чувствительную головку. Его бёдра мягко касаются ягодиц. Шумно выдыхая, он прислоняется лбом к влажным лопаткам Сонхва. Его Сонхва. Сейчас только его. — Сан, пожалуйста, — голос Уёна дрожит, по его груди и шее, где кожи касается частое дыхание старшего, бегут мурашки, в глазах стоят слёзы злости. — Ты хотел быть лучшим хёном, чем я, — Сан оставляет поцелуй на плече Сонхва и заглядывает в расширенные до предела зрачки младшего. — Тогда покажи мне, что такое терпение и выдержка, Уён-и хён. Грубо, хлестко, жестко. Младший сам этого хотел. Сан проскальзывает пальцем под ошейник и тянет вверх, заставляя Сонхва снова выпрямить руки. Сану кажется, что он слышит, как скрипят стиснутые зубы Уёна. Но игра стоит свеч. Ведь что ещё будет, стоит развязать его руки… Держать плавный ритм, слушая громкие стоны и смотря в глаза, переполненные похотью с примесью дикого желания растерзать на кусочки, кажется неисполнимой задачей. Но Сан старается, толкаясь глубоко, наполняя комнату звуками влажных шлепков кожи об кожу. Сонхва дрожит и что-то шепчет, наклоняясь все ближе к губам Уёна, тот отвечает и тянется поцеловать, за что старший получает ещё один хлесткий, но не болезненный удар по мягкой ягодице. Сан представляет, как лицо младшего обдаёт адским жаром из легких Сонхва каждый раз, когда он стонет от очередного толчка, скользящего по сладкой точке. Но вскоре, казалось бы сильные руки, не выдерживают, и Сонхва утыкается лицом в подушку рядом с головой младшего, прижимаясь к нему грудью. Сан тянет за ошейник, но дрожащие руки Сонхва отказываются выпрямляться. Глаза Уёна закатываются, и он выгибается, чувствуя через чужое тело каждый резкий толчок. Сан сжимает член Сонхва в ладони, и старшему хватает всего нескольких рваных движений, чтобы кончить во второй раз. Он сжимается, пульсирует внутри, пачкает живот Уёна спермой. И Сан отмечает в своём длинном списке желаний, что в следующий раз он хочет видеть его лицо во время оргазма, хочет наслаждаться каждой эмоцией, нахмуренными чёрными бровями и юрким язычком, облизывающим губы. Внутри старшего жарко, тесно и влажно, и Сан так хочет получить свою разрядку, но его останавливает взгляд напротив. — Развяжи. Игра продолжается и Уёна ждёт лишь один ответ: — Нет. Сан выходит из расслабляющегося тела, тянет старшего к себе, прижимаясь грудью к спине, отщелкивает поводок от ошейника, но развязывать руки младшего не спешит. Сонхва садится и разворачивается к Сану лицом. — Я люблю тебя, хён. Сонхва смотрит с таким обожанием с такой влюбленностью в глазах, что Сан смущается, прячет улыбку с ямочками в чужом изгибе шеи, крепко обнимает, шепчет, как сильно любит в ответ и спрашивает как он, все ли хорошо. Сонхва коротко кивает и улыбается, опуская ладони на его бёдра, призывно поглаживая внутреннюю сторону большими пальцами. Тогда Сан снова срывается и целует его глубоко и страстно, запуская пальцы во влажные волосы и прижимаясь скользким членом к животу. — Сан! — злобно рычит Уён, изворачиваясь и пиная пяткой в ребро. На его запястьях расползаются красные следы, а пальцы белеют от напряжения. И Сан сказал бы, что его вовсе не пугает взгляд чёрных глаз и пухлые губы сжатые в тонкую полосу, но это было бы откровенной ложью. Ему страшно освобождать самого опасного демона в их отношениях. Взращенного на благородной почве талантливого манипулятора с замашками скрытого лидера. Суккуба, питающегося страстью и жаждущего секса каждый день. До призрачного холодка по спине Сану страшно развязывать последний узел и сталкиваться лицом к лицу с почти доведённым до предела Уёном. Но этот страх граничит с возбуждением и грань между ними практически невидима. Он ведёт ладонями по ногам младшего и чувствует, как его тело отзывается на прикосновение, как напряжённо дергается член, когда он сжимает в руках тазовые косточки. Сан перекидывает через него ногу и садится на бёдра, ограничивая движения и не давая пинаться. И все же, ему хочется зайти ещё дальше, ведь ограничений больше нет. Есть только он и его желания. Поэтому он тянет Сонхва за запястье, прижимая к себе сзади, позволяет его горячим рукам скользить по своим ребрам и напряженному животу, касаться возбужденного члена в медленной ласке, сводя с ума не только себя самого, но и обездвиженного Уёна. Сонхва соскальзывает ладонями на грудь, обводит пальцами вставшие соски, прикусывает раковину уха, втягивает в рот мочку с парой серёжек, скользит языком по скуле. Сан выгибается от его прикосновений, готовый кончить от одной мысли, что заполучил все его внимание только себе. — Санни... пожалуйста... Сан останавливает руки старшего и долго смотрит на Уёна, на его порозовевшие щеки и влажные виски, на обкусанные губы и часто вздымающуюся грудь, на россыпь белых капель на его животе. Сан обводит пальцами его пупок, пачкает их в сперме, рисует простые узоры, садистски наслаждаясь тем, как младший снова пытается освободить руки. — Что ещё ты придумал? Вместо ответа Сан проводит ладонью по члену Уёна, размазывая сперму Сонхва по всей длине, и младший шипит, толкается в кулак, плотно обхвативший ствол. Сан дразнит головку большим пальцем, наклоняется к губам, ловя ртом горячий выдох, и продолжает медленно ласкать. Он целует губы Уёна медленно, будто у них есть всё время на белом свете, словно в груди не горит жгучее желание оттрахать друг друга до потери сознания. Эдакое затишье перед бурей. — Ты говорил, что хочешь, — Сан прислоняется к его лбу своим и ласкается носом об нос, чувствуя как по спине скользят ладони Сонхва. — Ты хочешь меня таким? «Не сдерживай свои желания», «будь собой», «зло привлекательно» — Уён всегда твердил это. И даже после всех издёвок, проверок на прочность и терпение, ответом младшего всегда будет: — Да… Он всегда хотел Сана со всеми изъянами, со всеми демонами. Всегда. Такого. Настоящего и открытого. И Сан наконец-то понимает это, принимает и пользуется. Он подставляет головку к своему входу и Уён нетерпеливо толкается бёдрами вверх, входя наполовину. Сан упирается руками в его грудь, садится до конца и выгибается, чувствуя сводящую с ума заполненность, целостность. — Сонхва-я, ошейник... — стонет Уен. — Надень на него... — он дрожит и выгибается, требуя большего, глазами умоляя начать двигаться, ещё раз бесполезно дергает привязанными руками и пытается толкнуться бёдрами, прижатыми к кровати весом Сана и Сонхва. Сонхва послушно снимает со своей шеи ошейник, тут же защелкивая его на шее Сана. Ведомый горящим взглядом Уёна он просовывает пальцы под жесткую чёрную кожу и тянет назад, заставляя Сана прогнуться и откинуть голову. Его горячие губы касаются кадыка и тот стонет, вздрагивая и сжимаясь внутри. Уён не выдерживает: — Двигайся, Санни! Пожалуйста, двигайся! Но Сан назло не двигается. Он дразнит, растягивая свое удовольствие от возобновившихся поцелуев Сонхва и его мучительно медленной ласки, царапает грудь Уёна, и все же кладёт свою ладонь поверх руки старшего на своём возбуждении, ускоряя темп, чувствуя как внутри пульсирует член младшего. — Нет... — Сан стонет, откидывает голову на плечо Сонхва и ловит его губы своими. Сонхва целует его горячо и развязно, толкаясь языком в рот и прикусывая опухшие губы, теснее прижимает к себе одной рукой и вытворяет волшебные вещи второй. Сана обволакивает невероятная эйфория от постоянного чувства наполненности, искусной ласки и внимания, прикованного только к нему. Назойливого лязга цепей больше не слышно. Он наконец-то открылся им полностью. Им обоим. Эмоции захлёстывают его с головой. Оргазм атомной вспышкой сверкает перед глазами и взрывной волной проносится по телу. Он сжимается и краем уха слышит сдавленный стон Уёна, его тихое шипение обращённое к старшему. Руки Сонхва исчезают с тела. Чуть отойдя, Сан открывает глаза. Огонь завораживает, не правда ли? Он скрывает в себе не похожую ни на что красоту и смертельную опасность. Секс с Уёном как лесной пожар — он может вспыхнуть от чего-то совершенно маленького и незначительного, от вещи, несущей в себе гораздо больше, чем кажется на первый взгляд, или фразы, брошенной будто невзначай. Этот маленький огонёк быстро разрастается, превращаясь в дикое, необузданное пламя. Эту страсть невозможно остановить, потушить или унять. Ты полностью отдаёшься ей, погружаешься в хаос. Уён не кажется сильным, диким или опасным. Пока не познакомишься с ним поближе, пока не увидишь его обнаженное тело в постели, пока не узнаешь его тайные желания. Он не просто хочет агрессии, он сам является агрессором. В Уёне много демонов. Но самое главное, он всегда находит лучший момент, чтобы явить их миру. И от этого момента Сана отделяет всего лишь один узел. Сан покачивает бёдрами по кругу, чувственно растягивая все ещё тугие стенки, скользит руками по чужому горячем телу, перебирая пальцами рёбра и задевая розовые соски, кусает губу со сладкой родинкой так сильно, что на языке чувствуется железный вкус крови. И с замиранием сердца тянет за поводок... У Сана кружится голова, когда он оказывается на спине, ему не хватает воздуха, когда на шее ещё сильнее затягивают ошейник. Его ногу закидывают на плечо, а руки прижимают к матрасу. Ненасытный Уён, вечно голодный, стремящийся к идеалу, всегда жаждущий большего. Он так прекрасен. Сан чувствует его всеми фибрами души, каждой клеточкой тела, слышит биение его сердца и вкрадчивый шёпот на ухо: — Санни… Санни, я так люблю тебя. — Я люблю тебя сильнее, Уён-и, — младший заглядывает в глаза и Сан выдыхает в его губы: — Хён. Когда вопиющая дерзость становится желанной, а сюрпризы сводят с ума, когда дышишь своим любовником и не можешь надышаться, позволяя любые вольности, когда легкие горят, а сердце выпрыгивает из груди, но хочется ещё больше и желательно навсегда, когда секс пропитывается любовью, а любовь сексом, тогда приходит свобода. Свобода быть собой без лимитов и страхов. Тогда демоны становятся свободными.