Мёртв.
Осаму выглядит смертельно бледным и худым. Хотя он всегда был таким, сейчас это выглядит совершенно болезненно. Весёлый, а порой даже взбалмошный на глазах коллег и пустой, будто вымирающий, в одиночестве — он теперь постоянно носит маску с выхода из дома вплоть до самого возвращения, ведь рядом нет ни единой души, перед кем можно было бы её снять. Прошло семнадцать лет со дня его смерти. Пятнадцать лет назад Дазай начал работать в Вооружённом Детективном Агентстве. Два года назад случилось то, чего лучше бы не случалось.***
Два года назад.
Дождь. Приевшийся за какие-то десять дней августовский зной наконец сменился чередой холодных, дождливых дней, обещающих затянуться как минимум на неделю. Портовый город уже как час окутала тёмная, мрачная ночная пелена. Скрип — и Дазай попадает в совершенно иную атмосферу. Тепло старых жёлтых ламп, яркий запах дерева, алкоголя, табака и дорогих сердцу воспоминаний. На фоне немолодая дама поёт что-то о багровом небе и расставании¹. «Люпин» стал для Осаму таким местом, в котором время застыло. За порогом время бежит, бежит неумолимо. А стоит зайти внутрь, как непременно оказываешься отброшен на пятнадцать лет назад — в тот год, когда…Его не стало.
У бывшего мафиози правда возникало подозрение, что это какая-то временная петля, о которых пишут в книгах фантасты, однако, не раз он убеждался в лживости своих догадок, полушутя — полусерьёзно спрашивая бармена о том, какое сегодня число. Он, кстати, почти не изменился: всё так же молчалив, всё так же предан своей работе. Одним седым волосом меньше, одним больше — слишком мелкий масштаб для вселенной, чтобы это было значимым. Мужчина проходит к стойке, учтиво кивая бармену, и занимает привычное место. Он старается смотреть перед собой, а когда понимает, что вот-вот переведёт взгляд туда, где он всегда сидел, зажмуривается, сжимает пальцы в кулаки, коротко выдыхает — отпустило. Но не сегодня. На стуле по правую руку лежит книга, на которой сидит Сенсей. Тот самый кот, который в итоге оказался влиятельным для города человеком. Дазай тянется то ли к книге, то ли к коту, только вот Сенсей исчезает. А был ли он здесь? Ладонь натыкается на твердую обложку, слегка шероховатую, потрепанную, но в целом во вполне сносном состоянии, будто эту старую книгу тщательно берегли. Шаги. Детектив уходит, прижимая находку к груди и не заплатив. Не за что. Он ничего не брал. Только оставлялжалкие обломки себя.
Он открывает книгу в номере отеля. Почему не в своей квартире, выданной агентством? Меняет обстановку. За эти долгие пятнадцать лет он так и не научился жить по-другому, нормально. Дазай знает: от себя не убежишь. Но не знает, что он такое, поэтому бежит от всего и от ничего сразу. Пятнадцать лет назад он был чудовищем с кровавым прошлым, изломанной судьбой, психикой и поражающими разум способностями. А теперь? Дазай понимает: он никогда не исчерпает своих грехов, он никогда не очистит душу, он никогда-никогда не станет тем, кто спасает жизни просто потому, что слишком много крови на его руках. Но он всё равно старается, потому что он указал ему путь, по которому таким, как Дазай, следовать практически невозможно. Вероятно, это в своём роде сломало, изуродовало его судьбу. «Цветок, родившийся во тьме, во тьме лишь выжить может, » — часто твердила сестрица Коё. Кто знает, может быть самому Осаму было бы очень интересно проверить это на собственной шкуре. Книга с тихим мягким звуком приземляется на идеально белое постельное бельё, на удивление ничем не пахнущее. Детектив считает прочитанное бредом и сожалеет о том, что прочитал. У тени Дазая, отброшенной красивой старинной лампой, трясутся плечи. Не удивительно, ведь они трясутся у самого Дазая. Это не истерика, не плач. Такое уже случалось. Шатена бросает в дрожь периодически. Никогда не подгадаешь. Внутри все моментально начинает заливать какой-то сыростью, пустотой, сожалением. Это происходило настолько много раз, что Осаму попросту перестаёт различать эти чувства, напрочь забывает их названия и совсем не видит в этом проблемы. Ему всё равно. Это похоже на чью-то злую шутку, только вот из тех, кто знает, никто никогда бы так шутить не стал. Искать того, кто ему эту книгу отправил — бессмысленно. (А он думает, что книга именно отправлена ему кем-то, ведь вероятность простого совпадения критически мала.) По крайней мере именно так кажется сейчас тому, кто сидит в одиноком гостиничном номере, зарывшись в каштановые кудри холодными длинными пальцами. Он иногда так делал. Только безболезненно, ласково и нежно. По-братски, по-отцовски, по-дружески… Или нет? Для Дазая прошло так много этого мутного, изматывающего времени, что по ночам он просыпается с вопросом: а существовал ли он вообще?Надгробье есть, значит, и человек был.
Что уж говорить о природе отношений, бывших между ними.