«Ибо где сокровище ваше, там и сердце ваше будет» Мф 6.21
Глава 1.
Лысый кот – сфинкс, сев перед ножкой стола, начал точить о мебель когти. Звонкий мужской голос окликнул его, наверняка ругая за порчу имущества, что заставило его на мгновение остановиться, зло посмотрев на дверной проход. Тут послышались голоса, разговоры. Где-то скрипнула дверь, открываясь. Сфинкс не спеша вышел из комнаты и оглянувшись, заметил, что одна из дверей не закрыта до конца. Существо поддело лапой дверь, дабы предоставить себе доступ к недоступному помещению, и вошло внутрь. Это была небольшая светлая комната, светлая не только от того, что она находилась на солнечной стороне, но и из-за светло-серых тонов обоев, пола и мебели. Говоря о мебели стоит отметить, что в помещении стояло только необходимое: кровать, письменный стол, стул, и шкаф. Окно было занавешено жалюзи, так что свет пробивался сквозь полозья тонкими полосками, освещая лицо юноши, мирно спящего на кровати. Кот, дернув розовой шкурой на спине, запрыгнул спящему на грудь и лег, замурлыкав. Человек не проснулся и лишь вздохнул сквозь сон. От дуновения вздоха юноши сфинкс покрылся складками, и желая, чтобы на него перестал дуть холодный воздух, поставил на губы парня лапу, растопырил пальцы, выпустив когти, и с силой сжал кожу на лице спящего, впившись в нее. Молодой человек открыл глаза, зашипев от болезненного ощущения на своём лице. При виде страшной лысой морды перед своим носом он закатил глаза, воскликнув низким хрипловатым голосом: — Генри! Забери его! На зов явился парень двадцати пяти лет. Красивый собою, темноволосый и голубоглазый, он вошёл в комнату, вопросительно посмотрев на того, кто его позвал: — Кого забрать? — Пришельца твоего, — юноша старался не смотреть в глаза коту, в то время как последний же наоборот искал зрительного контакта с юнцом.— Верни его в зону 51, там наверняка ищут. — Ну зачем ты так о Пушке? — слегка как бы огорченно спросил вошедший, снимая с груди парня кота, издавшего при этом пронзительный грудной крик, мало чем похожий на мяуканье, держась когтями за ткань одеяла.— Он тебе так свою любовь показывает. — У меня каждый раз чувство, будто я словил сонный паралич, когда он сидит у меня на груди, — парень сел на кровати. — Он мне губу поцарапал. Снова! — он сделал акцент на слове “снова”. Брюнет, покачав головой, ушёл, прижимаясь лицом к спине лысого чудовища, утробно рычащего у него на руках, и цепляясь когтями за одежду: — Ну - ну, Пушок, пойдём, мой глупый младший братец не понимает твоей любви, а я понимаю… Как только фигура Генри скрылась за дверью, пострадавший от кота парень поднялся с кровати, натягивая штаны, и вышел вслед за братом, направляясь в ванную, по пути протирая глаза кулаками. — Сынок, что-то ты сегодня поздно, — с улыбкой заметила молодо выглядящая женщина, проходя мимо сына с корзиной белья в руках, чтобы повесить его сохнуть. Старший брат, Генрих, которого все кратко звали Генри, был очень похож на мать. Те же темные волосы, те же мягкие черты лица. Тот же добродушный голос. — Штеф, ты не забыл, что сегодня мы идём на церковную ярмарку? — раздался с кухни голос отца, обращаясь к только что проснувшемуся юноше, обладающему армейской осанкой, пытающемуся попасть в ванную. — Да - да, сейчас, я почти готов, — отвечал юнец, чьё полное имя было Штефан, закрывая за собой дверь в ванную. Подойдя к зеркалу, он стал расчесывать волосы, остриженные под андеркат. Длинная часть стрижки была светлого, почти седого, его натурального цвета, доставшегося ему от отца, в то время как короткие виски, вопреки понятиям, парень красил в чёрный. Внимательный взгляд светло-карих глаз скользил по грубоватому, для его возраста, лицу, из-за которого сразу и не скажешь, что ему девятнадцать лет, по низко посаженным бровям, отчего чего его взгляд был будто вечно серьёзный или сердитый, по штанге в правой брови, по квадратной челюсти, перенятой от отца–немца, по вытатуированным шести черным вертикальным полосам по периметру шеи, и по кольцу посередине нижней губы, краску с которого он имел привычку обкусывать. После досконального осмотра лица в зеркале, как он обычно делал это по утрам, пока причесывался, Штефан вернулся в комнату, чтобы одеться. Вся семья в этот день была в суете, готовясь к поездке на ярмарку. Отец семейства, Рихтер Тилль, бывший военный, привыкший собираться в самые короткие сроки, подгонял остальных домочадцев, устав ждать их: — Ну очень тебе горит эта ярмарка? — спросил у отца Генрих, вышедший на кухню в знак того, что он готов. Рихтер стоял у стены, облокотившись на нее и сложив руки на груди. — Не мне, а твоей матери. Так кричала, так кричала, а сама последняя соберется, зуб даю, — он хмыкнул. — Надя, рыба моя, ты скоро? — гаркнул мужчина. — Не-е-т, я уверен, последним будет Штефан, — возразил Генри. — Ставлю евро, что мать, — отец протянул сыну руку. — Ставлю два, что Штеф, — старший сын скрепил рукопожатием спор с отцом. Через мгновение к ним вышел Штефан. Если Генрих был вылитая мать–румынка, то Штеф – копия отца. Единственное, что было одинаково в этих троих, так это спортивное телосложение. Рихтер, увидев младшего сына раньше супруги, улыбнулся, повернувшись к Генри, разве что улыбка этого человека всегда больше походила на оскал: — С тебя два евро, салага. — Штеф, ну ты не мог немного дольше одеваться? — огорченно воскликнул брюнет, доставая из кармана два евро и отдавая их отцу. — Я из-за тебя проиграл! — Я знаю вашу мать как облупленную, со мной любой спор о ней будет проигран, как ты ещё это не понял? — продолжая улыбаться-скалиться, Рихтер спрятал выигрыш в карман рубашки. Наконец, по окончанию сборов, семья Тилль поехала к местной церкви, на территории которой в этот день проходила благотворительная ярмарка. Штефан не разделял восторга родных от происходящего, так что выйдя из машины, он стал искать тихое место, где бы он мог отсидеться, пока его матери и брату не надоест, и вся семья не поедет домой. Тилль младший вообще не жаловал церковь, и внутренне ее критиковал, поэтому без пинка родителей даже не заходил в храм, но в этот раз именно он оказался самым спокойным местом, и потому, не имея другого варианта, Штефан вошёл внутрь. Войдя, Штеф отметил то, насколько сейчас внутри было тихо и пусто. Как и в большинстве католических соборов, тут было мрачновато, ибо света, поступающего из окон и от свечей заметно не хватало. На глаза парня попалась небольшая будочка, в которой обычно сидел патер, выслушивающий приблудные грехи юных дев в фильмах. Хмыкнув, Тилль решил попробовать почувствовать себя той самой юной девой. Войдя в исповедальню, кареглазый начал: — Отец, вы тут? — слова парня заставили патера, сидевшего по другую сторону стенки, и, подперев голову рукой, практически засыпающего,открыть глаза и вздрогнуть. — Да, сын мой, — отозвался мужской заспанный голос. Священник бесшумно зевнул в кулак, подрагивая. — Вы хотели исповедаться? — Признаюсь, я не религиозный человек, — начал Штефан. — Я бы хотел спросить у Вас о Боге, — Штефан решил попробовать узнать о религии изнутри, попробовать, в очередной раз, понять, что людей так тянет в эти места.— Вы согласны мне ответить? — Мы все равны перед богом, независимо от того, верим ли мы в него, или нет, — монотонно произнес священник, мужчина тридцати с небольшим лет, с приятным, глубоким тембром голоса, давно заученные слова, как это говорят все священнослужители в подобных ситуациях, несмотря на то, что его почему-то била мелкая дрожь. Он внутренне старался понять, что заставило его так резко проснуться, ведь обычно в таких случаях он просто медленно возвращался из царства Морфея, сладко потягиваясь, насколько это позволяла будка. Вообще, этот мужчина никак не походил бы на священнослужителя, если бы не форма. Араб по национальности, но с прямым носом и вытянутыми чертами лица, из-за чего оно напоминало морду какого-нибудь шакала, с длинными волнистыми, черными как воронье крыло, волосами, собранными в хвост на затылке, холодным взглядом светло-голубых, почти белых глаз, с ярко выделяющимся черным зрачком, и атлетическим телосложением – ему бы в бизнес, а не в религию. Штефан стал задавать вопросы, на которые священнослужитель отвечал, не задумываясь, шаблонными фразами, которые для него были лишь звуком, но вполне удовлетворяли интерес юного прихожанина. Так прошло некоторое время, и Тилль смог отвлечься от разговора только когда увидел в телефоне сообщение от брата, что они едут домой. Попрощавшись с мужчиной по другую сторону стены, прихожанин двинулся к выходу из храма. Когда молодой человек уходил, араб успел мельком рассмотреть того через неплотно закрытую дверь кабины. Но патер не был единственным, кто наблюдал за Штефаном в тот день. Парень, в это время куривший за церковью, услышал чьи-то шаги. Выглянув из-за стены храма он, посмотрев пару секунд на удаляющегося юношу, хотел пойти за ним, и уже потушил было бычок о стену храма, как вдруг чья-то сильная рука схватила неудавшегося преследователя за плечо и отбросила назад. — Этого не трогай, — прозвучал властный голос.***
По возвращение домой Штефан еще некоторое время покручивал в голове разговор с патером. Не то чтобы ему запомнился сам разговор, сколько необыкновенно приятный, манящий голос говорившего. Парень знал старого священника их церкви, Отца Грегори, поскольку тот был другом их семьи, но говоривший с ним сегодня человек не был знаком Штефану. В какой-то момент в голове Тилля промелькнула мысль о том, что благодаря именно этому голосу его заинтересовала церковь. — Пап, а у нас что, новый настоятель? — спросил Штефан, желая узнать причину смены отца Грегори. — Да, а ты откуда знаешь? Не уж то стал интересоваться церковными делами? — Рихтер вскинул бровью.— Отца Грегори повысили в сане, и перевели в другой приход, а нам подкинули этого арабчонка. — Арабчонка? — Он араб. Теперь у нас Отец аль Асад… или просто Отец Асад? В любом случае, звучит странно. Если бы он был какой-нибудь мулла, я бы понял еще, — он потер подбородок.— Ой и не нравится же он мне. — Почему? — поинтересовался Штеф. — Хищный он какой-то, лицо хищное, как у шакала, — он нахмурился. — И еще зубы у него странные. — Ты даже зубы его рассмотреть успел? — хохотнула Надья, проходя мимо супруга, и проведя рукой по его спине.— Но я с тобой согласна. — Еще бы я не рассматривал! Не каждый день такой кадр видишь. — Ну теперь мы сможем любоваться этим экспонатом сколько душе угодно, — отозвался Генрих, поднимая на руки подбежавшего кота, и сюсюкаясь с ним. — Так а что с его зубами? — не унимался Штефан. — Скажу одно, если он захочет откусить тебе ногу – он сможет это сделать, — пояснила мать. — И еще, вы заметили, что он не улыбается глазами? Только ртом, но никогда – глазами, — вновь заговорил Рихтер. Опыт военной службы на не самых низких постах не прошел просто так для главы семейства. Тилль старший научился замечать мелкие детали, жесты, мимику, помогающие «раскусить» человека. — Это не сулит ничего хорошего. — Да ладно тебе, первое впечатление часто ошибочно, — отозвался Генрих. — Хотел бы я так думать, — мужчина поджал губы, а потом обратился к младшему сыну.— А почему ты интересуешься? — Я говорил с ним, пока вы были на ярмарке. — Не говори мне, что ты хотел исповедаться. Я не поверю, — в ответ на это Штефан лишь отрицательно покачал головой и ушел, собираясь в ночную смену на работу. Работал Тилль младший в кафе барменом. Днем — учился в академии изобразительных искусств на факультете консервации и реставрации, а вечером шел в ночную смену, когда кафе превращалось в ночной клуб.***
Войдя в служебное помещение, где сотрудники переодевались и оставляли свои вещи, Штеф случайно столкнулся с тощим шатеном арабской внешности, с лицом, напоминавшим лиса, на ходу собиравшим свои волнистые волосы средней длины, обрамлявшие его лицо, в маленький пучок на затылке, оставив только челку. От столкновения тот выронил из кармана пачку сигарет: — Извините, — сухо отрезал Штефан, проходя дальше. Рыча слова ругательств, шатен поднял пачку туберкулезных палочек: — Ты что широкий сильно? Шведский шкаф! — он круто развернулся, бросив злой взгляд наглых, всегда будто ухмыляющихся, глаз вслед обидчику. Но узнав в нем парня, которого видел выходящим из церкви, слегка оторопел. — Шакир, не кипи, иди домой, — отозвался кто-то из работников, обращаясь к шатену. Парень окинул взглядом коллег и вышел – для этого человека ночь только начиналась. Завсегдатай молодежных тусовок, он и в этот раз отправился в подобающее место. Громкая музыка, яркие огни, пьяные девушки и парни, наркотики, секс в кабинке туалета и сигаретный дым — там, где все это было обязательно объявлялся Шакир. Молодой повеса не отличался от местного общества, разве что он приходил сюда не с целью напиться и завести пару-тройку случайных связей, а немного за другим. Он не танцевал, почти не пил, а стоял какое-то время в стороне, внимательно наблюдая за людьми, будто что-то выискивая глазами. Так и в этот раз черноокий арабчонок Шакир стоял у бара, осматривая гостей со стороны, перебирая пальцами кольцо на черном ошейнике, который был будто частью его самого, ибо никто никогда не видел его без этого аксессуара. Внимание юноши остановилось на уже весьма подвыпившей девушке, активно двигающейся под музыку. Она, видимо почувствовав на себе чей-то взгляд, остановилась и осмотрелась вокруг себя, вдруг встретившись глазами с Шакиром. Парень ехидно улыбнулся во все зубы такой улыбкой, которая почти никогда не сходила с его губ, и подошел к девушке. — И чего ты на меня уставился? — зло спросила та заплетающимся языком. — Просто подумал, что неплохо было бы угостить тебя коктейлем, чтобы ты была уже окончательно в дупель, — пролепетал парень приторным голосом, подводя девицу к бару. — И я надеюсь, ты не против? — На твою удачу я сегодня настроена напиться до зелена змия. — Фортуна мне улыбнулась, — парень « угощал » девушку, пока она не потеряла способность твердо стоять на ногах. Добившись нужного эффекта, Шакир поманил девицу за собой, уводя ту в безлюдное тихое место, коим являлась подворотня напротив клуба. — Зачем мы идем так далеко? — спросила девушка, облокотившись спиной о бетонную стену. — Считай это стеснительностью, — Шакир прижал всем телом девчонку к стене, удерживая ее руки, и бесцеремонно впился зубами в ее шею. — Эй! Эй! Полегче! Я закричу! — стала ругаться девушка, пытаясь отстраниться от парня, хватаясь покрасневшими пальцами за его куртку, но зубы все сильнее впивались в кожу. Выступила кровь. — Больной ублюдок! Мне больно! — закричала девица, но ее голос вдруг оборвался, и она с глухим стуком осела на землю. Лысый собачий череп с огромной окровавленной пастью и горящими в пустых глазницах огнями вместо лица юноши поднялся над телом, держа в зубах вырванную гортань жертвы. Из клуба вышло несколько человек чтобы покурить. Заметив в подворотне что-то неладное, они крикнули: «Эй! Все в порядке?». Огромная собачья морда оглянулась на голоса, сверкая белыми глазами, как вдруг мимо пронеслась машина.Ни девушки, ни пса там уже не было.