Лучи жаркого солнца не спасали даже в тени. Где-то вдалеке был слышен шум воды. Оттуда же, видимо, дул и легкий ветерок, хоть немного спасающий от зноя. Совсем рядом шелестели листья какого-то дерева, колыхалась трава. Кричали птицы.
— Анубис? Вот так встреча! И давно ты вернулся? — спросил подошедший мужчина с головой ястреба. Он сел на богато украшенный стул. Перья на его голове отливали горечавково-синим цветом, на передней части шеи и под клювом переливались перламутром белые перья, вокруг глаз же они были золотисто-желтыми, а над глазами, вместо бровей – красными. У него не было левого глаза, на месте которого зияла пустая глазница. На его голове был полосатый платок – немес, закрепленный на голове золотым обручем с уреем в виде змеи, а на шее красовалось массивное ожерелье, напоминающее воротник – ускх, на котором чередовались голубые, синие и желтые пластины. На нем был синий мужской калазис, поверх которого на бедрах поясом был подвязан белый драпированный схенти. На запястьях, плечах и лодыжках красовались синие браслеты-обручи с золотыми краями.
— Здравствуй, Гор, — ответил крепкий мужчина с головой черного шакала, — Вчера, — он сидел на стуле, устланном шкурой леопарда. На его голове был золотой обруч с анкхом на лбу вместо змеиного урея. На обруч крепился кусок полупрозрачной ткани, закрывающий светлые глаза Анубиса. На его шее тоже был ускх, но не так богато украшенный, как у собеседника, состоявший исключительно из синих пластин, и окаймленный золотом. На его плечах и лодыжках были такие же обручи, как и на запястьях — длинные наручи. На бедрах поясом из голубых пластин с инкрустированными крупными синими камнями был закреплен длинный, до колен, белый схенти. На ногах — кожаные сандали на нескольких ремнях, облегающих ногу. Рядом со стулом стоял длинный черный посох уас с раздвоенным концам и навершием в виде иероглифа, означающего власть, в виде головы животного бога Сета.
— Слышал, тебе удалось найти последнюю частицу Сета. Поэтому ты вернулся?
— Да и да. Мне пришлось забрать его тело, чтобы воскресить, и вернуться, так как в том мире его теперь ищут, да и условия не располагали к тому, чтобы я вернул его к жизни там.
— Почему ты вообще решил его вернуть? Убил и убил, а тело скормил бы сущности. Кстати, где охотник?
— Жаль мне его стало. Не виноват парень в том, что мерзавец Сет выбрал его, а человек он хороший. Понравился он мне, — Анубис вытянул ноги под стол — Видишь вон тех собак? — он указал на дерущихся чуть поодаль псов. Один из них дрался уверенно, нападал, кусал противника, а второй лишь неумело клацал зубами, никак не успевая укусить изворотливого соперника, — Тот, что нападает – это и есть охотник.
— А второй?
— Второй это мой подручный. Мальчишка, попал под обстрел в Египте в две тысячи четырнадцатом, я его и подобрал.
— И что же, он оказался так же полезен, как охотник?
— Он был моим поводырем в Европе, и помог выучить их язык. Периодически он был единственным моим достойным собеседником.
— Он умен?
— Для своего возраста. Но он сообразителен, ему не нужно объяснять дважды.
— Думаю, он может пригодиться Тоту.
— Хочешь запереть подростка в душных архивах? Ему сейчас нужно немного свободы, пусть нагуляется. Как будто ты себя не помнишь подростком. А потом уже и в архивы можно. Он заслужил свою юность.
— Ещё бы я не помнил! Как мы с тобой соревновались на колесницах!
— Я побеждал, а ты бесился, конечно помню, бежал жаловаться нашей матери, Исиде.
— Не бегал я! — Гор издал короткий ястребиный свист, — И вообще, Исида тебе не мать!
— Твой голос тебя выдает, — морда Анубиса изобразила улыбку, — Мать не та, что родила, а та, что вырастила. Временами я поражаюсь, как тебе удалось объединить Верхний и Нижний Египет, да еще и стать богом солнца и неба, при твоей-то юношеской натуре, — оскалился бог бальзамирования, — Хотя чего еще можно ожидать от такого юнца, как ты… — он отвел морду в сторону, лукаво улыбнувшись, и слегка высунув язык.
— Юнца?! — возопил ястребоголовый, вскочив с места. Анубис и ухом не повел, обернувшись к брату.
— Я хоть и бастард, однако старше тебя, — он прищурил глаза, — Когда ты был зачат, я уже во всю собирал части Осириса по миру, вметсе с другими богами, — он дернул плечами, умехнувшись, — А твое поведение только подтверждает мои слова, братец.
— Ты чертов провокатор! — не унимался Гор. Анубис вздохнул, подцепил пальцем вуаль на глазах, и приподнял.
— Сядь, — скомандовал шакал, и ястребоголовый вдруг сел, щелкнув клювом от неожиданности. Мужчина опустил вуаль, и после недолгого молчания вновь обратися к брату, — Помнишь, как ты мне колесо выломал тараном на своём колесе? Врезался в меня, так моя площадка чуть в труху не рассыпалась.
— Конечно помню, ты тогда умудрился отстегнуть лошадей от кузова, и вскочить им на спины – так и ехал, стоя на них, как владыка морей на морских коньках. Поражаюсь, как ты вообще не получил копытом по морде, пока резал трос на дышле.
— Ты сделал мне услугу, испортив колесницу, можно сказать.
— Почему?
— Сбросил с лошадей вес. Им стало легче бежать, вот я и вырвался вперед.
— Я об этом и не подумал даже…
— Зато я сообразил. Но это тебе не в обиду, ты никогда не был достаточно сообразителен.
— Ты просто завидуешь, что у меня выше положение, чем у тебя, бастарда.
— Негодую скорее, ибо меня с поста владыки подземного царства сместил собственный отец. Я — бог смерти, проводник мертвых, судья, а царь – он, — Анубис перевел взгляд на все еще дерущихся и бегающих друг за другом собак, — С другой же стороны, он дал мне свободу перемещения. Времена изменились, и в моем суде уже нет такой острой необходимости, поскольку люди ушли от старых богов, последовав за евреями, однако они все еще не бессмертны, и Осирису всегда есть, чем заняться.
— Хочешь сказать, что про нас забыли?
— Нет, не забыли, и никогда не забудут. Нам просто уже не поклоняются, как раньше, нас не боятся. Но помнят и проявляют живой интерес. Особенно дети и ученые.
— Кстати о детях, а мальца, которого ты подобрал в Египте, разве не будут искать, как того, что ты принес сюда?
— В той же перестрелке погибли его родители, а прибыл он именно с ними. Сам подумай, будут ли искать подростка в чужой стране? После бойни его следы затерялись, он считается пропавшим без вести, а вылетел он в Европу вообще как собака. У него даже документов нет.
— Документов?
— Бумаги, удостоверяющие информацию определенного значения. Иными словами, доказательство, например, что его имя именно Лукас, а не Сулейман. Без них люди и шага сделать не могут.
— Но как же ты тогда его вывез, для этого не нужны бумаги?
— Ну, как на пса у него есть они, хотя и те фальшивые, но как на человека — нет. Однако был один случай, когда его узнала его родственница.
— И как же ты выкрутился?
— Сказал, что Лука — мой сын. Приемный.
— И она поверила?
— Мальчишку переломало после нескольких лет жизни со мной, он изменился. Да и подрос он.
— Могу себе представить, насколько. С тобой кого угодно переломает. Иногда даже физически, в прямом смысле, — он потер полоску на своем клюве, которая когда-то была трещиной.
— А нечего было мне под зубы попадать.
— Так ты сам на меня бросился тогда!
— Я негодовал из-за произошедшего. Я сыграл далеко не последнюю роль во всей истории с Сетом, а в итоге победителем Сета назвали тебя.
— Потому что я не бастард.
— Резонно, но нет, — вдруг под его стул забился доберман – Лука, и за ним был готов уже юркнуть пес–Шакир, но Анубис вдруг отшвырнул обидчика ногой, — Если бы не Исида – я бы тебя разорвал в клочья тогда.
— Спорить не стану, — ястреб отвел взгляд в сторону, — Хотя мы с тобой и до этого часто дрались.
— И не только мы с тобой. Монту нас всех муштровал, натравливая друг на друга, как охотничьих псов, в целях воспитания.
— Забавно слышать подобное сравнение от того, у кого на плечах собачья голова, — хохотнул ястребоголовый, приоткрыв клюв. Анубис оскалился, предупредительно зарычав, — Но это дало свои плоды, разве что ты все равно не можешь меня победить в бою на хопешах.
— Хотя первое время у меня были большие успехи, чем у тебя, однако потом у меня все больше времени отнимало изучение трав, ядов и способов бальзамирования, и я стал больше полагаться на свои зубы. Ты-то своим клювом только визжать можешь.
— А еще могу выклевать тебе глаз.
— Коротковата клевалка, это под силу скорее Тоту.
Отшвырнутый пес подполз к ногам шакала на животе, скуля и виляя хвостом, словно прося прощения, однако по тому, как сверкали его глаза, становилось понятно, что он просто ищет способ подобраться к ищущему у господина защиты Хоффману. Бог ядов жестко наступил псу на голову, придавив к земле. Тот заскулил громче, повалившись на бок, в знак покорности:
— Покажи мне их, представь, — Гор кивнул на собак. Анубис слабо кивнул, и тут же под стулом оказался мальчишка.
— Вылезай, — скомандовал мужчина, и Хоффман вскочил на ноги, вытянувшись, — Это Лука, — представил мужчина Гору своего подчиненного.
— Это же Гор! — воскликнул Лукас, но тут же зажал себе рот руками, поняв, что поступил некультурно, — Извините!
— Так ты осведомлен о том, кто есть кто, — он улыбнулся глазами, поскольку клюв не позволял выражать эмоции ртом.
— Я… я много читал о египетских богах, — он стоял, впившись глазами в ястребоголового бога, и не веря тому, что он видит. Мальчишка не заметил его присутствия раньше, поскольку был слишком поглощен дракой с Шакиром. Он впервые оказался в этом мире, и лишь только попав в него прошлым днем, провел несколько часов в ступоре от шока при лицезрении древних построек, видов, речи, и прочего. Вопрос же языкового барьера был практически сразу решен с помощью Тота, которого Анубис попросил помочь с этим. Лука, увидев перед собой человека с головой ибиса, едва не потерял сознание от удивления. Одно потрясение увиденным шло за другим, когда юнец вдруг стал понимать речь говоривших и, кроме того, смог говорить на их языке сам. Для аль Гази же эта среда была знакомой и родной, хоть он и был умерщвлен сразу после рождения, однако принял окружающее сразу, поскольку животные более неприхотливы к смене места обитания, особенно если существо не совсем умное, как Шакир. У него не возникало никаких вопросов относительно мира и его обитателей — он принимал все, как есть.
— А у тебя интересная внешность, — заметил Гор, — Нетипичная для наших мест.
— Я европеец, — объяснил юноша.
— Все в твоем краю выглядят так?
— Примерно, однако наши люди очень разнообразны… — у них завязался разговор, во время которого Хоффман рассказывал о том, какие люди живут вне Египта, и что там дело не обходится исключительно карими глазами и черными жесткими волосами.
— Эй, Анубис, а как ты выглядел? — спросил вдруг ястреб. Шакал вздохнул, как его морда начала деформироваться, превращаясь в лицо аль Асада.
— Вот так, — он отстегнул вуаль с глаз, демонстрируя все те же бледно-голубые глаза, до этого практически невидимые за белой плотной вуалью, сливаясь с ней. Гор приоткрыл клюв, и подался вперед, опираясь локтями на стол.
— И как ты выбрал себе такую внешность?
— Собирательный образ с наших людей, — под «нашими» он имел в виду древних египтян, — С примесью тех, кого я первым увидел, как только попал в мир людей. Ими оказались иностранцы, ученые, поэтому лицо у меня странное для выходца из тех мест, — пес под его ногой продолжал тихо скулить и вилять хвостом. Именанд взглянул на него и убрал ногу. Перед ним вспыхнуло облако черного песка, явившее собой Шакира в человеческом обличье. Он все так же лежал на боку, и, подтянувшись на руках, припал лицом к ноге Анубиса, как тот его снова оттолкнул, поежившись.
— Что с ним? — спросил Гор, удивленно глядя на происходящее.
— У него мания на господина, — пояснил Лукас.
— Он будет припадать к моим ногам и биться в экстазе, даже если в этот момент я буду вскрывать его и вынимать кишки, — добавил Именанд, — Это именно тот случай, когда слуг выбирать не приходится. Если бы я знал всех мумий при жизни, то выбирал бы крайне дотошно.
— У меня закралось подозрение, что от него было больше проблем, чем пользы, — Гор с отвращением смотрел на кривлянья аль Гази.
— Не то чтобы, — возразил Асад, — Он чаще где-то слонялся по городу, и приходил только по зову, или когда самому в голову взбредало.
— Господин, — подал голос Лукас, неотрывно разглядывающий наряд Анубиса, особенно головной убор и вуаль, — Почему Вы носите вуаль на глаза?
— Это своеобразное наказание для него, — ответил Гор, — Чтобы не гипнотизировал лишний раз.
— Да, — протянул Анубис, — Этот кусок тряпки мешает моему воздействию на смотрящих. Тут, в мире богов, я гораздо сильнее, чем в твоем мире, и мои глаза активны практически постоянно.
— То есть, Вы постоянно кого-то гипнотизируете?
— Вроде того. Меня заставляют носить ее при вышестоящих богах, чтобы я не натворил чего-то дурного с ними.
— Не занял трон, например, — прокомментировал ястребоголовый.
— И не только. В юности я плохо это контролировал – с тех пор и ношу. Сейчас же ношу исключительно в целях безопасности господ, — он с некоторым пренебрежением произнес слова «господ», слегка его протянув.
— Но ведь у Вас не должно быть этой способности, — уточнил Лука.
— Он украл папирус в юности, с рецептом зелья, — ответил Гор, посмотрев на мальчишку, а потом снова на Анубиса, — И не вернул.
— Я его съел, — Именанд оскалился.
— То есть рецепт утерян? — спросил Хоффман.
— Я его помню. И его создатель помнит, но никто из нас его не выдаст. Создатель из вредности и обиды за утерю, я — из соображений выгоды, — ответил Асад.
— Из-за зелья у Вас голубые глаза? — не унимался мальчишка, желая узнать как можно больше, пока есть возможность, — Или цвет радужки Вы тоже взяли от ученых?
— За любое заклинание надо платить, — вздохнул Асад, — Лишь только я выпил зелье – мои глаза так заболели, что я был готов вырвать их, и навечно ослепнуть, ишь бы прекратить эту боль. Я мог бы сравнить это с тем, как в твоем мире человеку делали бы операцию на глазах без наркоза и обезболивания, — Лукас, слушая это, поморщился. Однако Именанд сказал, какую еще плату он принес за способность. Он лишился маскировки, и теперь все могли видеть, когда он не только подчиняет кого-то своей воле, но и в принципе использует свои силы, поскольку то самое ледяное свечение возникало в любом случае.
— О да, я помню день, когда впервые увидел тебя после произошедшего, — присвистнул Гор. Он обернулся к мальчишке, обращаясь к нему, — Раньше у него были обычные, собачьи глаза. Карие такие, невзрачные. А тут он пропал на неделю, а глаза вдруг стали почти белыми.
— Всю эту неделю они были багровыми, если тебе интересно, — хмыкнул Именанд, — Я смотрел на свое отражение в миске с водой, и видел, как темный пигмент словно съедается чем-то.
— Я даже подумал, что ты ослеп наконец-то, — встрял ястребоголовый. Верхняя губа Асада дернулась, как дергаются губы собак, когда они готовы вот-вот скалиться, зарычать, или броситься.
— Я тоже так думал. Видел я весьма скверно, и только радовался, что мне больше не придется наблюдать твою скользкую физиономию.
— Я и сейчас могу тебе это любезно устроить, — Гор раскрыл клюв, и завел плечи назад, напрягая спину, словно птица, раскрывающая крылья.
— А где все папирусы, которые Вы хранили в книгах? — вклинился Лукас, отвлекая внимание на себя, чтобы боги не подрались.
— В библиотеке, их раскладывают по местам, — буркнул Анубис, меняя позу в кресле, и положив руки на подлокотники.
— А что за книги? — отвлекся от вражды Гор.
— О том, как устроен мир людей, в основном. Их я тоже оставлю, они будут актуальны ближайший век точно, — Анубис умолк, задумавшись. Он провел языком по клыкам, не открывая рта, и вдруг снова заговорил, — Знаешь, с кем меня отождествили греки?
— Теряюсь в догадках, — ответил Гор, положив голову на кулак.
— С Кроном, или, как его звали римляне, Сатурном, — оскалился в улыбке мужчина, — Верховным божеством.
— Которого сместил с трона собственный сын, — уточнил Лукас, а поймав на себе озлобленный взгляд хозяина – вздрогнул. Гор раскрыл клюв и издал несколько протяжных свистов, имитирующих человеческий смех.
— А еще, — вспыхнул Именанд, — С Гермесом! С этим мальчишкой на побегушках! Торгашом! — он был крайне недоволен этим обстоятельством, стукнув кулаком по столу, после чего остыл, приняв расслабленную позу, — Хотя я могу объяснить это тем, что он считается еще и проводником душ в мир мертвых.
— А еще богом хитрости и воровства, — снова не удержался Хоффман.
— Я тебя сейчас в лягушку превращу и скормлю Шакиру… — процедил сквозь зубы Асад, сжав пальцами переносицу и зажмурив глаза, выслушивая очередную волну смеха и свиста Гора. Мальчишка напрягся всем телом, ожидая, когда же на нем затянется удавкой ошейник, а когда этого не произошло – сильно удивился. Он схватился за шею, и обнаружил, что ошейника-то на нем нет. Он вопросительно посмотрел на Именанда, а потом на Шакира. Увидев, что и на аль Гази нет ошейника, он вспомнил, что эти атрибуты лопнули на них еще в храме, а заново их Анубис накладывать почему-то не стал.
— А почему мы без…? — немного осмелев, спросил юнец, жестом показывая на шею.
— А зачем он тебе тут? — мужчина непонимающе посмотрел на подопечного, — Тебе нравится ходить с удавкой на шее? Или любишь ощущения удушья?
— Нет-нет! — воскликнул мальчик, выставив вперед руки, — Я просто удивился. И на Шакире же нет его.
— Они были нужны в мире людей, чтобы вы двое даже думать не могли о побеге от меня, а тут вам бежать некуда. Я всегда знаю, где вы, да и без моей помощи, или помощи другого бога вам не сбежать, а я вас не выпущу.
— Но почему мы смогли сорвать их в церкви? Я думал, это невозможно.
— Так и было, пока поганец Тилль не накинул на меня обруч, и не запер в катакомбах, — услышав это, Гор издал сдавленный свист, сдерживая смех.
— Тебя знатно облапошили, я посмотрю, — прошептал он, прикрывая клюв рукой. Именанд бросил на него обозленный взгляд, нахмурившись. Кашлянув в кулак, он продолжил.
— В твоем мире моя сила ограничена, и потому в тот момент мне пришлось вас временно отпустить, чтобы потратить силу, затрачиваемую на удержание вас, на освобождение. Я мог погибнуть, — он сложил руки на груди, дернув плечами, наблюдая за довольным выражением глаз Гора.
— А что это был за обруч? — спросил Лука.
— Артефакт, способный задержать и даже убить бога, — он жестом подозвал слугу и приказал принести разломленный им артефакт. Вскоре на столе перед Гором лежали те самые обломки. Ястребоголовый нахмурился, беря их в руки и и осматривая, — Сломанный он не представляет опасности.
— Интересно, как этот «Тилль» достал его, — задумчиво произнес бог. Лукас, наблюдавший за происходящем, вдруг замер, на что-то уставившись. Именанд взглянул на него, а после перевел взгляд в ту сторону, где находилось что-то, приковавшее к себе взгляд подопечного. Им оказался Тот – бог знаний с головой птицы ибис.
— А, Тот, здравствуй, - поприветствовал его араб, оскалившись в улыбке, не изменив при этом выражения холодно-надменных глаз, — Лука, ну что ты так замер, как будто впервые его видишь, — он толкнул мальчишку в бок, и тот снова вздрогнул, выходя из оцепенения. Ибисоголовый был одет так же, как и Гор, разве что чуть менее богато. Перья на его голове были – как и следует им быть у египетского ибиса – пыльно-черного оттенка, и совсем не блестели. Такого же оттенка бы и клюв Тота. Лишь только черные птичьи глаза поблескивали на солнце, иногда показывая черные сужающиеся на свету зрачки, еле отличимые от темно-карей радужки. Он взял в руки обломки, вертя их в руках.
— Вы двое еще не сожрали тут друг друга, я смотрю? Я удивлен.
— Как ты разговариваешь с отцом?! — вспылил Гор. Асад закрыл лицо, вздохнув, предвосхищая семейную перепалку между вспыльчивым Гором и рассудительным Тотом. Вдруг к уху Именанда наклонился Лукас, прошептав.
— Если Вам интересно – Тота тоже отождествляли с Гермесом, — произнес он. Именанд обернулся на мальчишку, подняв брови, а затем – на Тота, найдя предлог встрять и прекратить пререкания родственников.
— Дорогой племянник, а мы с тобой родственники не только кровно, но и по несчастью, оказывается, — подал голос аль Асад. Гор резко замолчал, отвлеченный братом, непонимающе смотря на него.
— По какому же несчастью? — спросил Тот.
— Нас двоих одинаково отождествляют с Гермесом, — глупее предлога и придумать нельзя было, однако Анубис терпеть не мог ругань и споры, если он не был непосредственным участником «дискуссии».
— Вас я понимаю почему, но почему меня? И откуда эта информация?
— От моего подопечного, — Асад указал на стоящего позади Хоффмана. Лукасу стало не по себе, оказавшись в центре внимания.
— Я читал об этом… — неуверенно произнес Лука, почему-то побаиваясь ибисоголового, — «Быть может, это потому, что я не могу угадать в его лице хоть что-то человеческое...» — подумал он. Смотря на Гора или морду Анубиса, он с переменным успехом, однако мог хотя бы приближенно представить, как их лица выглядели, будь они людьми. С Тотом же такого не выходило.
— И где же ты об этом читал? — тот впился в лицо юнца немигающим взглядом. Его голос был спокоен и безэмоционален, что наводило на подростка еще больше страха.
— В книгах. Многие из них господин переместил сюда. Я могу показать.
— В них очень много того, что могло бы тебя заинтересовать, Тот, — добавил Асад. Лука многое знает об устройстве современного мира, и может рассказать.
— Кстати, на счет побега твоих шавок, — встрял Гор, — А что если их кто-то другой выпустит обратно в тот мир?
— Их скорее убьют, чем станут возиться с организацией побега, — хмыкнул Асад, — Да и как им выжить без меня там? Лука – подросток без семьи и средств к существованию, ему прямая дорога – в дом сирот, — он обратился к Хоффману, — И я не думаю, что ты хочешь стать воспитанником данного заведения, когда у тебя есть возможность жить тут, — Лука потупил взгляд, кивая в знак согласия, — Оказаться тут – огромная честь. Во время нашего верховенства сюда попадали лишь достойнейшие, подтверждающие свое право оказаться тут на протяжении всей своей жизни, — мальчик завороженно слушал, посматривая на окружающий его ландшафт.
— А второй? — спросил ястребоголовый, моментально испортив всю атмосферу величия, навеянную Анубисом. Именанд махнул рукой.
— А второму нет жизни без меня, черт бы его побрал.
— То есть, Вы больше не сможете нас наказывать…? — с надеждой спросил Лукас, подняв взгляд.
— Рано радуешься, — хохотнул Гор, приоткрыв клюв, — Не недооценивай его. Говоря о мире людей, что у них с едой? — ястребоголовый перевел тему, все еще немного подрагивая от смеха.
— Она очень разнообразна, но мне порой не хватало простого кошари.
— По-моему, Вы вообще крайне редко что-то ели, — тихо заметил Лукас.
— Да, но я не могу не отметить кофе. Я думал, что это что-то вроде салепа, но оказалось, что это далеко не так.
— Ты пьешь эту гадость – салеп? — Гор брезгливо прищурил глаза. Тота привлекла стопка книг, которую слуги еще не успели отсортировать и унести, стоящая у стены.
— Больше не буду, по крайней мере ближайший век, — он хохотнул, дернув плечами, — Надо было побольше взять с собой из мира людей, но времени как-то не хватило.
— Есть повод вернуться, — ястребоголовый сел ровно.
— И снова обрадовать тебя своим отсутствием?
— Твои двенадцать лет жизни на Земле для нас соизмеримы с парой недель, если не дней, — Гор сложил руки на груди.
— Двенадцать? — удивился Хоффман, — Но ведь вам было больше тридцати лет.
— Внешне, мой мальчик, внешне, — Асад потрепал того по волосам, — До встречи с тобой я всего три года провел на Земле.
— Но как же ты тогда так быстро обжился там?
— Я некоторое время наблюдал за жизнью смертных, и так же выучил язык современных жителей Египта.
— Ты хотел сказать «язык египтян»?
— От египтян осталось одно название – все смешались с арабами, турками... — отмахнулся аль Асад.
— А оружие? — встрял вдруг в разговор Лукас, — Как Вы отреагировали на современное оружие? При мне Вы были так спокойны, будто для Вас это не было чем-то необычным.
— Впервые увидев его, еще будучи здесь, я был удивлен, не более, но когда я попал в ваш мир, и столкнулся с ним лицом к лицу, и к тому же получил несколько ранений, я был в ужасе, — он покачал головой, — Первое время я поминутно вздрагивал во время атак, как забитый щенок, а потом привык, да и осознал, что хотя изобретения человечества и шагнули далеко вперед, но оружие, способное убить бога, они все же еще не изобрели.
— И как же ощущается ранение? — спросил Гор.
— Если в тело попадает пуля, то это сравнимо с укусом пчелы – больно, но не смертельно, а затем появляется чувство жжения в месте ранения, и, собственно, боль, во всей красе. Больнее, когда в тело попадает осколок или пуля разрывается внутри – там боль ощутима сразу, — сделал он акцент на «разрывается», затем переведя взгляд на Лукаса, — Я же правильно описал?
— Я потерял сознание сразу после того, как меня начинили свинцом, поэтому о первых впечатлениях не могу ничего сказать, — он пожал плечами.
— Если смог потерять сознание, значит это действительно ощущается не сразу, — добавил Гор. Он перевел взгляд на кушетку, а затем снова на Анубиса, — А что же будет с этим, третьим? — он кивнул на лежащего на диване Штефана, — Что ты будешь с ним делать?
— Он станет моим слугой, наравне с этими двумя.
— И что же они все трое будут делать? Тебе недостаточно уже имеющихся слуг, служащих тебе тысячи лет? — ястреб негодовал, зачем его брату новые слуги, если его штаб слуг состоит из достойнейших представителей древних египтян.
— Они пустые, скучные, — отмахнулся Именанд, — А это – свежая кровь. К тому же, когда Лукас будет в архивах…
— Подождите! — воскликнул Лука, — Каких архивах?
— Когда набесишься – пойдешь к Тоту в подручные. Ты же хотел учиться, нет? — он обернулся в сторону, где Тот, стоя у стены, листал книги, — Я подумал, что он мог бы стать твоим подручным, через некоторое время. Что думаешь?
— Все очень может быть, — ответил Тот, переведя взгляд на дядю.
— Да! — Хоффман вспыхнул, а его губы растянулись в широкой улыбке, — А почему не сразу к нему?
— Юноша, тут столько интересного для тебя, пока ты молод! Успеешь еще! У тебя целая вечность впереди, — Гор хлопнул того по плечу.
— Да. К тому же, ты смирился со своей долей, и никуда от меня не денешься, а в этом мире для тебя все загадочно и интересно. Другое дело – Штеф. Для него все мы — враги, и мир наш враждебен. Он далеко не сразу примет свою долю, — аль Асад оскалился, — Нам предстоят долгие споры.
— А что будет с Шакиром? — спросил Хоффман.
— А что с него взять? Собаке собачьи развлечения, пусть бегает, — отмахнулся Асад.
— Через сколько этот… Штеф, — Гор медленно произнес странное для него имя, — Через сколько он очнется?
— Ему нужно немного времени, чтобы прийти в себя, — ответил Анубис, — Но думаю, его уже можно разбудить.
***
Юноша чувствовал, что он лежит на чем-то мягком. В воздухе витал тонкий запах мирры. Парень ощущал в своих мышцах необычайную силу, но ему не хотелось даже открывать глаза, боясь, что все происходящее вокруг – всего лишь сон.
Вдруг до боли знакомый голос патера произнес: «Открой глаза, Штефан!».
И юноша распахнул веки.
