0609/08/1945

      Сколько Дазай себя помнит, он всегда был скуп на эмоции.       Родители постоянно говорили, что его безэмоциональность отталкивает людей. Он не плакал на похоронах его бабушки. Отчасти он вообще ее не знал. Она приезжала раз в год на Рождество, и Осаму не мог понять, какая его бабушка замечательная, как расписывали родители. Тогда они начали понимать, что у его ребенка проблемы в психологическом плане. – Малыш, мы никогда не видели, чтобы ты смеялся или плакал, – они говорили это обыденном тоном, когда только приняли решение записать ребенка к хорошому психологу, – Ты не плакал, когда умерла твоя бабушка и не смеялся, даже когда тебя смешили. Мы волнуемся.       С этого разговора прошло уже больше полугода, и усилия психолога не дали о себе знать. Когда родители выставили его из дома, он спокойно ушел.

Без слез и сожаления       Но правда заключалась в том, что у Дазая все было в порядке, и его родители кое в чем ошибались. Осаму умел и смеяться, и плакать, испытывать страх и тревогу. Просто не показывал этого. Однажды отец сообщил, что его любимое домашнее животное Момоко сбила машина. Это была пятнистая кошка с зелёными глазами. Осаму не плакал, когда кошку хоронили, но его слезы непроизвольно потекли, как только он узнал об этом. Отчасти это было, потому что мальчик почувствовал вину за произошедшее.       Ещё он плакал, когда узнал, что у его отца рак. Тогда он жил отдельно и зарабатывал на переводе с иностранного языка. Об этой новости ему сообщила мать и просила иногда присматривать за отцом, который отказался находиться в больнице. Его смерть наступила неожиданно, когда Осаму разговаривал по телефону с клиентом. Парень вернулся в комнату и обнаружил отца, не подающего признаки жизни. Вот тогда он по-настоящему выплеснул свои эмоции. Только мать этого не видела и обвинила сына в бездушности и неспособности оплакать своего отца. После этого он не видел и не слышал мать, до момента пока не узнал, что она умерла от инсульта. И только на похоронах, он понял, что остался один. Но он не расстроился. При людях его лицо оставалось спокойным и невозмутимым.

Словно кукла Так же Дазай припоминает, что плакал он от одной автобиографии. Ему на почту прислали автобиографию журналиста на английском и попросили перевести. Эта биография была старой и содержала информацию о человеке, который делал репортаж о бомбежки Хиросимы и Нагасаки. Человек в биографии расследовал данное дело. Каждая буква была выведена каллиграфичным почерком, и, переводя этот текст на японский, Дазай погружался в перевод с большим интересом и постоянно перечитывал по несколько раз одни и те же предложения. Некоторые строчки он помнил точь в точь. Это было ужасно! Когда я прибыл в один из городов под названием Хиросима, то увидел такой кошмар, который даже мне присниться не мог. Люди даже не имели тел! Они превращались в пепел! Угольки! И то, как тени запечатлелись на зданиях и дорогах, я никогда не смогу забыть! Черт бы побрал это правительство...       В конце своей работы, когда биография была практически переведена, Осаму сильно проникся симпатией к автору сей рукописи. Его звали Накахара Чуя. По национальности японец, но родился и вырос в Америке. По образованию журналист, имеющий дело с американской Мафией, которая помогала ему в расследовании.       Последние несколько предложений это примечания редактора о дальнейшей судьбе автора. Накахара умер от лучевой болезни в возрасте 25 лет. Его исследования опубликуют спустя месяц, но к сожалению Чуя не познает своего дебюта. На его похоронах присутствовал практически весь мафиозный клан, что имело значения глубокого уважения и почтения к журналисту.       Дазай плакал, читая это. Он плакал от того, что просто прочитывая эту рукопись, так привязался к человеку. Но он был давно уже мертв       Эти слезы стали отправным пунктом, начавшихся кошмаров...