Трезвость

Приглашение на Ромины поминки пришло поздно вечером, когда Саша пытался читать Макиавелли, а Юра настойчиво поглаживал его по коленке и был как никогда далёк от мыслей о высоком. Саша потянулся к телефону чтобы выключить звук, зацепился взглядом за сообщение и, судя по всему, изменился в лице, потому что Юра немедленно протянул руку, мол, "дай сюда". Прочитав, нахмурился. - Никуда ты не пойдёшь. - Юр, я должен. - Я сказал - не пойдёшь, - Юра удалил сообщение и выключил телефон, - Ты больше не в этой тусе. - Рома был моим другом, - осознание ещё не пришло, а потому вместо горя в груди поднималась злость. - Рома был нариком, - Юрина ревность обжигала похлеще газовой горелки, - И тебя подсадил на эту дрянь. Если так ведут себя друзья, то институт дружбы летит в пизду! - Ты знаешь, сколько раз он спасал мою задницу? Сколько раз вступался за меня? "Зачем я спорю?" - с ужасом подумал Саня, тщетно стараясь запихнуть душевный раздрай куда поглубже, "Нельзя этого делать, нельзя, нельзя..." Юрино лицо, обычно вполне симпатичное, красивое даже, пошло красными пятнами. Он несколько раз медленно сжал и разжал кулаки, а затем сказал, сухо и сдержанно: - Никуда не пойдёшь. Точка, - и вышел из комнаты. Саша отбросил Макиавелли и закрыл лицо руками. Утром они оба вели себя так, словно ничего не случилось - Юра варил кофе и перешучивался со Стасом, Саша чесал Снежка между ушей и прятался за книжкой. Если Стас что-то и заподозрил, то не подал виду. Юра, который, с очевидностью, считал вопрос исчерпанным, к вечеру уже снова лез обниматься. Саша не отвечал особенно, но Юра не злился - видимо принимал его поведение за обычные капризы. На поминки Саша, конечно, пошёл. Он не стал выдумывать себе алиби - решил, что перейдёт этот мост, когда дойдёт до него. Думать было почти физически тяжело, мысли казались тяжёлыми, как ртутные капли. Он пробовал читать и быстро терял нить повествования, пробовал писать эссе и не мог связать и пары строчек. Между рёбер поселилась постоянная тупая боль. Рома любил Маяковского, рисовать углём и колоться. Он оставлял чёрные следы на всём, к чему прикасался: на холсте, на посуде, на Сашиной коже - пальцами рисовал у него на спине города и океаны, шепча что-то бессвязное. Юра много сделал, чтобы вытравить, выбить из Саши эти воспоминания, много, но недостаточно. Поминали на квартире покойного. Родителей не звали - отец, говорили, спился, а мать давно поставила на сыне крест, - зато Роминых друзей и собутыльников набралось порядочно. Сашу, за редкими исключениями, не узнавали - он уже не был похож на того тощего, гнусавого подростка, которым был пять лет назад. Да и среди Роминых знакомых всегда наблюдалась текучка, кто-то спивался, кто-то переезжал в поисках лучшей жизни, кто-то перерастал богемную романтику такой жизни и просто обрывал общение. На кухне, где почти весь воздух состоял из сигаретного дыма, Саше удалось различить знакомое лицо. Ванька Рудской был не только Роминым другом, но и неплохим кладменом. Он занимался философией, писал статьи и даже продавал их в какие-то учёные журналы - Саша не интересовался, это было далеко от его профиля. - Маштаков? - увидев его, Ваня немедленно оборвал беседу с двумя болезненного вида девочками, - Ну Слава Богу. Я боялся, что ты номер сменил, - он затушил окурок об край пепельницы и встал, - Только тебя и ждал. Пойдём-ка выпьем за здоровье покойного. В спальне - такой же, как и пять лет назад, разве что рисунков на стенах прибавилось, - собралась разношёрстная компания из парней и девушек, на вид ничем не связанных. Саше потребовалось некоторое время, чтобы понять, по какому принципу Ваня их здесь собрал - все они, в разные моменты времени, были Ромиными пассиями. Тех, кто были до него Саша узнавал, тех кто после - нет, но сами они видимо друг друга знали, потому что встречали друг друга кивками и называли по именам. В яркой и недолгой Роминой жизни не было места сценам ревности - его спутники, обычно, на жизнь смотрели так же философски, как и он сам. Сейчас нам хорошо вместе, завтра будет хорошо с кем-то другим. Этой концепции Саша изменил, когда в его жизни появился Стас, с которым о "ком-то другом" не могло идти и речи. Разливала милая, крашеная девчушка с хвостиками - старшеклассница на вид, но строгий голос и морщинки в уголках глаз, выдавали в ней взрослую женщину. Что именно она разливала, Саша не уследил - пластиковый стакан ему просто сунули в руки, а потом они уже пили, не чокаясь. Кажется, это был вискарь. Алкоголь развязал языки, а в узкий круг бывших из других комнат подтянулись и друзья, некоторые из которых уже нетвёрдо стояли на ногах. Каждый знал про Рому кучу смешных и не очень историй, каждому было что рассказать. Девочка с хвостиками, взявшая на себя обязанности бармена, следила за тем, чтобы стаканы не оставались пустыми. У Ромы на хате всегда толклось немереное количество людей, каждый из которых чувствовал себя как дома. Цикл жизни у каждого "мёртвого поэта" был схожим - сигареты и пиво на тесной кухне, кальян и томики бумажных стихов в гостиной, сигареты и мёрзлые яблоки на балконе, а потом, если повезёт, и хозяйская постель. "Свято место пусто не бывает," - философски вздыхала одна из Роминых бывших, ещё когда Саша был нынешним. Из постели на кухню возвращались уже не гостем, а почти хозяином - тем, кто знает, где соль, сахар и чайные ложки, тем, кто вымоет посуду, прежде чем уйти. Вечер перетёк в ночь, а Саше впервые за последние дни удалось вздохнуть полной грудью. Пьяный туман в голове не давал сформироваться тяжёлым мыслям. Кто-то из гостей уже облюбовал кровать, кто-то - диван в гостиной, несколько расположились прямо на полу, и Саша уже собирался последовать их примеру, когда Ваня тронул его за локоть. - Хей, брат, будешь? Я угощаю, - на его ладони лежали две цветные марки. Раньше, видимо, было больше, потому что какая-то из болезненных девочек у Саши на глазах сунула одну под язык и откинулась на спинку стула. Саша открыл было рот, чтобы ответить, как из вязкого тумана в голове, ведром ледяной воды, пощёчиной вынырнуло воспоминание о том, как было больно и страшно пять лет назад, когда Юра узнал о том, что он употребляет. Как клялся, плакал и просил не трогать, как блевал на утро и кашлял кровью, как врал Стасу, что синяки - это потому что с лестницы упал. И глаза Юрины - беспросветно чёрные и ужасно злые. - Если попробуешь ещё раз... Ты у меня нахуй мечтать о смерти будешь. Понял? Саша шарахнулся от Вани и, взяв себя в руки, выдавил наконец: - Н-не, пасибо. Обойдусь. - Как знаешь, - Ваня пожал плечами и сунул оставшиеся марки куда-то во внутренний карман. Как хороший дилер, сам он не увлекался своим товаром, - Останешься или домой? Над этим простым вопросом Саша думал почти минуту. Из-за шока он немного протрезвел, и теперь, сквозь туман в голове просвечивали очертания каких-то мыслей. - А сколько времени? - спросил он, чтобы оттянуть решение. - Пол первого, - сказал Ваня и, бросив взгляд на Сашино озадаченное лицо, добавил, - Ночи. - Ага, - отозвался Саша и потёр лицо руками, - Тогда мне... Наверное надо домой? - Пойдём провожу тебя, - вызвался Ваня, который выпил может и не меньше, но алкоголь усваивал гораздо лучше, - Ты в куртке был? - Вроде да, - среди сваленной в коридоре кучи Саша с трудом отыскал свои ботинки и со второго раза даже смог зашнуровать, - Серая такая, с белым. Ага, эта. На свежем воздухе голова немного прояснилась, а ноги, вот, наоборот отказали, и Саша присел на каменные ступеньки, ведущие к двери в подъезд. Ваня опустился рядом. Некоторое время они молчали. - Давно ты не появлялся, - из кармана мешковатой куртки Ваня извлёк пачку сигарет и зажигалку, - Поначалу даже ходили слухи, что ты сторчался... А Ромка сказал, что у тебя теперь ёбырь-ЗОЖник, который запрещает с нами тусить. Соврал? - Нет, - сказал Саша, - Не соврал. Я уже... - он потёр лицо руками, - Почти пять лет в завязке. - Ого, - отозвался Ваня. Он затянулся и медленно выпустил дым в прохладный ночной воздух, - Не пойми меня неправильно, братан, я разнообразно рад, просто... Мне казалось, что ты не из тех, кто завязывает. Саше тоже так казалось. Давно ещё, когда Ромка был не просто жив, а держал его за скулы и целовал. Когда читал ему Маяковского, полупьяно, полувлюблённо. Он был высокий, костлявый и на вкус как пепельница, а Саша думал, что если колоть под коленками и прятать глаза, то никто не узнает. - Было нелегко. - Ломало небось? - Вообще пиздец. Думал умру, - и вслух об этом говорил, кричал, Юре, злому и упрямому в лицо, потом молчал, когда сил совсем уже не осталось. Но выкарабкался ведь, - Но это... С Божьей помощью. - И что, больше совсем не хочется? - Хочется, конечно, - Саша пожал плечами, - Но это... Как подумаю... Как вспомню, через что прошёл... Бывших наркоманов не бывает ведь. Один раз уколюсь, и все годы выдержки насмарку. Тем и жив. - Жесть, - сочувственно отозвался Ваня, - Ты молодец, конечно, но вообще я такое не одобряю. Сам понимаешь, у меня тут шкурный интерес. Если все повально начнут отказываться от дури, то как я заработаю себе на кусочек хлеба с маслом? - Ваня затянулся, - Но, знаешь, я бы, наверное, пять... Не, пять много... Три. Три года жизни бы отдал, чтобы на Ромку нашёлся ЗОЖник, который бы его перевоспитал. А то в последнее время он голову только для еды использовал. Его два раза за последний месяц забирали в полицию. Ромку, блять! Нашего Ромку! Да его всю жизнь менты в упор не видели! То, как хорошо Рома знал людей было притчей во языцех. Знал, что нужно сказать, кому и как улыбнуться. Знал, когда похвалить, а когда отругать, чтобы добиться нужного эффекта. И про Юру с Сашей тоже знал. Саша не говорил, а Рома знал, и смотрел насмешливо из-под кудрявой чёлки. Саша перестал искать с ним встреч. - Он знал, что так кончит, - от сигаретного дыма слезились глаза и чесался нос, но Саша не отодвигался и не отворачивался, - Всегда знал. Я... - в горле встал ком, и вместо того, чтобы продолжить, он выдавил; - Я хочу домой. - Если собираешься реветь, - заметил Ваня, - То лучше делай это сейчас. Вряд ли твой нынешний оценит слёзы по бывшему. - Иди к чёрту, - Саша постарался взять себя в руки и достал из кармана телефон. Новые сообщения: Юра (21:04): Ты где? Юра (21:29): У тебя семинар? Позвони, как будешь выходить. Юра (22:01): Ты чё не отвечаешь? Юра (22:46): Понял где ты. Вернёшься - пизды вставлю. Пьяная апатия не пропускала ни тревогу, ни муки совести. Саня закрыл первый диалог и открыл следующий. Новые сообщения: Стас (22:05): сань, ты где? Стас (22:57): что-то случилось? перезвони! Стас (23:25): это из-за юры??? Стас (23:25): вы поссорились??? Стас (23:25): сань, ответь!!! Вверху экрана, помимо каких-то интернет-новостей осталось ещё два оповещения. Пропущенный вызов (3): Юра Пропущенный вызов (4): Стас - Пизда мне, - сказал Саша вслух. - Не предупредил дома, что задержишься? - понятливо уточнил Ваня. - Что-то типа того, да... - Саша вертел телефон в руках, не чувствуя в себе сил делать дела и принимать решения, - Слушай, Вань... А на хате место есть ещё? - Разве что на коврике в прихожей... Найдём, конечно. А ты решил остаться? - Пока не знаю. Он хотел отправить сообщение, но нужные слова не шли на ум, а крошечные буковки расплывались и прыгали, сколько он не тёр глаза и не мотал головой. В итоге плюнул и решил позвонить, решив, заранее, что после второго гудка бросит трубку и с чистой совестью займёт обещанный коврик в прихожей, а разбираться со всеми проблемами предоставит завтрашнему себе. Юра ответил после первого гудка. - Саня? Саша чуть не выронил телефон от неожиданности. - Юр, я... - он собирался было сказать, что переночует на месте, а завтра они обсудят всё, как взрослые люди, но Юра его перебил. - Назови адрес, я тебя заберу. - Юр... - Адрес! Саша скороговоркой проговорил адрес. - Буду через пятнадцать минут, - бросил Юра и отключился. - Будет через пятнадцать минут, - растерянно сообщил Саша больше самому себе, чем Ване. - Понял, - Ваня затушил сигарету, уже вторую или третью, о каменную ступеньку, - Я, наверное, пойду внутрь - не надо, чтобы твой меня видел. Подозреваю, проблем тебе и так хватает... - и вопреки своим словам придвинулся ближе, так, что теперь они соприкасались плечами и коленями. - У Маяковского стих был... - сказал он тихо-тихо после долгой паузы, - На чью-то смерть. Ромка любил очень... А я вот ни строчки вспомнить не могу. - На смерть Есенина, - также тихо отозвался Саша. - Помнишь? - Спрашиваешь... "Нет, Есенин, это не насмешка. В горле горе комом - не смешок. Вижу - взрезанной рукой помешкав, собственных костей качаете мешок. Прекратите! Бросьте! Вы в своем уме ли? Дать, чтоб щеки заливал смертельный мел?! Вы ж такое загибать умели, что другой на свете не умел..." - он помнил продолжение, но голос оборвался. - Да, - сказал Ваня, и впервые за вечер сквозь его тщательно отшлифованную маску похуиста проклюнулось что-то человеческое, - Этот, - он вздохнул поглубже и помотал головой, - Бля, в пизду. Никогда больше не буду читать Маяковского. Что ни вспомню, так Ромка перед глазами стоит, пидор блять, - он дышал тяжело, рывками, и мусолил в руках полупустую пачку сигарет. Его худые беспокойные пальцы всё время находились в движении и едва заметно дрожали - когда-то у Вани были деревянные чётки, специально для таких случаев, но они, наверное, давно пришли в негодность. Саша молча взял его руку в свою и сжал покрепче. - А всё-таки хороший он парень был, - сказал Ваня как-то очень искренне и беспомощно, - Да, Маштаков? - Хороший, - подтвердил Саша, чувствуя, как боль между рёбрами разгорается с новой силой, подступает к горлу, - Очень хороший. Ваня ушёл, оставив после себя устойчивый запах сигарет и номер телефона на клочке бумаги. Саша остался. Юрин приметный джип остановился на свободном парковочном месте недалеко от двери в подъезд. Свободных мест во дворе было много - дом был аварийный, и жили здесь в основном или такие как Рома, или люди без средств, у которых денег на машину просто не было. От яркого света фар у Саши застучало в висках. Он встал, прикрывая глаза ладонью, и поспешно привалился плечом к двери - мир вокруг закружился в неуёмной пляске, к горлу подступила тошнота. Кажется, он даже отключился, ненадолго, на пару мгновений, потому что пришёл в себя всё так же стоящим у двери, только свет уже не горел, а от Юры пахло кожаной курткой и немного сухим кормом для Снежка. - Привет, - сказал Саша. - Долбоёб, прости Господи, - сказал Юра, взял его за капюшон и повёл к машине. - Я если бы не вспомнил про ту смску, то сейчас бы на пару со Станиславом обзванивал бы все морги и больницы, - сказал Юра, когда пристёгивал ремень безопасности. До дома ехали в молчании. Саше хотелось подремать, но сон не шёл - внутри болело за Ваньку, который больше никогда не сможет читать Маяковского, за братьев, которые волновались, за себя дурака. Знатно болело, качественно. - Помянул хоть Ромку-то своего? Можем считать вопрос закрытым? - спросил Юра, когда они подъехали к дому. Он загасил двигатель, а Саше наконец удалось заплакать. Не куцыми слезами, не комом в горле, а серьёзно так, по-взрослому разрыдаться, как давно хотелось. Изнутри жгло, царапало и он кричал, а потом, обессилев, хрипел, срывая глотку, некрасиво, грязно. Поймав на секунду своё отражение в зеркале заднего вида, он не узнал собственное перекошенное лицо. Юра молчал и смотрел вперёд, не делая попытки утешить или даже как-нибудь прикоснуться. Саша был ему благодарен. Саша его ненавидел. Саша сам когда-то научил его быть бессердечной мразью, а теперь пожинал плоды своих трудов. Под конец он уже просто скулил, спрятав лицо в ладонях. Руки тряслись, в горле было сухо-сухо, а ресницы слипались, сцеплялись и мешали видеть. - Юра, Юра, Юра!.. Он и сам не знал, что именно - "Юра". Юра, пожалуйста, обними меня. Юра, пожалуйста, уйди. Юра, я так его любил, а он умер, Юра, Юра, Юра... - Успокоился? - спросил Юра, когда Саша, замолчал, обнимая себя за плечи и часто-часто моргая. - Усп-покоился, - отозвался Саша. Юра окинул его взглядом и вынул из бардачка пачку салфеток. - Лицо вытри. Не надо, чтобы Стас тебя таким видел. "Хватит и того, что ты бухой и сигаретами провонял так, как будто смену отпахал на табачной фабрике." Саша кивнул и принялся приводить себя в порядок.