На недельку до второго

Какой идиот придумал ехать отдыхать в сраное Комарово Борис не знал, но что-то подсказывало ему, что идея принадлежала его Валере. Кто бы мог подумать, что учёный, полжизни которого прошло со склянками и микроскопами, будет любить природу до зелёных соплей и тахикардии! Нет, Борис так-то понимал, что Валера тот ещё сюрприз: что ещё ждать от человека, ради расположения которого пришлось порушить все дипломатические связи с ФРГ? Борис ни грамма об этом не жалел, ради своего Валеры он был готов и не на такое. Но, съехавшись с Легасовым, влюбляясь в него с каждым совместно прожитым днём всё больше и больше, перекроив весь свой (и Советов) рабочий процесс под Легасова, подстраивая его отпуска под свои, Борис рассчитывал, что проводить свободное время они будут где-то в Европе, или у него в Украине, или, на крайняк, в Крыму. Даже Минеральные воды бы сошли, хрен с ними. Но Комарово? — Слушай, ну на кой-чёрт тебе сдалось это Комарово? — вопрошал Борис, ходя, на пару с кошкой, по квартире за Легасовым, который, очевидно лишённый любых понятий о сборах, зачем-то скидывал в дорожные сумки всякую херню, например, патефон. — Есть же столько других хороших вариантов. Ты хотел в Мюнхен. Поехали! — Боря, мы уже сто раз это обсуждали и ты все сто раз в итоге соглашался, — ну, ещё бы. Обсуждения проходили в такой плоскости, в которой Борис вообще в принципе не мог ни в чём отказать Валере, — зачем опять поднимать эту тему? — Ну, хотя бы потому, что я так и не понял, почему именно туда? — Так, — звонко закрылась дверца шкафа, откуда Валера пытался достать чайный сервис, а сам Легасов обернулся, грозно смотря на Бориса. Щербина нервно сглотнул. Кошка, почуяв накал страстей, убежала на кухню. Предательница. Она-то останется дома. — Ещё раз. Для недалеких министров. Мы едем не одни, а с Хомюк, Пикаловым, Таракановым, Ситниковым и Дятловым. Дружеское напоминание: это твои друзья, а не мои, работают день и ночь и не могут уехать далеко от Москвы. Моим друзьям было бы проще поехать куда-то ещё, но, мы все решили, что мы готовы подстроиться под вас. Так что, Борис Евдокимович, советую прекратить нудеть. Иначе я спокойно вернусь на кафедру и проведу эти две недели принимая экзамены у абитуриентов. Молоденьких, умненьких абитуриентов. — Ты мне угрожаешь? — неверяще ахнул Щербина. Было время, когда Борис лично проводил Валерию курсы повышения наглости и частные уроки искусства переговоров. Легасов сначала стеснялся, потом чувствовал себя несмело, ну, и в итоге стал скручивать Щербину в бараний рог при любом удобном случае. Как сейчас. Борис чувствовал гордость и предательство одновременно. — Нет, я, так скажем, обрисовываю перспективы. Если тебя они не устраивают, советую тебе найти свои подштанники и резиновые сапоги. — Я думал, у нас любовь, — пробубнил Борис, понуро вышагивая в сторону кладовки, — А у нас ебучее Комарово. — Я всё слышу! Выехали они на рассвете. Борис ненавидел вставать рано всей своей душой. Накануне он лично проверил, что собрал Валера (ничего нужного, разумеется. Пришлось собирать всё самому), пока тот спал. Почему-то не хотелось, чтобы Легасов знал, что он собирает чемоданы вместо него. В конце концов, тот так старался, вон, даже положил клизму и крем от прыщей. Заботливый какой. Нежность к этому несуразному мужчине пересиливала все его бесячие выходки, может, именно поэтому, встав по будильнику, который завёл Валера («Боря, встать нужно рано, мы же забираем Тараканова!»), и увидев, что тот мирно храпел, он не стал его будить, а поплёлся на кухню готовить завтрак. Представить себе, что он мог бы делать это для какого-то другого человека было невозможно. Борис как раз бдил, чтобы кофе не сбежал из турки, когда послышалось шарканье тапок по паркету. Валера обнял, прижавшись щекой к его спине. В такие моменты Борис был согласен хоть на Комарово, хоть на Хуево-Кукуево, лишь бы они всегда были вот так близки. Валера чмокнул его в шею, и, хрипя после сна, спросил: — Завтрака в постель не будет? — Я уже предложил Тараканову, он почему-то отказался. — Если бы я не знал, как ты его любишь, решил бы, что ты шутишь. — Да. Я его очень люблю. Больше всего на свете, — говорил он, конечно, не о Тараканове, хотя тот был ему очень дорог. Лучший друг всё-таки. — Тебе с молоком? Или хочешь быть бодреньким? — Чтобы я был бодреньким, мне эликсир молодости нужен. — Значит, с молоком? — Да, — Валера сел на стул, сложив руки на коленки, как маленький. Каким образом Легасов умудрялся в пятьдесят лет выглядеть как детсадовец Борис честно не понимал, но очень ценил. Кошка ловко запрыгнула на стол, чего Борис не одобрял, поэтому, наверно, кошка именно так и делала постоянно, и, громко мурча, полезла целоваться к Валере. Думая, что это как-то не здорово завидовать кошке, Борис разлил кофе по кружкам, разложил кашу по тарелкам, и, поставив всё это на стол, сел завтракать. Выехали они с получасовым опозданием. Опоздания Борис не приветствовал, хотя грешил ими. Легасов тоже был педантичен в этом вопросе. Опаздывали они редко, и, зачастую, по приятным причинам. Приятных причин в то утро не предвиделось: сначала они в три захода грузили чемоданы в небольшой автобус, который Борис честно спиздил из колхоза лет пятнадцать тому назад, потом каждый по разу сбегал в квартиру, потому что сначала выяснилось, что Валера не взял сумку с их паспортами и деньгами, потом, едва они отъехали, оказалось, что Борис их не положил в сумку вообще и они спокойно себе лежали в секретере. Автобус завёлся сразу же, хотя первые двадцать минут пути пердел и крякал. Ехали они под аккомпанемент орущей благим кошачьим матом кошки к дочери Валеры — Инге, которая обещала присмотреть за ушастым исчадием ада. Борис отдал бы многое, чтобы на это посмотреть: кошка и Инга ненавидели друг друга, и как это двое собирались две недели жить в одной квартире — загадка. Инга, святая женщина, спустилась за кошкой сама, чтобы хотя бы на это не надо было тратить время. Когда они подъехали к дому Тараканова, тот грустно сидел на скамейке, курил и охранял всего одну сумку, две удочки и гитару. Завидев машину Бориса, душа вернулась в его тело, и Николай вскочил, но заметив количество сумок в машине, упал на скамейку обратно. Борис молча вылез из машины и, широкими шагами подойдя к Тараканову, попросил дать закурить. Курил Борис только в атмосфере близкой к апокалипсису. Ситуация к курению, прямо скажем, располагала. Поэтому Борис затянулся «Беломором» сразу и крепко. Тараканов, заикаясь от шока, спросил: — Борь, а Борь, это чт-о-о т-такое-то, а, это за-зачем вам, это ж куда м-мне садиться-то? — Не торопи любовь, Коленька, а то намаешься, — не вынимая сигарету из губ, авторитетно ответил Борис. Валера, до этого мирно читавший «Вокруг света», свернул журнал трубочкой и кинул его в Щербину. «Меткий, зараза», — подумал Борис, потирая ушибленный затылок. Журнал он поднял, надо же этому ворошиловскому стрелку что-то читать в дороге? Тараканов нервно дёрнул глазом. Места, конечно, было не так много: подвела жажда Валеры вывезти к чертям собачьим всю квартиру, но всё равно достаточно. При поддержке министерства обороны в лице Тараканова, Борис немного компактнее сложил вещи (а так же втихоря выкинул часть мировых запасы угля и дров, припасённых Легасовым), и места стало совсем много. Тараканов, обрадовавшись, спросил, может ли он при таком раскладе взять с собой самогонный аппарат, но, под убийственным взглядом Бориса стушевался и занял своё место согласно планировке Валеры. Планировал места рассадки Валера чуть ли не дольше, чем вообще сам отпуск. Компания собиралась разношёрстная, местами взрывоопасная, поэтому, как хороший физик, Валера решил зарубить конфликты на корню (ну, или хотя бы тот, который мог бы разгореться из-за мест). Порядок посадки был строго регламентирован, и конкретно в этом вопросе Борис был полностью солидарен с Легасовым. Планировалось, что Валера и Борис будут ехать впереди, за ними — Ульяна, Пикалов и Тараканов, и на самом последнем сиденье — Ситников и Дятлов. Вообще-то, на удивление всем, Борис и Дятлов были хорошими друзьями. Валера говорил, что они взаимодействуют по принципу «рыбак рыбака видит издалека», только не рыбак, а мудак. Щербина бы и рад оспорить сие изречение, но, честно говоря, думал точно так же. Дятлов, конечно, мудак был ещё тот, да и противный ещё такой, своенравный. Но он не раз и не два доказал, что мудак он порядочный, в смысле, не подлец какой-нибудь, а нормальный такой себе друг и товарищ. С примбабахами, но, а кто нет-то? Борис и сам был не крем-брюле, поэтому умел видеть в людях не только плохое. Ну, а если в комплекте с Дятловым прилагался Толя Ситников, то можно было даже сказать, хоть и с натяжкой, что с Дятловым общаться было приятно. Самого Ситникова Борис любил нежной любовью и искренне надеялся, что Толя будет как раз тем самым связующим адекватным звеном в их обществе. Поэтому ждал его как Христа, вздыхал по нему томно и молился, чтобы, пока Толя и Дятлов летели из Украины, последний не выклевал Ситникову мозги. От графика они отставали минут на пятнадцать, а надо было ещё забрать Пикалова. Валера сказал, что это и не отставание вовсе, а так, ерунда. Борис комментировать не стал, просто включил радио, с концертом Пугачёвой на фоне, чтобы иметь возможность уклониться от диалога, который бы не обернулся ничем хорошим. — Так кто, говорите, ещё будет? — невинно спросил Коля, решивший, видимо, начать непринуждённую беседу. — В смысле? Мы же отправляли тебе список! — Валера до того резко обернулся к Тарканову, что Борис рефлекторно вытянул руку, чтобы тот не улетел с сиденья. Как в прошлый раз. Второго такого стресса никто из них бы не пережил. — Мы же отправляли его, Боря? — Борис чувствовал подозрительный, с элементами угрозы, взгляд Валеры на себе и от этого покрылся испариной. Ничего он Пикалову не отправлял, забыл. Надежды на то, что Валера это спустит ему с рук, не было. Хорошо, что Тараканов был подвластен самокритике и личностной неуверенности, поэтому, даже не думая, что лучший друг мог подсунуть ему такую свинью, принялся оправдываться: — Да, я просто забыл уже. Прости, Валера. Память ни к чёрту стала, — Борис так расслабился от услышанного, что чуть не врезался в молоковоз. Тот противно загудел, а водитель пригрозил ему кулаком, но когда ты только что избежал долгой и мучительной смерти, на каких-то молоковозчиков тебе до фонаря. — Это всё из-за работы, Коля. Некому за тобой следить, вот ты и работаешь круглые сутки, — заявил Валера, сменив гнев на милость. — Ты не думал начать с кем-то встречаться? Ну, на свидания походить, развлечься? — Да куда мне, Валер. У меня почти все вечера заняты. Я на свидания только с советом министров могу ходить, но мне там никто не нравится, — Борис выразительно покашлял, — Чего ты кашляешь, ты мне тоже не нравишься, если что. — Совет министров? А я думал, что у вас там…ну…э-э…с Пикаловым? — С Володей? — О, он уже Володя, — поиграл бровями Борис, через плечо смотря на Тараканова. Коля закатил глаза. — А он тебя как называет? Колюня? — Я сейчас тебя знаешь, как назову, а?! — Колюня двинул Бориса в плечо. Автобус вильнул задом. Валера громко цокнул: — Ну-ка успокоились! Детский сад! Так что там с Володей? — Ничего. Тупой как хлебушек. Я за ним бегать не собираюсь, я генерал или где? Пусть сам бегает, — голос у Коли был вроде бы как страсть какой уставший, будто Пикалов надоел ему хуже комаров и горисполкома, но Борис, да и Валера тоже, почувствовали грусть и обиду. Коля был знаком с Володей Пикаловым чуть меньше, чем с Борисом. Познакомились на первомайском параде, когда Тараканов ещё не имел генеральских погон. Ничего у него не было, только амбиции, упёртость и нос огромный, который он везде совал. Вот и, понимаешь, сунул в Пикалова. Хорошо, что тот спокойный был, лишнего никогда не говорил и не делал. Ума бы тогда Тараканову побольше, может, и сложилось бы что у них. Но ум у Тараканова недавно появился, за это время Володя, как человек приличный и обстоятельный, женился, детей завёл, ну, и развёлся. Пока по службе Борис не стал тесно работать с Пикаловым, Володя и Коля видели друг друга не так уж и часто. И грядущая поездка, как Борис и Валера думали, должна была помочь этим оловянным солдатикам если не сойтись, то хотя бы начать нормально общаться. — А чего ему бегать-то? Мы сейчас за ним заедем, — Борис не мог думать о том, как хорошо, что Тараканов в глаза не видел списка отдыхающих. Шансы на то, что тот зассал бы находиться практически наедине с Пикаловым две недели, был непозволительно велик. В зеркало заднего вида Борис увидел, как Коля покраснел, побледнел, затем покрылся пунцовыми пятнами и, наконец, пискнул: — Я что, рядом с ним поеду? — Ага. — А нельзя его назад посадить? Или меня? — Нет, там будут Толя и Толя. — Лучше Толя! Даже Дятлов сойдёт! — Слышал бы тебя Ситников, — мечтательно протянул Валера. Про то, насколько ревностно Ситников относился к Дятлову, ходили легенды. Говорили, что энергия на ЧАЭС вырабатывают не реакторы, а их, так сказать, отношения. — Ребята! Ну я вас прошу! —Ты чего как маленький-то? Ещё поедет Ульяна, не ссы. — «Не ссы, Ульяна ещё поедет», — передразнил голос Бориса Коля. — Я Ульяны боюсь ещё больше вашего тандема. Она за мою личную жизнь печётся больше, чем вся Белорусская СР. — Борис и Валера засмеялись в голос. О способностях Ульяны все всё давно знали. — Смешно вам, я смотрю? Ну, ничего, посмотрим ещё, кто будет смеяться последним. — Надеюсь, что, в силу возраста, я, но только после вашей с Пикаловым свадьбы, — Борису было так смешно, что он хрюкал через слово. Валера ржал без стыда и совести, даже очки снял. Тараканов сурово сопел на заднем сиденье. Замечательная поездка. Просто охуительная. Пикалов ждал их у дома. Он стоял у скамейки, ни дать ни взять памятник, одетый в легкий костюм расцветки хаки, а рядом с ним стоял набор настоящего военного-туриста: небольшая сумка, удочки и, что обрадовало всех, два ящика водки. Ко всеобщему удивлению, не пьющие Валера и Ульяна ничего не стали говорить против алкоголя в поездке. Главное, чтобы водитель был трезвым. Борис был с таким поворотом дел согласен: до Великого Новгорода водителями были он и Ситников, потом их меняли Тараканов и Пикалов. То есть, в мечтах Бориса, по приезде в Комарово, он будет в говно и никто ему ничего не сделает. — Мы на двадцать минут отстаём, — вместо приветствия сказал Пикалов. Лицо его не выражало ни грамма эмоций, как обычно. Он пожал руки мужчинам, похлопал по плечу Бориса, а на Тараканова посмотрел долго и внимательно, — Как служба, генерал? — Надеюсь, что без меня будет так же хороша, как и со мной. — Ну, надейся, Коль. Это можно. — и, закинув сумку на плечо, поплёлся к автобусу. Коля нервно оглянулся на Щербину. Борис ободряюще улыбнулся. «Если за две недели не споются, я им такой ансамбль устрою. Анально-универсальный». Уже в автобусе, сидя у окна (взволнованный Тараканов отсел максимально далеко от Володи, то есть, в виду невозможности нарушить план посадки, у противоположного окна), Пикалов, сев в лучших традицих московского метрополитена — ноги шире, морда толще — спросил: — Как Уля? — Какая какуля? — непонимающе отозвался Легасов. — Как подруга ваша — Ульяна? Пару секунд все молчали. Потом раздался дружный, громкий смех. Алла Борисовна пела о миллионах алых роз. Оставалось забрать Ситникова, Дятлова и Хомюк. Когда они припарковались у гостиницы, где трое снимали номера, отставание от графика составляло один час сорок минут. У Бориса уже нервно дрожали руки, Валера всеми своими социофобными силами пытался завести беседу с Колей и Володей, сам Коля вёл себя как кисейная барышня, а Володе было на всё насрать. За долгое время это был его первый отпуск. Он поехал с условием, что ему дадут пить, курить и ни о чём не думать, и никто в здравом уме не решался его как-то остановить. Борис искренне ему завидовал, потому что пить он мог ещё не скоро, курить не давали совесть и Валера, а ни о чём не думать не получалось, потому что Боря был очень умный. Он думал, в частности, о том, что надо бы их палатку с Валерой поставить подальше ото всех. Нет, друзей он любил, но Валеру любил больше и вёз с собой три упаковки вазелина и обширный запас презервативов не просто так. Перспектива заниматься любовью у костра и под жужжание комаров привлекала не очень, зато Валера — очень даже. В Новгороде у них был отдельный номер, и, молясь всем социалистическим богам, Борис надеялся, что вечер они проведут просто замечательно. Первой вышла Хомюк. Она несла в руке сумку, не самую большую, но такую набитую, что всем сразу же стало интересно, что там у неё. За ней шёл угрюмый Дятлов, который тащил ещё три ящика с водкой, вязанку, из которой торчали колбаса, лук, помидоры и огурцы, а так же гитару и четыре блока сигарет подмышкой. Самым последним показался Ситников, который тащил два чемодана, удочки, сумку и сложенные палатки. Пикалов вылез из автобуса, чтобы помочь умирающему под тонной вещей Ситникову. Борис тоже вышел, чтобы проследить за тем, как и куда все сложат вещи. Втроём они уложили всё в багажник, при этом забыв, что Ситников, как самый молодой, тоже там был: помогал, так сказать, изнутри. Вытаскивать его не стали, не было никакой возможности. Поэтому Толя полез через окошко между багажником и салоном, кряхтя и причитая. Когда все, перкурив, стали садится, Дятлов заявил: — Я с ЭТИМ, — кивок в сторону Ситникова, — не поеду. Бейте меня палками, мешайте меня мешалками, но дуля вам всем и Ситникову в первую очередь. — Толь, ты шутишь? — обречённо спросил Ситников. До того жалобное у него было лицо, что, казалось, даже усы погрустнели. — Я уже десять раз извинился. — А я десять раз не простил. — Толь, ну ерунда же? Чего ты так взъелся? — То есть, это для тебя ерунда, да? Знаешь что? Правильно мне про тебя мама говорила! — покачал Дятлов головой, мол, посмотрите, с кем жить приходится. Фу! — Толенька, ты же знаешь, что я так не думаю… — Кому Толенька, а кому Анатолий Степанович! — рявкнул Дятлов. Все присутствующие на спектакле одновременно закатили глаза. Причины ссоры никому не были интересны. Всё знали, что Дятлову поводы для ссор не нужны, сам из воздуха создаст, такой человек. Ситникова было и жалко и не особо: сам выбрал себе такого…характерного. Да и внимания он на истерики суженого-ряженого не обращал. Борис тяжело вздохнул. — Так, Анатолий Степанович. Садитесь с Володей и Колей, а Толя сядет назад с Ульяной. Ульяна, душа моя, ты не против? Храни тебя Владимир Ильич. Валера, ты же со мной? Ну хоть ты меня никогда не разочаровываешь. Все, товарищи, как говорил Гагарин, поехали! Никогда гостиница «Украина» так не радовалась уезжающим гостям. Из Москвы выехали быстро и дальше дорога тоже была лёгкая. Дятлов, наругавшись с Ситниковым, налаживал контакт с Таракановым и Пикаловым. Контакт налаживаться хорошо. Обсуждали последние новости спорта, музыку и даже политику. Дятлов, сделав над собой усилие, вёл себя порядочно, и, если бы не тот факт, что разборки с Ситниковым видели все, Борис бы сам никогда не подумал, что Дятлов может быть сволочью. Таким вежливым и интеллигентным он был. Ситников зло смотрел, скрипел зубами, но не вмешивался. Он играл в карты с Ульяной и безбожно проигрывал. — Что-то ты сегодня не в духе, Толя. — Да он сегодня и не в лице, — вмешался Дятлов. Бегло окинув взглядом Ситникова, он ухмыльнулся, — Чтобы играть в карты, надо иметь мозги, а у некоторых их нет. — Толя, я же извинился, — задушенно прошептал Ситников. — Я-то тебя, может, и прощу, Толя. Но не сразу. Но прошу. Ты бы лучше прощения у своей совести просил, а не у меня! Хотя зачем, у тебя ж и совести-то нет! А с бессовестными мне общаться не нравится, мне Брюханова хватает, — и отвернулся обратно к Тараканову, который рассказывал о последних моделях танка. Ситников тяжело вздохнул. Ульяна, размешивая карты, сказала: — Не переживай и не ревнуй. Всё хорошо. — Я не ревную. — Конечно. Поэтому у Тараканова дырка в затылке, да? — У меня тоже что-то затылок чешется, — признался Пикалов. Ситников покраснел. — Вообще, конечно, я вас ребята, очень люблю, не ожидал, правда, что вы всё-таки приедете, но ваши ссоры эти… — Ну-ка подожди, Володя. — раздался голос Легасова. Борис застыл в страхе. Валерий, обернувшись, спросил, — Что значит «не ожидал»? Тебе должно было прийти письмо, с графиком, програмой мероприятий и всеми деталями. Ты что, как Тараканов — забыл? — Ничего я не забывал. И никакого письма у меня не было. Я просто знал, во сколько вы меня заберете и всё. Я даже не знаю, где мы жить будем. — Я тоже, кстати, ничего не получила, — раздался голос Ульяны. Борису захотелось срочно умереть на месте. — Мы сидели с ребятами и ждали вас, но если бы Толя не увидел ваш автобус, из окна, мы бы даже не вышли вовремя. — То есть, правильно ли я понимаю, что информационное письмо, которое я два дня напролёт писал, никто не получил?! — Валера резко повернулся к Борису. Тот сидел, ни жив ни мёртв, только сердце галопом мчалось. Было стыдно как никогда в жизни, — Борис Евдокимович, а не охренел ли ты часом?! — Валерочка, я… — Остановись. — Валера, может, не надо? — Остановись. — Валюня… — Останови. Этот. Чёртов. Автобус. — железным голосом потребовал Валерий. Борис, понимая, что с таким Валерой шутки плохи, и признавая свою вину, съехал на обочину. В салоне стояла гробовая тишина. Валера, отстегнулся, и, вздохнув, сказал: — Ты мне всегда говоришь, что надо доверять друг другу. Но при этом сам проверяешь, как я собрал вещи. И если попытаться как-то проверить твою работу, ты шипишь как ёж и кричишь об ущемлённом достоинстве. Это несправедливо. Либо мы на равных позициях, либо шуруй в своё министерство и там всех контролируй. — Валер, прости меря. Я был неправ. — Я не злюсь, Борь. — Нет, я же знаю, что ты злишься. — Я не злюсь. — Валера, я же вижу… — КОНЕЧНО Я ЗЛЮСЬ, ТЫ, ПЕНЬ МИНИСТЕРСКИЙ! — прооравшись, Валера сделал быструю дахательную гимнастку. Приложил пальцы к вискам. Покрутил шеей. — Так. Ладно. Все здесь, всё хорошо. Я живу с тупым пижоном. Нет, я не могу тебя обзывать, хотя ты тот ещё урод. Толя? Нет, Толь, не ты. Толя, давай поменяемся, или я его пришибу. Борис сидел, не шевелясь, пока Валера выходил из машины, менялся с Ситниковым местами, садился рядом с Ульяной, чтобы в спокойной обстановке обсудить тупых мужиков. Ситников, почему-то, подошёл со стороны водительской двери. Постучал в окно. Борис открыл, всё ещё будто в анабиозе. — Давая я сяду? — Ещё же не твоя очередь, Толь. — Я за рулём успокаиваюсь быстрее. И у меня в кармане фляга с коньяком. Тебе пригодится, — Борис согласно кивнул. Они поменялись с Толей местами. На пассажирском сидение сидеть было так себе, особенно после того, как с него ушёл Валера. Из-за него. Потому что он напыщенный болван с манией великия. Тьфу. Видимо, на лице у него всё было написано, потому что Толя молча протянул ему флягу. Борис сделал щедрый глоток. Жизнь не стала приятнее, но хотя бы получилось немного расслабиться. Ситников дал газу, и они снова встали на путь. В салоне возобновились разговоры. Все сделали вид, что ничего особо не случилось. — Толь, а Толь. А чего вы с Дятловым поругались? — Да почти из-за того же самого, — невесело ухмыльнулся тот. — Толя должен был Фомину сдать все отчёты на время отпуска, ну, я решил, что не помешает проверить. Никто ж не узнает. Я документы-то проверил, все верно было. Только сложил обратно не так. Ну, Толя не дурак, понял, что к чему. Дальше вы видели. Так что мы с тобой, Борь, превзошли сами себя. Несколько минут ехали в молчании. С задних рядом раздавался храп: уснули Дятлов, Тараканов и Пикалов. В конце салона шептались и хихикали Ульяна и Валера. Борис смотрел на улыбающееся лицо Валеры, и внутри него жгутом скручивалось чувство вины. Он не мог думать ни о чём, кроме того, что как только они зайдут в гостиницу, он упадёт Валере в ноги и будет там находится, пока тот не простит его. Ситников просто молча крутил баранку, изредка поглядывая в зеркало на спящего Дятлова. В динамике надрывалась Алла Пугачёва. — Ой, это Толина песня любимая, — вдруг сказал Ситников, — Я погромче включу. Сколько я искала тебя сквозь года, В толпе прохожих, Думала, ты будешь со мной навсегда, Но ты уходишь, Ты теперь в толпе не узнаешь меня, Только, как прежде любя, я отпускаю тебя. Позови меня с собой, Я приду сквозь злые ночи, Я отправлюсь за тобой, Что бы путь мне ни пророчил, Я приду туда, где ты Нарисуешь в небе солнце, Где разбитые мечты Обретают снова силу высоты. До Великого Новгорода оставалось несколько часов в пути.