Мама, роди меня обратно!

      Курама давно осознал: его джинчуурики — полнейший идиот. Конечно, не всегда, но не в этом как раз таки заключалась суть. Стоя сейчас посреди поляны, обездвиженный цепями Кушины, Лис окончательно понял то, что он влип безоговорочно и бесповоротно. В довесок ко всему раздражало то, что было абсолютно не понятно, что делать. Бросаться к младенцу, который надрывно кричал? Или бросаться к родителям Наруто в попытке спасти их? Или стоять столбом, чтобы не сделать хуже? Или?..       — Минато… — его размышления прервал сорванный голос Кушины. — Я запечатаю Лиса в себя и… и… — она зашлась в надсадном кашле.       Роды и извлечение Курамы совсем лишили её сил, от чего Лису было больно смотреть на неё. Он привык к сильной и непоколебимой Кушине, а не такой раздавленной, почти размазанной. Да, возможно, он настолько не любил своих прошлых джинчуурики, что это впору было называть «ненавидел», но он любил Наруто. Искренне, по-братски. Связь между ними являлась настолько крепкой и непоколебимой, что проще уже было посмотреть на её следствия, чем рассуждать о ней: они переродились вместе. Что могло указать на их связь ярче и очевиднее? А в том, что надрывно кричавший, красный, сморщенный, склизкий младенец — его родной и любимый носитель, Лис совершенно не сомневался. Чакра, несомненно, принадлежала именно его Наруто, к тому же такие отчаянные вопли младенца лишь подтверждали догадки Курамы.       — Я… Я затащу Кьюби обратно… — глотая кровь, хрипло выдавила Кушина. — И умру… с ним… внутри, — она зажмурилась, замолчав, а после с сожалением, граничившим с отчаянием, посмотрела на Минато и затем на своего сына. — Это единственное… — и снова кашель. — Единственное, что я смогу… сделать с остатками… с теми остатками чакры, что… Прости, что я…       — Даже не вздумай! — Курама раздражённо рявкнул, наконец сориентировавшись с тем, за что ему взяться в первую очередь.       Оба родителя Наруто впали в некий ступор, пусто уставившись на Лиса, словно находясь под гендзюцу. А сам Курама был в ярости. Он не хотел, не мог… Нет, он был обязан не допустить смерти ни одного из них. Наруто и без того настрадался в уже прошлой жизни. Хватит. В конце концов, он имел право на нормальную счастливую жизнь, и Курама, как его лучший друг, обязан был в этом ему помочь.       — Выкинь эту идиотскую идею из головы, глупая женщина! — клацнув от злости зубами, выплюнул Лис.       — Что ты?.. — Четвёртый пытался хотя бы что-то сообразить.       Резко преобразившийся Кьюби, защищавший в некотором роде его и Кушины ребёнка, заставил всерьёз усомниться Минато в реальности происходящего. Он буквально каждой клеточкой тела ощущал некое успокоение, распространявшееся по поляне с Ки Демона. Правда, оно не могло перекрыть нервозность и волнение, которые захлёстывали сознание и сжимали в спазмах внутренности. Однако вероятность того, что спокойствие было эмоцией Кьюби, казалась Минато ничтожно малой. Это должно было являться чем-то другим, но… Но надежда на то, что всё обойдётся и им не придётся использовать Шики Фууджин, всё равно болезненно забилась под рёбрами.       Лис в это время, сверкая неясной, но пылающей эмоцией во взгляде, покосился в сторону младенца, который, на удивление самого биджуу, подозрительно притих. Было страшно даже подумать о том, что творилось в сознании его джинчуурики… Что могло заставить его настолько резко притихнуть, вообще перестав подавать голос?       И всё бы ничего, но объяснение даже Кураму заставило подавиться не сорвавшейся с языка тирадой гнева и раздражения: на животе Наруто стали проявляться подозрительно знакомые символы. Руна за руной, виточек за виточком, символы вырисовывались чёрными змеями на коже Узумаки. Несомненно, это была Хакке но Фууин Шики, но как, чёрт возьми?..       «Не стоит благодарить. Потом отработаете», — прозвучало слегка насмешливо.       А Курама на мгновение перестал дышать… видеть, слышать и, казалось, жить. Этот голос… в нём будто слились горестный надрывный плач и беззаботный яркий смех. Мольбы о помощи и пожелания счастья. Крики толпы и звон единственного голоса в пустоте. Звонкость детских интонаций и скрежет глубокой старости. Мелодичная певучесть сопрано и напор гулкого баса. Курама уже однажды слышал этот потрясавший сознание голос и потому не мог не узнать его обладателя. С ним говорил сам Шинигами — Бог смерти, Пожиратель душ, Хранитель завесы миров, Существо, равное Ками…       «Если вы ещё и Кушину спасёте, я вам буду до конца дней должен», — Лис понимал то, что Шинигами оценит это обещание. У дней Курамы не было конца: жизнь его бесконечна, и лишь сам Шинигами и был способен её прервать.       «Как много ты хочешь, — он не оскорбился, а был покровительственно-снисходителен. — Скажи спасибо хотя бы за то, что вы всё ещё живы. Как часто, по-твоему, я даю второй шанс? — Курама почти стыдливо прижал уши к голове. — Узумаки Кушину, — Лис готов был поклясться что услышал некое сожаление в голосе Шинигами, — я не спасу: её время истекло. Я уже нарушил баланс, позволив жить вам. Ты же должен понимать, что даже мне не дозволено нарушать законы вселенной и гневать других Богов, — а Курама подумал, что уж лучше бы им позволили упокоиться, чем давали такие “вторые шансы”. Шинигами не мог не слышать этой мысли, но промолчал: они поймут позже. — Вы двое были связанны в том мире моей рукой ещё в день рождения Наруто, так будет и здесь. Это последнее, что я сделаю для этого, некогда светлого, мальчишки. Но, помни Курама, вы должны будете отплатить».       «То есть? — Курама нервно зарычал, подёргивая хвостами. — Как отплатить? Что значит “последнее”? Что вы ещё сделали?!»       Печать на животе Наруто была почти сформирована, и, казалось, с появлением каждого нового витка проблем становилось всё больше. Теперь появилась необходимость изобретать правдоподобное обоснование возникновению этих закорючек с завитушками. Хотя младенец подозрений вызвать не мог, правда? Тогда к чему было голову ломать? Пусть вот Намиказе сам её и ломает, а Курама позабавится… По крайней мере, попытается потом, потому что сейчас хотелось выть, как Шукаку на Луну. А жуткий голос Шинигами передал тихие смешки.       «Это смешно?» — скрипнув зубами, подумал Курама.       «Разве он не достоин лучшей жизни?» — Лис почувствовал, как под шерсть пробрался загробный холод присутствия Бога.       «Достоин… но…» — он не мог сформулировать свою мысль.       «Но?» — прозвучало очень требовательно, что заставило Лиса едва заметно вздрогнуть.       «Таким способом? А этот Наруто? Да и… Родиться заново… Вы уверены, что это — лучшая участь?» — забота биджуу о своём джинчуурики вызвала у Бога приступ смеха, чистого и искреннего, и неизменно пробиравшего Лиса до самых костей.       «Ты ещё слишком мал, чтобы понять, Курама, — опять снисходительно сказал Шинигами. — Хотя… — послышались совершенно неожиданные оттенки детской игривости, — я с тобой полностью солидарен: рождение — это тяжело. Но считайте это моими подарками на день рождения».       «Да, Узумаки с ума сойдет от счастья с такими подарочками», — язвительно бросил Лис.       «Ох, вполне возможно, но это уже не мои проблемы. Не мне же выслушивать подробности появления на свет», — с такими словами Шинигами покинул Кураму, заставив его чуть ли не взорваться от недоумения: у Богов, значит, детство в жопе (кстати, а она у них есть?) заиграло, а ему с Наруто — отдуваться?!       «Лучше я бы умер! — вопль Наруто ударил по мозгам, точно Тысячелетие Смерти* этого извращенца Хатаке: неожиданно, больно и по самому пикантному. — Ками-сама! Я ни черта не вижу! И не слышу!.. — он на пару секунд замолчал, а Курама промогрался приходя в себя после этих истошных криков. — Мадару мне в жёны… — с ужасом прошептал Наруто, — я оглох и ослеп. Оглох. И ослеп. Оглох! И ослеп! И как же здесь холодно, биджуу меня задери! — и снова секунда тишины, сопровождаемая осознанием Узумаки одного простого факта. — Точно — биджуу! Курама! Кура-а-ама! Забери меня! Спаси! Кура-а-ама! Чёрт, я же его не услышу!.. — плаксиво, словно действительно маленький ребёнок забубнил, на минуточку, Седьмой Хокаге».       Печать, судя по всему, была сформирована, и Лис теперь мог слышать истеричные крики своего джинчуурики. И честно говоря… это было забавно, ведь во внешнем мире все его проклятья отображались в виде надрывного младенческого крика. И Курама истинно по-дружески решил немного помолчать и не показывать своё присутствие для того, чтобы насладиться шоу.       «Курама! Курама, Шаринган тебе в задницу! Я знаю: ты меня слышишь!»        Почему-то теперь злость на Шинигами у Лиса плавно, но стремительно сходила на «нет». За такой цирк можно было и переродиться. Но, как и всё хорошее, веселье Курамы долго не длилось. Начавший стремительно затухать огонёк чакры Кушины привлёк его внимание к ней. Она едва держалась, что чётко чувствовалось и по ослабевшим цепям чакры. Мучать её больше не было сил.       — Узумаки, кинь ты это глупое дело, — спокойно сказал Лис, опустив на неё покровительственный взгляд: ему было действительно жаль, что всё так обернулось. — Ты же знаешь: тебе недолго осталось. Так какого Шукаку гробить себя раньше времени? — он дернул ухом, что выдало его напряжение. — О сыне подумай, женщина.       — С чего такая забота? — на великое удивление биджуу, Узумаки была спокойна, даже чересчур.       — Печать видишь? — он вяло, чтобы не пугать, махнул хвостами в сторону младенца. Глаза Кушины резко распахнулись в нескрываемом шоке. Печать ярко выделялась на маленьком округлом красном пузе Наруто. — Да-да, твой сын с рождения избранный, — поняв, что ни Кушина, ни Минато не оценили всю степень избранности Наруто, Курама чуть поморщил нос: всё-таки люди — глупые создания. — Его отметил сам Шинигами, дурные вы букашки, — кажется, осознали. Во всяком случае, лица они сделали достаточно шокированные, и Курама остался доволен. — Естественно, мне теперь о нём заботится надо… как и твоему муженьку ненаглядному, — он задорно оскалился, посмотрев на Минато.       Язвительность и призрение всё равно проскальзывали в его голосе: не мог он нормально воспринимать эту семейку. Действительно, парочка чудиков, которая решила души раньше времени Шинигами сдать и оставить своё дитя несчастной сиротой.       — Что ты имеешь в виду? — вопрос со стороны Намиказе прозвучал тихо.       «Осторожничает», — пронеслось у Курамы в голове.       — Кушине осталось минут десять — не больше. Как бы это прискорбно ни звучало, но она уже не жилец, — Лис не смотрел на реакцию пары на свои слова: ему не хотелось знать, насколько ярко отчаяние могло играть на их лицах — и без этого жизнь шпажкой данго не казалась. — Так что сына воспитывать будешь ты, Минато. Я, конечно, мог бы её подлечить, но…       — Но? — Намиказе гулко сглотнул и скосил взгляд на бережно придерживаемую, ослабевшую любимую.       — Но в таком состоянии без Наруто я ни на что не способен, — обрубил все нити надежды Курама.       — Ты не тот Кьюби… которого… я знала, — тяжело дыша, через силу проговорила покрытая испариной Кушина, чьё лицо приобрело желтоватый пергаментный оттенок.       Лис ухмыльнулся: в кои-то веки один из этих двоих решил подумать, прежде чем геройствовать. Её взгляд был уверенным и требовавшим ответов. Видимо, она воспряла духом, решив перед смертью выбить из Курамы всю информацию. Возможно, и не такой она глупой являлась, как ему всегда казалось. Но это ему уже не суждено было проверить…       — Догадалась… — в его голосе звучало одобрение. — Видишь ли, параллельность миров и реальностей Боги не только не отменяли, но и умело ею пользуются. Ещё во времена прародительницы, Кагуи Ооцуцуки, существовали параллельные миры. Только вам, обычным людишкам, это всегда было невдомёк, — в их взглядах читалось осознание напополам с неверием. — Одним словом, я из другой параллели.       — Зачем? — Минато спросил резко, потому что к словам биджуу отнёсся с подозрением. — Почему здесь? Почему сейчас? — как-то всё это было сказочно и… одним словом — бредово. — И вообще, что за чушь ты?..       — Это не чушь, Минато, — прошептала Кушина, из последних сил вцепившись в его руку. — Узумаки… в древних манускриптах писалось… они писали… — Курама заскрежетал зубами: это были её последние секунды. Обычный человек был бы уже не состоянии не то что говорить, а здраво мыслить. — Там писалось… наша реальность не одна, — она посмотрела на Минато, как бы прося его поверить. — Были попытки… открыть… попасть за завесу… Но после смерти Узукаге, клан… они оставили попытки…       — Хватит, — прорычал Лис, потому что больше не мог смотреть на то, как она безбожно растрачивала последние крупицы своей жизни на исторические лекции.       Кушина выдавила из себя вялую улыбку, несуразную на её пергаментном лице со сгустившимися тенями под потухшими глазами. Он не понимал того, что так ей было проще. Не так страшно. Так она не концентрировалась на мыслях о том, что это всё — это конец.       — Видно, — она вздохнула глубоко, как в последний раз, — и вправду обычным людям не позволено лезть туда, где живут Боги, — она навалилась на Минато, у которого подрагивали пальцы от пробивавшей всё его тело дрожи.       А Курама не к месту и не ко времени задумался о том, что, судя по всему, Узумаки были не так просты, как ему думалось раньше. Однако он чувствовал искреннюю благодарность Кушине: всё стало проще, ведь объяснить ситуацию всего этого абсурда теперь было намного легче.       — В первые в жизни я рад тому, что застал тебя живой, Кушина, — повернувшись к Наруто, Курама нервно дернул ухом: её время было на исходе и ему не хотелось видеть, как она испустит дух. — Наруто такой же, как и я. Сейчас мне сложно сказать, помнит ли он что-то из своей прошлой жизни, но… одно я знаю точно: будет нелегко. Поэтому Минато, я надеюсь на тебя и твоё здравомыслие, — он всё-таки мазнул взглядом по паре, — есть несколько «но», но о них потом: меня засасывает в печать — в то место, где мне положено быть. Как только я восстановлю силы, мы поговорим.       Намиказе слышал слова Лиса лишь из-за выработанной годами привычки не терять концентрацию, но даже так его слова звучали скорее, как фоновый шум, а не крайне важные инструкции. Всё внимание Минато было сосредоточено на той, кого он всем сердцем любил большую часть своей жизни, на той, которая сегодня родила его ребёнка и только что подарила ему последнюю улыбку. И тем не менее, Намиказе неуверенно кивнул в ответ на слова Лиса, интуитивно почувствовав, что так было надо.       Курама понимал: всё следовало взять в свои лапы, ведь Наруто первые года два будет не в состоянии влиять на судьбу селения и мира в общем.       — Кушина, ты молодец. Ты стала достойной последней Химе Узумаки. Я тебя всегда ненавидел и презирал, но я благодарен тебе за Наруто. Поверь, твой сын был, есть и будет достойным человеком. Уж я об этом позабочусь, — последние слова Курамы бархатистым эхом распространились по лесу, а тело Кушины окончательно обмякло. И только мягкая вымученная улыбка, застывшая навсегда на её лице говорила о том, что она слышала последние слова биджуу.       А Минато чувствовал себя совершенно опустошённым. Он бережно уложил тело любимой на землю и, устало поднявшись, медленно поплёлся к сыну. Осторожно подойдя к нему, он заглянул в такие же чистые голубые глаза, как и у себя. Четвёртый понимал то, что его с сыном ждала тяжёлая жизнь. Осторожно взяв свою маленькую копию на руки, Намиказе вернулся к безжизненному телу Кушины. Осознание факта её смерти наступало постепенно и неимоверно болезненно, будто кислотой проедая душу. Минато не знал, что теперь делать. Как быть дальше? Как теперь жить?..       Взгляд скользнул по красному сморщенному личику, мирно сопевшего ребёнка. Младенец смотрел нечётко, будто насквозь, а потом, словно почувствовав, что именно в этот момент это было критически важно для его папы, он улыбнулся беззубой улыбкой. Несомненно, что-то с этим ребёнком было не так. Но разве Минато мог его бросить? Нет. Он мог только мягко улыбнуться в ответ и тихо прошептать:       — Я знаю, ты меня слышишь. Я вот думаю, справимся ли? Справлюсь ли я?       Из лёгких вырвался непроизвольный тяжкий вздох. Это были тяжёлые день и ночь. Им требовался отдых. Да вот только крики приближавшихся говорили Четвёртому о том, то это всё — только начало бурной ночи.       «Ничего Намиказе, справишься… Мы справимся», — голос Кьюби заставил того резко вздрогнуть.       Лис его поддерживал, и это вызывало в нём чувство неполноценности. Скользкое и мерзкое ощущение. В очередной раз издав полувздох-полустон, Минато закинул голову устремил взгляд в небо:       — Да. Справимся…