Не прикасайся

      Она солгала. Она же демон, ей можно, ей в некотором смысле даже следует лгать — Гавриил по-прежнему выглядел знакомым, но и только, ничего нового не проснулось и теперь в ее когда-то старательно выжженной памяти.       Но его лицо в тот момент стоило всего. Растерянность, удивление, испуг и вина разом — и, если она не ошибалась, радость. Тень ее, бесплотным свидетельством света мелькнувшая в его странных фиолетовых глазах.       — Ты помнишь?       Это была… надежда?       Надежда, отозвавшаяся светом благодати в его руках — особенно той, которой он все еще держал демоническое запястье. И боль от нее была сравнима с болью, предшествовавшей падению — болью не физической, но душевной.       — Вельзевул? Вельзевул!       Это была не потеря сознания в полном смысле — Вельзевул сама не смогла бы объяснить, что это было. Часть ее рванулась обратно в ад, подальше от боли, подальше от воспоминаний, тогда как другая часть по-прежнему хотела остаться здесь — и вкупе со светом прошедшей по ее руке святой воды, а потом и небесной благодати, этого оказалось достаточно, чтобы ненадолго выпасть сознанием за грань смертного мира.       Вернулась она обратно, когда почувствовала ангельское чудо и оказавшуюся под головой мягкую диванную подушку. Хотела Лорд ада или нет, но архангел только что чудеснул их обоих куда-то прочь с той скамьи у храма.       Вельзевул приподнялась на локтях и распахнула глаза. «Опасность! Засада», — кричало ей предчувствие, но оно ошиблось. Вокруг была небольшая светлая комната, назначение которой предугадать было достаточно сложно, настолько разная мебель здесь находилась — от дивана, на котором лежала падшая, до задвинутого в угол холодильника, стоящего на широкой полке музыкального центра и коллекционного набора холодного оружия.       — Твой дом?       Сидящий на другом краю дивана Гавриил кивнул.       — Почти. Когда ангелы бывают на Земле, нам нужно место, где мы могли бы собираться.       Вельзевул закрыла лицо рукой и без сил откинулась обратно на подушку.       — То есть ты притащил меня туда, где в любой момент нас могут найти твои дружки. Прекрасно. Я восхищаюсь твоей осторожностью, пернатый.       — Их не должно быть здесь сейчас. Я узнаю об их приходе заранее, и ты успеешь уйти отсюда безопасно.       Мгновение тишины. Голос Гавриила звучал оскорбленно, словно она упрекала его — да, она упрекала, но не в том, что он подверг ее опасности. С этим она, в конце концов, справлялась и сама.       — Ты падешь, если они поймут, что ты прикрываешь меня.       — Ох, я… я подумал, — кажется, он в самом деле был удивлен ее словами — запустил пальцы в волосы и нервно забегал взглядом по предметам в комнате. Сам, наверно, плохо знал, какие материальные объекты для чего предназначены, но старался сделать эту квартиру похожей на людское обиталище. — Нет, падение мне не грозит. Они… они не узнают, что ты здесь была. Понимаешь? Не узнают!       Бесовская привычка жестикулировать снова вернулась — и Вельзевул только покачала головой, глядя, как он машет руками перед собой, старательно не глядя на падшую.       — Узнают. Вы ведь можете чуять зло, правильно?       — Можем, — Гавриил досадливо потер переносицу. — Но это… Азирафаэль говорил, что некоторые книги ощущаются так же. Мы можем принести их сюда, чтобы в случае вопросов…       — Книги, — Вельзевул неопределенно хмыкнула. — Порнография, вроде, наше изобретение. Не знала, что вы пользуетесь.       Она увидела явное замешательство на лице Гавриила за секунду до того, как он махнул рукой на бесполезный разговор.       — Может, чаю?       Хорошо, это была комедия. Странная, бездарная, сомнительно смешная — но прерывать ее не хотелось. Вельзевул не помнила Гавриила в полном смысле, он всего лишь казался ей похожим на что-то давно ею потерянное — возможно, он и вовсе не имел к тому отношения — но все равно она хотела остаться здесь, с ним, и выслушать все, что он решит сказать. Даже зная, что сюда могут нагрянуть другие ангелы.       — Было бы неплохо.       Она ожидала, что ее одернут. Напомнят, что она, во имя Сатаны, падшая. Напомнят, что все это глупый фарс и что ей самое время убираться обратно в ад, но Гавриил, кажется, спрашивал всерьез. Во всяком случае, он без тени издевки вышел в соседнюю комнату, а через пару секунд Вельзевул услышала, как он поставил на стол две чашки. Он серьезно?       Она осторожно поднялась с дивана. Ей и в самом деле стало намного лучше — во всяком случае, ее отпустило чувство дышащего в затылок развоплощения и пропала сковывающая боль, вызванная сначала святой водой, а потом и благословением. Она не знала, мог ли Гавриил таким образом угробить ее совсем — и очень хотела верить, что нет.       Она прошла вслед за ним тихо — не так, как в аду, где-либо ты заявишь о себе, либо останешься незамеченным, — а словно бы опасаясь потревожить утреннюю тишину этой небольшой, светлой и очень несуразной квартиры.       Кухня была такая же небольшая и такая же несуразная. Вельзевул сама не сильно разбиралась, какие материальные объекты должны здесь быть, а какие нет, но что-то подсказывало ей, что место не выглядит правильно с человеческой точки зрения. Хотя, если рассчитано оно только на ангелов и, возможно, раз в десять лет случайно заглянувшего сюда на пару слов какого-нибудь человеческого соседа…       — Вот, держи, — Гавриил поставил перед ней чашку.       То есть он действительно не шутил. Не издевался. Вот черт. Она действительно собиралась спокойно выпить чаю с гребанным архангелом Гавриилом, предводителем армии Небес?       Да, видимо, собралась. Он же помог ей сегодня, правильно? Это не она сделала первый шаг на сближение. И, если ее спросят…       — Ты храбрый, — вырвалось у Вельзевул. — Мой демон говорил… Понимаешь, он наблюдал исподтишка. Он сказал, что вы отшатнулись от адского пламени, и ты тоже отшатнулся, но те двое… Демон сказал, ты попытался закрыть их от огня. Почти так же, как меня сегодня. Я… спасибо.       Да кто ее, во имя Сатаны, спросит? Она лорд ада, а не какой-нибудь там гребанный архангел.       — Итак, — подал голос Гавриил, растерянно покрутив в руках теплую кружку. — Ты сказала, что помнишь меня. Помнишь?       Он выглядел взволнованным, и почему-то Вельзевул стало его очень жаль — чувство это для демона было очень неподходящим. Демону не следует чувствовать жалость — по ним больше гнев, гордыня, боль… Вельзевул редко слушала эфир вокруг себя, хоть и знала, что, как ангелы слышат любовь, так она и многие демоны слышат боль и отчаяние.       И сейчас вдруг закашлялась от неожиданного осознания: боль от святой воды давно прошла, оставив обугленное пятно на запястье и дыры на рукаве. Те боль и волнение, что она слышала, шли не от нее.       — Твои крылья. Твои руки. Совсем немного, — пробормотала она, все еще до пустоты озадаченная своим открытием. — Скажи, мы знали друг друга? До того, как меня сбросили.       Потому что она не пала. Ее сбросили. Не она отказалась от Небес, но Небеса — от нее.       «Очень, очень давно. Мы знали друг друга, как самих себя, и любили так искренно, как только могут любить ангелы», — вот что хотел сказать Гавриил, а потом Вельзевул протянула вперед руку и осторожно коснулась его пальцев своими. Он даже думать не хотел, как же жалко выглядит, если демон решил оказать ему моральную поддержку.       — Я толкнул тебя в кипящую серу, потому что только за мной ты пошла бы куда угодно, не сопротивляясь.       Тишина словно загустела над ними, архангел почувствовал, как напряглась падшая — даже ее пальцы, легко сжимающие его руку, словно окаменели.       Гавриилу хотелось одним легким ненавязчивым чудом отменить собственное существование. Или хотя бы закрыться крыльями и на неопределенный срок притвориться мертвым.       — Я имею в виду, — он предпринял попытку спасти ситуацию. — Я хочу сказать, мне очень жаль.       — Напрасно, — коротко отозвалась Вельзевул. — Интересный поступок. Сам додумался?       — Нет! Мне жаль, Вельзевул, прошло больше шести тысяч лет, но я никогда не вспоминал об этом без сожаления. Когда ты поняла, что падаешь, ты смотрела на меня так… так… Ты что-нибудь помнишь?       Вельзевул прикрыла глаза и покачала головой.       — Нет. Нужно быть сильным, чтобы выжить в кипящей сере. И еще сильнее, чтобы сохранить хоть кроху прежних воспоминаний. Я сохранила — а потом сама выжгла. Нет смысла хранить их, и я не стану сидеть и жалеть себя. Они причиняли боль, но я уже не помню, что там было.       Она поднялась на ноги, еще раз бросила быстрый взгляд на исцеленное запястье, отметина с которого так и не сойдет, наверное, никогда, и кивнула на прощание Гавриилу.       — Я дам знать, если что-то узнаю, — это было последнее, что услышал Гавриил прежде, чем Вельзевул, щелкнув пальцами, пропала во вспышке огня. Еще миг ему понадобился, чтобы понять, что она говорила про Азирафаэля и Кроули, про их противоестественную живучесть, которая сегодня могла бы очень пригодиться самой Вельзевул.       Огонь погас, оставив его на небольшой, неумело обставленной кухне.       — Я буду ждать, — негромко ответил он в пустоту.