Alea jacta est.

Праздничный прием, предшествующий торжественному обряду венчания Людовика XIV и испанской инфанты, подошел к концу. Чета де Пейрак возвращалась в отель глубокой ночью. Жоффрей был погружен в свои мысли. Анжелика, устало прикорнувшая на плече у мужа, и представить не могла, какая буря сомнений разыгралась в его душе. Из головы графа никак не шел сегодняшний разговор с архиепископом. «Прощайте, сударь», — последние слова Бенуа де Фонтенака были произнесены абсолютно безразлично, без тени привычного раздражения. «Прощайте, Фульк из Нейи», — вспомнил Жоффрей свой шутливый ответ, которым пытался вывести архиепископа из себя. Случись подобная перепалка в Тулузе, в Отеле Веселой Науки, она наверняка лишь позабавила бы Жоффрея. Верные друзья-гасконцы, конечно, приняли бы его сторону и сию секунду подняли бы прелата на смех. Однако сегодня в этом словесном поединке крылся совсем иной смысл. Архиепископ больше не грозился и не предупреждал его, не терял контроль и самообладание — он был абсолютно спокоен, как человек, уверенный в своем скором триумфе над неугодным соперником. Как судья, обрекающий обвиняемого на смерть… Осторожно, чтобы не разбудить задремавшую Анжелику, Жоффрей достал из кармана камзола небольшой листок бумаги. Развернув его, он вновь пробежался глазами по строкам, которые поначалу показались ему лишь очередной дурашливой выходкой легкомысленного гасконца. «Граф, прошу вас как можно скорее покинуть Сен-Жан-де-Люз. Дело не терпит отлагательств. На рассвете вас арестуют. Боюсь, вы стали жертвой заговора. Главное — время. Ваш преданный друг П.». Белый листок жёг неизвестностью пальцы. Могло ли это оказаться правдой? Зачем Пегилену шутить подобным образом? Если бы это был розыгрыш, то для него выбрано неподходящее время. Увлечённым подробностями королевской свадьбы придворным и дела не будет до его исчезновения. Никто не заметит его внезапный отъезд, впрочем, как и его… арест. По позвоночнику пробежал неприятный холодок… *** — Если я не посплю хоть немного, я упаду во время церемонии, — зевая, проговорила Анжелика, прервав мрачный ход его мыслей. Второпях сбросив с себя платье, она, обнаженная, упала на кровать, завернувшись в белоснежную простынь. — Как же я устала… Едва закрыв глаза, молодая графиня тут же провалилась в сон. Подойдя к алькову, Жоффрей молча любовался женой. Золотые пышные локоны, обрамлявшие идеальный профиль, беспорядочно рассыпались по подушке. Длинная шея, покатое плечо, выглядывающая из-под одеяла маленькая грудь, округлое бедро, переходящее в стройную ногу — все в ней было прекрасно и невероятно влекло его. Как долго он сможет обходиться без неё? Без этого звонкого, как колокольчик, смеха, без ее зелёных глаз, темнеющих в моменты наивысшего блаженства, без ее ласк, которыми она, сама того не ведая, так умело приручила своего избалованного любовными утехами мужа... Поддавшись порыву, Пейрак склонился к ее лицу и поцеловал слегка приоткрытые губы. Она что-то сонно пробормотала, так и не проснувшись. В своей колыбельке захныкал Флоримон. Мужчина подошел к сыну и взял его на руки. Почувствовав тепло отцовских ладоней, малыш тут же снова умиротворенно засопел. Его первенец, его наследник, его гордость. Каким человеком он вырастет? Кем станет? Чего захочет получить от жизни? Жоффрей хотел это знать. И для того, чтобы быть с ним рядом как можно дольше, сегодня он должен уйти, покинув их. Ненадолго. До тех пор, пока он не разберётся в этом странном деле относительно своего ареста. Скорее всего, господин де Фонтенак наконец решил пойти дальше слов, подготовив для графа ловушку. Однако Жоффрей не имел ни малейшего желания и, тем более, намерения оказывать этому надменному северянину любезность, попавшись в его западню. Жадно вдохнув молочный запах, исходящий от ребенка, он положил сына в колыбель и быстрым шагом вышел из спальни… *** Анжелика проснулась от детского плача. Флоримон стоял в своей кроватке и, глядя на неё, оглушительно ревел. Накинув пеньюар, молодая женщина подбежала к малютке и взяла его на руки. — Тише, мой хороший, тише, это просто страшный сон, — успокаивала она его, целуя в пухлые щечки. — Сейчас все пройдёт. Тебе нужно спать, чтобы расти и быть таким же сильным, как отец. Упомянув Жоффрея, Анжелика внезапно поняла, что его нет в комнате. Здесь не было ни его туфель, ни одежды, словно он и вовсе не ложился. Прижимая вцепившегося в неё Флоримона к груди, графиня приоткрыла дверь и увидела узкую полоску света, ведущую к лестнице. Аккуратно ступая по темному коридору, она вдруг услышала доносящиеся с первого этажа голоса. — Марго, я приказываю тебе глаз не спускать с графини и моего сына. Здесь ты — мои глаза и уши. Я послал за д'Андижосом, но вряд ли смогу дождаться его приезда, поэтому передай ему, что на время моего отсутствия я вверяю ему заботу об Анжелике. Пусть ни на шаг не отходит от неё. Как только дело прояснится, я сразу же сообщу… — А что сказать госпоже? — растерянно хлопала глазами служанка. — Скажи, что граф уехал по делам и вернётся, как только все уладит. Ты все собрала, как я велел? — кивнув, Марго хлопотливо передала ему дорожные сумки. — Куасси-ба, лошади готовы? Нам нужно выехать как можно скорее… — Вот так, среди ночи, не сказав мне ни слова? — прервал его распоряжения дрожащий от обиды женский голос… *** — Вы уезжаете? — глаза Анжелики наполнились слезами. — Куда? Зачем?.. — она задохнулась от нахлынувших на нее эмоций и замолчала, уткнувшись лицом в макушку Флоримона, чтобы Жоффрей не увидел, как она плачет. — Дорогая, возвращайтесь к себе. Я вам потом все объясню, сейчас не время и не место, — попытался он ласково успокоить жену и направился к двери. Неожиданно Анжелика сорвалась с места и бегом спустилась по ступеням лестницы. Не обращая внимания на то, что держит на руках сына, она что есть сил прижалась к обернувшемуся на шум ее шагов мужу, твердя, как молитву: — Я никуда не пущу вас! Нет, это совершенно невозможно… Завтра же свадьба короля… Он разгневается на нас, если вы не будете присутствовать там… — она с отчаянием посмотрела на него. — Что за необходимость гонит вас прочь из дома? Ответьте мне! — ее голос сливался с пронзительным плачем Флоримона и вибрировал, словно струна, грозя перебудить весь дом. Быстро взяв из рук супруги сына, Жоффрей передал его Марго и строго произнес, обращаясь к Анжелике: — Успокойтесь, мадам. Как вы нервны… — заметив, как задрожали ее плотно сжатые губы, он покачал головой и криво улыбнулся. — Что ж, вы не оставляете мне выбора… Я все расскажу вам. Только обещайте сохранять спокойствие. Она с шумом втянула воздух и несколько раз быстро кивнула. — Вот и хорошо. Он обнял ее за талию и увлек за собой на второй этаж, бросив через плечо служанке: — Уложи мальчика пока рядом с собой. Нам с госпожой графиней надо поговорить наедине. Плотно прикрыв двери спальни, он усадил жену на постель и молча протянул ей записку Пегилена. Пытаясь успокоиться, Анжелика долго вникала в ее смысл, поскольку буквы прыгали и расплывались у нее перед глазами, а потом уронила измятый листок бумаги на колени и с ужасом посмотрела на Жоффрея. — Заговор?.. — это слово безжалостно рассекло воздух, как острый топор палача. Они молча смотрели друг на друга, читая по глазам то, что так боялись произнести вслух, словно сказанное ими тут же станет явью. — Я поеду с вами, — наконец твердо произнесла она, быстро поднялась и бросила записку в камин. — И не смейте говорить мне «нет». Я ваша жена и последую за вами, куда бы вы ни направились! — она подняла на него полный решимости взгляд. Он положил руки ей на плечи. — Нет, мой ангел, это слишком опасно, — она почувствовала, как на мгновение сжались его пальцы. — Кроме того, как вы правильно заметили, завтра состоится бракосочетание Его величества, вы должны там присутствовать, чтобы не пошли пересуды. После вы поедете в Беарн и будете ждать меня там. Как только появится возможность, я передам вам весточку, — видя, что на ее глаза снова наворачиваются слезы, он крепко обнял ее, баюкая, словно дитя. — Тише, тише, мой ангел. Все образуется наилучшим образом… Совсем скоро мы снова будем вместе, я обещаю вам… — Но почему король так несправедлив к вам? — прошептала Анжелика, прижимаясь лбом к его плечу и вдыхая такой родной запах мужа, который всегда ее успокаивал. — Сегодня мне показалось, что он был так любезен с вами и восхищен вашим пением. — Король прошел прекрасную школу лицемерия у своего наставника Мазарини, — задумчиво произнес граф. — Вы никогда не узнаете, что у него на уме. И его реакция на тот злополучный прием, который я устроил в его честь в Тулузе — лучшее тому доказательство. Его мысли перенеслись в Отель веселой науки, в день, когда Его величество Людовик покидал гостеприимные стены графского дома, и в ушах прозвенело надменное: «Да, я и впрямь подумываю, не пришло ли время заставить этих людей отдать награбленное ими добро!». Но достаточно ли одной обиды для ареста? Тут должно быть что-то еще, что ускользает от него… Неужели нелепые обвинения архиепископа Тулузского все же приняли всерьез? Как будто эхом на его раздумья откликнулась Анжелика: — «Мне надоело, что мои подданные подавляют меня своей роскошью». Да, я помню, вы говорили мне, что король так сказал. Но сейчас, когда так пышно отмечают его свадьбу, когда весь цвет испанской и французской знати склоняется перед ним, думаю, ему не до мелочной мести. Тем временем Жоффрей продолжал размышлять. Мазарини… Хитрый итальянский лис, который выказал ему за последнюю неделю столько благосклонности и доверия — не носил ли он камень за пазухой, усыпляя его бдительность сладкими речами и важными поручениями? Какие цели он преследовал? Избавить своего воспитанника от угрозы с Юга? После смерти Гастона Орлеанского этой зимой и прощения принца Конде первому министру просто необходим был новый враг, чтобы отвлекать молодого короля от более серьезных дел, творящихся у него за спиной. Что ж, эта теория вполне могла оказаться правдой, но все же, все же… Видя, что муж смотрит куда-то поверх ее головы, полностью погруженный в свои думы, Анжелика коснулась рукой его лица. — Вы ведь не верите, что король действительно отдал приказ о вашем аресте? — с надеждой в голосе проговорила она. — Все может быть… — неопределенно ответил он. — Но я давно чувствую, как над моей головой сгущаются тучи. Внезапно глаза Анжелики расширились, и она побледнела, как мел. — Я знаю, кто стоит за всем этим, — безжизненным тоном произнесла она. — Это Фуке. Жоффрей внимательно посмотрел на нее, но ничего не ответил. Она тем временем продолжала: — Вы помните, как Бернар рассказывал нам, что встретил в приемной суперинтенданта нашего дворецкого, Клемана Тоннеля? Я уверена, что тогда он и рассказал Фуке о том, что это именно я украла ларец, и что вы тоже в курсе всей этой истории, — она прижала руки к вдруг вспыхнувшим огнем щекам. — Это точно он, Жоффрей! Он хочет избавиться от нас! Графа кольнуло это «нас». Впервые он подумал о том, что опасность может грозить не только ему. Все его разрозненные мысли, до этого вертевшиеся в голове безумным хороводом, выстроились в стройном порядке, открывая так тщательно упрятанную истину — устраняя его, их враги хотят добраться до Анжелики. А направляет их человек, который сумел прибрать к рукам всю Францию, пользуясь своими поистине неограниченными связями. Мазарини тоже зависел от этого выскочки-дельца, весь двор жил на деньги, полученные от ростовщиков на грабительских условиях, которые приносили немалые барыши господину суперинтенданту финансов. Фуке обогащал королевскую казну и давал тщеславному Людовику возможность вести войны, а потому имел вес в государстве больший, чем кто бы то ни было. И ему совсем некстати было напоминание об его участии во Фронде, да еще в такой неприглядной роли — организатора заговора. Жоффрей рывком притянул Анжелику к себе и сжал в объятиях с такой силой, что она, казалось, должна была вот-вот переломиться пополам. Нет, он не позволит никому причинить ей вред, он спасет ее, увезет подальше от этого осиного гнезда — туда, где она будет в безопасности. — Мое сокровище… — дрогнувшим голосом произнес он, целуя ее заплаканные веки, под которыми залегла синева. — Вы открыли мне глаза. Мы чуть было не угодили в хитрую ловушку, расставленную нашими недоброжелателями, которые хотели разлучить нас, чтобы расправиться с нами поодиночке. Но теперь, — он взял ее лицо в ладони и заглянул в светящиеся надеждой зеленые глаза, — я знаю их планы и смогу противостоять им. Я не оставлю вас бороться один на один с вашими врагами. Мы уедем вместе, любовь моя… *** Анжелика беспокоилась, потребуется ли им разрешение французского распорядителя, чтобы добраться до испанского берега по проложенному к дворцу на Фазаньем острове мосту, но ее тревоги быстро развеялись. Когда вдалеке замаячили слабые огоньки охранного поста, Куасси-Ба направил коня к воде. Из тени появился понтон, которым управляли женщины. Они весело приветствовали Куасси-Ба, и он ответил им тем же. Лошади, нервно подрагивая, осторожно ступили на зыбкую поверхность парома, а Анжелика склонилась к уху своей кобылы, нашептывая ей что-то успокаивающее и нежно гладя по холке. Флоримон, сидевший перед ней в седле, спал, откинув кудрявую темноволосую голову на грудь матери. Она легко провела ладонью по его взъерошенным волосам, ревниво охраняя невинный детский сон, посмотрела на мужа и негромко произнесла: — По-моему, мой дорогой, все идет хорошо. — Я буду спокоен только тогда, когда мы доберемся до Бильбао, где наймем корабль, который увезет нас от ранее столь родных, а теперь весьма опасных берегов. — Бильбао… — Анжелика вспомнила, что это крупнейший порт, расположенный в самом центре страны басков. — Бильбао находится в устье реки Нервьон, которая впадает в Бискайский залив, в долине на стыке Пиренеев и Кантабрийских гор. До него всего несколько дней пути, — проговорил граф, подъезжая вплотную к Анжелике и накрывая ее плечи полой своего плаща. — Надеюсь, наш побег нескоро обнаружат, и мы успеем добраться туда беспрепятственно. Переправившись на другой берег, Анжелика обернулась и увидела розовое сияние зари, лившееся с востока из-за высокого мыса на французском берегу. Это показалось ей хорошим предзнаменованием. — Теперь назад пути нет, — тихонько прошептала она, пришпоривая лошадь, чтобы догнать уехавшего вперед вместе с Куасси-Ба мужа. Перед ее взволнованным взором расстилалась враждебная еще совсем недавно Испания, которая сегодня дала приют трем французским изгнанникам и шанс обрести столь желанную свободу на чужих берегах. Испокон веков именно в этом месте на берегу реки Бидассоа открывался путь для контрабандистов, дипломатов и паломников в Сантьяго-де-Компостела в почти недосягаемое, скрытое за высокой горной грядой непостижимое католическое королевство. Это были ворота в западной гряде Пиренеев, открытые свежему дыханию Атлантики… *** Они направились вглубь пляжа, где среди хаоса теней, рожденных предрассветным солнцем и тусклым свечением костров, разведенных под походными котелками, расположились лагерем маркитанты и торговцы. Понемногу из полумрака выступил целый городок, составленный из палаток и повозок, исколесивших все дороги и пути Испании и хранивших в своих недрах всевозможные сокровища. На исходе ночи жизнь кипела там еще сильнее, чем днем, пробуждая потаенные человеческие страсти и пороки, повсюду было слышно, как о дно бочки или перевернутого тамбурина ударяются брошенные игральные кости. Кочевники и чужеземцы усердно убивали время, готовясь с утра двинуться с места. В воздухе витал насыщенный аромат пряностей, выпечки и рагу, настолько сильный, что запахи близлежащей деревушки едва ощущались. Костры и факелы горели уже не так ярко; то там, то здесь их тушили, по мере того, как новый день вступал в свои права, отодвигая в сторону короткую июньскую ночь. Взяв лошадей под уздцы, путешественники осторожно пробирались через это людское море, стараясь не привлекать к себе излишнего внимания. Анжелика вспомнила, как еще несколько дней назад она, преисполненная радости и предвкушения невероятного развлечения, ездила с друзьями в Сан-Себастьян на праздник Тела Господня. Их тогда часто останавливали группы людей, которые тоже направлялись на праздник, чтобы присоединиться к шествию, и мимоходом предлагали маленькому каравану различные прохладительные напитки в ослепительно-чистых стеклянных чашах: ледяную воду с корицей, кисловатой вишней или жасмином. По большей части эти группки состояли из нескольких молодых женщин и юношей, за которыми заботливо присматривал священник. Они тряслись на телеге или на двуколке, а иногда шли пешком. Пешим предлагали место в карете, и когда все рассаживались, начинались разговоры. Все любезно предлагавшиеся напитки были ледяными, и Анжелика на собственном опыте убедилась, что «снег» в Испании ценится не меньше, чем хлеб во Франции. Так, сдобренный шутками и рассказами, путь превращался в приятную прогулку. Теперь все было по-другому. Они с Жоффреем были беглецами, за которыми велась охота, потому молодая женщина то и дело натягивала на голову широкий капюшон накидки, чтобы никто не мог разглядеть ее золотых волос и светлых глаз, слишком приметных по эту сторону Бидассоа. Жоффрей, одетый в дорожный костюм, скроенный по испанской моде, с низко надвинутой на глаза шляпой, выглядел своим в этой вавилонской сутолоке, что их окружала. Даже мавр, тенью следовавший за своим господином, казался частью этого пестрого сообщества. Анжелика на секунду ощутила себя невероятно одинокой и с жаром прижала к себе спящего Флоримона, которого несла на руках. Мальчик, значительно потяжелевший во сне, недовольно сморщился и обиженно закряхтел. Куасси-Ба обернулся. — Дай мне его сюда, каспаша. Ты устала, я понесу. Миновав лагерь, они вновь вскочили на лошадей. Флоримон сладко посапывал в тёплом кольце рук мавра. Все шло настолько гладко, что Анжелика и помыслить не могла, что с этого момента их путешествие превратится в кошмар. Да, Провидение любит играть с людьми в жестокие игры, исход которых не дано узнать никому…