***
Элли честно не знала, что говорить Алеку на следующий день. «Прости, но я не очень-то хорошо объяснилась с сыном вчера, и теперь он злится на нас обоих»? «Том не захотел меня слушать, и теперь даже не знаю, захочет ли говорить с тобой»? «Знаешь, Люси теперь тоже в курсе»? Последнее было хуже всего, потому что если с Томом, Элли была уверена, Алек сможет найти общий язык, он же сам отец — очень хороший, что бы он там ни говорил, — то вот Люси была особой взбалмошной и себе на уме, и это с Элли она позволила себе только восторженные смешки и пошлые шуточки по поводу этого всего, а вот с Алеком… Нет, Люси, конечно же, не стала бы Алека оскорблять или делать какие-то гадости, но на душе всё равно было неспокойно, и Элли, ещё не до конца свыкшаяся с новыми для неё альфа-инстинктами, ещё больше накручивала себя. Уже само то, что она думала о сестре такое, выбивало Элли из колеи — сама мысль, что она допускает в собственной голове такие идеи в принципе пугала, а ожидание неизбежного разговора и предшествующий этому мандраж лишали всяких моральных сил. Потому Элли строго велела Люси пока даже не заикаться о том, что она узнала, нигде и ни под каким предлогом, и не вздумать лезть с этим своим знанием к Алеку. Пока нужно было разобраться с Томом, и вот Элли мялась под дверью Алека уже десять минут, но так и не смогла зайти. Наблюдающие за ней коллеги строили сочувствующие лица и пожимали плечами, когда Элли скользила по ним взглядом. Ну, да, в их глазах всё наверняка опять выглядело не в пользу Харди — довёл бедную Миллер своим самодурством, гад этакий! — и Элли почему-то стало за него обидно. Когда печальным взглядом её наградила Кэти Харфорд, Элли не сдержалась: — Детектив Харди ничего не сделал, да и это наши с ним дела, поэтому не надо вот этого, — придержала она опешившую Кэти за локоть и почувствовала мрачное удовлетворение от того, как она смутилась. Не то чтобы Элли не любила её, но из всех стажёров именно Харфорд вызывала у неё не самые приятные чувства. Может, потому, что сама Харфорд явно невзлюбила Алека с первых своих дней в участке. — Извините, сержант, — спешно пробормотала Кэти, тут же сбежала, стоило Элли её отпустить, и уже от своего стола наградила её таким тяжёлым взглядом, что Элли сразу поняла — она теперь тоже впала в немилость. «Подумаешь», — фыркнула она мысленно, чувствуя впрочем какое-то разочарование что ли за эту свою несдержанность. Совсем как с Люси вчера. Дурацкие инстинкты! Элли вздохнула, с силой впечатывая кулак в ближайшую стенку, и тут же вздрогнула, когда дверь в кабинет Харди распахнулась. — Какого чёрта ты здесь стучишь, Миллер, заходи уже! — бросил ей появившийся на пороге Алек и буквально утащил за собой в кабинет. — Что там, говори. Элли вздохнула. — Я сказала Тому, — выдохнула она, глядя Алеку куда-то под ноги, опасаясь, что глянь она ему в глаза, то сказать дальше не сможет. — И Люси тоже. Случайно. Выдохнула и зажмурилась, втянув шею в плечи в ожидании бури, но… Прошло, наверное, с полминуты, а буря так и не последовала, и Элли решилась открыть глаза. Алек на неё даже не смотрел, закопавшись в бумаги и задумчиво покусывая дужку зажатых в ладони очков. Привычно собранный и деловой, привычно небритый и лохматый и — неожиданно спокойный для такой новости. Поймав на себе её взгляд, он задумчиво почесал щёку и спросил: — Что-то ещё? — Я сказала Тому и сестре, — повторила Элли, надеясь, что Алек просто не расслышал, но нет. Он посмотрел на неё снизу вверх своим привычным взглядом, как бы говорящим «глупая, глупая Миллер», и сказал: — Это я понял. Ладно. Ещё что-то? — Ладно? — ахнула Элли, изо всех сил стараясь скрыть возмущение и безбожно в этом проигрывая. Она тут испереживалась вся в ожидании катастрофы, извела саму себя и окружающих попутно, и вот ей ответом равнодушное дурацкое «ладно»?! — Ладно?! — Ладно, — пожал плечами Алек, и Элли, задыхающаяся от возмущения, осеклась. — Что уж поделаешь. Теперь, наверное, я с Томом должен поговорить, да? — Элли кивнула чуть заторможено, и он опять пожал плечами, соглашаясь: — Хорошо. Вечером сегодня тогда, ага? — Ага, — покорно повторила за ним Элли и тихо выскользнула вон, когда Алек, перестав обращать на неё внимание, вновь уткнулся в свои бумажки. — Конечно. Оказавшись за дверью, она выдохнула с ощутимым облегчением и прислонилась аккуратно к ней спиной, собираясь с мыслями. Нет, не то чтобы она была недовольна происходящим, даже наоборот. Элли обвела задумчивым взглядом притихших, нескромно пялящихся на неё коллег, и успокаивающе улыбнулась, показав для верности ещё и большой палец, вроде как «всё нормально, можете дальше работать», сама отлипая наконец от двери и на негнущихся ногах медленно направляясь к своему столу. Там она выдохнула ещё раз, взлохматила и тут же, спохватившись, пригладила волосы обратно в приличную причёску, и взялась за работу. Раз уж вышло, как вышло, то давай-ка она и свои нервы тоже побережёт, не задумываясь лишний раз о том, почему и как Алек не порешил её за такие новости на месте. Иногда хорошие неожиданности стоит только принять с благодарностью. Храни, Боже, матушку природу или кто там в ответе за восхитительную эмоциональную нестабильность омег на время беременности в целом и Алека Харди в частности — иногда и от этого бывает польза. Святые, мать его, гормоны! Теперь оставалось только надеяться, что всё это великолепие продержится до вечера.***
— Помнишь, как я говорил с Томом? Ну, о нас, — спрашивает Алек как-то неожиданно, и Элли, ушедшая глубоко в свои мысли, вздрагивает, поворачиваясь к нему. Доктор Кристофер ненадолго вышел куда-то, оставив их двоих готовиться к УЗИ, но расстегнуть рубашку и забраться на кушетку у Алека занимает от силы минуту, а доктора всё ещё нет, и они развлекают себя каждый, чем могут — Элли думает о том, как славно было бы расписаться скорее, Алек просто молча пялится в потолок, поглаживая живот кончиками пальцев. До того, как он вдруг говорит, Элли лениво размышляет о том, сможет ли она убедить его устроить всё в ближайшее время — да, Алека явно смущает живот, но пиджак ведь можно сделать на заказ, подобрать костюм, выгодно подчёркивающий фигуру, и… Ладно, кого Элли обманывает, ей просто очень хотелось бы увидеть Алека в чёрном свадебном костюме именно таким — невероятно домашним, округлым и от этого смущённо неловким. Было бы замечательно. О, или килт! Почему бы нет, Элли бы не отказалась от того, чтобы принарядить Алека в килт. Возможно, если не получится уговорить его на свадьбу сейчас, Элли сможет уболтать его на традиционную шотландскую свадьбу после рождения ребёнка и тогда… Элли как раз думает о «первой брачной ночи» и том, что такого можно сделать при наличии килта, и что это было бы довольно горячо, когда Алек её окликает и одёргивает. — Что ты сказал, прости? — виновато улыбается она, наклоняясь ближе и накрывая его ладонь своей, когда Алек хмурится в ответ. — Я не нарочно, честно, просто задумалась и… — Я спросил, помнишь, я говорил с Томом о нас, — Алек смотрит на неё снизу вверх — Элли кажется, что его глаза влажно блестят, совсем как в тот первый их приём у врача, и у неё перехватывает дыхание сперва от всколыхнувшейся в груди волны трогательного тепла. А потом она моргает, и наваждение превращается в блики яркой лампы на потолке. — Помню, — просто кивает Элли и скользит взглядом от его глаз по лицу: по щекам с персиково-светлыми веснушками, по горбинке носа, по щетине, которая в кои-то веки даже выглядит более-менее опрятно — или это Элли, не отошедшей ещё от внезапно нахлынувшего чувства, так кажется? — и застывает на губах. Не к месту вспоминается, что умеют вытворять эти губы в постели, и что она сама с этими губами сделать не прочь, и где бы они хорошо смотрелись припухше-зацелованными, покрасневшими и влажными, а ещё опять всплывает фантазия про килт, и Элли краснеет. — Помню, — хрипло выдыхает она и отводит взгляд, когда Алек облизывает губы. — Ты сам-то вспомнил чего? — Да так, — Алек пожимает плечами, и Элли становится совсем худо, потому что от лёгкого этого движения расстёгнутая рубашка на его груди расходится ещё дальше, будто нарочно, в том самом месте, куда секундой ранее скользнул взгляд Элли. — Подумал просто. Ты что красная такая? — Тоже подумала, — уклончиво отвечает Элли и скользит взглядом вон, от греха подальше, потому что жар с лица перетекает плавно ниже, поселяясь в груди и заставляя каждый новый вдох звучать будто с придыханием, а губы пересыхать от неожиданно сильного и неуместного желания. Да что же с ней, чёрт возьми, такое?! — О чём? — спрашивает Алек, а Элли даже не сразу соображает, потому что взгляд, сбегая с его груди, падает на живот — большой, округлый и упругий, где под туго натянутой кожей их малыш, их маленькая девочка или мальчик, и они как раз собираются узнать, кто же именно, — на широкую, с тонкими длинными пальцами ладонь Алека сверху, и от этой умиляющей обычно картины Элли чувствует ещё больший жар и напряжённо сглатывает собирающуюся во рту слюну. — Ну, знаешь… — Она тянет носом воздух, в надежде, что всё это — дурман бушующих гормонов беременного омеги, но запах моря и йода неожиданно слабый, едва заметный, а желание только сильнее. — Знаешь, я думала про свадьбу и… — И никакой свадьбы, пока оно не родится! — перебивает её Алек, и Элли вздрагивает, когда он отнимает у неё свою ладонь и плотнее запахивает на себе рубашку. — Посмотри на этот ужас, это же будет смех один, а не свадьба. Худший залёт Британии! Он складывает руки на груди, хохлится обиженным воробьём и отворачивается вон уже знакомым Элли жестом, а она, хихикнув тихонько в кулак, наклоняется к самому его уху, к так удобно подставленной, будто для поцелуя, шее, шепчет: — Лучший залёт Британии, ты же знаешь, — и, перехватив заворочавшегося Алека объятиями поперёк груди, легко прижимается губами под скулой. — И знаешь, что я никогда не заставлю тебя делать то, что ты не хочешь, просто… просто представила, какой ты был бы в чёрном красивый. Алек фыркает пренебрежительно, и Элли утыкается носом ему за ухом, вдыхая густеющий с каждой секундой свежий запах прибоя. Так привычно, так горько от этого его пренебрежения к самому себе, что жар и желание, вспыхивают снова, подогретые острой какой-то необходимостью — доказать: что красивый, что лучший, что достоин… — Перестань, — ворчит Алек, но Элли не перестаёт. Иррациональное, горячее, упрямое желание расползается от груди, бьёт прицельно в голову, отнимая все мысли, кроме одной. — Знаешь, я подумала, что если не сейчас, то мы могли бы сделать это уже после, — шепчет она всё так же Алеку в шею, сглатывает шумно и широким жестом оглаживает ладонью горячий живот, — после его рождения. И могли бы сделать это очень — максимально — традиционно. — Если это то, о чём я думаю, то… Она не глядя чувствует, как хмурится Алек, обдумывая — соображая, и как весь напрягается и поворачивается к ней, осознав, чтобы опять ворчать, возмущаться и отнекиваться, только Элли всё ещё очень близко, и её губы очень удобно оказываются Алеку против губ. — То я не собираюсь надевать к… Его возмущённая реплика тонет в рваном вздохе, когда их носы соприкасаются, и следующее Элли произносит глядя Алеку просто в глаза: — Удобно же, после церемонии, знаешь, его ведь даже снимать не нужно, просто… задрать повыше… и… Элли сбивается с дыхания и мысли. Алек смотрит на неё тёмными глубокими глазами, между их губ меньше дюйма, её ладонь всё ещё на тяжело поднимающимся в такт дыханию животе. Что там происходит обычно в такой момент в нормальных парах? В кино, в реальности. У живых среднестатистических альф, чьи омеги, такие же среднестатистические, делают обычно — что? Прикусывают страстно губу? Облизываются? Шепчут в поцелуй избито-пошлое «я люблю тебя»? Ну, это ведь в нормальных парах. — Фу, Миллер, ты бы ещё в автобусе подумала о таком! — выдаёт Алек ей просто в лицо вместо признания или поцелуя и кривит в отвращении такую выразительную рожу, что весь запал, всё желание и жар в груди и пониже моментально тухнут и превращаются в ледяную пустыню покруче, чем в Антарктиде. — Мы тут вообще-то пришли пол нашего ребёнка узнавать, нашла место и время! От отталкивает Элли вон, мягко, но настойчиво, и сам, неожиданно легко и пружинисто подскакивает с кушетки несмотря на внушительный живот, запахивает рубашку, отворачивается. — Господи, я тут думаю о добром и светлом, а ты! — изобличающе тыкает он в Элли пальцем, и она чувствует, насколько Алек сейчас прав — сквозь обиду и мимолётное «опять с тобой не как у людей всё» прорывается стыд за себя и такое неуместное… — Прости, — тихо говорит она, протягивает ладонь, тянется через разделяющую их теперь кушетку, касаясь плеча Алека кончиками пальцев и чувствуя, как крепнет обида, когда Алек плечами ведёт и стряхивает её пальцы. Наверное, поэтому с губ срывается совсем другое: — Прости, но что плохого я сделала? — Даже не знаю, — фыркает Алек, — наверное, думала о разных гадостях, пока я собирался тебе душу раскрывать! Это звучит очень несправедливо. Просто невероятно, потому что Элли сама не знает, с чего это на неё нашло, а Алек разбрасывается абсолютно необоснованными претензиями. Ну, почти необоснованными. Ничего же такого она не думала и делать тем более не собиралась, так почему? Что за глупая обида с его стороны? Она тянет руку ещё раз и ещё раз наталкивается на отказ и фырканье, только грубее и настойчивей, и желание утешить, прижать к себе и залюбить сменяется на мгновение другим — страшным, совсем уже чужим для Элли, таким, что, посмей она это, потеряет Алека навсегда, и Элли внутренне холодеет вся, вздрагивает и делает вид, что руку заносила всего лишь для того, чтобы поправить волосы. Благо Алек стоит спиной и не видит. Элли бы сама себе не простила… Она чувствует, что совсем в ощущениях запуталась, потому что одновременно хочется и сбежать, и накричать, и вцепиться в чужое запястье до синяков, и до синяков же зацеловать губы и шею, прижать к себе нежно и сильно, просить прощения и обвинять самой. И готова чуть не буквально целовать руки доктору Кристоферу, когда он возвращается в кабинет и избавляет её от необходимости что-то делать и говорить самой сверх его незатейливых инструкций. — Ну что, не заскучали тут, голубки? — улыбается он, усаживается за аппарат и кивает скуксившемуся Алеку на кушетку: — Готовы посмотреть, кто у нас тут? Алек угукает что-то и устраивается удобнее, Элли становится рядом и, пока доктор настраивает аппарат и мажет сканер гелем, старательно делает вид, что её здесь нет. Из всех, бушевавших в ней чувств, побеждает обида, и Элли обижается с максимальной самоотдачей, так что, когда Алек в какой-то момент вздрагивает от холодного геля на коже и тянется взять её за руку, Элли мстительно и глупо прячет руку в карман пиджака. Алек молча отворачивается, сжав ладонь в кулак и устроив у себя на груди. Элли ловит на себе взгляд доктора Кристофера и чувствует себя одновременно последней идиоткой, мразью и просто недостойной здесь находиться. — Я просто… — тянет она, но доктор Крис только улыбается и подбадривает её, будто бы ничего не произошло. — Не стесняйтесь, мамочка, тут все свои, никто не осудит, — кивает он ей и отворачивается к экрану УЗИ, а Элли облизывает губы нерешительно и так же нерешительно тянется взять всё же Алека за руку. Предсказуемо, но на этот раз не даётся уже он, в последнюю секунду отдёргивая ладонь и демонстративно сгребая в кулак полу рубашки, мол, это мне сейчас нужнее, чем ты. Элли вздыхает, но не сдаётся, потому что её собственная обида глупая какая-то и явно не её, а Алек имеет полное право, и надо бы перед ним извиниться хоть так. Даже если придётся это извинение навязывать почти что силой. В общем, Элли пробует ещё раз и ещё, Алек дёргается и возится на кушетке ужом, но в какой-то момент мешкает и Элли побеждает — отследив его очередной манёвр, она ловко перехватывает Алека за руку и, прежде чем он успевает вырвать её вон, переплетает их пальцы в замок. Алек поворачивается к ней с выражением болезненного непонимания на лице — не такого привычного, в духе «почему ты творишь очередную глупость, Миллер?», а какого-то горького «за что ты так со мной?» — и уже даже открывает рот, чтобы высказаться, но Элли опять не даёт. Подносит их сплетённые руки к лицу и просто касается губами тыльной стороны его ладони. Молча и глядя прямо в глаза. Алек затыкается и отворачивается, но руки больше не вырывает и, Элли даже кажется, что она видит румянец на его щеках. Свободной рукой она легко смахивает отросшую чёлку ему со лба и мягко гладит по виску, когда со стороны аппарата раздаётся тихое покашливание. — Можем начинать, или как? — спрашивает доктор Кристофер, всё это время покорно ждущий и, как оказалось, наблюдавший за их копошением со смущающим любопытством, и Элли чувствует, что сама краснеет. — Д-да… да, можем, — хрипло выдыхает она, осознавая себя в этот момент самым глупым существом во вселенной. — Извините, док. — О, не страшно, я тут уже ко всякому привык, — улыбается ей доктор, но облегчение Элли испытывает совсем не от того — Алек сжимает её ладонь чуть сильнее и, всего на секунду, Элли чувствует, гладит мягко большим пальцем. Пока их врач, посмеиваясь, рассказывает, какие драмы и комедии повидал этот кабинет, она украдкой косится на Алека и улыбается, когда их взгляды встречаются. Извинения, кажется, приняты, и Элли готова опять радоваться жизни и дышать полной грудью. Хотя дыхание у неё опять перехватывает, когда доктор Кристофер бросает ёмкое «Ага!» и разворачивает экран УЗИ на них. — Попалась, вот она! — говорит он, щуря глаза в улыбке. — Ваша девочка! — Девочка, — слышит Элли тихий вздох Алека и, не глядя, чувствует — знает — что он улыбается, потому что сама сейчас не может сдержать улыбки, как сумасшедшая и, одно счастье, что не плачет. Доктор водит пальцем по экрану, показывает и что-то объясняет, но всё это Элли будто бы обтекает, как назойливый фоновый шум, потому что она не слышит, да и не слушает — на экране в чёрно-белых линиях и точках, будто бы рябящих помехами, она и без подсказок видит маленькое личико, носик, словно улыбающиеся губки и… — А вот пальчики, — вклинивается в её мысли голос доктора Кристофера, и Алек так сжимает её руку, что Элли чувствует себя самой счастливой. — Люблю тебя, — говорит она просто, опять тянется оставить поцелуй на его ладони и костяшках, улыбается ещё шире, когда Алек щурится довольно и отвечает уже такое родное и знакомое ей «я знаю, Миллер». И блики от ламп в его глазах — уже точно не просто блики, она почему-то уверена. — Она красавица у нас, — шепчет Алек, и Элли согласно кивает. — Да, будущая красотка, как и Дэйзи, — щурится она хитро и добавляет, посмеиваясь: — Похоже, с какой стороны ни возьми, девчонки у тебя получаются замечательные. Алек закатывает глаза, изображая недовольство, но и сам улыбку сдержать не может и, пока доктор возится, распечатывая снимок их будущей дочки, а Элли роется в сумке в поисках салфеток, выдаёт: — Зато ты у нас мастер на мальчишек. Следующий, если будет сын, то наверняка весь в тебя, Миллер. — Да, пожалуй, — пожимает плечами Элли, уже доставшая упаковку, и только ответив, соображает: — Подожди, ты сказал «следующий»? — О, не начинай, Миллер, — опять закатывает глаза Алек. — Я сказал «если»! Если будет следующий! — Ты сказал «если будет сын», — поправляет его Элли, цепляясь в пачку салфеток в своих руках, как в последнюю ниточку, связывающую её с привычной реальностью. — Не «если следующий», а «если сын». Ты правда хочешь… Ты… — Я сказал то, что сказал, не цепляйся к словам! Ничего я не хочу! Домой хочу, и всё! И не мешай! — отмахивается от неё Алек. — Дай сюда! Он отбирает у застывшей Элли салфетки, с остервенением принимаясь вытирать с живота гель и тихо ворча что-то себе под нос. Доктор Кристофер, протягивая Элли готовый снимок, улыбается довольно, как объевшийся сметаны кот. — Фантастика, — тянет он, качая головой. — Каждый раз думаю, что всё, привык, и каждый раз так тепло в душе от вида влюблённых парочек, как в самый первый. Алек фыркает, Элли принимает снимок и благодарит смущённо, а, когда Харди, скомкано попрощавшись и собрав в охапку их вещи и куртки, первым вылетает из кабинета, так же смущённо спрашивает: — Можно вопрос, док? Доктор Кристофер кивает, и Элли, помявшись и повздыхав, решается. — Я… хотела его ударить, — говорит она тихо и потупившись, как будто сознаётся в преступлении против человечества, хотя, по сути, так оно и есть — Элли сама себя засудила бы, если бы этому желанию поддалась. — Сегодня хотела, тут же, до того, как вы пришли. Сначала другое хотела, а потом… Алек меня оттолкнул, и я… Элли замолкает, опять чувствуя давящую на плечи вину, ещё тяжелее прежнего чувствует и не сразу соображает, что доктор ласково гладит её по руке. — У него изменился запах, — участливо сообщает он, — добавился запах вашей девочки, совсем чуть-чуть, носом вам не заметно, а вот организм соображает и включает собственнические инстинкты, видимо, малышка-то будет альфа. Элли это не утешает. Вернее, утешает, но не очень. Она же всё равно чуть не наделала из-за этих грёбаных инстинктов глупостей, какие тут утешения? — Но я же могла ударить Алека! — говорит она на выдохе, чуть не всхлипывая. — Он бы не простил, и я саму себя тоже!.. — Но не ударили же, — улыбается ей доктор, и Элли почему-то верит. Почему-то этот улыбчивый странный бета с крупным носом, смешными ушами и северным акцентом без особых усилий заставляет её облегчённо вздохнуть. — Потому что вы сильнее этого, Элли, и умнее. Вы молодец. — Спасибо, док, — улыбается она уже спокойнее, кивает на прощание и выходит в коридор, где её явно заждался уже Алек. Ну, технически не очень и заждался — когда Элли подходит, он сидит тут же уже одетый в куртку, в ближайшем к кабинету доктора Кристофера кресле, и даже её не замечает, внимательно щурясь в телефон. Элли, признаться, всегда это забавляло — то, как Алек, при всём его остром уме и способностях к ведению даже самых сложных дел, относится к телефонам. К современным телефонам, к мобилкам — стационарный, кажется, не вызывает у него такого священного ужаса, а вот сотовый Алек держит в руках каждый раз так, словно он готов взорваться у него в ладонях — едва не на вытянутых руках и только кончиками пальцев. Элли спрашивала как-то пару раз, неизменно получая уклончивый ответ в духе «это из-за зрения, я так лучше вижу, и вообще дело не твоё, Миллер», и Элли, может быть, и приняла бы это всё за чистую монету, но оправдание с треском посыпалось, когда она однажды имела счастье наблюдать Алека в очках, обращающегося с мобильником точно так же, как и без них — щурящегося на экран, чуть не в двадцати дюймах от лица, и что-то там набирающего одним пальцем. Алеку Элли не призналась, но выводы для себя сделала, и один из них — это почему-то кажется ей чертовски милым. Что с ней не так? Элли вздыхает, наблюдает за стараниями Алека с полминуты и подходит ближе. — Что делаешь? — заглядывает она в экран, наклонившись, и успевает увидеть немного нечёткую фотографию сегодняшнего снимка их малышки, прежде чем Алек отпихивает её вон. — Ой, ну ты чего? — Не лезь, Миллер, не мешай, — отмахивается Алек, бросает на неё недовольный взгляд и снова возвращается к экрану. — И так не вижу ни черта, что нажимать, ещё и ты тут. — Не пробовал надеть очки? — улыбается Элли и получает в ответ убийственно серьёзный взгляд и недовольно поджатые губы, а затем, правда, и тихое «в машине забыл» вместо молчания или ругани. Элли выгибает удивлённо брови — обычно после такой гримасы Алек уходит в отрицание или глухую несознанку, потому что ответить равно выдать, одному ему впрочем понятную, слабость, а если нужно ещё и попросить о помощи… — Что сделать-то надо? — добродушно спрашивает она, тянется к телефону и тут уже предсказуемо получает по пальцам. — Да ладно тебе, мир не развалится, если я немножко помогу. Алек закатывает глаза. — Развалится, — упрямо ворчит он, тыкает в экран ещё пару раз, ещё больше хмурясь и приоткрыв от старательности рот, и наконец убирает телефон в карман. — Видишь, и без тебя справился. — Угу, — фыркает Элли беззлобно, — и заодно спас мир от разрушения, молодец, пошли теперь. — Она накидывает куртку, подхватывает брошенную рядом с креслом сумку, подаёт Алеку руку — надо же, хоть тут он не спорит, а просто молча позволяет поставить себя на ноги! — и они направляются к выходу. Уже в лифте, спускаясь на первый этаж, Элли разглядывает Алека внимательнее и, заметив подло расстегнувшуюся пуговицу на рубашке, тянется поправить, заодно разглаживая мелкие складки да так и замирая на животе, прислушиваясь, как их девочка лениво ворочается под тёплой кожей. Девочка. — Так зачем тебе нужно было фоткать снимок малышки? — спрашивает Элли, чувствуя лёгкий тычок маленькой ножки, или ручки, не важно, и ласково потирая это место в ответ. — Будешь показывать стажёрам и криминалистам? Алек фыркает презрительно как-то, будто бы этим только говоря «опять твоя чушь, Миллер», а когда Элли смотрит в упор, в который раз закатывает глаза. — Да, обязательно, а ещё подозреваемым, потерпевшим и тому официанту из нашего кафе, — ворчит он, улыбаясь при этом неожиданно искренне, без наигранного сарказма. — Просто хотел отправить Тому, что у него будет сестрёнка. И Дэйзи тоже. — О! — радостно восклицает Элли и, привстав на носочках, тянется к Алеку с поцелуем. Везёт ей, что в лифте никого, кроме них. — Неожиданно, но мило. — Ой, фу, брось! — отмахивается Алек, но не кривится раздражённо, тихонько посмеиваясь и уворачиваясь от её губ скорее для вида, чем оттого, что не хочет. Что не отменяет тот факт, что Элли, целящаяся всё же в губы, попадает из-за этого своим поцелуем ему куда-то в переносицу. — Всё, всё, бросаю, — смеётся Элли и отступает, подняв руки в примирительном жесте проигравшего, и очень вовремя — лифт прибывает на первый этаж, и они с Алеком едва успевают выйти в холл прежде, чем собравшаяся у дверей небольшая толпа внесёт их обратно. У выхода Элли бросает Алеку: — Подожди здесь, я машину подгоню, — кивая в сторону парковки, и просит перед тем, как уйти: — Куртку пока застегни, ладно? Алек угукает согласно, и Элли спешит найти и подать их транспорт поскорее, пока благостное настроение Алека не улетучилось, или пока не случилось очередное какое-нибудь неожиданное дерьмо, которое обычно случается, как на зло, очень не вовремя. Машина долго не находится — в больнице сегодня на редкость много посетителей, побросавших свои авто на парковке, — а потом долго не находятся в сумочке ключи, и к выходу Элли подъезжает уже немного нервничая. — Пожалуйста, один день без скандалов, господи, — просит она тихо в пустоту, — это ведь так мало, правда? Но на пороге больницы её встречает бледный Алек, что-то бурно обсуждающий по телефону и размахивающий активно руками. Элли не слышит его слов через стекло, но улавливает общие интонации и прекрасно читает по выражению лица не самый приятный разговор. — Нет, боже, нет, — стонет она, на секунду опускаясь лбом на руль, и открывает Алеку дверь. — …не для того, чтобы поиздеваться, поверь! — долетают до неё раздражённые его слова, и Элли опять стонет, чуть громче и ещё более печально. «Тесс?» — спрашивает она одними губами, когда Алек усаживается внутрь и захлопывает за собой дверь. Алек кивает, и она выдыхает так же бесшумно: «Какого вообще хрена?» Алек пожимает плечами. — Послушай, я просто ошибся номером, я не хотел задеть или что ты себе напридумывала, — говорит он в трубку, глядя на Элли отчаянно печальными глазами. — Честно не хотел. Только порадовать Дэйз, ей бы эта новость понравилась. Алек вздыхает устало, из трубки слышится неразборчивый, но от этого не менее недовольный говор Тесс, и Элли не выдерживает. Сколько же ещё она будет молчать, ей богу, пока эта поганка треплет её Алеку нервы?! — Тесс, — начинает она, отобрав у возмущённого таким вмешательством Алека телефон, — я, конечно, всё понимаю, но и ты пойми — могла бы хоть для вида за него порадоваться. Из вежливости, так сказать. Сколько можно? Взрослые же люди! Алек на её слова фыркает, Тесс на том конце ненадолго замолкает. Элли слышит в трубке её дыхание и шуршащие, бумажные какие-то шумы, как-будто Тесс нечаянно задевает микрофон салфеткой. «К-то? — раздаётся спустя время её будто дрожащий неуверенный вопрос. — Опять девчонка?» — Ага, — улыбается Элли, глядя, как недовольный Алек обиженно отворачивается от неё к окну. — Прекрасная здоровая малышка. Молчание в трубке прерывается чем-то, похожим на глубокий вздох или всхлип. «П-поздравляю, — неожиданно тихо говорит Тесс. — Думали уже, как назвать?» — Нет, вот где-то с полчаса назад узнали только, — честно признаётся Элли, — куда там. «Ясно, — шуршит в трубке Тесс. — Ясно. Ладно, из… извини, я… Передай Алеку, что я рада. Правда рада, можешь сказать, что правда… не из вежливости…» И Элли, не ждавшая такого, сперва просто кивает, потом только спохватываясь, что её ведь не видно. — Да, — говорит она отчего-то хрипло, — да, передам, спасибо. «Правда честно, — отзывается с той стороны Тесс, будто не верит, что Элли ей поверила, и добавляет, помолчав: — Роза». — Что? — удивлённо переспрашивает Элли, и в трубке слышится вздох. «Имя… красивое — Роза, — повторяет Тесс, и Элли опять кивает. — Только ему не говори, что это я придумала». — Не скажу. А ты вот Дэйзи скажи, она действительно будет рада, — улыбается Элли и буквально слышит неожиданное облегчение и светлую какую-то грусть в дрожащем «да, ага, ну… спасибо» перед тем, как Тесс совсем бросает трубку. Злиться на неё после такого совсем не хочется, и ругать всеми словами за прошлое тоже. Тесс в конце концов такой же человек, а люди и от меньшего ломаются — кто Элли такая, чтоб не понять. — Чего не скажешь? — спрашивает её Алек, всё ещё обиженный, судя по тону, но наступающий своей обиде на горло в угоду любопытству. Он отнимает у Элли обратно свой телефон, смотрит на экран какую-то секунду так, словно тот собирается неожиданно откусить ему пальцы, и прячет в карман. — Что она уже у тебя попросила? — Не говорить, что ты всё ещё балбес, не научившийся нормально пользоваться мобильным, — посмеивается Элли, и Алек опять обижается, ворчит что-то о том, что они спелись, Элли предательница и вообще забыла, видимо, как он намучился из-за бывшей жены, но это всё ерунда, потому что через минуту ему звонит Дэйзи, потом — спустя один долгий душевный разговор с дочкой, — Том, и обиды быстро отходят на задний план, если не забываются вовсе. Элли спокойно рулит домой, пока Алек рядом говорит с детьми, искренне смеётся, улыбается и вообще невероятно по-семейному счастлив от всего происходящего, и у неё самой так тепло в груди, что, кажется, тяжело дышать. Она осторожно косится в сторону — на Алека — губкой впитывая, пропечатывая в памяти спокойное, посветлевшее будто лицо, смеющиеся губы, улыбающиеся тёплые глаза. На улице пасмурно, но в целом светло, и фонари ещё не горят, да и в салоне Элли пока не включает лампу, так что сейчас она точно может сказать — это в них никакие не блики.