Вы ведь не будете против, если я позавтракаю прямо здесь?

Солнце едва-едва показалось из-за горизонта, неспеша начиная освещать весь этот небольшой мир. В принципе, светлело здесь быстро, а потому уже через пять минут тьма полностью отошла куда-то назад, остался только мягкий полумрак в закрытой палатке в небольшом лагере. Теплая осень на «Райской земле» никогда не кончалась, а потому сейчас волноваться было не о чем. За неделю Максвелл уже отвык вставать с первыми лучами, а потому все ещё спокойно себе дрых в палатке, не торопясь что-либо делать. — Ну вставай уже, Мааакс, — заглянув внутрь, Уилсон прищурил взгляд и тюкнул ладошкой Максвелла по лбу, после тяжело вздыхая и устраиваясь рядом с ним на коленях. Не сработало. По-крайней мере, недодемон только нахмурился и перевернулся с вечным ворчанием на другой бок. Опять тяжело вздыхая, Уилсон оглянулся на бурлящий тигель и решил забить, пожимая плечами и молча заваливаясь к дылде под бок. Дылда похоже уже не спал, так как с еле заметной ухмылкой приобнял привалившееся существо, накрывая его одеялом. Ворочаясь и устраиваясь поудобнее, Уилсон как всегда фыркнул: — У тебя руки холодные. — Да ну? — Ну да. — Ты так уверен? — вскинув бровь, Максвелл с лёгкой ухмылкой провел костяшками по уже чуть колючей щеке Хиггсбери, который сразу прижмурился и вжал голову в плечи. — Абсолютно уверен. Холодные-холодные, прямо холоднющие. — Как и всегда? — Как и всегда. Да ты и сам холодный, не только руки. — Почему это ты так думаешь? Ты меня сейчас даже и не трогал. — Я не думаю, я знаю, и мне не надо тебя трогать, чтобы понять, что ты холодный, потому что ты всегда холодный между прочим. — И губы у меня тоже холодные? — с ухмылочкой вскинул бровь Максвелл, но Уилсон намек воспринимать не собирался, бахнув ладонь тому на рот. — Да. Тоже холодные. Вновь усмехаясь, недодемон покрепче обнял Хиггсбери, после наклоняясь к нему и всё-таки мягко целуя в губы, довольно подмечая, что учёный с тихим выдохом также мягко и коротко ответил тому на поцелуй. Максвеллу нравилось начинать день с таких тонких деталей. Уилсону, возможно, тоже, потому что он вскоре обвил шею мужчины обеими своими тонкими руками, вновь прикрывая глаза и намереваясь ещё полежать несколько минут. Никто не был против подобного спокойного утра. Днём Уилсон потащил Максвелла на поле за цветами для «всяких полезных штук». Максвелл-то знал, что полезные штуки — это в основном венки или рубашки, однако Хиггсбери всегда так мирно и спокойно сидел в высокой траве, что недодемон и сам радовался где-то в глубине черной души. Хотя, вряд ли его душу все еще можно называть черной, вряд ли это было бы справедливо. Пока Максвелл размышлял еще о чем-то, Уилсон уже нарвал достаточное количество цветов, после чего развалился на спине в траве, что-то тихонько мурлыкая под нос и переплетая стебельки. Картер краем глаза, конечно, следил за ним, но подбираться ближе еще не собирался, уж больно мирно эта картина выглядела и со стороны. Естественно, Уилсон знал, что дылда наблюдает за ним, сидя в паре метров, но палить контору не собирался, так как, ну, зачем? Где-то рядом тихонько пролетела бабочка. За постоянной рутиной раньше Уилсон даже задумываться о подобном не успевал, но сейчас, на земле, где все спокойно и легко, парень заметил, какой же этот мир все-таки беззвучный. Хиггсбери уже не был уверен, что помнил точно, как стрекочут кузнечики или другие насекомые, но знал, что их тут не слышно. Максвелл похоже не парился над такими мелкими деталями, а если и парился, то вся эта живая мишура была либо не здесь, либо немая, либо ее и правда вообще не существовало. Этот мир регенерировал сам себя из мертвых тканей, убитых существ, случайно потерянных предметов, да и, возможно, из трупиков самого Уилсона, которых за все время уже точно скопилось более половины тысячи. Хиггсбери часто замечал, с какой скоростью растут ели, что на пустом месте ни с того ни с сего может вырасти целая морковь или появиться цветок, а потому глупо было предполагать, что тут есть хоть какая-либо экосистема. Зато не приходится задумываться о ней, как-никак, болтовня об экологии и раньше доставляла головной боли. — Уииилсоон… — Мм… — Уилсон, ты уже минуты две просто сидишь и смотришь куда-то в небо, ты знал? — Да знал я, Макс, дай подумать спокойно… Мысли на самом деле совсем не думались. Точнее, в голове-то они были, но настолько разбросанные и покоцанные, что оформить даже в четкое предложение не всегда получалось. Посидев так еще минуту, Уилсон после тяжело-тяжело выдохнул и подполз к Максвеллу, забираясь тому на колени, укладывая голову на плечо дылды и прикрывая глаза. Вновь нацепляя еле заметную улыбку, недодемон запустил длинные тонкие холодные пальцы парню в очерствевшие волосы, тихонько выдыхая — Что такое, Хиггсбери? — Устал я… — Просто устал? — Угу… Или вроде того, я уже ничего не понимаю. У меня болит голова, в глазах что-то плывет, ничего не думается никаким образом… Притом я знаю, что с рассудком у меня все в порядке. Я не знаю, я, мм, хочу домой? — Ты вроде никогда не сомневался в том, что хочешь домой и хочешь выбраться из этого мирка. Что случилось? — Ты случился, сам же знаешь. После того, как тебя выпнули с трона, и ты сказал, что все это теперь, возможно, вообще не имеет смысла, я не уверен, что хочу вообще хоть что-то. — Такая вещь называется апатия, друг мой. — Макс, я знаю сам. — Нет, Уилсон, помолчи. Даже если все это бессмысленно, то что мешает тебе самому придумать какой-то смысл? Мне отсюда дороги домой точно нет, зато здесь у меня есть ты, маленький такой черненький то ли Уилсон, то ли Персиваль. Скорее всего, из нас выберется только кто-то один, им будешь ты. Поэтому сейчас я рад, что ты все еще здесь. Молча пожимая плечами, Уилсон тихо фыркнул Максвеллу в шею, следом прихватывая кожу зубами. Опять еле заметно улыбаясь, Картер подтянул к себе незаконченный венок, после чего вплел в него еще несколько цветов, закрепил стебельки и нахлобучил на вихрастую голову Хиггсбери, который через секунду тоже чуть улыбнулся, смотря дылде в глаза. Треск и гудение костра здесь хотя бы сохранились. Жуя украденную у свиней картошку, Уилсон вновь сидел на коленях Максвелла, полусонно смотря в огонь и опять думая. Пальцы недодемона приятно перебирали волосы на затылке, из-за чего Хиггсбери иногда довольно жмурил глаза, тихо сопя и ёрзая на месте, устраиваясь поудобнее. И правда, если все может быть бессмысленно, то почему бы просто не брать хорошее от того, что происходит здесь и сейчас? Максвелла действительно легко-легко может не стать. Нахмурившись, Уилсон ткнулся носом Картеру в шею, не желая думать о чем-то подобном и прогоняя подобные мысли вон. За год «смены господства» Максвелл стал каким-то очень родным существом, хоть раньше и был только придурковатым демоном с синдромом бога. Хиггсбери, в принципе, догадывался, что по всем законам логики должен его ненавидеть, но как-то не выходило. Может, оно и к лучшему? — Хей, да ты совсем уже засыпаешь, Уилсон… Доешь картошку и заберемся в палатку. — А ты есть не хочешь? — сонно приоткрывая глаз, парень вскинул голову, смотря Картеру в глаза. Тот отрицательно помотал головой, перебираясь подушечками пальцев с затылка за ухо Уилсона, так как знал, что ему это тоже нравится. Минуты две вновь прошли в единственном молчании. — Макс… — Я тебя слушаю. — А ты уверен, что у нас все это получится? — Хех, какой раз ты уже спрашиваешь? — Надеюсь, что тебе придет просветление и ты ответишь что-то другое. — Ну, пока особо ничего не меняется… Возможно, нас обоих убьет и мы начнем все сначала, или нас обоих убьет окончательно. Возможно, я снова сойду с ума, возможно, это будешь даже ты. Возможно, мы просто придем и там не будет совсем-совсем ничего. Я не знаю, Уилсон. Тишина продлилась еще минут пять. — Мы пойдем спать?.. — Да, точно, — кивнув, Максвелл подпихнул Уилсона к палатке, кидая в костер несколько шишек, запирая сундук, а после забираясь следом. Уилсон уже привык засыпать в объятиях, а потому всегда ждал, пока Максвелл устроится рядышком, не вырубался, даже если очень хотелось. Как только дылда улегся в палатке, Хиггсбери сразу пододвинулся поближе, обвивая руками шею парня и утыкаясь носом тому в грудь, чувствуя чужие ладони у себя на спине. Хотелось что-то сказать. — Максвелл… — Чего такое? — Я, мм… Я тебя люблю. — Я тоже тебя люблю, Уилсон. Костер тихо потрескивал на заднем плане, где-то слышалось шевеление травы и еловых веток на еле ощущаемом ветре. Хоть Уилсон так никогда не делал, но ему хотелось попробовать жить данным моментом, а не уходить в себя из-за возможного плохого конца. Крепче обнимая Картера за шею, Хиггсбери осторожно поцеловал того, после чего, получив такой же мягкий ответ, прикрыл глаза, погружаясь в тихий сон.