Я нашел в тебе себя

Феликс — мерзкий придурковатый тип, вечно сующий свой любопытный нос во всевозможные щели, лишь пародия на своего брата, напыщенный индюк, пустышка, обычный закомплексованный зазнайка, который печется только о собственных чувствах. Такого мнения были все. И порой даже Маринетт, которая всегда была снисходительна к окружающим, даже к тем, кто серьезно ее раздражал или вызывал сомнительные чувства. Но Феликс… — Это нечто за гранью! Понимаешь? — Маринетт всплеснула руками, пока наблюдающая за ней Аля стучала по клавишам, глядя то на подругу, то на экран. — Этот Феликс!.. Этот человек!.. — Бесит тебя больше Хлои и Лилы вместе взятых, да-да, это уже все знают, даже сам Феликс, я уверена. Дюпен-Чен несколько секунд смотрела на подругу, а потом раздосадованно села на стул. Вообще-то она собиралась сказать нечто другое, но почему-то передумала и молча уставилась в окно, пока с кухни настойчиво доносился запах свежего хлеба и круассанов. — Мне кажется, у тебя сейчас что-то сгорит, — Аля захлопнула крышку ноута, закончив со статьей. — А еще я начинаю опаздывать на встречу. Кажется, ты меня заразила. — Да ну тебя! — Маринетт шутливо ударила ее полотенцем и исчезла на кухне. — Обязательно напиши, как все пройдет! — Конечно! До вечера! Колокольчик на двери в булочную звякнул, и наступила тишина. Маринетт уже несколько лет управлялась самостоятельно с заведением, хотя это было довольно тяжкое и нервоемкое удовольствие. Внимания требовали все: от посетителей до булок — и отделаться просто нельзя было, ведь всем обязательно что-то было не так. Все внезапно свалилось на Маринетт и ее хрупкие некудышные плечи, а ей только и оставалось, что бороться. На сегодня это была последняя порция мучного. К полудню начали прибывать толпами посетители, и началось все по новой: кому-то недостаточно хрустит хлеб, кому-то начинки мало, кому-то холодно, а кому-то горячо. Не угодить этим дотошным и душным — в этом Маринетт убедилась, еще подростком работая в булочной. Однако воспитание не позволяло перечить, поэтому гордость приходилось проглатывать вместе с раздражением и негодованием. И так изо дня в день. «Закроюсь сегодня пораньше», — решила она с наслаждением. Убрав с прилавка последнюю выпечку и устало вытерев со лба едва заметные капельки пота, Маринетт принялась натирать стойку полотенцем, и не столько потому, что она вовсе не устала и не хотела дать себе передохнуть, сколько потому, что из головы никак не выходил некто, по имени Феликс. Она не была с ним особо близка во время учебы, знала только минимальную информацию, которую знали все: где живет, какого цвета его машина и бренда часы, в котором часу он приходит на занятия, где любит сидеть в аудитории и подобное. Но потом… Потом что-то изменилось. И изменилось очень сильно. Колокольчик на двери звякнул. — Мы уже не работаем, — не глядя сообщила Маринетт и усердием продолжила полировать поверхность, блеск которой близился к яркости солнца. — Еще как работаете. Сейчас только полседьмого. «Дурацкие полчаса!» — мысленно взвыв, подумала она, но не подумала обратить внимание на клиента. Он же, обойдя девушку со стороны, остановился возле стойки и посмотрел на нее нагло-собственническим взглядом — своим классическим. — Прошу прощения, разве вы не должны обслужить посетителя? — Нахалы в нашем заведении не обслуживаются! — не выдержав, съязвила Маринетт. И тут-то их взгляды с Феликсом наконец-то встретились. И это было ошибкой. Потому что, хоть на секундочку заглянув в зеленые глаза, у Мари отключались все мыслительные процессы, а в голове образовывалась пустота, черная дыра, ошибка 404 — называйте как хотите. Она сразу же переставала злиться и набивать себе цену, как будто волшебным образом все стиралось из ее памяти. Феликс сделал предупредительный шаг вперед, а она — назад, но место кончилось. Девушка уперлась поясницей в стол. — Не подходи, — пригрозила она. Чем ближе подбирался Грэм де Ванили, тем больше Маринетт чувствовала исходящую от него опасность, но, вопреки всем ожиданиям, он всего-навсего щелкнул ее по носу. Открыв сначала один глаз, а потом второй, девушка фыркнула, то ли напуганная, то ли ожидающая чего-то свершенного другого, неприличного и грязного. — Все еще злишься? — спросил он без издевки, даже как-то с нежностью, которую он себе не позволял с другими. — Да, — резко ответила Маринетт, а продолжила более мягким тоном: — но уже меньше. Такой ответ вполне удовлетворил Феликса, но отходить, а тем более возвращать девушке ее законное личное пространство он не собирался. Еще чего. Напротив, он придвинулся еще ближе, так что ей пришлось вцепиться пальцами в ребро лакированной стойки. Щекотливое чувство закралось где-то в животе. Она постоянно сопротивлялась и возмущалась, когда он такое позволял себе, но ей в глубине души совсем немного нравилось эти чувства непредсказуемости и опасности, эта дрожь в ногах и сбитое дыхание. И Феликс знал об этом. Поэтому позволял. — Вы что-то хотели? — почти шепотом выдавила Маринетт. — Да. Я хотел самый сладкий круассан. С собой. Феликс пальцем приподнял ее лицо за подбородок и заставил заглянуть в глаза. Их отношения никто не понимал. Порой и они сами. Но их это мало волновало. — Кончились. Круассаны. — Вы опять лжете, мисс Дюпен-Чен. И что за дурацкая привычка — обманывать посетителей? Но это было правдой. Последний круассан она продала три четверти часа назад. — Что ж, если найдете хоть один, я вам его продам с удовольствием. Она почему-то позволила себе нагловатую улыбочку, присущую больше Феликсу, и посмотрела на него, гордо вздернув нос. Дюпен-Чен знала, что будет дальше. И ждала этого. Кончиком носа Фел коснулся ее теплой розоватой щеки, вдохнул сладковато-мучной запах кожи, оттягивая сладостный момент. Потом замер. Их носы снова соприкоснулись. Из приоткрытых губ Маринетт вырвался то ли вздох, то ли хрип, полный нетерпеливого ожидания. Феликс жадно, но коротко овладел ее губами, задержавшись рукой на теплой шее, под волосами, потом отстранился и приблизился к ее уху: — Нашел. Что дальше? Маринетт не ответила. Она была слишком увлечена наблюдением за каждым движением Феликса и даже забыла хоть изредка делать короткие вдохи. Его губы коснулись места под ухом. Ниже и ниже… Дрожащая рука девушки зарылась в копне пшеничных волос.

***

Табличка «Close» уже несколько минут болталась на двери. На улице загорелись первые фонари, оповещающие, что вечер уже в самом разгаре. На кухне погасли все лампы, а в булочной горел один-единственный источник света — лампочка над кассой. — Так зачем ты пришел, Фел? — Дюпен-Чен наконец-то сняла фартук и сложила его вдвое. Грэм де Ванили стоял у той же стойки, сложив руки на груди. Смотреть на нее всегда доставляло ему некоторое удовольствие, хоть он и не говорил об этом вслух. — Дождь обещали. Не думаю, что ты догадалась взять с собой зонт, не так ли? Феликс бросил короткий взгляд на черный зонт-трость, оставленный возле входа. И вправду: своего зонта у Мари не было, а по стеклу ударили первые холодные капли. Неужели он пришел только ради этого? — И все? — удивилась она. — Нет. Еще за круассанами. Но их, как видишь, все раскупили. Феликс с беззлобной усмешкой помог Дюпен-Чен надеть пальто, взял ее сумочку со стойки и открыл дверь. Она, довольная, подхватила одной рукой зонт, второй — Феликса и со звоном колокольчика закрыла дверь. Замок щелкнул несколько раз. Феликс — мерзкий придурковатый тип, вечно сующий свой любопытный нос во всевозможные щели, лишь пародия на своего брата, пустышка, обычный закомплексованный зазнайка, которого ничего, кроме него самого, не волнует и у которого ничего нет за душой, кроме увесистого состояния. Такого мнения были все. Но не Маринетт Дюпен-Чен. ㅤ