Bishop Briggs — River
Эдди смотрит. От одного только осознания, что он теперь может смотреть на Ричи и не бояться, у него сносит крышу. Каким-то самым непонятным образом ему это нравится. Раньше, когда он позволял себе задержать свой взгляд на каком-то парне хотя бы дольше трёх секунд, дома его ждало самобичевание и очередная бутылка пива. Сейчас, когда вокруг него, как оказалось, было много таких людей, он стал спокойнее. Совсем немного. Но этого «немного» хватало, чтобы беспрепятственно пялиться на своего новоиспечённого парня. И Эдди смотрит. На эти пухлые, почти всегда приоткрытые губы, которые всегда, черт бы его побрал, покусаны. Когда они чуть заживали и становились сухими, Эдди нравилось мазать их своим бальзамом. Сидеть на коленях Ричи, позволяя себе такую близость, от которой раньше Каспбрака начинало тошнить и трясти. Смотреть на него сверху вниз, на его трепещущие ресницы, когда он прикрывал глаза, и хотеть-хотеть-хотеть. И блядски притягательные губы Ричи так никогда и не заживали, потому как Эдди, бросая этот никому не нужный бальзам куда-то в угол комнаты, не мог сдержать своего желания и набрасывался на истерзанные губы Тозиера. Кусая до крови и зализывая, втягивая в свой рот чуть ли не до треска и посасывая. И поначалу такой напор даже немного пугал Ричи. Он ждал подвоха, потому что Эдди нельзя было назвать человеком, который спокойно реагировал на подобные всплески эмоций и чувств. Ему думалось, что за такой сжигающей страстью последует такая же сжигающая ярость. Что все закончится если не так, как в тот злополучный вечер, то хотя бы парой пощечин, бутылкой виски и нестихающей добрых полчаса истерикой. Если бы он знал, как ошибался. Эдди тонул. В себе, в Ричи, в его губах. И вопреки всем нерадужным мыслям Тозиера, такие вечера заканчивались отнюдь не яростью, но пылкой, томной дрочкой или минетом. И сейчас Эдди тоже смотрел на губы Ричи так, будто они — самое совершенное на этой планете. Как они слипались, когда Тозиер закрывал свой иногда блядски горячий рот, и разлеплялись, когда он задумывался. Как мягкий язык делал их мокрыми, когда Ричи проводил им сначала по кромке зубов, потом по верхней губе, а затем уже большеватой нижней. Когда Тозиер задумчиво пялился в окно, он неосознанно дотрагивался до подбородка, сжимая его пальцами, от чего его губы приходили в хаотичное движение, и в такие моменты дыхание Эдди сбивалось, а то и вовсе останавливалось. А когда Ричи пил что-то — неважно, что — он всегда смаковал оставшийся вкус на языке, причмокивая и прикусывая губы. И уже в такие моменты член предательски дергался в штанах, потому как вместо бутылки с колой Эдди представлял что-то куда более подходящее, по его скромному мнению, чем эта чертова стекляшка. Эдди этого не видел, но его зрачки расширялись так сильно, будто он опять накидался таблетками, и сердце неосознанно билось сильнее и быстрее. Каспбрак любил наблюдать, с каким сочным шлепком нижняя губа возвращалась на место, когда он оттягивал ее зубами. Когда она припухала и становилась чуть ли не два раза больше обычного, будто Ричи только что опять присосался к своей бутылке. И ради такого зрелища Эдди был готов целоваться без остановки. Когда его пальцы нежно касались потресканных губ Тозиера и втирали прохладный бальзам в кожу, Каспбрак мог минуты напролет любоваться, как сминаются под его натиском бедные губы Ричи. И глядя на то, как парень нахально слизывал апельсиновый бальзам с губ, Эдди мог только догадываться, что Тозиеру определенно нравилась именно эта зависимость Каспбрака. Часто эти далеко не невинные поцелуи переходили все границы, и вслед за Эдди Ричи сносило тоже. Холодные пальцы обхватывали шею, сжимая загривок до такой степени, что через пару дней появлялись синяки, а следы от ногтей обычно проходили куда дольше. Особенно с учетом того, с каким усердием Эдди кусал чужие губы, а Ричи специально растирал их, чтобы Касбрак опять уселся на него верхом и начал мазать их своим чертовым апельсиновым бальзамом, который Тозиер терпеть не мог. Губы Ричи всегда были сладкими. От приторного кофе, от вредной газировки или от любимой жвачки со вкусом бабл-гама. Неизменным оставался только привкус сигарет, к которому, если быть честным, Эдди уже давно привык и сейчас уже даже не представлял вкус Тозиера без этой горечи. Губы Ричи всегда были горячими, такими, что Эдди казалось, он может обжечься. И то, с какой страстью обычно Тозиер отвечал на посягательство на собственные губы, нравилось Каспбраку не меньше их сладости. Губы Ричи всегда были рядом. Когда парни засыпали в обнимку после очередного киномарафона, или когда они просыпались вместе после очередной ссоры. Когда Тозиер целовал выемки над ключицами и выступающие косточки на бедрах. Или когда Эдди волновался, и Ричи, хватая его за пальцы, прижимался к ним всего на секунду своим жарким прикосновением, потому что целоваться на людях Каспбрак желанием не горел. Но Эдди любил их всеми фибрами своей потерянной души и точно знал, что губы Ричи Тозиера определенно спасали его тысячи раз.end