fais rien

ягодные сигареты, меня снова триггерит. одна на двоих зажигалка. ты говоришь, что не веришь в приметы, да и кто вообще в них верит? ты говоришь, что тебе меня не жалко. как жаль-то. середина ноября, холод серебряных колец. первый снег, мой предполагаемый конец. футболки с принцессами, умные книги, жёлтый приглушённый свет. ты сказал: «я не знал, что ты куришь» как будто тебе до меня дела нет. я целиком — пустой особняк, погибший, сухой сад. холодный опустевший каток, расстроенное фортепиано. мне показалось, что ты знаток, но ты тоже ничего не знаешь. ягодные сигареты, старые триггеры, десятки прошедших лет. ты рассыпан по приборной панели. ты пристёгнут и никогда не улыбаешься мне в ответ. мне никогда не было пятнадцать. меня никогда нет.

      Еловые ветви-лапы устало сгибаются к земле из-за налёгшего на них мокрого снега. Голый ствол орешника из-за этого склоняется над заснеженной тропинкой в виде плетёной арки. От снега болят глаза и замёрзают пальцы.В середине января темнело уже не так рано, но Донхёк иногда жалел об этом. Короткие дни пролетали быстрее и не позволяли гонять в голове столько мыслей, как сейчас.       В основном он работал. С детства приученный к кропотливому труду, начиная от спорта и заканчивая своей специальностью в университете, Донхёк не видел своим досугом сидеть сложа руки. С Джено и Сынван они постоянно куда-то выбирались, а наедине с собой он продолжал глубже погружаться во всё на свете, что было когда-то или прямо сейчас интересно.       Он отвлёкается от серебристого блеска пушистых сугробов, когда откуда-то из-за спины доносится знакомый голос.       — Ты тут околеешь, — Джено выдыхает, протянув ему шарф, и Донхёк принимает его скромную, практически скупую заботу, потому что знал, что это важно для них. Между ними. — Все уже разъезжаются, пойдёшь попрощаться?       –Я попросил Сынван сказать, что у меня появились неотложные дела, — сказал Донхёк, отворачиваясь и поправляя голыми пальцами шарф у подбородка.       — Неотложные дела в лесу через дорогу от выставочного зала? — он усмехается беззлобно, продолжая смотреть в затылок парня, когда тот оборачивается, немного улыбаясь.       — Мы постоянно снимаем коттеджи за городом, но природы я так и не вижу. Решил прогуляться, — спокойно отвечает он, отряхивая волосы от изморози и топчется на месте, собираясь идти обратно по своим следам.       — Последний лот выкупила пожилая пара, Сынван расспрашивала их. Оказывается, эта картина для их поместья. Они приглашали тебя лично, я дал им твою почту, — говорит Ли, перешагивая по следам Донхёка.       — Если место живописное, может будет попросить разрешения провести у них весенний аукцион, — кивает он.       Январский аукцион был первым в году, и Донхёк готовился к нему вместо празднования рождества. Джено в этом году выбрал воссоединение с семьёй, а Сынван провела отпуск со своим женихом.       — Тебе пора взять перерыв, не думал об этом? — спрашивает Джено ненавязчиво, когда они выходят на опустевший паркинг и Донхёк прикладывает холодный телефон к уху, чтобы вызвать водителя — по традиции он выпил пару бокалов шампанского (по традиции — громко сказано, полностью трезвым пройти через такое количество людей было бы эмоционально трудно).       — Да, обязательно, — Донхёк привык спокойно соглашаться, потому что это сразу успокаивало Джено, который напоминал ему о необходимости отдыха в периодичностью раз в две недели.       Он уезжает домой с водителем, попрощавшись с Джено и Сынван на выходные. В этот раз он даже, кажется, планирует действительно отдохнуть, потому что в последнее время его производительность довольно уменьшилась, улыбаться людям вокруг себя становилось всё труднее. На закрытом паркинге многоквартирного дома Донхёк забирает ключи у водителя и желает ему хорошего вечера, уже направляясь к лифту, когда слышит высокий и протяжный писк откуда-то из-за машин. Сперва донхёк оборачивается, прислушиваясь, и уже решает, что ему показалось, когда звук повторяется. Его шаги отражаются в большом помещении эхом, когда он ищет источник, и сердце валится в пятки, когда взгляд цепляется за крошечный шерстяной комочек за одним из парковочных мест в углу.       — Что такое… — Ли присаживается на корточки на расстоянии вытянутой руки, бегло оглядывая котёнка — его шерсть была почти чёрной, местами свалявшейся из-за грязи и, возможно, каких-то ранок. — Ну, иди сюда, — Донхёк стаскивает пиджак, осторожно подбирая котёнка, который вместо сопротивления только громко мяукал. — И как ты здесь оказался…       Едва Донхёк переходит порог дома, то понимает, что Матин не слишком впечатлён незваным гостем — чёрная шерсть встала дыбом, а зелёные глаза зловеще блестели в темноте, сопровождаясь недобрым рычанием.       — Да ладно тебе, — Донхёк разговаривает с ними обоими, вздыхая и проходя на кухню прямо в обуви и со свёртком из пиджака на руках, параллельно ища нужный номер в контактах. — Джено? Ты сильно занят? Мне нужна твоя помощь.       Донхёк наливает себе воды, пока ждёт парня на машине, что после объяснения ситуации согласился приехать. Он знает, что Джено не пил сегодня, потому что приём его антидепрессантов ещё не кончился.       — Ну, где это чудо? — спрашивает Джено, вытягивая шею за рулём, чтобы заглянуть в руки Донхёка. — Ты чего без куртки вышел?       — Нормально, не холодно, — он показывает старшему котёнка, который нежно ластился к большим рукам Ли, что едва заметно дрожали. Донхёк тянет через грудь ремень, пристёгиваясь и выдыхая. — Я позвонил в клинику, в которую возил Матина, вроде они до полуночи работают, — говорит он, сверяясь со временем на приборной панели. Половина одиннадцатого.       — Хорошо, тогда поедем, — Джено выезжает из двора, и младший посматривает на него вместе с котом, цепляя взглядом острую линию челюсти, внимательные, немного бегающие глаза.       — Спасибо, что поехал со мной, — благодарит Ли, пока они стоят на светофоре и красный свет освещает их лица.       — Ты знаешь, что я приеду всегда, если ты попросишь, — спокойно говорит Джено, но в глаза не смотрит. В глаза смотрят только близким или тем, кому доверяют. Или хотя бы тем, кого не боятся.       — Знаю, — выдыхает Донхёк так, как будто не знает, хорошо это или плохо.       — Я подожду тебя в машине, ладно? — говорит Джено, останавливаясь перед зданием с горящей вывеской ветклиники. Донхёк пожимает плечами и благодарно кивает, когда старший открывает для него дверь, помогая выйти.       — Я не знаю, на сколько это затянется, — говорит ли, проверяя в кармане кошелёк, телефон и ключи.       — Напиши, если что, — просит Джено, чуть сжимая его предплечье, и Донхёк хмурится, когда уже заходя в здание ощущает след от его касания слишком долго.       Он сидит в очереди с другими хозяевами и питомцами, а котёнок на его руках спокойный и любопытный, ластится и мурлычет в ткани донхёкова пиджака. На осмотре врача выясняется, что котёнок в порядке и нужно дать только пару таблеток и хорошенько помыть. Он берёт рекомендации по уходу и питанию, а также рецепт для лекарств, мысленно выдыхая от того, что Матина он брал из приюта и заранее готовился к новому жильцу дома, так что в этот раз не должно быть так трудно. Донхёк не то чтобы хотел оставлять его, но сейчас было бесполезно предпринимать какие-то действия и пытаться его пристроить, поэтому он решил отложить беспокойство по этому поводу на потом — хотя бы на утро.       Ли выходит на улицу, только сейчас понимая, что там довольно прохладно, и шагает к машине Джено, надеясь согреться. Он садится вперёд, уже готовясь пересказать ему слова врача, Когда видит, как сильно у него идёт кровь из носа.       — Твою мать, — пугается младший, видя его безуспешные попытки убрать всё пальцами. — Голову не запрокидывай, — продолжая держать котёнка одной рукой, Донхёк распахивает бардачок, зарываясь рукой и ища салфетки, немного замирая, когда видит под ногами упавшие зиплоки и блистеры. Он бросает беглый взгляд на Джено, вытаскивая несколько салфеток и помогая ему убрать кровь. — Что ты принял? — спрашивает младший, стараясь сделать всё, чтобы его голос не дрожал так сильно. Джено отвечает кивком, показывая на приборную панель с целым ассортиментом различных веществ, и донхёк без лишних раздумий хватает телефон, вызывая врачей.       — Ты же поедешь со мной? — хрипит ли, немного кашляя и жмурясь от головокружения. Донхёк не смотрит ему в глаза, поглаживая котёнка, чтобы отвлечься, но после болезненно мотает головой.       — Я не хочу, — он выдыхает, выглядывая на улицу, когда слышит сирену. Донхёк толкает дверь, и вечерний холод обжигает его, немного приводя в чувства. Он не оглядывается на машину Джено и то, как к ней поспевают фельдшеры — действительно не хочет, не может, боится. Донхёк отступает ближе к зданию, слыша только, как хлопают двери «скорой» и она стремительно уезжает. Снова это чувство.       Ли медленно приходит в себя, видя чужую кровь на одежде и руках, прочищая горло и залезая в карман, чтобы взять телефон.       — Чёрт, — он выдыхает одними губами, смотря на закрытую машину Джено буквально через дорогу, в которой и остался его мобильный.       Донхёк принимает решение вернуться в клинику, чтобы позвонить. Он чувствует больше страха, чем уверенности. Однако есть что-то, в чём ли уверен, как никогда — наизусть набранные на телефоне на ресепшене цифры закончатся на том конце провода «набранный вами номер не существует» или просто короткими гудками. Поэтому когда он вдруг слышит голос на том конце, вздрагивает так резко, что на него оборачивается медсестра.       — Я думал, ты сменил номер, — хрипит Донхёк, удерживая бодрого котёнка на своём плече.       — А я думал, что ты его удалил, — в трубке слышится легкий беззлобный смешок.       — Я не… — он оборачивается. — Ты занят? — спрашивает Донхёк с надеждой, что да. Что он просто выйдет и поймает такси, убедив себя, что ему совершенно не нужно сейчас его видеть. Услышать слова, которые может сказать только он. Минхён немного молчит, выдыхая.       — Нет, ты хотел поговорить? — уточняет старший неловко и немного удивлённо.       — Я… ты можешь приехать? — просит Донхёк беспомощно, понимая, что попытки всё объяснить не помогут ему вернуть контроль над ситуацией.       — К тебе домой? У тебя проблемы, Донхёк?       — Нет, — отвечает Ли на оба вопроса сразу, называя адрес. — Не перезванивай. у тебя та же машина?       — Лексус, но серый, — голос слышится далековато, будто он что-то смотрит в телефоне. — Навигатор показывает пятнадцать минут, я постараюсь быть за десять. не выходи из помещения, если есть возможность, — просит Минхён, и Донхёк из-за кома в горле даже слова выдавить не может, только согласно мыча и кладя трубку.       Он благодарит девушку на ресепшене, но выходит на улицу, потому что нужда в свежем воздухе резко обострилась. Донхёку кажется, что прошло даже меньше десяти минут, когда серый лексус останавливается на обочине перед небольшим газоном. Он быстрым шагом пробегает через парковку, замедляясь, когда Минхён выходит из машины, направляясь в его сторону. Беглый, внимательный взгляд, беспокойство в каждом жесте — Минхён тянет руки, придерживая его за плечи, но ничего не говорит, кроме:       — Пойдём в машину, — просит он негромко, тут же открывая для младшего дверь. — Нашёл котёнка? — Ли обращает внимание, когда поправляет зеркало и отдаёт младшему стаканчик с кофе (когда только успел?..).       — Да, на парковке дома, — он гладит комочек на своих коленях, который успел свернуться поудобнее в его пиджаке. — Я тебя не отвлёк от чего-то важного?       — Нет, совсем нет, — Минхён спокоен, как всегда, каким Донхёк его всегда помнил. с того аукциона летом они больше не виделись, но договорились звонить, если что. Он больше не держал зла на Минхёна, тем более спустя время. Старший действительно помог ему выбраться и сделал всё, что было в его силах на тот момент, чтобы сохранить жизнь отца. Донхёк думал об этом иногда — о том, как Ли разрывался между всем и сразу, стараясь никому не сделать больно. Но Донхёку уже не пятнадцать и не двадцать, а его жизнь не напоминает сказку, которую от безнадёжного сюжета не стоит читать детям. Минхён ведь тоже был частью его клетки, с самого первого дня, но в то же время, самым близким человеком на свете. Но сейчас их трудно назвать даже друзьями.       — Это… мы сейчас куда? — неловко спрашивает Минхён, замечая, что младший утопает в своих мыслях.       — А, извини, — Донхёк называет свой адрес, немного шмыгая носом от прохлады, по которой бегал весь вечер. Он даже не знает, что говорить, и уже жалеет о том, что вообще позвонил старшему и вырвал из дома, но может поклясться, что Минхён выглядит абсолютно так же, как и лет десять назад, когда забирал его из музыкальной школы в свою квартиру. Возможно, немного устало и флегматично, но никак не раздражённо. За всё время он никогда не заставлял Донхёка чувствовать вину, в отличие от всех окружающих.       Они едут в основном молча, в своих мыслях, а на парковке Минхён снова открывает для него дверь, помогая выйти, пока заняты руки.       — Ты не будешь против, если я зайду? — спрашивает Ли, и младший ему очень за это благодарен — не пришлось просить самому.       — Не буду, но мне нечем тебя угостить, — вздыхает он, нажимая кнопку лифта.       — Пустяки, я выпил кофе, пока ничего не хочется.       В квартире их встречает по-прежнему большой и чёрный кот Матин, и Донхёк разувается без рук на коврике, придавливая пятки ботинок носками.       — Посидишь в гостиной, пока я мою его? — просит Донхёк, показывая чумазого и сонного котёнка.       — Без проблем.       Донхёк закрывается с котом в ванной, потому что умыться хотелось и самому. На удивление новый питомец особо не сопротивляется и даёт себя искупать, а после завернуть в полотенце и вновь взять на руки, только чтобы дать немного высохнуть и отправить исследовать квартиру и давать отпор Матину, который активно заявлял свои права на территорию.       — Что ты делаешь? — Донхёк почувствовал этот запах ещё в гостиной, где оставил котёнка, а вот старшего не обнаружил. Но тот оказывается на кухне, еще и у плиты.       — Порылся в твоём холодильнике, не возражаешь? — он оборачивается через плечо, и Донхёк думает о том, что никогда не видел, как старший готовит. Сейчас он понимает, что стоит просто быть благодарным за то, что Минхён без слов чувствует всё и готов помочь, даже если они не общались около полугода.       — Да, помочь чем-то? — спрашивает Ли, подходя ближе.       — Можешь на стол накрыть, почти всё готово.       Они ужинают вместе, как будто просто встретились после долгой разлуки. Донхёк ковыряется в тарелке не потому, что у старшего получилось плохо, а потому что просто соскучился по домашней еде и боится расплакаться из-за этого вкуса. Минхён ничего не говорит, но двигает ближе чай и трогает чужое запястье недолго, но достаточно для того, чтобы Донхёк смог продолжить есть. Это всегда срабатывало.       — Что-то коты затихли, — говорит Донхёк, отставляя пустую тарелку и осматриваясь. они приходят вместе в гостиную, видя, как те спят на разных концах дивана.       — Хочешь его оставить? — спрашивает старший, стоя немного за его спиной и видя, как тот пожимает плечами.       — Пока не знаю, у меня внимания на Матина не очень хватает, куда ещё второго, — говорит Ли, и Минхён понимающе мычит. — Странно, он иногда даже со мной не такой дружелюбный.       — Такое бывает, когда вы вроде никто друг другу, но вам может быть комфортно вместе, — задумчиво отвечает Минхён, и младший ощущает его взгляд на затылке.       — Знаешь, — Донхёк поворачивается к Минхёну лицом, давно уже будучи почти одного роста с ним. — Мне очень много хочется тебе рассказать, но я очень устал.       — Я рад, что ты позвонил, — выпаливает старший, всё так же не отрывая взгляда. — Мне тебя не хватало.       Донхёк улыбается — улыбается немного устало, но искренне. Минхён думает, что давно не видел его улыбку.       — Хочешь остаться? — вдруг спрашивает донхёк, едва успев сделать свою реплику предложением, а не просьбой, мольбой. — Если тебя кто-то ждёт дома, то я не… минхён не отвечает, видя, как тот снова начинает нервничать, только осторожно прижимая к себе за талию. Донхёк думает, что старший собирается поцеловать его, и мажет носом по чужой щеке, когда тот лишь крепко обнимает, приглаживая его волосы на затылке. младший жмурится от неловкости, От тревоги, от чего угодно на свете, но не чувствуя той прежней опасности за себя, как если бы он стоял здесь сейчас не в руках Минхёна.       — Это «да»? — тихо уточняет Донхёк куда-то в его одежду.       — Это «я останусь до тех пор, пока сам не выгонишь», — также тихо отвечает старший, пока они стоят в проёме двери вот так. Вдвоём.       — Ты хочешь в душ?       — Давай ты первый.       — Ладно.       Голова Донхёка пуста, когда он разбирает постель, пока слушает шум воды за стенкой. Это напоминает ему о временах, когда он делал так каждый вечер, ожидая Минхёна из душа. С Минхёном спалось спокойно, крепко, даже если порой они спали на разных концах кровати, будто не в силах позволить себе более крепкую и тёплую близость.       — Я могу лечь на диване, — говорит Ли, возвращаясь из душа в вещах донхёка. это выглядело довольно непривычно… Хотя с возрастом Донхёк и перешёл на более аскетичный стиль в одежде.       Младший поднимает голову и опускает плечи, смотря на него почти через всю комнату.       — Если хочешь.       — А как ты хочешь? — спрашивает старший, чуть наклоняя голову.       — Я хочу, чтобы ты спал здесь.       Они ложатся вместе, и это напоминает то ли неудачную ночёвку двух подростков, то ли первую брачную ночь, в которую молодожёны собираются лишь неловко и тревожно вздремнуть вместе. На деле? Два почти родных, но незнакомых человека вновь делят кровать после долгого времени. Донхёк вслушивается в каждый вздох старшего, пока они оба лежат на спине. Чувство лёгкого смущения, пожалуй, оказалось гораздо лучше, чем одиночество или гнетущие мысли.       — Не спится? — Минхён поворачивает голову, смотря на младшего.       — Ни в одном глазу, — он смотрит в ответ.       — Что-то случилось, верно? — негромко спрашивает старший, так и не отрывая взгляда. — Ты не из-за кота мне позвонил и вряд ли просто хотел меня увидеть. Не просто так, не в трезвом уме.       Донхёк смотрит на него, а потом отворачивается, смотря в потолок. Минхён прав. Донхёк бы ни за что не позвонил ему просто так, от скуки или жажды увидеться. Минхён был ему нужен — он и никто другой. Интуиция старшего никогда не подводила, но за все время он никогда не использовал свою проницательность против Донхёка, чтобы заставить его чувствовать себя неловко или некомфортно.       — Да, типа того, — Донхёк вздыхает. — Но я пока не хочу говорить об этом. Он ловит себя на мысли, что доверяет Минхену настолько, чтобы вывернуть себя всего наизнанку, начать причитать, как хреново ему на самом деле было всё это время. Но его лицо остаётся непроницаемым. Сейчас было не то время, чтобы заново прокручивать события этого дня в голове.       — Хорошо, — спокойно отозвался Минхён, как будто понимал, насколько уязвимым чувствовал себя Донхёк после того, как увидел своего (бывшего) бойфренда (?) употребляющим ксанакс после семи лет завязки. Ещё и приехал быстрее всякого такси, с любимым кофе Донхёка. «Настолько он хорошо меня знает, или просто хотел помочь?»       Донхёк засыпает с этими мыслями, слыша, как Минхён тоже начинает сопеть рядом. Они оба проваливаются в сон скорее от усталости, чем от реального желания уснуть. Но ли спит некрепко: просыпается, тревожно ворочаясь, ловя ладонями ластящихся котов, думая, что утром обязательно нужно будет придумать новому домочадцу имя, но в голову ничего путного не приходит. Под утро он чувствует на себе руки — руки, не лапы — как будто Минхён обнимал его во сне по привычке (по привычке обнимать кого-то другого?).       Он просыпается от звонка Сынван, но не вылезает из постели, похрипывая ей что-то в трубку в знак согласия или наоборот.       — Джено не может до тебя дозвониться, — говорит она обеспокоенно. — Он сказал, что у него какие-то проблемы.       — Я его заблокировал, — говорит он негромко, поджимая колени, пока спиной прислоняется к груди Минхёна. Донхёк не знал, разбудил ли его, но проверять не хотелось. — Я устал от него.       — Донхёк, почему ты так говоришь? Все же было нормально, вы поссорились по пути домой?       Ли вздыхает, невольно оглядываясь на старшего, но боковое зрение не помогает увидеть его лицо, поэтому Донхёку приходится выпутаться из его рук и босыми ногами пройти на кухню под мяуканье голодных котов.       — Сынван, он сорвался. После рехаба, всех духовных практик, шаманов и групп анонимных наркоманов в подвале церкви, — Донхёк ставит чайник, распахивает холодильник — отнюдь не потому, что голоден, но потому что чем-то требовалось занять руки. — Я чувствую себя паршиво. Я не знаю, моя это вина или чья-то ещё. Может, я не дал ему чего-то важного.       Сынван молчит, будто обдумывать его слова или принимает, что была не права с небольшим наездом.       — Ты не отвечаешь ни за одного человека на земле, который решил напихать в себя всякой дряни. Даже если вы в отношениях, — заключает она.       — Мы не в отношениях, — обрывает Донхёк. — Никогда не были. Даже если… в общем, уже точно нет, — он вздыхает и оборачивается, когда слышит, что заглядывает Минхен. Насколько много он слышал? — Мне пора, Сынван. если он позвонит ещё раз, скажи, что я не хочу с ним говорить. Не сейчас.       — Я тебя поняла. Я вышлю отчёты по аукциону ближе к вечеру, — говорит девушка перед прощанием и перед тем, как положить трубку.       — Доброе утро, — Донхёк оборачивается и улыбается так, будто сразу после пробуждения его не нагрузили тяжёлым разговором.       — Я не подслушивал, — сразу поднимает ладони Минхён, и младший верит ему — немного влажная чёлка означала то, что парень только что умывался в ванной. — Но… всё нормально?       — Могло быть и лучше, но могло быть и хуже, — неопределённо отвечает Донхёк, доставая кружки — чайник как раз вскипел. — Как тебе спалось?       — Как будто это было наше первое свидание, а я отказался от секса, — усмехается старший, устраиваясь на данном стуле и просто наблюдая, как Донхёк делает совершенно обыденные утренние вещи — после готовки кофе взялся за бутерброд.       — Так же неловко? Когда у нас было первое свидание, мне было пятнадцать, — вдруг задумчиво говорит он, вспоминая. — Поэтому я не предлагал, а ты не отказывался, — Донхёк даже немного улыбается, вспоминая. Прошло достаточно времени, чтобы воспоминания о просторной гостиной покрылись будто пылью на плёночном фото, стали тусклыми и размытыми. Годами он слишком сильно старался, чтобы все забыть, оставив лишь какие-то пепельно-серые обрывки слов и воспоминаний.       — Ты вообще, кажется, об этом тогда не думал. В сравнении со своими сверстниками, я имею в виду, — Минхён кивком благодарит его за кофе, поднимая взгляд, когда чувствует касание его прохладных пальцев.       — Мне нравилось твое внимание, — откровенно признается младший, смотря на их руки: минхёнову, бледную и жилистую, и его — чуть более смуглую, с длинными музыкальными пальцами и по-прежнему аккуратным маникюром. Рбе правые, обе когда-то делили пару колец. — Я знал, что ты поддерживал меня во всём, хоть и не всегда говорил об этом.       Донхёк поднимает взгляд, когда замечает, что старший слишком долго молчит. Минхён сидит, немного опустив голову, не стыдливо вовсе, но с каким-то болезненным осознанием. А может и с тем, что осознал давно, но ни себе, ни кому-то вслух не признавался.       — Я трус, Донхёк, — начинает он тихо, освобождая лёгкие от воздуха и вдыхая снова. — В какой-то момент я думал, что ты совершишь государственный переворот в одиночку, а я так и буду смотреть со стороны, иногда говорить что-то ободряющее и быть молчаливым предателем.       Донхёк замирает. Он никогда не слышал и не надеялся услышать от Минхёна что-то подобное. подросток в его душе ликовал. Взрослому внутри пафоса уже хватало по горло.       — Трус бы не рискнул всем, чтобы спасти кого-то, — отзывается Донхёк, смотря на него сверху вниз. — Если бы ты был трусом, ты бы не любил так сильно свою семью. И меня.       — И тебя, — вторит Минхён, смотря куда-то перед собой.       — Тогда я этого просто не понял. Мне нужны были доказательства, что если я решусь на этот переворот, — повторяет Ли фигурально. — То ты пойдешь со мной. Но ты не пошел со мной, ты просто расставил приоритеты. и кто я, черт возьми, такой, чтобы винить тебя в этом.       — Тебе было больно, — морщится Минхён.       — А ещё мне было двадцать и мне было больно, когда отец задушил мою мать, — перебивает Донхёк. — И я рад, что твой отец жив. Мои душевные терзания были небольшой ценой для этого, — говорит Ли.       Минхён немного улыбается, поднимается, со скрипом отодвигая стул. Обходит стол, смотрит на Донхёка: хоть и взъерошенного, возбуждённого от серьёзных разговоров с самого утра, но такого…       — Когда ты выбирал мармеладных мишек из милкшейка, потому что не любишь ананасовых, я и подумать бы не смог, что когда-то мы будем говорить о чем-то подобном, — говорит Ли негромко, и их глаза практически на одном уровне.       Донхёк смотрит пытливо, и Минхён почти готов забрать свои слова обратно. Именно так, с лёгким недоверием и любопытством, чуть из-под бровей, младший смотрел на него в ванной, когда Минхён обрабатывал его разбитое колено. И ещё в сотне случаев, когда Минхён говорил что-то умное или смущающее. И он знал этот взгляд наизусть.       — Что ты хочешь этим сказать? — уточняет Донхёк.       — Я… просто наверное рад, что знаю тебя так долго.       Сынван звенит ключами, спускаясь по лестнице на первый этаж, потому что Донхёк снова забыл пропуск в офис, и едва не роняет стакан с кофе, когда видит в холле на одно улыбающееся лицо больше. Не то чтобы Донхёку так хотелось на работу, чтобы он всегда улыбался — он всегда выглядел так, как будто в гробу всё это видал, несмотря на то, что ему нравилось помогать людям. Но кажется, сегодня что-то было иначе.       — Господин Ли, вам пора на работу, — нарочито деловито говорит Сынван через турникет, заставляя двух парней обернуться.       — Я заеду, — Минхён смотрит на него коротко, и Сынван видит, как крепко младший держится за его рукав.       — Да, хорошо, я буду тебя ждать, — чуть улыбается Донхёк, отпуская руку и оборачиваясь к девушке, что готовилась пропустить его в любую секунду.       Я всегда буду тебя ждать.