***
В темноте комнаты их дыхание звучало даже как-то неестественно, будто бы тут никого быть не должно, а парней сюда просто прифотошопили, причем очень неумело. Один дышал ровно и тихо, второй рвано и почти хрипло, будто у него были сломаны ребра или еще какая-то серьезная травма в этом духе. Он натурально скулил. Причем в голос, а затем кричал или шептал, не понимал сам и абсолютно не контролировал. — ... Мне больно. И ты мою боль понять никогда не сможешь, Лань Чжань. А теперь либо иди к черту, либо дай мне заглушить эту боль, ладно? — У Сянь сорвался бы на крик, да только будто разучился делать это: управлять своим голосом или телом казалось абсолютно нереально. От того он лишь хрипловато и совсем-совсем холодно продолжал, безразлично глядя куда-то совсем мимо растерянного парня. Казалось, было достаточно секунды, чтобы Ван Цзи свалился перед ним на колени и позволил слезам вырваться наружу, но он лишь прикусывал внутреннюю сторону губы и крепко держался перед другом, если так можно было сказать. Кем они были друг другу, не знали даже они сами. Держась в стороне почти от всех, Лань Чжань даже Вэй Ина к себе подпускал с трудом, но определенно хотел бы сделать это. Вэй У Сянь всегда существовал для всех, но одному лишь Ван Цзи это, казалось бы, совсем не нужно было. Ван Цзи бы заговорил. Рассказал бы, какую боль чувствует он каждый гребаный день. Он бы рассказал, как его изнутри разрывает, и как он не может позволить себе выпустить все это. Как трудно ему дается быть искренним в своих чувствах и желаниях перед самим собой. С детства холодного, его таким и воспитывали, прививая мысли о том, что прав на эмоции он не имеет. По-другому и быть не могло. Сейчас, стоя в дверях комнаты, ему захотелось закричать настолько громко, насколько позволил бы ему собственный голос. Перед ним на кровати лежал человек, каждый день пробуждающий в нем что-то, чего там никогда не было, а сейчас еще и это самое разбивающий на миллионы осколков отсутствующим видом и своими словами. Но если от этого Лань Ван Цзи умрет, то всю вину он без сомнения возьмет на себя, потому что сам позволил то самое и пробудить, и разбить, и еще бы сотню раз так позволил, и позволит. Ван Цзи бы заговорил, если бы считал свою боль хоть сколько-то достойной боли Вэй Ина. Тем более, он не допускал мысль, что она может быть важнее, даже хотя бы только для самого Лань Чжаня. Ничего в этом мире важнее Вэй Ина сейчас не было, ничего не было важнее его боли, ничего не было никчемнее младшего Лань, который абсолютно не знал, что может сделать. Он стоял и смотрел в глаза, в которых не было ничего, кроме бесконечной боли, усталости и ярости. Хотел бы он видеть в них что-то иное? Да. Хотел бы, чтобы чем-то иным было счастье? Да. Да, да, да и, мать его, да! И только оно, бесконечное и перекрывающее абсолютно все. Когда У Сянь уснул, парень даже осмелился подойти к кровати и устроиться рядом на полу, опираясь о нее спиной и откинув голову назад. По щеке скатилась одна лишь слеза, большего позволить себе он просто не мог, а на приоткрытых губах застыло имя. Он умрет за него. Морально. Физически. Он умрет за него и с ним, сделает все, что только Вэй Ин захочет. Убьет себя, откажется от всех, но сделает. И ему было так больно от этой мысли, что хотелось выть, скулить, хотелось кричать и шептать, повторяя одно только имя и продолжая идти за одним лишь человеком. Только нужно ли это ему самому? Сколько прошло времени, прежде чем громко хлопнула входная дверь, Лань Чжань не знал, и даже не хотел знать. Он смотрел в потолок как-то пусто и пропустил момент, когда Цзян Чэн влетел в комнату и тут же подскочил к кровати, поднимая Вэй Ина. Парень даже понять ничего не успел, только увидел слишком напряженное лицо брата и успел недовольно что-то пробурчать про то, что не хочет даже дышать, и что вообще понадобилось этому садисту. Лань Чжань хотел, было, вмешаться и попросить оставить У Сяня в покое, но грозный взгляд Цзян Чэна заставил его лишь молча за этим наблюдать. Уже не его дело, судя по всему. Он даже подняться успел, пока парня пытались окончательно привести в сознание. Хотя "в сознание" было понятием очень некорректным. — Вэй Ин... Это до добра не доведет... — слишком неуверенно и скомкано произнес Ван Цзи, уже собираясь разворачиваться и уходить. Ему было невыносимо больно, и все внутри ныло и разваливалось на части. — Какое тебе дело? — так же хрипло и безэмоционально, как до этого, произнес У Сянь. Он даже взгляд поднял, только ничего хорошего он не выражал. — Постороннему человеку до моей жизни дела не должно быть. Будто рассек душу чем-то ржавым и острым, твердо и с каплей... презрения? Или укора? Внутри Ван Цзи совершенно точно что-то погибло от этого тона, и слез он сдержать больше не мог, лишь резко развернулся, все так же стараясь осанку держать, и боялся сказать хоть слово. Он физически чувствовал, как его разбили на части, будто сломали каждую косточку, а ребра вывернули и со спины вытащили, обнажая сердце, что все еще зачем-то билось. Биться уже было не для кого, казалось. Но он обещал. Себе на погибель, но обещал и сдаваться не намерен. Цзян Чэн лишь из комнаты его вывел и запер за парнем дверь, возвращаясь обратно, бросая взгляд на развалившегося на кровати брата. — Закидывайся, чем хочешь, но чтобы через секунду был живым, — он хотел добавить "и работоспособным", но смысл этого как-то терялся рядом с первыми тремя произнесенными словами. Несмотря на состояние У Сяня, тот недовольно поднялся, выудил из ящика баночку и отметил, что стоит убирать теперь в другое место, навряд ли это более, чем разовая акция. Он даже почти понял, как именно ему сейчас придется расплачиваться. Думать было больно, но, на удивление, возможно. Закинув в рот таблетку, парень откинулся назад, на кровать, и рухнул на нее, раскинув в стороны руки. Ему было плохо. У него не было сил. Он не чувствовал ни одну клеточку собственного тела. Он хотел вскрыться или лечь под поезд, чтобы наверняка. Придется немного подождать, чтобы стало лучше. И он мог бы просто выпить чего покрепче, но учитывая отходняк, идея была не просто такая себе, а просто, блять, ужасная. Даже Вэй Ин это понимал. — Вещай, — парень глянул на брата, чуть приподняв голову, а затем снова устремил взгляд в потолок. Сначала слушать его ему не хотелось совсем, но так как свои мысли казались совсем ужасными, стоило позволить чему-то звучать на фоне, чтобы их когтистые липкие лапы не утянули с собой куда-нибудь в противное, совершенно точно, место. — У нас ничего не было, — это звучало так, будто должно было стать ужасно важным. Для самого Цзян Чэна оно таким и было, только даже мысль о важности этого как-то снять напряжение не помогала. И даже разговор с братом сейчас не поможет: он на эмоциях, и не знает, счастье это или боль, разбили его или починили за тот день и всю ночь, что он провел с Си Ченем на другой квартире. Он путался и не мог понять ничего из всей той бури, и никто не смог бы это понять, и даже просто помочь Вань Иню. — Не встал что ли? Бедняжка, — насмешки добавляла абсолютное отсутствие хоть каких-то эмоций в голосе. Это было даже слишком непривычно: обычно брат весело пиздел не по делу, скача по интонациям и так прекрасно играя счастливого и жизнерадостного человека. Ебаный актер или ебаный клоун. Ебаный Вэй У Сянь. — Завались. Просто это другое. Совсем, — тон самого Цзян Чэна, в прочем, был серьезен, он говорил без тени улыбки и без капли каких-то других эмоций. От этого становилось холодно и мерзко — У Сянь даже поморщился и голову в сторону голову повернул, будто мог таким образом спрятаться от гнетущей атмосферы. Как на кладбище, ей богу, причем труп здесь Вэй Ин, а Цзян Чэн какой-то гребаный некромант. — Ну, я, в принципе, понял. Он не я, его по желанию не натянешь, да? — старший как-то грустно хмыкнул и даже попытался улыбнуться, но голову не повернул. Он не хотел на него смотреть. И был почти уверен, что чувство, которое сейчас ощущает Вэй, зовется стыдом и отвращением к самому себе, причем такого уровня, когда не хочется марать о себя других людей. — Завались, — вновь прошипел младший. Ему было почти плевать. Он почти не обращал внимание на состояние брата. И только в глубине души какой-то голос, не задавленный потоком чувств, все еще противно пищал о том, что в первую очередь стоит позаботиться о Вэй Ине. Но, один из ста, он не имел смысла. — И раздевайся. — Мои разговоры уже надоели? Так быстро? А я бы вот продолжил, — раздеваться он все же начал, но стоило только футболку скинуть, как Цзян Чэн впился в него поцелуем. Глубоким, но таким... пустым? И абсолютно, мать его, бесчувственным. Вэй Ину на секунду даже стало обидно, но это чувство пропало так же быстро, как и остатки одежды на них с братом. Осталась только горечь меж губами и желание закричать в поцелуй о том, как он не хочет, как ему мерзко и насколько мерзкий он сам. Долгий поцелуй не вызвал в них ровным счетом ничего хорошего, но все компенсировали неосторожные прикосновения и ощущение непозволительной близости тел друг к другу. И все же, все было как будто совсем иначе: даже не удовольствия ради, не чтобы что-то друг в друге найти, а чтобы было хоть так. Друг с другом рядом они по-настоящему сейчас не находились. В бесконечных лабиринтах, каждый в своем, они были обречены погибнуть вместе со своими мертвыми душами. Но если чья-то еще имела хоть какой-то шанс на воскрешение, вторая медленно рассыпалась. У Сянь такого долго выдержать не смог, да и вряд ли смог хоть кто-нибудь. Это ведь было практически пыткой: ничего не получать и не вызывать никаких чувств, просто стать средством, чтобы потушить внутренние пожары от того, что ты сам никогда и ни у кого вызвать не сможешь. Все еще пребывая в разбитом состоянии, как никогда Вэй Ин сейчас понимал одну простую вещь - его полюбить так, чтобы не осмелиться даже пальцем тронуть, никто и никогда не сможет, и сам он на такие чувства не способен. Его уже сгнившее сердце и пустая душа изначально и не были созданы для подобного. Он отстранился и отвернулся в сторону, прикрыв глаза и прикусив нижнюю губу. Казалось, будто он сейчас просто заплачет от накативших мыслей, но этого не случилось. Но Вань Инь итак все уже прекрасно понял. Он опомнился и ему вдруг стало стыдно. На этот раз он знал причину. — Прости, — неуверенно промямлил тот. Сам он находился не в лучшем настроении и мучался от собственных переживаний. Несмотря на это, он прекрасно понимал, что выливать это на брата не имел никакого права. — Ты нужен мне, ладно? Ты нужен мне сейчас. Нужен в другое время. Я не считаю, что тобой можно вот так пользоваться, просто ты нужен мне сейчас, — Вань Инь сам впервые был на грани самой настоящей истерики. Они оба тонули каждый в своем океане. Захлебывались, не имея возможности помочь друг другу и вытащить на берег. Впервые в жизни, братья потерялись где-то, где не могли друг другу помочь. Два уставших разбитых и абсолютно не способных выбраться из своих мыслей и эмоций героя метались в собственных мирах. У Сянь тяжело выдохнул. Тело его понемногу расслаблялось, а мысли отступали куда-то даже не на десятый план. Постепенно начало учащаться сердцебиение и срываться дыхание. Он опустил одну руку на плечо Вань Иня, а второй провел по его лицу, все еще не желая поднимать взгляда. — Ты можешь продолжать, А-Чэн. Я в порядке, правда, — совсем нежно проговорил парень. Он еще раз выдохнул и про себя пообещал, что скоро его окончательно накроет и станет похуй. Цзян Чэн понимал, что ничерта тот был не готов, но все же продолжил. Он честно попытался вложить все, что мог дать брату сейчас в мягкий, почти невесомый поцелуй, что пришелся в уголок губ. Затем такими же легкими касаниями он прошелся по лицу, шее, ключицам. Он хотел теперь успокоить не только себя, и честно пытался, как умел, быть нежным. Вэй Ин же не чувствовал ничего, кроме того ненастоящего, что просыпалось в нем от принятой дозы, и отчаяния с каплями желания. У Сянь даже успел собраться с мыслями до того, как его накрыло полностью. Он начал получать удовольствие и внезапно ему действительно стало плевать на обстоятельства: он улыбнулся, облизал губы и чуть простонал от уже более резких поцелуев на коже. От них тело обдавало холодом и чем-то еще, совсем непонятным, но явно приятным. Старший извивался, то и дело задевая членом то бедра, то член Вань Иня, от чего и у того, и у другого все внизу живота скручивало, а еще ниже крепчало. Цзян Чэн не успел понять, когда брат включился в процесс и выбрался из под него, усаживаясь к парню на колени. Он жадно целовал младшего и ерзал так, что оба члена периодически зажимались между двумя телами. Кончить, в принципе, можно было лишь от этого, но такого в планах явно не было. Нетерпеливого и абсолютно неадекватного сейчас, У Сяня пришлось даже останавливать, однако и сейчас он абсолютно не растерялся. Он взял крепкую ладонь брата в обе руки и поднес к своим губам, тут же вбирая в рот, вылизывая так, будто там что-то другое, не переставая, вместе с тем, внимательно смотреть в глаза Цзян Чэну, но ничего перед собой не видеть. Все плыло и путалось, переворачивалось с ног на голову, глаза будто накрыло пеленой, а затем самого парня раскрутили на какой-то адской карусели. Когда Цзян Чэн решил, что достаточно с него наблюдать за такими по истине блядскими картинами, он вытащил пальцы изо рта старшего и почти нервно сглотнул, когда проследил тонку ниточку слюны от его губ до пальцев А-Чэна. Это был второй раз, когда он готов был кончить за сегодня. Его распирало от желания, и это почти перекрыло собой все мысли. Он ввел в У Сяня сразу два пальца, наспех растягивая, борясь с желанием плюнуть и заменить пальцы на что-то, что явно больше пришлось бы по душе самому Вэй Ину. Все же, мозг его еще не отключился. Он извлек пальцы лишь после того, как в парне спокойно двигалось три. У Сяню чувство незаполненности пришлось ну очень не по душе. Не дожидаясь каких-то действий от брата, он приподнялся самостоятельно, держась за его плечи, и опустился на член парня почти полностью, тут же выгибаясь и продолжая двигаться. Комнату наполнило их рваное дыхание, бесстыдные стоны и тихие всхлипы. Вэй Ин буквально чувствовал, как его изнутри рвет чувствами — и своими, и искусственными — но искренне пытался перекрыть это все, насаживаясь глубже, откровенно прыгая на члене брата, не забывая кричать еще громче, прикусывать губы до крови, забываясь в ненастоящем удовольствии. Цзян Чэн только и успевал, что смазано целовать его плечи, грудь, и сильными руками сжимать талию парня. — А-Чэн, пожалуйста, — тихо и рвано произнес тот, лбом уткнувшись в плечо Цзян Чэна, и даже немного замедлился. — Ты можешь сделать это для меня? Он его понял: опустил одну руку на его член, второй крепче приобняв за талию, и начиная двигать рукой в такт парню, что уже возвращался в прежний темп. Еще несколько толчков и Цзян Чэн излился в тело У Сяня, еще крепче прижимая того к себе и целуя в плечо. Вэй Ин же кончил немного раньше, запачкав и себя, и брата, но не обратив на это совершенно никакого внимания, забываясь в наслаждении, содрогаясь всем телом и сжимая член брата внутри себя так сильно, что у обоих звезды перед глазами вспыхнули, а затем взорвались и возродились вновь. Теперь, устроившись в заботливо подготовленной Цзян Чэном ванной, Вэй Ин был пуст во всех возможных смыслах. Только призрак эйфории еще блуждал по его мертвым внутренним городам, но ничего кроме раздражения он не вызывал. Одной таблетки стало чертовски мало, но большего ему уже не позволили: брату было плохо от одной мысли, что он сам принудил старшего чем-то закинуться. Ему хотелось выть, хотелось кричать во все горло, хотелось прямо сейчас впасть в истерику, но у него не было ни сил, ни голоса, ни эмоций. Он даже подумал о том, что не так уж и плохо было бы утонуть, но в комнате Цзян Чэн себе места не находит, еще больше его ломать было бы не правильно хотя бы если не в моральном плане, то как единственному родственнику поблизости от него. Эти мысли даже пробудили в нем что-то теплое: он еще думал о родных, значит не пропал полностью. Только до конца У Сянь все же не знал, хорошо это или плохо. Он вдруг позволил себе просто закричать и с силой ударить по стене кулаком, разбивая костяшки. И даже это не заполнило его пустоту.***
Ван Цзи не помнил, в какой именно момент он оказался в машине брата, как и не помнил, сколько они здесь стояли. Он помнил только резкую тупую боль и истошный крик, помнил чувство злости — и исключительно на себя самого. Внезапно пришло осознание, что этот крик его. И что он все никак не прекращается, что парень лишь больше воздуха набирает в легкие и продолжает кричать, срываясь на хрип, но не переставая, что по щекам слезы текут, а внутри все так же больно и пиздецки давит, ломая ребра и разрывая все внутренние органы в какие-то кровавые ошметки. Он бы кричал громче, дольше, он бы все вложил, но никакого голоса для этого не хватит. Вскоре закончился и его. Горло болело, а слезы все не останавливались, а боль все никак не хотела оставлять его, пряча в свои мерзкие объятия. Она тоже всегда была одинока. Она могла бы его понять. Но от этого легче не было. Си Чень сидел за рулем машины совсем рядом, но не мог сделать ничего, даже коснуться его боялся. Он хотел заткнуть уши и закрыть глаза, чтобы таким брата не видеть и не слышать, но принимал эту пытку, пытаясь утешить хоть так, разделяя это с ним, слыша его, пытаясь понять, даже понимая, что не способен. И от того, что Ван Цзи всегда оставался холодным, скрывал свои мысли и чувства, было невыносимо наблюдать его эмоции, его внутренний мир. Хуань мог думать лишь о том, как это все может храниться в одном человеке, не давая о себе знать. За двадцать лет, он видел его таким впервые, остальные же близкие не могли похвастаться даже этим. И когда все вдруг стихло, в голове его все продолжал звучать крик.