Eikyuu Paradise

В их отношениях все до одури и жути невинно. До тихих разочарованных вздохов, до прикушенной с легкой досады губы нежно и сладко. Хочется более горячих поцелуев, более сокровенных прикосновений. Тело желает все больше и больше внимания, более горячих объятий. Темные и порочные желания застывают на дне сияющих глаз, наполненных нежностью и трепетом. Но оба молчат, стыдливо прикусывая изнутри щеку и отводя взгляд. Один ни за что не признается, даже самому себе, что ночью сознанием завладевают греховные мысли, отчаянно сводящие с ума и заставляющие тело стыдливо плавиться в темно-фиолетовой похоти. Второй же будет неуверенно мяться, боясь спугнуть или причинить боль, тайно желать большего, но позволяя себе сбросить свою сдержанность и снежную маску идеала в одиночестве с наступлением сумерек. Взгляд голубых глаз цепляется неосторожно за так похотливо и бесстыдно закинутую ногу на чужое бедро. Стертые о струны гитары подушечки пальцев скользят по широкой спине, длинные пальцы зарываются в голубые волосы с силой сжимая, заставляя тихо шипеть в разгоряченную от укусов шею. — Аизомэ! Не смей ставить засосы! — он слышит чужое недовольное рычание, смешанное с тяжелым прерывистым дыханием. Томохиса решает скорее удалиться, так как особого влечения к наблюдению за столь горячим и интимным процессом не замечал за собой. Закрывает горящее лицо рукой и взглядом скользит по полу. Чужая страсть, распаляет потаенные и тщательно спрятанные желания сильнее, устраивая в душе самый настоящий пожар, не оставляющий ничего, кроме жгучего желания. Китакадо идет слишком быстро, на автомате поднимаясь не на свой этаж, в коридоре врезаясь в худую фигуру... — Томохиса?.. — Казуна растерянно смотрит на "принца", что все еще прикрывал лицо рукой, — Все хо- Договорить ему не дают, впиваясь в губы слишком горячим, слишком страстным и слишком желанным поцелуем, от которого сознание плывет, заставляя забыть текущие дела... Казуна отрываться от губ не спешит, наоборот пытается продлить момент, пока окончательно не заканчивается воздух в легких. Но даже улучив мгновение на передышку, Масунага требовательно тянет Китакадо за собой, смотря пристально в поддернутые легкой пеленой льдистые глаза. На ожидание и терпение нет никаких уже сил, немного отдышавшись, Томохиса с силой прижимает блондина к стене в коридоре квартиры, снова впиваясь в его губы и позволяя себе пару раз укусить, срывая с уст тихое шипение. Казуна старается отчаянно сохранить остатки своего самообладания и довести их обоих хотя бы до комнаты, а уже когда щелкает замок... С уст Масунаги срывается первый тихий стон, стоит только чужим зубам сомкнуться на коже под кадыком. Китакадо жадно приникает губами к бледной коже, нетерпеливо избавляя и избавляясь от так мешающей одежды. Казуне сложно отвести взгляд от подтянутого тела, нагло рассевшегося на его бедрах. Несмотря на сдавшееся похоти сознание, Томохиса все еще осторожничает, страх причинить вред действует немного отрезвляюще, ослабляя силу укусов, слабыми алыми пятнами рассыпанных по чужому телу. Оба хотят куда большего, но "принц" слишком уж переживает и Казуне приходится перехватить инициативу, направить Китакадо куда нужно, успокоить и убедить, что все в порядке. Казуна с каким-то трепетным волнением смотрит на рвущуюся в чужих руках упаковку презерватива. И пусть Томохиса слишком сладко шепчет какую-то ересь на ухо, — Масунага все равно не осознает ни единого его слова — и пусть слишком растягивает процесс подготовки, от волнения используя слишком много смазки, блондин уже абсолютно ничего не понимает, кроме того, что еще немного и все его тело расплавится. — Хватит... — со стоном выдыхает Казуна, прикусывая свой палец. Китакадо хочет, чтоб в первую очередь его парню было хорошо, поэтому старается изо всех сил сдержать собственное болезненное желание. Видит как захлебывается стонами Масунага, как ерзает нетерпеливо по кровати... ...и вся сдержанность летит в неоново-фиолетовое пламя, пожирающее все... Как же эротично и эстетично выгибается Казуна, запрокидывая голову и закусывая собственный палец, чтоб не застонать во весь голос. Томохиса абсолютно не удерживает себя от того, чтоб не поцеловать выступающую косточку грудной клетки, а после прикусить твердый сосок, слегка лишь оттянув. Казуна слишком быстро привыкает и бесстыдно вскидывает бедра, когда Томохиса слишком медленно и осторожно двигается. Блондин тянет руки к Китакадо, обнимает крепко за плечи, плотно обхватывая чужую талию ногами, скрещивая их за спиной. Масунага тонкими пальцами зарывается в белые волосы, несильно сжимая. И только тогда, когда Казуна слишком явно показывает, что все нормально, Китакадо окончательно срывается. Двигается быстро, размашисто, оставляет множество укусов и засосов на выпирающих ключицах, оставляет явные следы от крепкой хватки на стройных бедрах. Казуна прогибается до боли в пояснице, поджимает пальцы на ногах и едва ли поспевает подстроить движения руки на собственной плоти под темп толчков Китакадо. Горячо, страстно и слишком желанно. Масунага сдается первым, запрокидывая голову и застонав во весь голос. Китакадо немного уступает, хрипло стонет и прикусывает губу, падая устало рядом и нагло сгребая чужое тело, крупно подрагивающее и не пришедшее еще в себя, к себе в объятия, потирается носом о усеянную бордовыми отметками шею, жадно вдыхая запах пота, а после языком проводя по солоноватой коже. Казуна обнимает слабо, немного лениво зарывается пальцами в мокрые волосы и устало перебирает их, прикрывая глаза. — Я собирался вообще-то сходить за кофе, но получил кое-что намного лучше, — тихо и слишком мягко говорит Масунага, касаясь губами чужого виска. А Томохиса тепло смеется, нежно целуя уже припухшие от частых поцелуев губы, и обещает обязательно повторить еще раз.