***
Солнце уже скрылось за горным хребтом. Лотмор сидела на ступеньках цитадели, бездумно наблюдая за тем, как двор постепенно пустел. Крепость готовилась ко сну, и даже Просвещённые уже не появлялись. Да и эльфийка была этому только рада. После сегодняшнего она чувствовала себя ужасно. И дело было даже не в Сауроне. Она до последнего сидела рядом с волчицей, пока та не прервала их связь, испустив спустя пару минут последний вздох. Лотмор ненавидела такие моменты. Эту волчицу ещё щенком ей дали на обучение в первый год правления Моргота, и потерять её сейчас было почти сродни потере ребёнка. Ей не хотелось ни с кем разговаривать. И надо же было Саурону прийти именно сейчас. - Ничего не хочешь рассказать? Лотмор закрыла глаза. - Прошу тебя, давай не сейчас. Мне и без тебя плохо. - Плохо? Лотмор не успела и пикнуть, когда Саурон поднял её под руку и прижал к стене, прожигая горящим от ярости взглядом. - Я больше ни одному слову твоему не поверю. - Пусти меня! - Нет! Ты и шагу не сделаешь, пока не расскажешь мне о даре Асталона. Или хочешь отправиться на дыбу?! С каждым словом он давил всё сильнее и сильнее, пока наконец сама Лотмор не выдержала. Из глаз брызнули слёзы, и она выкрикнула ему в лицо: - Да! Хочу! Можешь меня хоть на дыбу, хоть на плаху! А лучше сразу убей, только избавь меня от всего этого! Я больше не могу! Саурон, дрожащий от ярости, даже не задумался над ответом: - Ну раз так хочешь, я тебе это устрою! Но Саурон не успел сделать ровным счётом ничего. Угроза бесплодно осталась в воздухе, когда чужая рука железной хваткой схватила Саурона за шиворот и оттащила от эльфийки. Опешивший Саурон смерил посла раздражённым взглядом. - В чём дело, посол Хисвэ? – спросил майа. - Если ты её убьёшь, то весь смысл моего пребывания здесь испарится. Не думаю, что твой господин обрадуется тому, что ты разрушил его планы на заключение мира с Валар. - Не лезь в мои дела, майа! – прошипел Гортхаур. – Если ты посол – это ещё не значит, что ты имеешь право мне приказывать. Пока вы сидели безвылазно в своём Мандосе и блаженствовали, в моих руках была сосредоточена власть над Средиземьем, которой я добился своими силами. - Ценой чужих жизней, мук и крови? Саурон удивлённо поднял бровь. - Надо же! Прихвостням Мандоса есть дело до мучений детей Эру! Ты что, близко дружишь с Олорином? Иначе откуда это жалкое бесполезное милосердие? – в следующую секунду Саурон вдруг сощурил глаза. – Кто ты, Хисвэ? По виду ты майа, но ведёшь себя так, будто ты не видел рождения Древ. На свою досаду, Маэдрос не нашёлся, что ответить. Он никак не мог понять, блефует ли Саурон или серьёзно говорит. Зачастую понять это было просто невозможно. И опасен был как неверный ответ, так и молчание. Маэдрос очнулся только тогда, когда Саурон сжал запястье его правой руки, пальцы которой всё ещё сжимали его шиворот, и оторвал от своей одежды. Эльф почувствовал, что у него внутри всё похолодело, но он с трудом взял себя в руки. Эру, как это было сложно, когда он увидел, как окаменело лицо Саурона. Майа поднял на него пустые глаза, но ничего не сказал. Он расплылся в кислой улыбке и молча удалился. Эльфы не сказали друг другу ни слова, пока шли в Бар-Гаил. Уже давно спустилась темнота, и огни в окнах дома были погашены, когда оба вошли. Чтобы не мешать никому и спокойно побеседовать, Лотмор и Маэдрос заняли каминный зал. Когда пламя в камине разгорелось, а на столике между креслами стояли два бокала и кувшин с вином, Лотмор заговорила, всё ещё не решаясь взглянуть на своего спасителя. - Спасибо, что спас. Но… зачем ты вмешался? - Это всё, что тебя волнует? – Нельо посмотрел на неё. – К чему это уныние? Тебе жить надоело? А как же Асталон? - Успокойся, он бы меня всё равно не убил. Я Саурону нужна, а сейчас у него было минутное помутнение от страха. - Риск – благородное дело, - недовольно пробормотал эльф. - Нельо, ведь тебя беспокоит не только это. Почему ты так встревожен после вашего столкновения с Сауроном? Не смотри на меня так, я видела его глаза. Что случилось? Нельо некоторое время молчал, и в комнате звучал только треск дров в камине и тихое дыхание обоих эльфов. Маэдрос осушил бокал и поднял пустые глаза на огонь, одновременно медленно стягивая с правой руки бессменную перчатку, и скоро белоснежный металл заискрился в свете алого пламени. Лотмор онемела от изумления, тогда как у Нельо на лице искривилась горькая усмешка. - Боюсь, я зашёл слишком далеко. Теперь ты знаешь. Если Саурон завтра нас позовёт всех вместе к себе – знай, он догадался. И в этом буду виноват я. Он опустил голову так, что волосы совсем закрыли его лицо. Лотмор не могла видеть его чувств, но от него веяло чем-то непривычным, какой-то смесью сожаления и стыда. Это было видно по его ссутуленным плечам, нежелании поднять глаза и в том, как неловко левая рука пыталась закрыть правую. Лотмор почувствовала лёгкий укол жалости к нему. - Нельо, не стоит жалеть о том, что случилось. Если уж на то пошло, то виновата в случившемся я. - Не надо меня жалеть. - Я и не пытаюсь. Восстановилась тишина. За полгода общения Лотмор смогла понять, что гордость – одно из самых уязвимых мест братьев феанарионов. А в случае с Маэдросом – это игра с огнём. Лотмор догадывалась, в чём причина. И дело даже не в увечьи, а в том, как на это смотрели окружающие. Калека, увечный – столько унизительных прозвищ мало кто сможет принять без ропота. Конечно, в лицо Нельо этого никто не говорил, но в таком случае слышать не обязательно. Это видно по глазам. Внезапно эльфийка улыбнулась и, сбросив подушки на пол, села среди них на ковёр, и положила ладонь на предплечье Нельо. - Садись сюда, я тебе кое-что расскажу. Нельо не стал возражать. На ковре, ближе к камину, оказалось уютнее, и Маэдрос, вытянув ноги и сложив руки на груди, приготовился слушать, осторожно незаметно посматривая на освещаемое тёплым светом огня лицо Лотмор. А эльфийка тем временем начала. - Мы мало рассказывали вам про нашу семью и, как я понимаю, зря. У нашего с Асталоном дедушки – отца нашей матери – было кроме неё ещё несколько сыновей. Самый младший из них – Хрост, старше нас на шестнадцать лет, – был для нас почти как старший брат, мы его обожали. Но, когда нам было по шесть, мы совершенно случайно узнали о том, что у него вместо одной ноги – деревянный протез. Нельо невольно округлил глаза. - Что? - Да, протез. Когда ему было четырнадцать, его впервые взяли на охоту, но там они наткнулись на вепря. Страшная рана, мышцы разорваны, кость сломана. Через несколько дней началось заражение и ногу пришлось отрезать ниже колена. Остальные дяди рассказывали, что какое-то время он совершенно жить не хотел, один раз даже чуть руки на себя не наложил, хотя мне это сложно представить с его характером, но тем не менее. Наш дед после этого все заказы, всю работу отложил, месяц работал, после чего сделал протез. Надо сказать, это была удивительная работа. Очень скоро дядя научился с ним двигаться так, что мы даже не догадывались, что что-то не так. Он не только не хромал, даже танцевал. А когда я у него спросила о том, почему он такой жизнерадостный, будто ничего и не было, он мне сказал такую вещь: калека не тот, у кого есть тело с увечьем, а тот, у кого душа сломана. Можно быть без руки или ноги, но жить счастливо, а можно быть здоровым, но страдать и жалеть себя, бояться своего прошлого. В этот момент она впервые посмотрела на Маэдроса и поняла: она попала в цель… - Лотмор… Нельо с досадой понял, что не знает, что сказать. Он не мог подобрать ни одного слова… Или даже не так. Слова просто застряли в горле. «Эру, что я делаю!» - подумал он, когда совершенно внезапно, даже для себя, когда потянулся к Лотмор и поцеловал её.***
Утро началось незаметно. Нельо всё никак не мог отойти от ночного разговора. Он гулял по крепости и улыбался, как болван, и даже на вопросы братьев отвечал с трудом, пропуская половину слов мимо ушей. Он всё вспоминал её слова, поцелуй, и ещё кое-что, что, наверняка, запомнит надолго: они долго ещё сидели, а после полуночи Лотмор уснула, положив голову на кресло, а он не мог уснуть. Он сидел и любовался тем, как мягкие тени от огня ложились на её лицо. Лаэриэль очень красива и, как Маэдрос считал, не без оснований, Лютиэн с ней не шла ни в какое сравнение. Гуляя так, Нельо зашёл на конюшни. И Лотмор была там. Она кормила коня яблоками, ласково поглаживая точёную морду. Нельо подошёл к ней. Заметив его, эльфийка слегка покраснела и улыбнулась. - Доброе утро. - Доброе. Ты сегодня рано. - Не спалось. - Всё так плохо? – по чести, Лотмор на мгновение испугалась, что он либо забыл их поцелуй ночью, либо справиться с впечатлением от вчерашнего у него так и не получилось. Но ответ вызвал невольную улыбку. - Всё лучше, чем когда-либо. Лотмор опустила глаза. Она хотела было что-то сказать, но внезапно тишину и блаженное настроение обоих нарушил звон металла и грубый голос орка. - Господин посол, госпожа отак, - эльфы обернулись. Перед ними был орк-солдат. Они вышли из стойла. - В чём дело? Что-то случилось? - Господин Гортхаур хочет вас видеть. Сейчас же.