Человек со списком

— Ты отправил малыша куда?! — Что бы ты понимал, Роджер, — фыркал Говард в свой вискарь, даже не подозревая, как близок был к смерти. Причем не от удушения Стивом, а от руки дражайшей супруги. Судя по расчетливому лицу Марии, она подумывала насчет яда в перерывах между всхлипами в платочек. — Отличный интернат, только для сливок общества, пусть Тони заведет себе связи на будущее, ему будет полезно. Стив был с Говардом в корне не согласен. Если Мария просто не хотела расставаться с любимым (единственным) сыном, то Стив банально представлял уровень интеллекта юного Тони и уже предвидел, что малыш сначала будет рыдать по ночам в подушку от тупости окружающих, потом начнет доводить преподавателей до слез, поимеет за это травлю, после чего соберет робота-убийцу из холодильника, тостера и пары кухонных ножей и все население интерната помножит на ноль. Было у него, правда, смутное воспоминание, что жил Тони в том интернате с неким Тиберием, скрытым криминальным гением, насчет которого Наташа в свое время отпускала разнообразные грязные намеки... — Ага, отличный. Знаю я, что это за интернат. Как тюряга, только с уроками, — процитировал Стив Тони из две тысячи четырнадцатого. — Ты передергиваешь! — отмахивался не желавший ничего слушать Говард. Стив, у которого в последнее время начались конфликты со студией (чем дальше в лес, тем больше Стив работал не на Дисней, а куда-то налево), отчаявшись переубедить Говарда (да и он знал, что это бесполезно), утащил Марию к себе в подвал, дегустировать свою бормотуху, которой он увлекался в последнее время из ностальгии по далекой юности, и клятвенно заверил ее, что если Тони только пикнет о том, что ему в интернате невыносимо, то он просто выкрадет его из школы и увезет в Японию — там тоже были нормальные школы робототехники, а Стив давно хотел попробовать себя в аниме. Несмотря на все опасения, Тони слезливых писем из школы не писал. Стив решил, что это как-то подозрительно, и даже прижал к стенке Леншерра, так пока и не перешедшего в радикалы (видеться лишний раз с Чарльзом Ксавье он по понятным причинам опасался). — Вы, пан Леншерр, случайно со своим коллегой не пытались украсть из интерната нашего мальчика? Леншерр не очень впечатлился угрожающим видом Стива (зря, конечно, но он-то этого не знал), смахнул с пиджака невидимую пылинку и невозмутимо ответил: — Во-первых, мы с Чарльзом таки понимаем слово «нет». Способности у пацана не особо заметные, не вижу смысла настаивать — он, по-моему, и сам не понимает, что делает. Во-вторых, мы все же ходим в одну синагогу, а я не имею совершенно никакого желания ссориться с... — тут Магнето нехарактерно поежился, — пани Рабинович. Мириам очень любила «Тоничку», хотя до сих пор ко всеобъемлющему недовольству Говарда называла Марию "эта итальянская шалашовка". ( — Кушай шакшуку, мой заичка, вырастешь большой-пребольшой! — Мама, Тони скоро будет большой-пребольшой вширь! — А ну, цыц! Позор глаз моих. Тоничка — растущий мальчик. — Бабуся, папа что, говорит, что я толстый? — Говорит, но ты не слушай папу, Говард у нас дурачок.) Стив внимательно посмотрел на мутантское будущее международного терроризма, и тут до него дошло. — Минуточку... Мириам к тебе клеится?! Судя по мгновенно скисшему выражению лица Леншерра, он попал в точку. — Я еще с Освенцима должен ее племяннику услугу. Но на вот это я, простите, не рассчитывал. — А ты, наверное, и неженат. — Стив покачал головой. Мириам до сих пор выглядела интересно и колоритно, но ей было уже за семьдесят, как бы. — Крепись, Леншерр, крепись. — Угу. Уже после весенних каникул (дома Тони молчал как партизан и ни на что не жаловался — Стив предполагал, что у мальчика шок), в апреле, малыш все же сдался, и в доме Картеров раздался телефонный звонок. — Привет, дядь, — вполголоса поздоровался Тони. — Привет, малыш. Ты там как, помощь нужна? — Стив невольно нашел взглядом групповой снимок со свадьбы Дебби с Человеком-Франклином, где на переднем плане был улыбающийся до ушей Тони в желтом платьице. Тони показывал ему этот снимок еще в две тысячи тринадцатом, и возможно именно поэтому, когда малыш заявил, что не хочет влезать в маленький смокинг, а категорически желает быть на свадьбе букетчицей, Стив только посмеялся, купил ему платье и туфельки, пока Говард вопил в занавески в том же салоне, а уже перед самой церемонией накрасил и сказал повеселиться. — Ага. Дай Бобу, пожалуйста. Стив озадаченно посмотрел на трубку, но старшего сына к телефону позвал. Боб с непроницаемым лицом взял трубку, выслушал Тони, периодически бросая крайне лаконичные ответы: — Да. Ага. До хрена. Без проблем. Жди. — Положив трубку, он повернулся к Стиву. — Бать, у нас найдется какой-нибудь небольшой контейнер? Мне нужно перевезти пауков. — Тони кому-то собирается мстить? — вздернул бровь Стив. — По его словам, у него в комнате насекомых развелось как в Индокитае. Боба снял с плеча одного из своих пауков, которого в данный момент «выгуливал», и почесал ему мохнатую попку. Стив эту его страсть совершенно не понимал, но Боба обожал арахнидов, и это было взаимно: паук Гоша даже научился прыгать по команде через карандаш. Иногда Стив даже начинал думать, что если бы он не запретил Баки появляться в Штатах, рано или поздно Боб отбил бы у него «тетю Искру» хотя бы затем, чтобы добавить в свою коллекцию. Еще бы, Черная Вдова — это шикарный экземпляр. — Ну что, Генрих, ты готов заняться гастрономическим туризмом? Конечно, ты готов, хороший мальчик. На словах «хороший мальчик» Франклин, которого Стив наотрез отказался отдавать Дебби (сам он аргументировал это тем, что пес в квартире на Лонг-Айленде зачахнет, хотя это было вранье: в их доме впервые поселилась приличная собака, и Стив просто не захотел с ним расставаться), встрепенулся и приподнял большое висячее ушко. Пауков Боба рассадил по углам комнаты Тони в его общежитии в интернате, и после этого малыш жаловался разве что на соседа — крайне интересного собеседника и невыносимую бытовую свинью, разводящую срач. Стив облегченно выдохнул: в ближайшее время за Тони можно было не беспокоиться. Боба ни на какую службу не рвался и спокойно работал поваром в ресторане на Манхэттене, несмотря на попытки ребят из ВВС заманить талантливого лейтенанта Картера, у которого был впечатляющий список мертвых вьетконговцев в анамнезе, хотя бы инструктором на очередную сверхсекретную военную базу. С Пегги Стив старался о работе не говорить по двум причинам: секретность и сраная ГИДРА. Ему и так еле удавалось себя сдерживать каждый раз, когда Говард поминал при нем доктора Золу. С-с-собаки. Как же Стив иногда ненавидел свою жизнь. А в июне... — Мам, пап, — сказала Дебби, почесывая уши Франклину за большим семейным ужином. Тому, который пес, конечно. — У вас скоро будет внук. Стив не стал спойлерить, что это будет не внук, а внучка, и просто присоединился к групповым обнимашкам. А еще он подумал, что, наверное, скоро можно будет уже перестать красить волосы хной. Бороду он, правда, сбривать в любом случае не собирался, пусть уже и достаточно постарел, чтобы те, кто помнил капитана Роджерса, его не узнали. Он еще помнил, как Тони сбрил свою бородку, потому что она начала неравномерно седеть, и это было фиаско: Морган перестала его узнавать и горько плакала, потому что голос был папин, а лицо — нет, а Пеппер просто вздохнула тяжко-тяжко, когда ее свежевыбритый муж только вышел из ванной. ( — Тони, что за безобразие. Я выходила замуж за бородатого мужчину. — Но седина несимметричная... — Наплевать. ) Больше Тони таких экспериментов не ставил, хотя эту конкретную ситуацию как-то на одной мстительной летучке пересказал весьма эмоционально, в лицах. Стив не собирался повторять его ошибок — тем более, зная Дебби, она могла начать плакать как Морган, а потом купить ему бутафорскую бороду и заставить ходить с ней, пока новая не отрастет. *** После фиаско весной семидесятого Стив не видел Черную Вдову пятнадцать лет. Он скучал по старой подруге, пусть они на тот момент и были в разных лагерях, но оно и к лучшему: Пегги наконец-то перестала вопить раненным тюленем насчет того, что Стив якшается с коммунистами. Ну, блин, прости, любимая, так получилось. Боба успел накопить на свой ресторан в облюбованном туристами районе Бруклина, Дебби воспитывала двоих детей, а Тони, устав терпеть школьную программу, «рассчитанную на имбецилов», и патологическое свинство своего соседа, сдал выпускные экзамены экстерном и поступил в МТИ. Теперь малыш жил в Бостоне большую часть года, а в Нью-Йорке ходил осторожно: как только умерла матушка Говарда, активизировался Гвидо с посылом "наконец-то эта старая еврейская курва сдохла". Добрый дедушка в воскресенье вытащил (едва ли проснувшегося) Тони из особняка и потащил в сторону церкви. Стив тоже как раз туда собирался, так что на дивную пастораль наткнулся неподалеку от входа в собор. Тони проснулся примерно на середине монолога дедушки, который страшно переживал насчет того, что внук сто лет не исповедовался: — ...перекрестишься, поцелуешь перстень отцу Джованни... — услышал Стив издалека. Тут Тони наконец-то проснулся, помотал головой и довольно вежливо, но весьма категорично заявил: — Дед, я никуда не пойду и не буду ничего целовать, я атеист. Вздох ужаса синьора Гвидо был громок и театрален — Стив невольно вспомнил собственную реакцию на вот это же заявление Тони, когда сам Стив, в свои едва ли двадцать семь, пытался его распекать. — Да что ты городишь! Как Мария это допустила?! Ты что, хочешь гореть в аду?! Гвидо начал задвигать внуку гневную речь, и Стив бы впечатлился, правда, он ведь и сам был католиком, но на лице у Тони были такие усталость и страдание, что он подошел к ним и взял Тони за локоток со словами: — Ну все, пошли в храм. И потянул его в сторону от Гвидо, удовлетворенно кивнувшего и теперь обыскивающего карманы на предмет трубки и табака. — Нет, дядь, пусти, я не хочу в храм, я атеист! — жалобно завыл Тони, тут же опознав Стива. Оглянувшись на закуривающего Гвидо, Стив понизил голос и тихо сказал Тони: — Успокойся. Никуда мы не пойдем, я просто увидел, что тебя нужно спасать. Беги с Богом. Осчастливленный Тони тут же усвистел вниз по улице, успев только сказать «спасибо». Синьор Гвидо, разумеется, был не очень счастлив, но Тони больше поймать так и не смог. Итак, как-то утром, мрачно раздумывая над тем, чтобы уволиться из Дисней к чертовой матери и все-таки уехать в Японию, рисовать аниме, только уже не с малышом Тони, а с внуками, у которых как раз скоро должны были начаться каникулы, Стив увидел за столиком в одной закусочной знакомую рыжую гриву. — Искра? — Черная Вдова обернулась, но, узнав Стива, тут же расслабилась. — Господи, ты с этой челкой похожа на школьницу. — Таков был план. Привет, Кельт. Стив присел к ней за столик и заказал себе кофе — предрянного, надо заметить, но Искре было не привыкать. ( — Из-за него я познала столько лишений! — разорялась Ванда. — Ты когда-нибудь пила кофе с цикорием? — поинтересовалась Романова. — Что? Фу, нет. — Ты не знаешь, что такое лишения.) — Ты одна? — спросил Стив, намекая на Баки, которому обещал свернуть шею, если еще раз увидит в Штатах. Каменное выражение лица Черной Вдовы потрескалось как высохшая грязь в пустыне, у нее задрожали губы, и она вцепилась в свою кружку так, что у нее побелели костяшки, резко качая головой. Высокий рыжий хвост задорно качнулся из стороны в сторону. — Ты наверняка знаешь, что у нас все катится к чертям. Распродают народную собственность, научные институты, появились какие-то левые теневые организации... Я хотела уйти со службы еще год назад, Кельт. Это уже не та страна, о которой мы мечтали, которой могли гордиться. Яша мог уехать куда угодно, его бы не поймали. Но не я. Кто я такая, знали четыре человека из верхушки КГБ, и были засекреченные документы по проекту суперсолдат где-то в архивах. И мне заявили, что если я попробую уйти, или подамся в бега, то семью моего брата сгноят в лагерях, несмотря на все заслуги. А они ведь меня даже не помнят! Искра подняла на него глаза, полные слез. Стив не помнил, чтобы Черная Вдова, шпион-кремень, когда-либо была в таком состоянии. Она плакала при нем дважды — уже после щелчка в восемнадцатом. Но с каким-то внутренним смирением. Зная, что сделала все, что могла. — Мы убили их. Мы убили всех. Мы собирались взорвать архивы, но нас нашли, и... Ты говорил, что Яша упал в пропасть, а ты обвинял себя в том, что не вернулся за ним? Ты считал его мертвым. Ты в этом не виноват. — Она сделала судорожный вздох. — Он сказал мне уходить, что он их задержит. И я... я бросила его, я оставила его там! Искра закрыла лицо руками и горько зарыдала. И тогда Стив понял, что должен рассказать ей правду. Ты встретишь меня, когда я буду еще молод и глуп. И ты будешь мне хорошим другом. Твой беспринципный возлюбленный жив. Сейчас он не в порядке, но когда-то потом ему станет лучше. Не бойся любить, Искра. Да, сейчас тебе это сложно, но ты научишься. У тебя будут друзья. Мы еще не раз спасем мир, и мы будем в этом хороши, правда хороши. Пока сказочно не облажаемся. В этом не было нашей вины, мы сделали все, что от нас зависело. Но мы сможем исправить даже невозможное. Главное, знай: даже когда ситуация будет казаться тебе фатальной... мы спасем тебя. Слово Стивена Роджерса. *** Стив стоял у зеркала с бритвой и с сожалением смотрел на сроднившуюся с лицом за семьдесят пять лет бороду. Надо, Стив, надо. Иначе Сэм и Брюс тебя точно не опознают. Стив мог предотвратить столько катастроф. Столько боли, столько страданий. Но он не сделал ничего. И где-то глубоко внутри, несмотря на все его знания о хрупком пространственно-временном континууме, подчерпнутые у Брюса, Стив будет ненавидеть себя за это до самой смерти. Скорой, как он надеялся. Отполированный щит, с сорок восьмого года пылившийся в гараже, обвиняюще сверкал из угла. Был май; в мире после щелчка Брюса царил лютый бардак. Пора было идти навстречу судьбе. Стив вздохнул и включил бритву. El fin.