До последнего вздоха

— Не мешайте, дайте убить мне эту шлюху! — кричал один из охранников, удерживаемый другими двумя. — Остынь, босс может еще выжить и спросит с нас за его игрушку, — Пытался вразумить тот, что послабее: если бы не напарник, он бы не смог остановить Дэна. — Да разве захочет он после покушения на его жизнь оставить эту… — Мужчина сплюнул в сторону Элли, не заканчивая предложение. — Ты же видишь, как он к ней привязан. Поэтому нужно дождаться. Потом с ней поквитаемся. — Именно, привязан. Скольких нормальных мужчин погубили эти чертовы бабы. Нужно ее убить и спасти таким образом начальника, — Не остывал Дэн, пытаясь побороть коллег. — Ты понимаешь, что он может не сказать: «Спасибо», а убить тебя? Тем более, вдруг он захочет сам с ней расправиться? Нельзя лишать его такого удовольствия, — заговорил второй, оставаясь все это время безучастным в диалоге. — А если он не выживет? Куда мы пойдем работать и что будем делать? Останемся на улице! Дайте я хотя бы всеку ей разок-другой, — Кулаки у Дэна чесались.       Помимо денежной стороны мужчина в целом относился с любовью к боссу, ведь тот его подобрал без гроша в кармане и относился не только как к наемному рабочему. Иногда им удавалось пообщаться. И это были лучшие моменты в его жизни. Моран был очень мудрым, давая полезные советы. Благодаря им он добился немалых высот. А теперь какая-та малолетняя сука пытается уложить человека с большой буквой, служившим для него примером, в могилу. Остальные не могли понять его чувств, потому что их Джим так близко к себе не подпускал, держа, как собак на поводке, только чтобы лаяли и оберегали, выполняя его команды. — Успокойся! Вспомни, что он убил своего напарника вначале из-за нее. Нам всем перепадет. Лучше дождаться команды и не трогать ее. — Именно, босс совсем тронулся умом из-за нее! Нужно его спасать из ее оков. Вообще не пойму, что он в ней нашел. Ни рожы, ни жопы, еще и без мозгов, — Словесно Дэн не успокаивался, но хотя бы перестал толкаться с парнями. — Да ладно тебе. Симпатичная девчонка, с каждым годом будет краше и краше, — Не согласился мужчина худее. — Я бы даже трахать ее не стал, фу, — Снова сплюнул преступник, косясь в сторону притихшей девушки. — Ты бы не стал, всегда найдутся желающие. — Так, всё! Не хочу это слушать. Не могу тут находиться, я выйду во двор. Если позвонят из больницы, дайте знать.       Дэн поначалу порывался поехать с боссом, чтобы лично сопровождать его и быть каждую секунду рядом. Но подумав, решил остаться здесь. Нужно было проследить за этой змеей. Вдруг еще чего натворит в их отсутствие, а эти олухи не будут препятствовать. Или вообще сбежит, этого только не хватало. Нет, он будет ушами и глазами этого дома, чтобы потом все в подробностях рассказать Морану.       Охранники правда не знали, что делать с Элли. Убивать не имели права, пришлось запереть в их с Джимом комнате. Пока новостей о самочувствии босса не было, состояние оставалось критичным, врачи боролись за его жизнь. Единственным человеком, который был крепко связан с Мораном, являлся доктор. Поэтому решили позвонить ему. Дэн думал, что тот отреагирует с равнодушием и откажется приезжать, но на удивление уже через полчаса мужчина был в их особняке.       Дэн вкратце обрисовал картину, из-за которой у Скотта распахнулся рот. Когда по телефону ему сообщили, что Джим при смерти, и его чуть не убили, он явно не такое готов был услышать. — Где девочка? — Со страхом поинтересовался он, боясь, что Элли могли навредить. — У себя в комнате. Я предлагал убить ее, парни не дали, — Опасающиеся мысли, что ей могли причинить вред, были подтверждены. Вероятно угроза над ней висит и сейчас. — Это был бы слишком опрометчивый и необдуманный поступок. Я проведаю ее? — Хотелось увидеть девушку поскорее, но без разрешения охранника он не мог просто пройти к ней. — Держи ключи, — Протянул мужчина, вытащив их из кармана пиджака. — Только много с ней не болтай. Не хватало еще, чтобы тебя очаровала. — Не переживай, я таких на своем веку столько повидал, что мне невозможно запудрить мозги, — Скрывая правду за маской лжи, Мартин поспешил к Элли.       То, что его очаровала девчонка с болотными глазами, годящаяся ему в дочери, признать было трудно. Поэтому над причинами, почему его магнитом тянет к ней, Скотт старался не раздумывать, чтобы не ощущать собственного морального разложения.       С той секунды, как Элли бросили в комнату, сердце девушки учащенно билось не в состоянии замедлиться. Осознание совершенного поступка только стало доходить до нее. До последнего Уильямс не верила, что сумела это сделать. Что не испугалась, не поддалась жалости, смогла довести дело до конца. Что с ней будет дальше, она не знала. И это пугало. Стены комнаты угнетающее давили, сводя с ума, словно школьница отрезана от внешнего мира.       Выживет ли Моран, было решающим фактором, который подпишет ей приговор. Хотя не факт, что, если он умрет, ее жизнь сложится лучше. Рьяные споры охранников доказали ей, что девушку ждет либо проституция, либо убийство. Но если Джим поборет смерть, то ее все равно ожидает тоже самое. Тогда почему она с замиранием дыхания и клокочущим сердцем ждет новости из больницы?       Когда звук открывающийся двери нарушил тяжелую тишину, которую, казалось, можно ощутить на ощупь, Элли едва не лишилась чувств, стараясь держать себя в руках. Ведь ей даже не дали умыться. И хоть окровавленную одежду сменить она могла, то кровь Морана оставалась с ней на руках и лице, намекая, что муж всегда будет с ней, преследуя везде. От этого становилось дурно. Но стоило увидеть, кто вошел в комнату, как облегчение сменилось радостью. — Мартин, — вскрикнула девушка, кинувшись ему на шею. — Элли, — Успокаивающее провел он по ее каштановым волосам. — Что ты натворила?       Вопрос был не осуждающий, а скорее сочувствующий, словно доктор вместе с ней терзался мыслями о дальнейшем исходе. — Я, я… — От волнения девушка икнула, не сумев сразу совладать собой. — Я не могла по-другому, — Зарыдала Элли, что есть мочи, не сдерживая себя больше, из-за чего всхлипы и громкие звуки моментами оглушали слух мужчины.       Несмотря на это, Мартин не размыкал объятия, прижимая девчонку к себе, словно сейчас ее могли отнять у него. Поглаживания по спине по-немногу успокаивали Уильямс, но до того момента, пока турчанка не думала о своем будущем. — Он меня убьет, да? — со страхом спросила Элли, отстранившись от Скотта, чтобы заглянуть в его голубые глаза. — Не знаю, честно, — Пристыженно опустив взгляд, Мартин не знал, как утешить девушку, потому что боялся не меньше ее. — Надеюсь, чувства к тебе не дадут сделать этого. — Он не оставил мне выбора, убив Миранду! Ты ведь знаешь, что Джим ее убил? — Элли поняла, что начинает искать себе оправдание, будто она сожалеет о сделанном, но это не так!       Уильямс была рада, что решилась на это и, верни время назад, поступила бы без сожаления так же. Единственное, продумала бы лучше нападение, имея возможность сбежать и так глупо не попадаться на месте преступления. Но, с другой стороны, к чему эти лишние мысли? Она не боится смерти и даже желает ее. Лишь с одной оговорочкой — Элли боялась того, что сделают с ней до убийства. Всякие пытки и истязания пугали до чертиков. Еще оставят инвалидом. Лучше сразу спасительная смерть.       Но, зная сущность Морана, все просто: для нее не закончится. — Так, пока он не придет в себя, раздумывать не о чем, не нужно трепать себе нервы зря. Сходи лучше в душ, я пока принесу чаю и поесть, — Мартин понимал, что это вызовет возмущения охранников, но оставаться безучастным не мог.       Если бы он сказал, что ему жалко Джима, это было бы наглым лицемерием. Мартин знал всю историю с самого начала и понимал, что Моран заслужил такого исхода. А Миранда? Бедная девочка, попала ни за что под его руку. Еще одна погубленная, невинная жизнь. Сколько еще смертей Скотт увидит? — Охранники не будут ругаться? Не хочу, чтобы у вас возникли проблемы из-за меня, — Элли понимала, что за помощь ей — преступнице, доктора не погладят по голове. — Не думай об этом, я беру все на себя, — Открыв дверь, Мартин проводил девушку в ванную комнату, надеясь, что, пока он займется едой, Элли не станет подставлять его и сбегать.       Конечно препирания с охранниками были ожидаемы. Но Скотт быстро закрыл этот спор всего лишь одним аргументом, что Моран может дать шанс своей игрушке, а им нет, если они доведут ее до истощения. Даже порывавшийся Дэн не решился помешать этому, нервно покинув особняк, громко хлопнув дверями.       Когда мужчина вернулся в комнату с подносом, Элли уже находилась там. Освеженная и в чистой одежде, школьница выглядела бодрее. Накормив и напоив девушку, Скотт немного успокоился, переживая за ее самочувствие. То, что на короткий момент Уильямс перестала захлебываться слезами, придавало сил. Но их покой продлился недолго.       Дэн с приподнятым настроением вбежал к ним, хватая турчанку за руку. — Что происходит? — испуганно спросил Мартин, поправляя от нервов очки. — Наш босс ненадолго пришел в себя, дав команду кинуть эту дрянь в подвал. Мне кажется, тебе крышка, — с довольной физиономией проговорил охранник свои мысли замершей Элли, осмысляющей страшную новость. — В подвал? Но почему туда? — недоумевал доктор, понимая риски для слабого здоровья девчонки. — Я не ставил под сомнения приказы начальника. Сказано — сделано. — Надолго это? — Не унимался врач. — О, о! Смотрю, все-таки эта курица промыла тебе мозги, раз так печешься о ней, — с презрением проговорил Дэн, усиливающий хватку на руке Элли, желая причинить ей боль, услышать ее крик. — Вовсе нет, что за обидные мысли? Просто интересно самочувствие Джима, и когда он к нам вернется? — Показывать волнение за школьницу было нельзя, но как удержаться от тревожащих вопросов? — Пока что Моран снова отключился, но врачи сказали, что так лучше для него. Мол, без сознания будет легче пережить регенерацию, иначе будет болевой шок от ран. Поэтому не знаем. Но главное, что шансы на поправку очень большие, — Показав, что больше не желает продолжать докучающую беседу, Дэн повел Уильямс вниз.       Открыв двери подвала, мужчина специально втолкнул туда девушку, чтобы она упала. — Молись, птичка, или чем там занимаются святоши в виде тебя, когда чувствуют свою смерть. Твои дни сочтены! — С этими словами дверь подвала закрылась, забрав с собой последний проблеск света, помещая Элли в кромешную темноту.

***

      Время в подвале тянулось неумолимо медленно, превращая секунды в минуты, а минуты в часы, растягивая цифры до бесконечности. Постепенно глаза привыкали к темноте, но видимость все равно была плохая. Лишь собственный силуэт и очертания стен можно было разглядеть. Да и к ужасному осознанию девушки, здесь не было ни стула, ни покрывала, которое можно было постелить на сырую землю. Сколько она тут пробудет? Долго не протянет, зачахнет, как цветок без согревающих лучей солнца.       Солнце. Когда Элли теперь его увидит? В каком состоянии выйдет отсюда? Выйдет ли? Неужели Моран настолько ее возненавидел, что, позабыв о слабом здоровье супруги, бросил именно сюда? В холодное заплесневевшее помещение? Была надежда, что Моран просто решил запугать жену, пощекотать нервишки. Чтобы она пожалела о своем поведении. А если нет? Возможно это осознанное решение, подписанный приговор.       Еще никогда Уильямс не желала выздоровления Джиму, как сейчас. Хотелось скорее с ним поговорить, объясниться. Однако, что она ему скажет? Не хотела? Так получилось?       Нервный смешок вырвался из уст, рассекая давящую тишину. — Черт побери, — прошептала отчаянно девушка, облокотившись на стену, отдающую холодом, от чего по коже пробежался табун мурашек.       Хотелось присесть. Сколько часов Элли стояла и протаптывала круги по подвалу, она не могла сказать, но ноги ужасно устали. В стопах ощущался тремор. Хотя бы на секундочку сесть куда-то. Но куда? Взгляд упал на бетонные плиты, из которых состоял тут пол. Долго на них не просидишь.       Когда горькие слезы подступили к глазам, грозясь сорваться, Уильямс услышала возню за дверями, приковав все внимание к источнику.       Неяркий свет короткой вспышкой осветил подвал. Значит, приближались сумерки. Вечерело. Однако даже этого хватило, чтобы на долю секунды прикрыть глаза из-за рези. Как быстро человеческий организм может привыкнуть к чему-то, например, как сейчас, к темноте.       Это был доктор. Словно действительно ее личный спаситель. Элли была безумно рада видеть его. Хотя наверное в подобной ситуации обрадуешься любой компании. Из разговоров с ним Уильямс поняла, что правила для нее суровые, и что Скотт еле выбил право кормить ее хотя бы три раза в день. Охранники сильно были возмущены такой инициативой, желая оставить пленницу без куска хлеба. Но Мартин убедил их послушать его, хотя бы до следующего пробуждения Морана.       Это и спасало немного девушку, позволяя не впасть в депрессию. Когда Элли оставалась наедине, она едва ли не вслух начинала отсчет цифр до следующего прихода Скотта, надеясь скоротать время. Конечно Уильямс сбивалась, из-за чего начинала плакать, пытаясь считать заново. И так по кругу, пока вовсе не сдавалась от бессилия. Одежду потеплее Мартину не позволили пронести, максимум, что ему удалось оставить, свой пиджак.       Дэн, имеющий на нее зуб, однажды чуть его не изъял, и, если бы не доктор, отстоявший свою вещь, то сейчас у школьницы ничего не было бы. Сидеть и спать приходилось на холодном, каменном полу, после которого болело все тело и закладывал нос. Горло разболелось первым, и Мартину удалось протащить леденцы для рассасывания. Это немного заглушало симптомы, но лишь до очередной ночи на бетоне.       Скотт постоянно спорил с охранниками по поводу стула, чтобы Элли не сидела на холодном, но и эта идея терпела поражение. За весь период нахождения тут — а это всего неделя, хотя казалось, что прошел уже месяц, не меньше, — Мартину удалось провести Уильямс в душ. Препирания за дверями ванной не прекращались ни на минуту, поэтому девушка старалась побыстрее выполнить гигиенические процедуры, чтобы не привлечь беду на голову единственного помогавшего ей человека.       Она бы и не согласилась на помощь доктора, зная, что доставляет ему немало проблем, но из-за плохой гигиены и вечного холода у нее обострился цистит, проигнорировать его она не могла. Иначе дальше будет хуже. Всегда бывало. Когда нет элементарной чистоты, страдало все. Ни нормально сходить в туалет, ни помыться. Да и туалета не было, ее не выпускали наружу. Все приходилось делать там, в подвале. Благо Мартин принес бумагу.       Было ужасно стыдно перед Скоттом из-за запаха, образовавшегося в подвале, там и без того толком не работала вентиляция. Да и сама Уильямс дурно пахла, не говоря уже о внешнем виде, который желал лучшего. Поэтому, за то, что Мартин, узнав о начавшемся заболевании, смог договориться сводить ее в душ, Элли готова была упасть в ноги доктору. Он даже не представлял, сколько сделал для нее, добившись этого.       Казалось, жизнь турчанки испорчена до невозможности, и ничего хуже такого режима быть не может. Но в день, когда Мартин пришел к ней без лица, боясь поднять на нее глаза, Уильямс поняла, что произошло нечто ужасное. — Вы меня пугаете, — дрожащим голосом проговорила она.       Складывалось впечатление, что Скотт сейчас заплачет, а, быть может, наплакался уже до встречи с ней. — Джим пришел в себя. — Это же хорошо, разве нет? — Лучик надежды проник в душу школьницы.       Возможно, теперь ее впустят в дом? Пусть запрут, но лучше там, в тепле, со всеми условиями. Она как раз сумеет поправить здоровье до выздоровления Джима и встречи с ним, чтобы справиться с ожидавшим ее наказанием. — Лучше бы он умер, — мертвым тоном мужчина изрек бушевавшие мысли в голове. — Я не понимаю, — Стало холодно, как будто появились тучи и скрыли тот теплый лучик, который грел ее. — С этого момента Джим запретил кормить тебя, давать воду, навещать, — В глазах на долю секунды потемнело.       Сказанное заставило без того ослабленное тело девушки пошатнуться. Мартин сделал быстрый шаг вперед, успев подхватить Элли.       Хотелось переспросить: «Что?», но школьница услышала все с первого раза. — Мне нельзя задерживаться. Дэн позволил только озвучить тебе новость. Он хотел сам, но я не дал, — Скотт проклинал себя за трусость и слабость. Нужно было спасать девочку вовремя, а теперь он даже не может организовать ей побег, потому что его самого отсылают отсюда и до возвращения Морана не подпустят близко к особняку.       Элли не нашлась, что сказать, лишь беззвучно заплакав. — Я не знаю, насколько это поможет тебе, но возможно получится продержаться. Я принес антибиотик широкого спектра действия. Надеюсь, это задержит инфекцию внизу и не позволит подняться наверх, к почкам, — Мартин протянул коробку. По его подрагивающей руке было видно, что переживает он не меньше ее.       Уильямс хотелось бы сказать, что уже поздно, что бетонный пол сделал свое, и теперь у нее появились ноющие боли в пояснице, но понимала, что это не имеет никакого значения.       Холодное «Спасибо» пришлось выдавить из себя. Возможно, это последний раз, когда она разговаривает с живым человеком.       Мартин порывался обнять Элли напоследок, но, так и не решившись, поспешил покинуть угнетающие стены подвала, которые, понимал, похоронят девушку. Мужчина поклялся, что, если каким-то образом Уильямс окажется крепким орешком и выживет, он обязательно приложит все усилия, чтобы помочь ей с побегом.       «Только, молю, выживи!» — взвывал он в своей голове, не зная к кому обращаться.       Вера в богов иссякла в день, когда ему привезли мертвое тело его жены, которую Мартин искал долгих три года. Оказалось, что ее продали в притон на Восток. Только, вместо того, чтобы противостоять злу и бороться за справедливость, Скотт примкнул к нему, став правой рукой, активным участником всех продаж девушек в сексуальное рабство.       Долгие годы он был зол на всех. На себя, что не уберег, на мир, что оказался таким жестоким, на жену, которая поздно возвращалась домой не по той дороге, на других девушек, у которых есть прекрасное будущее. А у его любимой не было. Хотелось, чтобы каждая прошла через то же, что и она когда-то. И в целом, Мартин никогда не задумывался о правильности своего выбора, не позволял копаться себе в голове. Лишь встреча с Элли заставила его засомневаться, заглянуть внутрь себя, осознать, что он живет неправильно, способствуя ужасным вещам.       Сыграли ли возраст девочки или невинность мировоззрения роль, а, быть может, то, что Уильямс походила на его жену? Такие же каштановые пряди, те же болотные глаза — будь они прокляты, — Скотт не мог ответить на этот вопрос, как и на многие другие. И было бы намного проще, если бы он и дальше не задумывался над ними.

***

      Теперь от внешнего мира девушка была оторвана окончательно. Если раньше с помощью Скотта Элли узнавала который час, время суток, день недели, то теперь вовсе потерялась во времени. Хоть Уильямс понимала, что на смену старому дню приходит новый, не стоя на месте, для нее все казалось одним отрезком, бесконечностью, которая не имела конца.       Чтобы вести какой-то учет времянахождения здесь, турчанка, найдя булыжник, пыталась рисовать черточку на стенах. По крайней мере, подобные примеры она видела в фильмах. Единственное, что для нее оставалось загадкой, как люди там определяли, что наступил следующий день? Ведь здесь в темноте подвала легко можно обмануться, не разобрав, прошел всего час, сутки, или даже год.       Но кое-что все же говорило о том, что время не замерло. Ее состояние. Оно ухудшалось. В туалет по-маленькому тянуло ежесекундно. Несмотря на то, что девушка опорожняла мочевой пузырь, казалось, что в нем еще много мочи, которая никак не выйдет наружу. Каждая попытка отражалась ужасной резью в уретре, и вместо облегчения желание помочиться увеличивалось многократно.       И так по кругу. Понимая, что это обман, Элли все равно каждый раз снимала штаны, чтобы сделать новую попытку, которая заканчивалась болью и слезами. Проклятый цистит прогрессировал. Беспокойства прибавляла усиливающаяся боль в пояснице. И Уильямс отдала бы многое, чтобы это была всего лишь спина. Но, однажды проснувшись от жуткого озноба, девушка поняла, что это наивные мечты. Пиелонефрит на подходе.       Уильямс горела, щеки и лоб полыхали. Озноб сменялся жаром. Без градусника девушка чувствовала, что у нее сейчас не меньше 38 по Цельсию. И последнее, что нужно делать — лежать на бетонном полу, который даже не полностью был отделен тонким пиджаком Скотта. Если в первые дни он отдавал ароматом парфюма доктора, вселяя в нее надежду в лучшее, то сейчас он пропитался смрадом, словно говоря, что это финишная прямая.       Осознавая, что сама же закапывает себя в могилу, Элли вставала на ноги. Хоть сил в них почти не было без еды и воды, какое-то время школьница все-таки пыталась стоять, ходить, не позволяя себе сидеть и лежать на бетоне, но впоследствии, вымотанная ужасным самочувствием, сдавалась, снова возвращаясь в ледяные объятия пола. Сунув руку в карман пиджака Скотта, девушка покрутила антибиотики. Нужно было принять сразу, как она его получила.       Но как? Воды не было. Ни запаса, ни поставки новой. С каждым разом отрывать свое размякшее тело с бетона было сложнее, но, переборов себя, девушка поднялась, проковыляв к запертой двери. Вложив все имеющиеся силы в удары, Элли забарабанила по ней. — Пожалуйста! Можно мне воды! — Ответом служила тишина.       Уильямс не сдавалась, продолжая барабанить. — Всего лишь воды! О большем я не прошу! Умоляю! — Игнорирование ранило сильнее любого ножа.       Лучше бы ей грубо ответили, послали куда подальше, приказали заткнуться, но ответили бы! Что если о ней позабыли, оставив умирать? Это самая мучительная и жестокая смерть. Неужели она это заслужила? — Мне ведь всего лишь воды, всего лишь… — Захныкала Уильямс, повалившись у двери.       Резкая слабость навалилась на нее, сил идти обратно не было, да и смысл? Какая разница, где умирать, там в глубине или здесь у двери, как сторожевая собака?       Вода была необходима ей. И не из-за того, что уже непонятное количество времени она без нее, и банально хочется пить. Нет. И не потому, что нужно запить антибиотик. Первый помощник при цистите и заболевании почек — вода. Да, банально, но девушка была от нее зависима. Элли чахла без нее, как наркоман без дозы героина. Сейчас просто нельзя без жидкости! Инфекция так и будет циркулировать по организму, бактерии размножались в мочевом пузыре из-за недостаточного количества мочи. А откуда ей там взяться, если Уильямс не пьет?       Инфекцию нужно вымывать, пить и писать, пить и писать, не позволяя бактериям крепиться к стенкам мочевого, сея новые колонии. Но девушка не могла себе помочь банальным. Поэтому не удивительно, что все пошло наверх, в другой уязвимый орган. Сжимая упаковку в руке, Элли посмотрела на нее. Все равно ничего не теряет, кроме того, что до этого ее вывернуло несколько раз.       Правда, блевать, тоже было нечем. Желудок не помнил, когда последний раз в него что-то поступало. Однако при пиелонефрите, когда уже почки плохо справлялись с фильтрацией организма, избавлением от токсинов до рвоты доходило всегда. Понимая, что лекарство может не подействовать из-за того, что ее вырвет, Элли все равно принялась грызть таблетку. Проглотить не удавалось из-за сухости во рту.       Яркий, горький вкус заполнил ротовую полость. Несмотря на горечь, Уильямс обрадовалась единственному вкусу, который удалось почувствовать за длительный период. Низ живота тянуло, отяжеляя без того плохое состояние. Если вначале девушка думала, что это из-за цистита, то сейчас, ощутив что-то мокрое, липкое в трусах, Элли чертыхнулась. Месячные!        Приспустив джинсы с нижним бельем, школьница убедилась в этом. На пальцах виднелись темные разводы, отдающие кровью — новым ароматом в этом помещении. — Твою мать! Какого? — Ну почему сейчас? Почему не произошел сбой из-за стресса, как у нормальных девушек?       Только питательной среды для бактерий в виде крови сейчас не хватало!       Вовсе отчаявшись, Элли рухнула на ступени. Ни помыться, ни сменить грязное белье, ни подложить что-то, чтобы не сидеть в мокрых окровавленных джинсах, ни выпить обезболивающего, в котором она сейчас нуждалась больше, чем в антибиотике. Просто ничего, только ждать смерти.       Наверное сейчас она напоминала куклу. Вырывающиеся всхлипы не сопровождались слезами, Уильямс выплакала все глаза, поэтому сейчас они были сухими. Это придавало искусственности ее внешнему виду. Будто девушка успокоилась, приняв свою участь, смирившись. Но внутри Элли загибалась от боли: физической, душевной.       Почему нельзя вернуть время назад? Школьница прокручивала момент их первой встречи с Джимом. Если бы тогда не он, ее сбила бы машина и на этом все страдания закончились. Почему Бог отстрочил смерть, чтобы потом заставить ее умирать таким мучительным образом?       По окончанию месячных Элли поняла, что прошла приблизительно неделя. Единственными часами, которые были с ней, являлся ее организм. Кажется, в этот промежуток времени она встретила свое семнадцатилетие. Точно в этом девушка была не уверена, но по ее примерным подсчетам это точно произошло здесь, в заточении. Даже по этому поводу пожалеть себя не выходило. Сил почти не осталось. Желудок скручивало спазмами из-за голода, которые сопровождались громким урчанием. Безумно хотелось пить, хотя бы несколько глоточков, чтобы смочить пересохшие, потрескавшиеся губы. Проглотить слюну не получалось, настолько высохло во рту, язык словно прилип к небу.       Руки дрожали, как у немощных пожилых людей. Из-за сильного обезвоживания кожа на них была сухая до безобразия. Шелушась, она приносила мучительный зуд, из-за чего хотелось расчесать их до крови. Иногда противиться такой безумной мысли было тяжело. Ведь это было бы единственной жидкостью, которую можно было бы слизать. Каждый раз отметать такую идею было все труднее.        Не сдавалась Уильямс лишь в одном, что все это время принимала по одной таблетке антибиотика. На общее состояние это не повлияло: цистит не сдавался, боль в почках усиливалась, заставляя стонать от нее вслух. Однако из-за лекарства, казалось, температура не была высокой, а может быть она просто уже привыкла к ней, и не ощущает так остро, как было в начале?       Девушка сходила с ума. Элли периодически впадала в беспамятство, не понимая, где находится, спит или бодрствует? Вела разговоры вслух, пела песни. По крайней мере, так казалось ей. На деле вместо слов из вымученных губ вырывалось нечленораздельное бормотание. А затем школьница долго и протяжно рыдала без слез, травмируя без того сорванные голосовые связки, периодически смешивая их с безумным, нечеловеческим смехом, хриплым, скрежещущим. Уильямс больше не заморачивалась с туалетом. По большему давно было нечем ходить, а по маленькому какие-то капли подтекали сами, даже стараться не приходилось, и снимать штаны тоже. Все равно белье давно грязное, а пару капель погоды не изменит.       Турчанка уже не помнила, когда последний раз вставала на ноги и ходила. Она вросла в бетонный пол, став его частью, подолгу не меняя положения тела. Холод больше не пугал. Мертвые его не боятся. Иногда проскакивали мысли: «А умею ли я вообще ходить?» Таким давним и забытым казался процесс.       Элли часто видела галлюцинации, это было единственным ее развлечением и отвлечением от болей. Некоторые были достаточно реалистичными, как сейчас. Ей казалось, что она видит Джима. Правда, почему-то даже в воспаленном воображении мозга он выглядел плохо: худым, истощенным, опиравшимся на трость. Два мертвеца, хорошая парочка. От своих тупых мыслей девушка хохотнула.       Уильямс и дальше думала бы, что видит воображаемые картины, если бы не отчетливое прикосновение к своему лицу, которое никак не походило на мираж. Теперь девушка стала немного оживать, ощущая радость, которая мгновенного сменилась страхом, стоило Джиму отложить трость, принявшись снимать штаны.       Затуманенный взор быстро прояснился, неотрывно следя за его действиями. Может преступник просто хочет что-то показать? Зачем он это делает? — Я рад, что ты жива. Зато знаю, ты не рада моей живучести. Еще хотелось бы сказать, что мне жаль, и я буду сожалеть о том, что сейчас собираюсь сделать, но мне похер. Чувствую только досаду. Не так я хотел провести наш первый раз и явно не здесь, — оглядев стены подвала и очертив их руками, проговорил Моран, наклоняясь над замершей девушкой. — Первый что? — От таких слов Элли даже нашла силы приподняться. Осипший голос отошел на второй план, который сейчас не волновал ее, как и то, насколько внятно она смогла произнести вопрос.       Джим надавил руками на не сопротивляющиеся плечи супруги, навалившись сверху. — Это должно бы быть более осмысленно, но ты не оставила мне выбора, — Погладив замершую супругу по выступающей скуле из-за сильного исхудания, Моран пытался выставить себя жертвой разворачивающейся ситуации.       Уильямс хотелось плюнуть в лицо настолько бесчеловечного человека, но во рту не было ни капли, чтобы осуществить желание. Разве это возможно? Может, это галлюцинации? Очередной бредовый мираж? Тогда почему тело Джима ощущается так отчетливо? Тепло, исходящее от него, аромат древесного парфюма? Это не может казаться.       Как и то, что мужчина пытался стянуть присохшие к ее коже джинсы. До Элли еще слабо доходили смысл этого поступка и недавние его слова. — Нет… Нет… — еле слышно прошептала девушка, слабо помотав головой. — В твоей голове наверняка вопрос, почему я это делаю сейчас? Почему не морщу нос от запаха нечистот? Все просто: я слишком люблю тебя. Мне не важно, как ты выглядишь и как пахнешь, я тебя хочу в любом виде, — Сделав паузу, Моран наклонился к ее губам, впившись в них жестким, требовательным поцелуем.       Мозг Уильямс запротестовал этому. И если в руках не было сил оттолкнуть тяжелого мужчину, в зубах хватило. Зажмурившись, Элли укусила его, стараясь вложить в этот поступок всю имевшуюся энергию. Во рту отдало ярким, соленым вкусом, и девушка солгала бы, если сказала, что ей не понравилось. — Сука! — вскрикнул Джим, отвесив пощечину.       Голова девушки легко дернулась в сторону. На скуле сразу начал расцветать синяк: настолько кожа сейчас была уязвима ко всему. — Я хотел по-хорошему. Но ты сделала свой выбор.       Элли хотелось ухмыльнуться, но мимика будто окаменела, не подчиняясь ей.       Без труда расправившись с трусами, Моран откинул их в сторону, проигнорировав засохшую кровь на них, на половых губах она тоже мало заботила мужчину. «Жаль, что не свежая», -вскользь подумал Джим, но этот факт он собрался поправить прямо сейчас.       Почувствовав прикосновение к сокровенному месту, Уильямс перепугалась не на шутку. Кажется, если несколько минут назад ей было на все плевать, и она уже готовилась к смерти, то сейчас прорисовывалась совершенно иная картина. Оказывается, хуже быть могло. Адреналин начал разгонять кровь по всему организму, сердце бешено заклокотало. Элли словно, очнувшись от дремы, почувствовала просыпающуюся бодрость, хотя хотелось наоборот потерять рассудок в беспамятстве.       Однако какое бы ложное ощущение не придавал адреналин сил, в ее теле все равно не было ничего, и это не исправить. Поэтому слабая попытка сдвинуть ноги лишь рассмешила Джима. Даже руки на его плечах оставались незамеченными. Настолько легкими они казались, не имея веса. Зато его палец, проникший в ее лоно, она почувствовала остро, вскрикнув. -Прекрати, мне больно, — молила она шепотом, как всегда надеясь достучаться до него.       Но вместо ответа мужчина добавил второй палец, вызвав новый вскрик. Элли попыталась оторвать таз, чтобы отползти подальше от орудующих в ней фаланг, но вызвала этим лишь боль в воспаленных почках. А это только начало! Она не вынесет! Почему ее истощенному организму не все равно? Почему она испытывает все слишком остро?       Пока заторможенный мозг Уильямс медленно пытался переваривать эти вопросы, Джим, воспользовавшись смазкой, нанес его на стоявший член, понимая, что просто в сухую девушку не войти. Приставив пенис к девственному влагалищу, Моран надавил на вход, вырывая новые крики и слабые протесты тела, в котором не хватало сил на нормальную борьбу. Иначе девушка не лежала бы так спокойно, будто согласна на то, что сейчас происходит с ней.       Однако, когда мужчине удалось войти головкой, сфинктер уретры, не выдержав такого напора и давления, сдался пропустив пару капель мочи. Собственно это все, что накопилось у нее в мочевом пузыре. Боль была адской, словно в нее засунули нож, острием вспарывая нежную слизистую. Возможно, если бы не обостренные хронические заболевания, этот процесс был бы менее болезненным.       Кровь из разрывов послужила дополнительной смазкой, делая движения более скользкими, но нарастающий темп, заставляющий сотрясаться под такт его фрикций, вызывал серию новых болей в почках. Непонятно, где болело сильнее: там или внизу. Казалось, что температура подскочила наверх, а, возможно, выступивший пот был из-за разрывающей боли.       На какой-то момент Элли, не выдержав, все-таки потеряла сознание. Как долго она находилась в беспамятстве, девушка не знала. Но, когда очнулась, Джим все еще двигался в ней, подминая ее под себя, устраиваясь поудобнее. Новая порция боли захватило ее тело, отрезвляя рассудок. Если бы не пострадавшие голосовые связки в заточении, Уильямс точно оглушила бы криками Морана. А так приходилось лишь стонать, прокусывая губы до крови. Отросшие ногти болезненно впивались в кожу из-за крепко сжатых кулаков.       Хотелось дотянуться до лица мужчины, расцарапать его, но несколько таких попыток легко были отвергнуты. Для этого требовалось чуть больше сил, чем было сейчас. Ведь стоило девушке немного поднять руку вверх, как Джим накрывал ее ладонь своей, не позволяя сместиться той с места.       Даже заплакать нормально школьница не могла, так как слез просто не было. Из-за сухости глаза неприятно тянуло, отдавая резью, будто попала соринка. Теперь же из-за боли, которую она испытывала, капилляры полопались, придавая им устрашающую красноту. Одной рукой девушка все же попыталась придержать себя за бок, чтобы хоть как-то снизить амплитуду толчков, надеясь, что это уменьшит боль в почках.       Между ног горело, саднило, пылало. Дополняло мучений режущие ощущения в уретре, словно туда засыпали песка, который ужасно колол. Хотелось избававиться от него, но проступающая моча вызывала боль сильнее, будто через мочеиспускательный канал проходили стеклышки, раня слизистую. Низ живота ныл. Весь этот микс, состоящий из одной боли, сводил с ума.       Элли в жизни бы не подумала, что в подобном плохом состоянии можно так остро все испытывать, как и то, что в таком положении ее решат изнасиловать.       Наплевав на страдающее здоровье, общее истощение без еды и воды, грязное тело и обстановку вокруг, не теша себя напрасными надеждами, Элли отключилась в очередной раз. Сознание плыло, путаясь. Организм не знал, как реагировать, то бодрствуя из-за высокого пика, то уплывая, не вынося уровень боли, который оживил бы даже мертвеца. Ее было слишком много: разрывающей, жгучей, устрашающей, безумной, сводящей с ума, смертельной. И виновником был лишь один единственный человек, которого она, к сожалению, не смогла убить.