Золотая Госпожа

      Хандан уверенно зашла к Дервишу, не постучавшись, без приветствия или же особенного знака, она сразу же закрыла покои на засов, чтобы никто не посмел помешать их разговору и чтобы паша понял, что ему не убежать в открытую дверь. Он встал, пораженный вторжению Хандан в бумажную обитель с двумя симметричными каминами. Великий Визирь вытаращил глаза, будучи, должно быть, не в силах предположить, чего хотела его Госпожа.       Хандан подошла ближе и влепила ему сладостную пощечину за отказ от чувств к ней со всей силы, так что оставила кровавую царапину. Второй раз бить не стала — он предугадал бы это и остановил её. Хотя хотела. Очень. Она загадочно разгладила складки на новеньком камзоле паши, поправила перекрутившуюся пуговку, поменяла местами перекрещивающиеся воротники. «Он сделает всё, что я попрошу» Паша стоял в оцепенении, пока Хандан, наклонив голову, разглядывала узоры на его одежде. — Госпожа, — она почувствовала его тяжелые руки на плечах. — С вами всё хорошо? — Да, Дервиш. «Мой сын не видит во мне живое существо». — Госпожа, точно? — Да, Дервиш. «Хоть кому-то не всё равно»       Хандан сняла одну из его рук с плеча и взяла в свои маленькие нежные руки. — Ты всегда будешь со мной рядом? — шепотом произнесла она. — Пока я жив, я не оставлю вас. — Что значит, пока ты будешь жив? — Хандан сердито усмехнулась. — Значит, если умрешь, то мне ты ничего не должен, так выходит? Как же я, Дервиш? — Госпожа, — паша сделал шаг к ней, — нам не дано знать… — Ты должен жить! Ты меня слышишь, Дервиш, — голос Хандан сорвался, но она больше не станет плакать из-за своего раба. Госпожа склонила голову, отчаянно пытаясь усмирить бушевавшую в ней бурю эмоций, что прежде вылилась в пощечину.       Паша ничего не ответил на отчаянный крик женщины, нуждавшейся в любви, только легонько потеребил ей плечо. Приятно. Она улыбнулась. Дервиш придвинулся к ней ещё ближе, почти к самому лицу.       Ей оставалось немного приблизится и коснуться его губ, грубоватых, но уже знакомых. Дервиш погладил её по щеке, по той самой, на которой когда-то остались кровавые подтёки. Он поцеловал её. Снова. В щёку было даже лучше, чище и нежнее. Между тем Хандан жаждала увидеть грязь в смолистых глазах.       Приняв обыкновенно серьёзный вид, Дервиш отпустил её и отошёл. Казалось бы, он получил всё, чего так долго ждал, но выглядел недовольным, словно ему подсунули старую кобылу вместо молодого жеребца. — Чего пришли, Султанша, — сухо произнес паша, сделав после небольшой глоток из чашечки. — Кофе на ночь? Интересное решение, — Хандан толком не знала, что привело её в покои Великого Визиря, возможно, желание почувствовать свою утекающую власть и бессовестно потешиться ей. — У меня ещё не ночь, Госпожа, работается в тишине лучше всего. Так что? — Мой Лев не захотел слушать меня сегодня, — она нервно потёрла сухие руки. — И что вы? — Ничего. — Правильно, Госпожа. Занимайтесь гаремом, — Дервиш был спокоен и ласков, видимо, Ахмед высказал ему предположение об их «сговоре» несколько раньше. — Ты меня приговорил, — Хандан последовала за ним, снова оказавшись недопустимо близко.       Некогда они уже так ходили друг за другом, только теперь поменялись ролями.       «Как бы сделать так, чтобы он мне всё рассказывал, а не так, после того, как город уже сгорел, сообщал о пожаре».       Хандан недовольно покосилась на дверь, которая недостаточно сильно отгораживала их от недоброго внешнего мира предательства и обид. Она шустро развернулась и проскользнула в следующую комнату. Спальня. На тумбе горела всего одна свеча, и разглядеть Хандан смогла только аккуратно заправленную кровать без подушек или каких-либо украшений. Она сразу же села на неё в надежде изучить запретную комнату паши, пока тот её не вернул обратно.       Дервиш, оскалившись, недовольно проследовал за ней. Сел рядом. — Что, Госпожа? Я так и буду спрашивать? — паша снова взял её за руку.       «Он сделает всё ради меня» Хандан улыбнулась. «Всё на свете» Тонкими пальцами она прошлась по всему лицу Дервиша, остановившись на губах, но не рискнув к ним прикоснуться. Паша поцеловал её вновь. Она ответила. Хандан даже не заметила, как Дервиш бесцеремонно уложил её на спину, не отрываясь от влажных губ. Когда поняла — не стала мешать. Её тело невольно откликалось на легкие прикосновения, такие желанные и нежные. Сердце предательски забилось чаще, дыхание сбилось.       «Достаточно». Хандан получила, что хотела. — Дервиш, хватит, — она уперлась в грудь паши, отчаянно отстраняясь от него. — Ты должен остановиться. Она рассчитывала уже освободиться, но Дервиш удержал её, немного вдавив в жестковатую кровать. — Отпусти меня, — Хандан дёрнулась.       Дервиш только слегка ослабил стальную хватку. — Тихо, Госпожа. Хватит играть со мной, — она замерла. — Теперь у вас два пути: закричать, и к рассвету меня уже казнят, или остаться со мной. Здесь.       Вот он и посмотрел, хищно, как она и хотела. Дверь была приоткрыта, за ней стояла смерть в обличии двух стражников. Никогда не отдаст она Дервиша палачам. — Ты же понимаешь, что выбора у меня нет, — взмолилась Хандан, трепеща, как маленькая птичка, впустую пытаясь освободиться из клетки, что сама закрыла на засов. — Госпожа, зачем вы пришли? — он коварно прошептал ей на ухо и поцеловал в шею. — Не надо отвечать мне, ответьте себе. — Я пришла найти утешение у друга, а оказалась в ловушке! Как ты смеешь, Дервиш, отпусти меня! Я Валиде-султан! — шепотом, едва слышно, чтобы никто не услышал, ругалась она. — Хватит, Госпожа, у вас два пути.       Дверь была приоткрыта. За дверью стояла смерть. Горячее дыхание паши обжигало нежную кожу, не знавшую прикосновений любимого и забывшую всяческие иные. Мурашки пробежали от места поцелуя и остановились внизу живота. Стало душно и чертовски жарко. Дервиш мгновенно почувствовал изменение в настроении своей прекрасной Госпожи. Он придвинулся вплотную, одновременно перестав удерживать. Принялся целовать всё, что не было закрыто одеждой. Простор был невелик, но Хандан вспыхнула желанием и злобой. — Ты будешь любить меня сильнее? — немного визгливо, но шёпотом, спросила Хандан, смирившись с положением. Она даже хотела, чтобы всё вышло по желанию паши. Наверное. Со временем она сможет убедить себя в этом. — Нет, Султанша, но, может быть, вы, наконец, полюбите меня. — Ненавижу тебя, ты слышишь меня, не прощу… — Я уже привык к вашему недоверию, смирюсь и с ненавистью.       Хандан поняла, что никогда не видела, как Дервиш хоть что-нибудь целовал. Ни мечи, ни кафтаны, ни печати, все к чему-нибудь прикладывались, но не он. Губы его принадлежали ей… и падшим женщинам.       Валиде-султан, не имея альтернативы, руками обхватила пашу, крепко прижавшись к его телу, и жадно впилась в его губы своими, прежде дрожавшими. Его широкая грудь вздымалась и опускалась. В Дервише чувствовалось заметное напряжение: он удерживался на локтях навесу, чтобы не навалиться на Госпожу все весом. Но присутствовало в нем нечто иное. Хандан знала, что причиной служит их недозволительная близость. По щеке невольно прокатилась слеза. Где-то глубоко внутри ей хотелось пронзительно закричать, потому что это было проще, чем теперь принять его и не возненавидеть. Но ещё глубже — она устала бояться. Сколько лет Хандан не спала ночами, умоляя Аллаха сохранить жизнь Ахмеду, её гордому Льву. Как долго ей придётся шарахаться от чёрных теней предателей? Или всю жизнь вспоминать о женщинах, чью постель будет старательно согревать Дервиш? Она могла и хотела закричать, тогда всё решилось бы без её участия. Только один звук…       Хандан перевернулась на живот, позволяя Дервишу самому возиться с многочисленными шнуровками на платье. Ей нужно было выиграть время, чтобы подготовиться. К тому же руки навряд ли стали бы подчиняться. Пламя свечи, изгибаясь, словно от неистовой боли, от каждого дуновения ветерка, отвлекало Госпожу от ненужных мыслей. Свеча горела — Хандан сгорала.       Вернувшись в свои покои, Хандан поняла, как много окон ей было предоставлено и сколько подсвечников она не замечала годами. Но в этих огромных комнатах было темнее и мрачнее, нежели чем в самой тёмной камере подземелья с Дервишем.       На тахте хохотали, сжавшись в одну маленькую кучку, служанки и раскрасневшаяся Сабия. Присутствию последней Хандан обрадовалась. — Сабия, пойдём со мной — посмотрим, сможешь ли ты быть моей служанкой, — надо было взять девушку, которая бы не заметила отчаянные старания паши зашнуровать все части правильно. Местами материя была перетянута, где-то ослаблена, шнурок перекручивался и завивался. Заметив подобное «безобразие», Айгуль сразу же сделала бы верные выводы, но Сабия от страха ошибиться не увидела бы даже неверно соединённые части наряда. — Госпожа, она не готова, — вмешалась Айгуль, ныне старшая среди всех личных слуг. — Вот и посмотрим, а вы — готовьте хамам, хочу расслабиться [отмыться], — Хандан старалась не выдавать произошедшее в себе изменение. — Давайте-давайте, пошевеливайтесь.       Тело Госпожи казалось ей мерзким, предательски липким и неприятным. «Хоть кожу сбрасывай, как змея». Хуже всего было уходить, когда нестерпимо хотелось остаться, если не в объятиях паши, так просто прийти в себя. Хандан только преодолела стыд и отвращение к себе самой и уткнулась в грудь Дервиша, только он крепко прижал её к себе, как уже настало время собираться. Всё бы ничего, только её уже выставляли из покоев, не спрашивая её мнения. Одеваться было не в её силах и умениях, всё равно что мертвая, с обмякшими руками и ногами, она не без удовольствия наблюдала откровенные страдания могущественного Визиря. Бельё, тонкая нижняя рубашка, подъюбник, вторая рубашка под определенное платье, чтобы то держало форму, юбка, наконец-то платье, верхнее платье с вышивкой и камнями, пояс. Дервиш вдоволь выругивался после каждого следующего слоя, заставляя от безысходности ликовать свою новообращённую любовницу. Дервиш терпеливо, отчасти героически, сносил адскую пытку над собой и не возражал. Сабия неумело справилась с порученной работой, порой попискивая старания и напряжения. — Ну, что Сабия, потрудилась? А то живёшь на правах Госпожи, разве что приказами не разбрасываешься во все стороны. — Вы моя Госпожа, Валиде-султан. Вы тут самая добрая, — девушка бессовестно и неумело подлизывалась. — И очень красивая. — Ха-ха, Сабия, не пытайся, работать придётся в любом случае, даже я тут что-то делаю, а не только собой в зеркало любуюсь, какая бы «красивая» я не была. — Жаль, — девушка вздохнула. — Тогда в свои служанки возьмите, пожалуйста-пожалуйста, я всему научусь. — Ладно.       Милая малышка Сабия от радости подпрыгнула, выдрав несколько волосинок из головы своей хозяйки. — Мне не нравится, — деловито заявила Хандан рабочим, указывая на цвет обоев. — Это никуда не годится! Вы мне показывали приятный лиловый, а тут откровенно грязный сиреневый. Рабочие оживились, понимая, что жалованьем обеспечены они надолго. — Мы принесём другие образцы, Госпожа, — главный рабочий уважительно поклонился. — Завтра же. — Хорошо, — Хандан прошла в следующую комнату, светлую и просторную. Южная сторона давала много света и тепла, а вставки из цветного стекла ненавязчиво разбавляли интерьер. — Тут всё замечательно.       Хандан уже представила, как нежится в лучах утреннего солнца, приятно пригревающих светлую кожу даже зимой, но внимание её переключилось на следующую комнату — спальню. С балконом. Что означало отсутствие, пусть и медных, но ненавистных решеток на окнах. Она проследовала в тёмную комнату, контрастирующую с залой. Тёмно-синие обои с хаотично разбросанными серебристыми точками напоминали небо и по приказу Валиде-султан были дополнены реальными созвездиями. Общий вид спальни обещал быть более чем необычным, настолько, что некоторые в гареме уже говорили о неуместности такого интерьера. Хандан сразу же настроилась сделать самый странный и неподходящий ремонт во всём Стамбуле.       Немного помечтав об будущем счастье в новой обстановке, она направилась обратно в свои надоевшие покои, представлять, что же она будет делать с этими комнатами, когда переедет. Ремонт клялся не завершиться в ближайшее столетие.       На обратном пути Хандан отослала служанок. Она неторопливо шла по узким коридорам, по которым некогда ходила ежедневно, будучи никому не известной наложницей. Словно маленькая серая мышка юная худенькая Елена шныряла среди других девушек, затем появилась фаворитка с ангельским лицом, нелюбимая падишахам за свою холодность и смущение, фаворитка, что вопреки воли всех в гареме быстро забеременела, для неё эти коридоры становились спасением от презрительных взглядов. Вместе с Ахмедом родилась Хандан — мать шехзаде, не опускавшаяся до прогулок среди прочих наложниц. Теперь по камню плелась Валиде-султан, глубоко в душе мечтавшая снова стать серенькой мышкой. В большой комнате слышался торопливый весёлый разговор — сплетни. Хандан уловила, что речь идёт не о ком иной, как о ней и её «раздражающем» ремонте. Она тихонько присела на холодный пол, чтобы потешить свою самолюбие и развлечься, хотя и допускала возможность полёта оскорблений в свой адрес. — Валиде столько денег потратила, ужас. Говорят, всё подчистую приказала ободрать и заново выложить, ничего не оставила, — возмущённо пробубнила одна девушка, вызвав глухой гул одобрения. — Да-да, — подхватила другая. — И стены там без узоров, все — однотонные. — Нет, неправда! Я сама видела плитку — цветастая она, как положено. — Ты спорить будешь, что у неё спальня чёрная? — Так это все знают, ну чёрная и чёрная. Может, у Валиде-султан со сном проблема. — И поэтому она на южную сторону окна выбрала, Валиде у нас глупая, конечно, но не совсем же овца. — Тссс, девушки, — сиюминутно вмешалась Джаннет-калфа, — а если кто Валиде-султан скажет? А? — Да, кто ей скажет?       Хандан, прислонившая к стене, невольно усмехнулась, но, как и полагается, сдержалась. Разговор принимал интересный поворот. Девушки помолчали, видимо, расценивая возможные последствия своей болтовни. — Джаннет-калфа! А, Джаннет, расскажи нам, какой Валиде была раньше, до того, как Ахмед стал Повелителем? Ну очень интересно! Ты же уже была в гареме тогда! — Не стану я, девушки, на нехорошее дело вы меня толкаете, — калфа говорила сладко и протяжно, словно требуя дальнейших уговоров.       Наложницы шустро уловили намёк. — Ну, Джаннет, любимая, расскажи. Мы всё-всё сделаем, слушаться будем! Да, девочки? — Ладно, вы спрашивайте, я отвечать буду.       Хандан устроилась поудобнее, готовясь услышать столько грязи, что в ней можно будет искупаться целиком. — Как она к Султану попала? — тут же выпалила одна девушка. Встретив пыхтение неодобрения, она добавила. — Что такого? Я хочу к Султану! Вот как ей удалось его завлечь? — Вы всё об одном! Но, знаете, не к султану, а к шехзаде. Хандан-султан тогда была, что скрывать, симпатичная: худенькая да глаза в пол-лица, голубые, сама скромность, её никто и не знал, а Султан заметил, когда к матери шёл, приказал, само собой, к себе её вечером позвать. — И что? Повелитель любил её? — Повелитель, признаюсь вам, никого не любил. Он к фавориткам не тяготел, а Хандан, один Аллах ведает почему, быстро ему надоела. — Ну, а Валиде что? Расстроилась? — Кто ж её разберёт. Она вечно несчастная какая-то была, печальная-печальная ходила, чуть не плакала. Но к Султану она не рвалась, как Халиме. Та уж всеми правдами и неправдами к покойному попадала. — А она очень красивая была в молодости? — следующий вопрос не заставил себя долго ждать. — Ух, спасибо, дорогие! — шутливо буркнула калфа. — Так и рассказывай вам что-нибудь — старухой обзовете. А вообще, такой же она была, только щёки наела не так давно. — Щёки — не беда; для своего возраста она просто красавица писаная, стройная, — Хандан постаралась запомнить голос своей сторонницы. — Тощая она, а не стройная. То-то она Султану и не приглянулась, потому что никто не любит на костях лежать. — Ты, свинья жирная, не считай это красивым, — девушки расхохотались, устыдив выступившую против Валиде. — Щедрая у нас Госпожа, что ни говори, дарит нам всякие безделушки сундуками. С Сафие-султан так не было. — Да если б не подарки, не стерпела бы я этого отвратительного выражения на её лице: я — Валиде-султан, повелительница мира. Хотя ни опыта у неё нет, ни головы на плечах — один только титул. И гарем ей, как пятое колесо на телеге. — Она каждый день это выказывает: «фу, гарем, фу, наложницы, фу, что-нибудь делать».       Девушки дружно и очень звонко захохотали, среди общего хора выделялся клокочущий глухой смех калфы. — А два её ансамбля несчастных?       Один для повелителя, другой для гостей! Ужас! — Настоящий ужас — Дениз! Меня всю трясёт от неё. Страшная женщина! — Да какая из неё женщина! Но Валиде на её фоне удачно смотрится, что ни говори. — Рядом с ней и Хаджи-ага — милая девочка. — Ах, девушки, засиделась я с вами, — Джаннет явно засобиралась уходить, — и вам тоже пора заняться делами, а не языками молоть.       Хандан, всё прошлое время старательно вслушивавшаяся в разговор, подскочила. Быстро встала и завернула за угол, где уже никто бы не отследил её передвижений. Бесспорно, подслушивать — одно из самых, пусть и немного обидных, занятий, способных умаслить женскую душу. Плохого ничего о себе Валиде не услышала, разве что немного правды, и это было замечательно, поскольку все старания потихоньку окупались.