Забытое начало
6 мая 2022 г. в 12:56
Наложница султана Мехмеда, Хандан-султан, в жемчужном наряде стояла только в шаге от Дервиша. Маленькая фигурка, она была гораздо дальше, чем ему казалось. Не слишком длинные волосы завитками ложились на плечи, и некоторые прядки небрежно торчали вверх. Зеленые искрящиеся глаза, на свету — скорее голубые, смотрели только за сыном, до аги им не было никакого дела. Она не замечала его пристального наблюдения, что было к лучшему, потому что Дервиш в полной мере мог насладиться картиной, казавшейся ему прекрасной. Конечно, ага не ограничивался любованием лицом, он опускал глаза ниже, и сквозь тонкую шаль старался разглядеть, то что было ему запретно. Иногда, казалось, получалось, но разум подсказывал, что это лишь проделки фантазии. Хандан всегда старательно укладывала материю, и эта дотошность, свойственная ей в мелочах, раздражала его в особенности. А потом она немного повернула голову, пока щеки аги окончательно раскраснелись, что опять же, как и всегда, осталось совершенно незамеченным.
Эти губы… были созданы, чтобы целовать его одного. У Дервиша, сколько он себя помнил, в мечтах были золотые фонтаны, но драгоценности, как оказалось, могут принимать разные формы. Поэтому мечты с недавних пор потребовали уточнения: рядом с фонтаном на кровати с золотым изголовьем должна была лежать женщина, такая же миловидная как та, что сейчас внимательно смотрела за своим сыном. Пока у него не было ни фонтана, даже самого обыкновенного и невзрачного, ни подходящей женщины, они принадлежали Падишаху от рождения. Дервиш его, конечно, не любил.
— Ага, — Хандан тревожно вытянулась и поднялась на носочки. — Ага, не вижу Ахмеда за беседкой.
— С ним всё благополучно, Госпожа, за ним смотрят, — Дервиш для приличия нахмурился и с деловым видом уставился в пространство.
— Да ты и знать не знаешь, где мой сын! Не ты ли отвечаешь за каждый его вздох? Ты его беречь должен… А куда ты смотришь, ага, на птиц?
Дервиш не удержал ехидного смешка, чем ни капли не смутил свою вечно напуганную спутницу, считавшую его не более чем очередным предметом мебели. «На птиц». Хандан была не слишком сообразительна, что, казалось, было к лучшему. Бедолаге не объяснили, что мужчины, и не только Султан, хотят обладать многими женщинами одновременно, а особенно со столь привлекательными чертами. У неё были маленькие аккуратные руки, которые она, не слишком доброжелательно, неизменно сцепляла перед собой. И вся она, Хандан, представлялась ему совсем маленькой и беззащитной, слишком чистой и недальновидной для дворца.
Султан скоро должен был прийти, а пока Дервиш продолжил гадать, чему эту хрупкую, нежную женщину обучили в гареме, какими хитростями и тонкостями плотской любви она владела.
«Султан Мехмед-хан Хазретлери!» — раздалось за их спинами и двое слуг падишаха склонились в учтивом поклоне: Хандан — низко, Дервиш — не слишком.
— Хандан, любовь моя, сходи за сыном, на сегодня его занятия закончены, — султан, бывший немного выше самого Дервиша, что раздражало, слегка коснулся плеча молодой Султанши, смотрящей на него с трепетом и легкой тревогой.
Она улыбнулась, так же смущенно, и, да, болезненно грустно, в точности так, как должна женщина, справедливо ожидавшая печальной участи своего ребенка. Дервиш с ужасом заметил, как от злости к его щекам прилило ещё больше крови, пока румяный от вина Султан так по-наивному добро проследил за уходящей Хандан. Этот мужчина не должен был стать Султаном. Он не желал выдвигаться в походы, а только наслаждаться жизнью во дворце и своими живыми игрушками. И тем не менее у Султана было всё: золотые фонтаны и столь драгоценные женщины.
— Мой сын делает успехи в обучении? — султан провожал похотливым, как казалось аге, взглядом свою вещь.
— Да повелитель, — Дервиш старался звучать учтиво и не дерзко. — Видит Аллах, скоро только Вы один будете превосходить его в воинском мастерстве.
Так должно было ответить, не зависимо от справедливости этих слов. И не имело значение, что сам султан презирал всякое оружие, не любил войн, и тем более много лет не сражался, а его сын был слишком мал, чтобы делать выводы. Дервиш умел льстить, научился, так зарабатывались звания и золотые монеты, и этот султан должен был обожать своего преданного слугу, верить его каждому слову. И у него выходило. Как, впрочем, и у большинства его соперников. Он их ненавидел, тех, чьи лица знал или готовился увидеть однажды. И ему часто снились глаза черные, карие, голубые, но все без исключения следили за ним и ждали его ошибки, чтобы уничтожить и не оставить ни одного напоминания. Люди вокруг него были злы. И так было всегда, пожалуй, это была единственная вещь, что никогда не менялась и никогда не ставилась под сомненье. И была ещё одна правда — Дервиш им ни в чем не готов был уступать.
— Повелитель, — аккуратно и неторопливо начал он, — простите мне мою дерзость, но есть один случай, который меня беспокоит, и если вы позволите, я бы хотел донести до вас, исключительно с вашего разрешения.
Дервиш низко склонил голову, с недовольством сравнив свои поношенные сапоги с теми, что носил повелитель мира. До золотых фонтанов было слишком далеко, невозможно, так, что и не стоило мечтать. Он ждал. А тем временем султан неровно страдальчески втянул воздух, так, словно его нагружали непосильной ношей, которую ему не вынести.
Но Мехмед Хан только снисходительно похлопал своего слугу по спине, как он делал всегда, будучи в добром расположении духа, что было, несомненно, хорошо и скоро должно было измениться.
— Мой повелитель, дело касается начальника стражи, Фатиха-аги, он, простите меня повелитель, если я не прав, — Дервиш виновато взглянул исподлобья и немного замедлил темп речи, — он, как я нечаянно услышал, берет взятки за назначения на должности, а это, простите недозволительно… потому что… — пауза. Дервиш задержал дыхание, неизменно сверяясь с реакцией своего господина, — от его назначений зависит ваша безопасность, повелитель.
Султан наморщил нос, словно ему положили несвежее мясо, но в искривленном лице падишаха молодой ага узнавал свою смерть. Дерзкий шаг и такой необходимый для дальнейшего восхождения.
— Простите меня, повелитель, простите, если я не прав, я всего лишь ваш раб и могу ошибаться… или велите казнить меня, на все ваша воля!
Дервиш припал на одно колено к земле. Только так, обличив Фатиха-агу и заняв его место, Дервиш видел свою дальнейшую жизнь. Вместе с третьим шехзаде его ждала только смерть рано или поздно, а значит вместе с прекрасной Хандан их дороги печальнейщим образом расходились.
— Я велю всё проверить, — прошипел Султан, но затем неожиданно смягчился. — Поэтому, ага, я так ценю тебя. Никого и никогда я не хочу видеть рядом с Ахмедом, кроме тебя. Ты научишь его верности. А верность, ага, самое важное качество для шехзаде. Он должен быть верен мне до последнего вздоха.
Его покои были малы, как Дервиш считал теперь спустя годы службы во дворце. Он не помнил, в какой момент забыл казарму, но это случилось быстро, а впереди за массивными дверьми скрывались обители высокопоставленных пашей и самого Султана. Но иногда, после нескольких бокалов вина в таверне рядом с грациозными женскими силуэтами, на него находило странное чувство благодарности за ту скромную жизнь, что он вёл. И оно проходило на следующее утро при появлении первых лучей солнца.
Стоя склонившись над столом, он медленно дышал и крепче сжимал кулаки. «Верность», — навязчиво закручивался смерч злобы и презрения. Дервиш навсегда прикован к третьему шехзаде Династии, к тому, что никогда не будет править и в один день будет казнён. Такая перспектива была бы весьма неплоха, если бы не множественный проблемы Султана со здоровьем и его злоупотребление вином: долго он не прожил бы ни при каких условиях.
Чернильница вылетела из его руки и разлетелась огромным черным пятном по стене. Она была похожа на дыру, что безнадежно затягивала его. Бездонную и пугающую смерть: его страшный конец, который решительно никто не станет оплакивать.
И время… сколько времени он потерял на то, чтобы подготовить доказательства и свидетелей против начальника дворцовой стражи, а теперь кто-то другой по счастливому велению судьбы получит его должность, заслуженную, выстраданную.
Дервиш закрыл глаза и провалился во тьму своего будущего. Убиваться по упущенному не было никакого смысла, теперь он в секунду, вместе с чернильницей, разрушил свои планы и приготовился возводить новые мосты.
И он увидел дворец в санжаке, не в Манисе, но и не слишком удаленным, потому что он научит шехзаде верности. А может… Привезти в своё время шехзаде в цепях к его брату-правителю? О, мир был полон возможностей, наполнен стремлениями и жизнью, интересной, хоть и не очень длинной. В стенах дворца шехзаде он внезапно, но вполне отчетливо, увидел еще одного человека в светлом струящемся платье.
«Хандан», — он даже не заметил, как на лице мелькнуло лёгкое подобие ухмылки. — «Милая Госпожа, ты будешь совсем одна».
Ему оставалось только подождать лет пять-шесть и Дервиш оказался бы далеко от столицы вместе с неопытным Ахмедом, доверявшим его более всех остальных. И более, того, к шехзаде, в качестве подарка Дервишу, прилагалась Хандан. Она тоже должна была безоговорочно верить ему и его решениям.
На следующий день умер старший шехзаде Селим.
Дервиш смотрел на траурную процессию и едва ли мог скорбеть в столь интересный для себя день. И в такт его шагам взволнованно и слишком медленно билось его сердце, разгоняя горячую кровь. Для одно смерть — для другого надежда. Шансы шехзаде Ахмеда стать султаном увеличились в один день и теперь не казались столь призрачными. По пухлым щекам Ахмеда изредка скатывались слезы. Совершенно напрасные, как ему скоро придётся узнать. Но только затем его взгляд скользнул в сторону шехзаде Махмуда — сына Халиме Султан.
О любимой наложнице падишаха волей-неволей он был более чем осведомлён и, ещё хуже, — наслышан. Халиме, несмотря на свою молодость, была крайне амбициозна и опасна, возможно, для себя самой. Потому что над ней возвышалась Сафие-султан, поедавшая таких высоко-парящих вместо ужина. В этом отношении покладистая Хандан была почти идеальна: она хотя бы не имела характера, чтобы настроить против себя мать-повелителя.
Закончив все дела, выразив соболезнования султану, а заодно и поделивший своей болью со всеми встречными, его, ближе к вечеру, уже пьяного открывшимися возможностями ноги принесли в таверну, а затем подняли на второй этаж к прекрасным нимфам подворотен.
Его обнаженная спутница наклонила голову, позволив завиткам черных волос закрыть одну грудь. Преступление. Её тело было прекрасно молодостью, тоненькое, длинные ноги мерцали тенями от каждого движения. Должно быть, Хандан была ничуть не хуже. Но она была будущая Валиде. Нет, должна была стать непременно, теперь, когда умер шехзаде Селим, и перед Ахмедом оставался только один брат с мятежной душой. Только Ахмеду необходим был преданный энергичный советник, ровно такой, каким видел себя Дервиш.
Он за руку протянул девушку к себе, прильнув губами к горячему шелковому телу. Её руки умело принялись за пуговицы кафтана, а ага представлял рядом другую, зеленоглазую и несчастную ту, что однажды станет Валиде Султан, а рядом с ней Дервиш — Великим Визирем. Да, и никак иначе. Только так. Ахмед должен стать султаном, чтобы у молодого аги появились золотые фонтаны и жена, похожая на Хандан. Мир заиграл красками, загорелся и запылал, к черту весь мир, у него будет всё и подарит это ему этот маленький мальчик, пусть смеются, пусть радуются своим ничтожным званиям. Больше, чем шехзаде не принесёт ему никто.
На следующее утро, светившийся сквозь траур, Дервиш-ага продолжил выполнять свои обязанности. Он ждал шехзаде, чтобы начать их урок, состоявший, прежде всего, из объяснения «верности» и только потом устройства их большого мира.
Его душевный подъем шёл вразрез с печальным выражением лица Ахмеда, мальчик явно не понимал, насколько судьба ему улыбнулась, а тем временем с мрачного лица Хандан пропал последний намек на счастье.
Пока Ахмед готовился к уроку Дервиш тайком любовался своей тайной с выбившейся из прически прядкой волос. Её потерянный взгляд с безразличием был направлен на сверкающее кольцо на тонком пальце.
— Госпожа, — аккуратно начал он, смутившись в тот самый момент, когда она подняла блестящие от слёз глаза на него и внимательно, как никогда прежде посмотрела на него. — Утрата шехзаде большое горе для нас всех, но мы должны держаться ради нашего повелителя и Ахмеда, да сохрани его Аллах.
Хандан довольно осторожно осмотрела всех слуг, расставленных по стенам, а затем легонько кивнула. Она тоже понимала, как изменилось их положение, и знала, что у стен есть уши, но казалось, не решалась довериться ему.
— Теперь, как никогда мы должны беречь Ахмеда, ты особенно, ага.
Хандан тревожно потерла руки, пока молодой, невысокий евнух за её спиной всё выше задирал голову. Явно не в этот день они смогут найти общий язык, но однажды — непременно. Она не выглядела довольной, нисколько, только ещё более забитой и несчастной.
— Береги моего сына, ага, — сухо заключила она, когда Дервиш уже ничего не ждал. — Это твоя главная обязанность.
«Ты устала надеяться, Хандан, твоя боль рождена отчаянием», — Дервиш с грустью вспомнил все свои намерения, касательно этой женщины, а ведь он смотрел только на внешнее, как и все, и теперь понимал лишь одно: Валиде-султан неприкасаема, а её честь не должна быть запятнана даже косвенно.
Дервиш поправил черный кафтан, который ему за последние дни траура особенно пришелся по вкусу, и, наблюдая за подвижным силуэтом мальчика, незаметно даже для самого себя начал продумывать, как избавить Хандан от лишнего внимания султана.