Спустя десять лет
Колокольчики весело звякнули, оповещая старичка у прилавка о новом посетителе. В тесное помещение вошёл хорошо одетый молодой человек лет двадцати — свежий, пышущий силой и здоровьем, он широко улыбался. На его лбу не выделялось ни одной морщинки, что свидетельствовало о том, что он редко хмурился и жил в свое удовольствие. Его соломенные волосы небрежно взъерошены, словно он только что вернулся из спортзала и наспех пригладил их рукой. Деловой костюм свисал с него, точно он резко похудел и не подходил под этот размер, но ещё не купил новый, не менее дорогой пиджак и штаны. Дорогой парфюм с едва уловимыми нотками пота обуяли мсье Жозеля, подтверждая его догадки о спортзале. — Бонжур, мсье, — дяденька пригладил кончики своих длинных черных усиков, которых ещё не затронула седина — сказать по секрету, он ими жутко гордился — и распрямил плечи, желая предстать перед этим высоким, стройным юношей в наилучшем свете. — Чего желаете? В моей лавке товары на любой вкус и цвет: резные поделки из дерева, необычные игрушки, картины, кисточки и краски высшего качества. «Все вы так говорите», — добродушно усмехнулся Феликс и, вынув из кармана брюк несколько сотен евро и положив их на прилавок, без тени смущения поведал: — Самый дорогой товар, что у вас есть. На десятилетие моему племяннику. Мсье Жозель в охапку сгреб деньги и не мог перестать улыбаться. Сынок мажора. Таких он любит больше всего.***
— Спасибо за покупку. — Старичок с благодарностью помахал застиранным платком в след уходящему Феликсу, словно дева, провожающая солдата на войну. — Приходите ещё! Затем мсье Жозель промокнул маленькие, как щёлочки, глазки этим платком. Он так растрогался! Очевидно, этот товар он давно не мог выгодно продать — и вот, этот триумфальный день, наконец, настиг его. В этого Буратино он вложил всю душу. Выйдя из магазина, Агрест бережливо положил искусную работу в багаж, а сам решил прогуляться вдоль правого берега Сены. Конец марта, все живое благоухало: голуби толпились на фонарном столбе, бродячие кошки изящно прогибали спину и охотились на птиц, встречные собаки гнолись за ними и лаяли в след. Красота. Ближе к семи часам на улице прохладно, но то прохлада лёгкая, приятная. После недавнего моросящего дождя воздух чист, лёгкие наполняются ароматом корицы. Неподалеку в пекарне пекут булочки. Феликс не фанат корицы, но ее тонкий запах, щекочущий ноздри, вносит в происходящее толику романтичности. К слову говоря, о романтичности… У Оуэна, единственного сына Адриана и Маринетт, завтра день рождение, и мальчик, наконец, сможет встретиться с мамочкой спустя полгода. Впервые за десять лет его день рождение совпал с полнолунием, в которое мамуля сможет перевоплотиться в человека и потискать сына в объятиях, — это раз! Маринетт сопровождала экспедицию в Атлантический океан и помогала водолазам с поисками затерянных артефактов на утонувшем корабле, пропустив пять — только вообразите, целых пять! — полнолуний, а значит долгожданных встреч с сыном. Спустя столько времени они смогут увидеться — это два! Так что завтрашний день, вне всяких сомнений, знаменательная дата! Феликс предвкушал завтра не менее, чем его милый племянник. А может (как знать?) и более. Год назад Агрест, теперь уже средний, а не младший, зарекомендовал себя как подающий надежды фотограф. Он поступил в престижный лицей на архитектора, чтобы возводить роскошные больницы, ветеринарные клиники, рестораны и коттеджи. Однако бросил это дело, стоило серии снимков принести ему всемирную славу! И в этом деле не обошлось без Маринетт. Ещё тогда, десять лет назад, когда он преподавал ей уроки, у него мелькала запретная мысль — Маринетт такая красивая! Ее хвост великолепен, волосы густы и волнисты, талия тонка и гибка, а изящные кисти рук с такой нечеловеческой силой гребут в воде. Было бы неплохо запечатлеть ее на снимки! — так решил он и с такой же решимостью, с которой желал, не сделал этого. Ещё не все потеряно, и Феликс по-прежнему находил русалку столь же очаровательной, как и в первую их встречу. Год назад он, превозмогая смущение в сердце и выступившие краской на лице, предложил фотосессию. И Маринетт с радостью согласилась! Это было так неожиданно, что у Фела тогда подкосились ноги и застучали зубы, будто она не на съемку согласилась, а на свадьбу. Хотя против второго он тоже был бы и не против. Парень хранит эти воспоминания в особой шкатулке памяти: он до сих пор помнит, какой кристально чистой была холодная вода, когда он погружался туда. Как ослепительно сияло солнце, как ободряюще улыбалась Маринетт и подзывала его к себе, как она позировала, как раздувались ее жабры, как изгибался прелестный, сильный хвост. И Феликс безмолвно щёлкал, внимая этой таинственной красоте морской девы. Никто до него не решался на это. Он стал своего рода первооткрывателем. Несмотря на многочисленные бунты, митинги, призывы к справедливости, люди не знали до конца, с кем они умеют дело. И не узнают никогда, потому что сухопутная и водная расы слишком разные, да и о существовании вторых узнали не так давно, чтобы всецело доверять. Большинство людей относились ко всему роду хвостатому… с настороженностью. Как к дорогому другу, однажды предавшему. На лице — радушная улыбка, когда вы его встречаете, а за спиной — топор. Стоит другу подать хоть малейший повод для беспокойства — вы достаете топор и рубите безбожно, опасаясь возможной атаки с его стороны. Отношения натянуты, мир хрупок, как хрустальная туфелька, и именно в этом, должно быть, кроется причина такого грандиозного успеха этих нескольких особенно удачных снимков. Феликс сорвал кучу восторгов и похвал — это раззадорило его самолюбие и помогло принять ответственное решение — а верное или нет, это уже бог судья! — покончить с будущей карьерой архитектора и всецело посвятить себя искусству фотографии. Он ни о чем не жалел. Он разбирался в геометрии, его креативное и пространственное мышление было развито на редкость хорошо, и — что самое важное! — ему нравилось работать с чертежами, но священный трепет, почти такой же, как у верующего перед иконой, наполнял его до краев исключительно при работе с искусством. Хочешь не хочешь, а в бездушных чертежах нет сердца, нет возвышенной жизни вне физического тела. Там холодный расчет, сосредоточенность. Лишь искусство способно бросить вызов материальному миру. И Феликс бросил. Рискнул всем ради освоения мастерства в этом ремесле. Бросил деньги на курсы, посещал галереи, музеи и выставки, заводил полезные связи, прислушивался к советам и сам их раздавал по мере возможностей. Финансовых неудобств он не испытывал: после того, как отец сошел с ума и его упекли в клинику для душевнобольных, Адриан переписал наследство на младшего брата. Все деньги империи Агрест отошли к нему. Не какая-то доля. Полностью, целиком. Гордость Адриана не позволяла ему взять хоть какой-то процент от этого состояния. Он желал получать прибыль за счёт собственного труда. Благо, он сын своего отца и быстро влился в модельный бизнес — нелюбимый, нежеланный, ранее презираемый им, но зато свой собственный. В Оуэне Адриан души не чаял. Хвалил его и лелеял, поощрял интересы мальчика к поэзии и рисованию, водил его на разные секции, бег, плавание, но и не забывал об увлечениях сына — записал его в литературный кружок и художку. Племянник был лукав, остер на язык, и хотя внешне он был эдакая копия Адриана Агреста, но глаза его — чуть раскосые, узковатые, хитро прищуренные и в момент гнева становившиеся вертикальными, как у хищника из семейства кошачьих — это ему досталось от вольной мамы! Голубые с синевой под зрачками, как глубина океана, в которой родилась его мать. Тот, что рос, избалованный безграничной любовью папы, устраивал недельные бойкоты и прежутко сердился, когда дядя Феликс смел его отчитывать за какую-нибудь выпендрежную выходку! «Тебе следует быть к нему строже», — не раз настаивал Феликс, но старший брат лишь отмахивался: «Не учи ученого, братишка. Все, у кого нет детей, ведут себя так, словно лучше прочих знают секреты воспитания, недоступные простым смертным родителям. Раздавать советы будешь тогда, когда своими коротышками обзаведёшься». И, черт, он был прав, но… дети. Свои? Фу-у. Упаси боже. Худшей участи сложно вообразить. Вымолвить отдельное словечко о детях горячо желанных, но мертвых, тоже следует. Хлоя Буржуа стала востребованной актрисой. Никто не мог ожидать, что она выберет именно такую профессию, и пока все хлопали глазами и восхищались ее игрой, Феликс считал, что это вполне предсказуемо. Всё-таки правильно кто-то сказал: хорошие актеры — это в первую очередь восхитительные лжецы. А с чем у блонди точно не было проблем, так это с умением обводить людей вокруг пальца. Что ж, ей следует отдать дань уважения хотя бы за то, что смогла сколотить деньги на своих навыках. С работой у нее все замечательно. Она быстро вливается в коллектив, известные режиссеры зовут ее сниматься с своих кинокартинах, коллеги пишут ей хвалебные рекомендации. Словом, все обожают ее. Настолько сильно, что готовы простить ей все грехи ее отца, которого пять лет назад смогли-таки уличить в казнокрадстве и засадить за решетку на добрых два года. Даже семейный адвокат не помог, столь неопровержимы были доказательства его вины. А вот в делах амурных у нее не клеилось. Она желала взять свою вторую половинку под полный контроль, и спустя год (максимум полтора) ухажеры не выдерживали ее чересчур доминирующей хватки и расходились с ней. Она хотела построить семью, создать уютный семейный очаг, родить ребенка, да не могла. Первый раз, пару тому лет назад, у нее случился выкидыш на второй неделе. Спустя пару месяцев — второй. Отчаяние захлестнуло ее. Пустота в сердце, которую она надеялась восполнить рождением малыша, съедала ее день ото дня. Она принимала антидепрессанты и уже порывалась искусственно забеременеть, но продюсеры отговорили ее. «Непорочное зачатие, да у нас тут вторая Богородица назревает», — отшучивался кто-то в СМИ. На почве ненависти к себе и к миру Буржуа с размаху вляпалась в несколько скандалов. Один из них, кажется, было не так-то легко замять. Феликс не знал, как у нее на данный момент обстоят дела, но, помилуйте его небеса — он не мог изменить мнения, что это справедливо. Что она получила по заслугам. У ее рыжей девочке на побегушках все сложилось с точностью, да наоборот. Ах, да, Сабрина! Точно-точно, Хлоя, преисполненная черной завистью к своей ассистентке, огрела ту тяжёлой папкой, когда она пришла просить отпуск в связи со своей второй беременностью. От сильного удара худые ноги Сабрины подкосились и она, пятясь, запнулась о провод и упала, больно ударившись головой. В больнице у нее остановили лёгкое сотрясение головного мозга, но выкидыша не было! Ох, Фел бы многое отдал за то, чтобы увидеть лицо Хлои в тот момент, когда она узнала, что после такого смачного удара ребенок ассистентки остался жив, когда сама Хлоя потерпела два выкидыша из-за того, что как-то неправильно нагнулась или стукнулась. Даже после такого акта агрессии Сабрина хотела броситься в ноги к своей «подружке», утешить ее пожалеть, извиниться за бог знает что, но, слава Создателю, ее любящий муж уговорил ее порвать всякую связь с Хлоей Буржуа. Вот как в жизни бывает! У одной успех в работе, но полный провал на любовном фронте, а у другой все наоборот. Вселенная будто бы услышала насмешливый лепет мыслей Феликса — он остановился перед баннером с изображением Хлои. Она в образе героини, походящей на нее саму и по эффектному выбору одежды, и по образу мысли. Фильм, в котором она недавно снималась: «Хроники светской львицы». Какое совпадение! Ей даже не придется вживаться в роль. Это кино про нее. Феликс покривлялся у баннера, показал язык, да с чистой совестью направился к машине. Завтра ему ещё именинника поздравлять, если тот, конечно, не начнет выделываться. Опять.***
Проказы начались ещё до того, как автомобиль дяди Феликса пристроился в гараже. Громкая танцевальная музыка, детский смех и… о боги, Феликс же просил не устраивать пир на весь мир! Кажется, Адриан слушал его вполуха или не слушал вообще — праздник проходит не в особняке, а на открытом воздухе. Пока дети резвятся в надувном замке, на гриле жарятся стейки, а посередине стола стоит роскошный торт с кремовой фигуркой именниника и цифрой десять. Феликс вошёл на залитую солнцем поляну, прикрыл трепещущие веки и вдохнул чудесный аромат изысканных блюд, вслушался в детские голоса, и такая радость, лёгкая веселость обняла его душу, что если бы это был сон, то он предпочел бы не просыпаться. На краю сознания мелькнула нехорошая мысль — он завидует, причем по-черному, ведь у него не было такого детства, никто бы не стал звать его товарищей и закатывать вечеринку в честь его дня рождения. — Грандиозный торт, — только и смог выдохнуть Фел, открыв глаза и изумлённо рассматривая три вкуснейших слоя. — Это ещё мягко сказано. Сзади подошёл старший брат и шутливо боднул Феликса под ребра. Тот закатил глаза, а-ля угомонись, большой ребенок, а Адриан заливисто захохотал. Только сейчас Фел краем глаза заметил Аликс, все это время стоявшую за Адрианом. — Не стесняйтесь в выражениях, мальчики. Это просто аху… — Аликс, — строго окликнул хозяин особняка. — Здесь дети. — Поняла. Мне очень жаль твои уши, Феликс. Все. Молчу. Она рассмеялась, подняла руки вверх, как бы сдаваясь, и в таком же положении скрылась в доме. Феликс проводил ее спину недоуменным взглядом. — Так вот оно что. День рождение сына для тебя ещё один повод выпить с друзьями. Феликс с деланным порицанием покачал головой, будто это был удар ниже пояса и такого от старшего брата он не ожидал. — Почему же сразу выпить? И ты имеешь что-то против, зануда? — Я — самый очаровательный зануда из всех. И мне нужно откланяться, чтобы вручить подарок имениннику. — Феликс постучал по деревянной головке игрушечного Буратино и внимательно просканировал поляну, силясь отыскать нужного ребенка среди этого разношёрстного потока. Увидев Оуэна, который за руку с какой-то девочкой невинно прогуливался вокруг батута, Феликс победоносно объявил: — А вот и он. Подхватив игрушку за шею, он завел ее себе за спину, что не было видно наверняка, и скалой вырос перед мальчиком. — Морякам привет, — тот Агрест, что постарше, отсалютовал рукой. Он знал, что Оуэн мечтает стать моряком (мамины гены дают о себе знать!) поэтому всегда его так приветствовал. — Феликс! — Оуэн выпустил руку девочки и бросился на шею дяди. Та неловко помялась на месте и деликатно отошла в сторону. — Я ждал тебя! Что ты мне принес? Выпустив племянника из объятий, Фел положил ему руку на плечо и, заглянув в глаза, с наигранной серьезностью поправил: — Дядя Феликс. — Зануда! — как ни в чем не бывало хихикнул мальчик. — Ты старше меня всего лишь на одиннадцать лет. Дядя театрально шмыгнул носом, вызывая сочувствие к своей персоне, и жалобным голоском изрёк: — Ах, меня уже второй раз за день называют занудой. Что отец, что сын. Мое сердце не выдержит такого удара. Оуэн ухмыльнулся, как змей искуситель и, смотря в небо, задал вопрос, растягивая гласные, будто жевачку: — Так чтоооо жеее мнее принееес дя-ядя Феееликс? Феликс любовался племянником. Он растет весёлым, живым и подвижным ребенком. Когда Феликс заезжает к брату в гости, то он не ощущает той гнетущей, даже в каком-то смысле тюремной атмосферы беспрекословного послушания одному лицу, как было у Габриэля. Напротив, у нынешнего поколения Агрестов тепло, как в микроволновке, и смешно, как на церковном представлении. Как бы Феликс не упрекал Адриана в родительской «некомпетентности», он не мог не признать его старания. Оуэну не хватает мамы, но он счастлив, ведь чувствует себя нужным, любимым. И всё-таки… наступая на грудь своим высоким ожиданиям и идеалам, пора сказать себе, что Адриан Агрест — хороший отец. Гораздо лучший, чем был Габриэль. — А вот тебе ключик, — Феликс снял с шеи золотую цепочку с маленьким, изящным ключом и вложил его в раскрытую ладонь мальчика. — Как думаешь, что он открывает? Оуэн, словно привороженный, рассматривал ключик, а потом без тени сомнения ответил: — То, что у тебя за спиной. И он нырнул за спину дяди прежде, чем тот успел похвалить его за сообразительность. Мальчик вставил ключ в отверстие на боку Буратино, завел его, и игрушка, с щелчком раскрыв рот, зашагала вперёд. Оуэн зааплодировал. — Спасибо! Он именно такой, какого я и хотел! Оуэн встал рядом с Буратино и замаршировал под стать ему. — Луиза! — прокричал он той девочке, с которой недавно держался за ручки. — Смотри, как мы здорово шагаем. Девочка лучезарно улыбнулась и, встав по другую сторону от Буратино, как и Феликс, принялась изображать его походку. Феликс упёр руки в бока и беспомощно посмотрел на стол. Ну, не будет же он, в самом деле, есть с детьми. Голос старшего брата подоспел вовремя: — И чего ты тут встал? Взрослые трапезничают дома. Но, если ты хочешь пообедать со своими сверстниками — только скажи, — и Адриан игриво подмигнул, рукой указав на длинный детский стол. — Бе-бе-бе, — передразнил Феликс, прямо как в детстве. — Я с дураками не разговариваю! Адриан мог бы ответить что-то ещё, но он лишь последовал за Фелом в дом, и края его губ время от времени подрагивали в ностальгической улыбке. Столько времени миновало с тех пор, как Феликс говорил это в последний раз. Первые два года после расставания с Маринетт он вообще замкнулся в себе, сделался хмур, как гонец, несший плохую весть с поля боя, и отдалился от Адриана, а ведь старший брат, наконец, проникся участием к жизни мелкого. Не успело Феликсу стукнуть четырнадцать — он предложил Адриану поиграть в джойстик, и с тех пор их дружба только крепла. А отец… Да он буквально обезумел. Его план по устранению собственного внука был с успехом провален, старший отпрыск объявил о беременности русалки на всеобщее обозрение, то злосчастное видео свободно гуляло по просторам интернета; для Габриэля невыносимо было день ото дня наблюдать нерадивого внука, слышать его крики. События развивались стремительно. Поскольку Адриан ещё обучался и не мог посвятить всего себя заботе о сыне, то Габриэль — на удивление! — позаботился о том, чтобы к младенцу была представлена няня со стажем. Три года. Три года Агрест старший подавлял приступы едва контролируемой агрессии, вновь взял на себя весь удар общественности, тактично и призрачно отвечал на вопросы журналистов о своем внуке. В итоге все свелось к тому, что в графе «мать» в свидетельстве о рождении Оуэна спустя три года поставили: Маринетт. Раса: русалка. Когда злость полностью овладела рассудком главы семьи, Адриан понял, что так продолжаться не может. На собственно заработанные деньги (и прибыли от продажи аквариума, швейцарских часов и прочих дорогих вещей) он взял в аренду скромную двушку в центре Парижа, сделал ремонт, и переехал туда с сыном и его преклонного возраста няней — Трейси. Вскоре за дебоширство, вождение автомобиля в состоянии алкогольного опьянения и поджог частной собственности, его хотели арестовать, но Адриан заступился за него (в знак благодарности о проявлении хоть малейшего неравнодушия ко внуку) и настоял на том, чтобы отца упекли в больницу для душевнобольных. Все лучше, чем тюрьма. Через несколько дней после праздника в честь шестилетия Оуэна Трейси умерла. Прямо в их квартире. Когда Адриан был на работе. Это стало финальной точкой в необходимости переехать. Адриан как раз недавно продал старый особняк Агрестов за кругленькую сумму и смог купить новый коттедж: менее большой и роскошный, без подвала и волшебным садом, о котором ранее заботилась Маринетт, но с довольно дружелюбными соседями и уютной беседкой. Феликс жил с ними после того, как отца на весомых основаниях упекли в психушку, но едва ему стукнуло шестнадцать, он объявил, что все, дескать, спасибо за заботу, я переезжаю к друзьям. «А не к девушке ли?» — хитро сощурив глаза, полюбопытствовал Адриан. Лицо мелкого (выходит, не такого уж и мелкого!) осталось непоколебимым и непреклонным, его взор был прям и спокоен, но в глазах бушевал гейзер. Лишь присмотревшись, Адриан заметил, что его челюсти напряжены, точно он внутренне готовится к тому, что Адри на правах опекуна запретит ему. «Эй, расслабься, — тотчас спохватился старший, мигом сообразив, что Фел, должно быть, просто боится, что Адриан очерствел точно так же, как и отец, — я не строгий надзиратель. Я не посягаю на твою свободу. Если там не будет кокаина и шлюх, то езжай». Такая бурная реакция встретила Адриана, это стоило видеть! Феликс со слезами на глазах — зуб даю, они поблескивали драгоценными камнями! — стиснул Адриана в объятиях, едва ли не до хруста костей и, пылко пожав обе руки, откланялся. Выражение его лица — безграничная благодарность. «Ну надо же, как мало нужно человеку для счастья…» — думал Адриан, провожая братца до порога. Распрощались. Крепкая связь между братьями как установилась однажды, так и сохранилась по сей день. Они созванивались каждую неделю и завели интересную привычку: отчитываться о каждом прожитом дне в ваттсапе несколькими короткими, но меткими предложениями. Представлю, пожалуй, некоторые из них ради большей ясности: 😍 Мелкий умник 😍 (заходил сегодня в 21:37) «Игра Престолов захватила меня в свой плен. Закидываюсь попкорном без устали и слушаю про лестницу хаоса уже в который раз. Мизинец лох ГЫЫ» «Опять кушал. Ладно, жрал. Как свинья» «Разочарован. Запороли весь сезон. Топор под пальто. Когда увидимся, я расколю тебе череп, как Раскольников старухе, помяни мое слово» Брателло (заходил сегодня в 21:39) «Адриану Агресту, с подросткого возраста привыкшего к прицелам камер и позированию на них, сегодня весь отдел читал нравоучения о том, каким должен быть моделька. Чуть не помер со скуки» «Оуэн проявил интерес к живописи. Не моими генами пахнет, отнюдь -_-» «Ностальгируя рыдал. Вспомнил, что мужчины не плачут, только к вечеру и с опухшими, как после смачной драки, глазами» «ВЛАСТИ ПОСВЯЩАЕТСЯ: 🖕🖕🖕🖕🖕🖕🖕🖕🖕🖕🖕🖕🖕🖕🖕🖕🖕🖕🖕🖕» Маринетт выпускали не то чтобы второпях. Действовали относительно быстро после того, как она восстановилась после родов за ночь. Аликс о чем-то шушукалась с Хлоей. Передала, что связи действительно имеют нереальный вес на весах общественной жизни. Хлоя отправила вертолет за ними. Маринетт выпустят оттуда, откуда ее когда-то отняли. Тихий океан. Адриану не разрешено было сопроводить ее, от раздражения он щёлкал зубами и заламывал пальцы. А вдруг, Хлоя обманет? Он благодарен ей за помощь, но кто, черт побери, ее знает! Она — человек ситуации и подстраивается под определенные обстоятельства, поэтому на кого точно нельзя всецело положиться, так это на нее. Однако рискнуть все же пришлось. Он не в том положении, чтобы раскатывать губу и требовать бо́льшую гарантию безопасности, надёжности и прочее. Усидчивость — явно не та черта, код которой был прописан в генах Адриана Агреста. Спустя всего лишь час, как Маринетт забрали люди, подосланные Хлоей, Адриан вскочил со стула и, решительно сжимая кулаки, громогласно заявил: «Вы как знаете, а я это так просто не оставлю! Довериться Хлое — это последние дело!» «Кидать своего новорожденного ребенка — это тоже последнее дело, — парировала Аликс, копируя решительный тон юноши, — ты уже доверился Хлое и менять что-то сейчас — верх глупости. А я, хоть и очарована этим младенцем, но не являюсь его матерью. Оуэну нужен отец. Напомню: это ты, Адриан». «Оуэн», — бессознательно повторил Адриан, словно пробуя имя на вкус. Он бережно взял на руки младенца, осторожно придерживая его за затылок. Его ладонь по сравнению с головкой сына кажется такой огромной. Оуэн… интересно, почему именно это имя русалка обранила у самого входа? И Адриан остался. Вопреки всему, вопреки своей сущности. Он нужен сыну. Боги, как ново звучат эти слова! Свершилось то, чего он ждал, боялся, предвкушал: у него появился крохотный человеческий сын с именем хорошо рождённого. Настоящий, не куколка. Он совсем живой. Ха-ха, даже слишком. Вон, все кривляется и открывает рот так, будто посасывает. Даже рефлексы человеческие… Судя по рассказам Маринетт — русалки не кормят грудью. С младенчества они ловят для детей мелкую рыбу, кальмаров, устриц и других морских обитателей и раздробляют, превращая в кашу. Аликс, Нино и Ким такие умницы! Подружишься с такими людьми, и вера в бескорыстное проявление доброты навсегда останется в сердце. Они предусмотрительно купили смесь для Оуэна. Оказывается там, в грузовике, Хлоя записала голосовую с просьбой купить еду для новорожденного. В спешке Ким отправился в аптеку — благо, она была неподалеку! — а Нино и Аликс принялись изучать, как приготавливать смесь для младенцев. Все оказалось не так страшно, как они думали, и когда Адриан в ужасе разинул рот, мол, нечем ребенка кормить, ребята дружно усмехнулись и показали невиданные чудеса. Осталось разве что научиться профессионально укачивать и напевать колыбельную, чтобы все младенцы мира тянули к Адриану свои ручки. А потом, когда Адриан первый раз решил сменить малютке подгузник, его настиг пренеприятнейший конфуз. Оуэн описался. Его бледноватая моча струйкой фонтана хлестнула папочку по подбородку. Он взял влажную салфетку, вытер мочевину и все это время не сводил серьезно взгляда с Оуэна, приговаривая: «Ну, мсье Агрест, такое поведение просто неприемлемо для моего будущего наследника, просто недопустимо». Оуэн в ответ издал звук, походящий на смешок, и радостно замахал руками. Адриан оскорбленно схватился за грудь и на спертом выдохе произнес: «Ах, улыбаетесь, мсье! Так вы бесстыдник!» И давай пощипывать сынулю по бокам. Щип-щип. Щип. «Аааааааааааааа!!!» — вой малыша эхом отскочил от стенок дома, сотрясая как минимум его энергетическую составляющую. Аликс, вошедшая в комнату и испуганно озиравшаяся по сторонам, выронила сэндвич, который держала во рту. «Что случилось?» Адриан поднял на нее пристыженные глаза и виновато ответил: «Блин, я его щипал. Кажется, не надо было, да?» Девушка сердито сложила руки на груди. «Давай мы тебя пощипаем, а?! Я с радостью посмотрю, насколько приятно тебе будет. Вот и разбирайся теперь. Все вы парни, как дети». «Ну, Ал! — взмолился парень, видя, что девушка всерьез собралась уходить, подняв сэндвич и накинув толстовку. — Ты оставишь меня наедине с этим чёртом?» «Да ты сам, как черт, — словно птичка, попавшая в силок, нахохлилась черлидерша. — Щипаешь ребенка. Безбожник». «Бу-бу-бу», — обиженно покривлялся Адриан, когда дверь за Аликс захлопнулась. Глянув на сынулю, который, наконец, перестал выть, как полицейская сирена, Адриан предпринял вторую попытку поменять ему памперс. Когда он управился с этой непосильной задачей — аплодисменты герою! — то победоносно поднял Оуэна над головой. Тот рыгнул. Адриан закатил глаза: «Яблоко от яблони, — запашок долетел до его ноздрей, и он сморщил нос, — недалеко ушло…» Первый год Аликс очень помогала Адриану. Затем учеба, переезд, новые возможности — и они перестали общаться, как прежде, но продолжали созваниваться. Нино и Ким стали профессиональными спортсменами и часто отбывали в другие страны на разнообразные чемпионаты и турниры. Адриан не видел мать своего ребенка четыре года. У них даже фотографий совместных не было. Странно то, что черты лица Маринетт не стерло время, он помнил ее так же отчётливо, как и в первый раз, когда разглядел по-настоящему. Должно быть, это причудливое свойство первой любви. Адриан не особо следил за новостями. Он полностью посвящал себя карьере модели, работал на износ, чтобы оплачивать коммуналку, еду, шмотки (надо быть в тренде!) услуги Трейси и все необходимое для Оуэна. Со временем он понял, какого было отцу. Поэтому услышал о том, что с выпущенными на волю русалками тесно сотрудничает ООН, на работе. Подавился кофе. Маринетт, скорее всего, в числе этих русалок. Это же значит, что он может связаться с ней! Так и вышло. Знатно потрепав себе нервы, названивая всем многочисленным знакомым, он смог получить разрешение увидеться с русалками. Их, темноволосых и голубоглазых, собрали со всего мира. Русалок с параметрами Маринетт было семь, но он узнал ее сразу же. Она держалась на поверхности воды в некотором отдалении от других. Он выкрикнул ее имя, и она вскинула подбородок. Ее глаза округлились от удивления. Она подплыла к бортику бассейна, в который их доставили и, схватив Адриана за шею, утащила за собой, в воду. Прямо как в тот раз, в аквариуме. Она целовала его, пока не припухли губы, пока от холода у него не застучали зубы. В урождённой форме она не могла сразить всех своими знаниями французского, но прекрасно понимала все, что говорил Адриан. Схватив ее за руки, он с восторгом рассказывал об их сыне, его увлечениях, капризах, характере, отношениях с другими детьми и о том, как он скучает по маме… В ближайшее полнолуние договорились забрать ее из условленной части океана и привезти к нему. Полная луна взойдет через неделю. Неделя, чтобы подготовить Оуэна к встречи с матерью. Видеться с Маринетт каждый месяц, к сожалению, — затратное удовольствие. Раз в три месяца — на том и сошлись. В сумме всего лишь четыре раза за год. Но это лучше, чем ничего. После встречи с Маринетт Адриан прочитал Оуэну оригинальную сказку Андерсана про русалочку, обсудил историю с ним, постарался направить мысли мальчика в позитивное русло, склонить их в сторону русалок. Но мальчик упорно не понимал жертвенности русалки. «Да она же его совсем не знает! — дулся мальчик. — Как можно пожертвовать всем ради принца, которого не знаешь!» «Женщины любят только тех, которых не знают». «В тех, которых не знают, только влюбляются. А любят как раз тех, которых знают». «Ну надо же, маленький философ растет, — Адриан закатил глаза, но не смог скрыть довольной улыбки. Такими речами от маленького сына стоит гордиться. — Этому тебя дядя Феликс научил?» «Просто Феликс!» В оставшиеся дни посмотрели диснеевскую сопливую экранизацию, потом пытались посмотреть сериал «H2O: просто добавь воды», но мальчик чуть не помер со скуки, да Адриан, если честно, тоже. Начало больно затянутое. Но Адриан не отчаивался и продолжал любой разговор с сыном так или иначе склонять к теме русалок, какие они добрые, хорошие, распрекрасные и вообще. Вечером шестого дня на один из таких разговоров Оуэн просто громко простонал и застал папулю врасплох вопросом: «Пап, ну че должно произойти-то? Русалки, русалки, русалки… Надоело». Адриан сглотнул с таким напряжением, что даже кадык дрогнул. Он серьезно не знал, что на это ответить. Поэтому просто пожелал мальчику спокойной ночи, выключил свет и вышел из комнаты. Он недооценивал сына. Адриан думал, что он слишком ребенок, чтобы что-то заподозрить или сообразить. Ранним утром седьмого дня Оуэна разбудил чей-то незнакомый, пристальный взгляд. Он чувствовал его кожей, он разогревал кровь в его жилах до крышесносной температуры. «Вы кто?» — спросил он, разлепив веки и вглядываясь в миловидное лицо незнакомки. Она хлопала своими длинными ресницами и, улыбаясь, отвечала: «Это я». «Мама?» — изумлённо спросил Оуэн, ещё не до конца осмысливая собственное слово. Как птичка упорхнула с ветки, когда ты сократил расстояние и протянул к ней руку, так и это заветное слово вырвалось изо рта само по себе. «Собственной персоной». Маринетт склонилась к сыну и припечатала на его лбу нежный поцелуй. Он вскочил с кровати и стал колотить ее по ногам. «Мама! — рыдания выбивали воздух из его лёгких. — Где ты была все это время?!» Маринетт молча сносила удары. Не то чтобы ей было больно или обидно, но… она родила человека от ног до костного мозга. Если ранее в ее душе теплилась надежда, что в нем есть хоть что-то от ее хвостатого рода, то сейчас она пылью развеялась по ветру. Адриан впервые за долгое время рассердился на сына и повысил на него голос. Он отнял его от матери и грозно прикрикнул: «Как ты позволяешь себе так относиться к матери? Она русалка. Она не могла быть с нами все это время». Оуэн не унимался даже после отцовских слов. Он весь извертелся в его руках и, рыдая, говорил первое, что приходило в голову. «Уведи ее! Она нас бросила. Мы ей не нужны!» Адриан с растерянной вопросительностью кинул короткий взгляд на русалку, как бы спрашивая, что она намерена с этим делать. Она позвала его жестом и вышла из комнаты. Адриан уложил сына в постель, решив дать ему проплакать столько, сколько нужно, а сам вышел в след за Мари. Она стояла в прихожей. Когда Адриан вырос перед ней, она встала и, положив руку ему на плечо, попросила: «Оставь его. Он имеет право злиться». «Ты серьезно?!» — праведно возмутился Адри, но не успел он продолжить свою тираду — девушка прервала его: «Я не предлагаю оставить все так, как есть. Я хочу подождать до более хороших времен. Иногда нужно просто переждать, чтобы добиться результата, понимаешь? Для него это неожиданность. Ему стоит успокоиться, а для этого — порыдать и выпустить пар. А на это нужно время. Согласен?» Ну вот что Адриану на это ответить? Он утвердительно кивнул. Ждали аж до самого вечера — там и до обратного превращения рукой подать! — всё-таки упорство маленьких детей можно воспевать в народных балладах. Но вот, обиженный вышел из своего укрытия — есть, видно, захотел, а не решался, ведь горе-родители его все это время в кухне поджидали! — и, ни на кого не глядя, сел на стул и осевшим от рыданий голосом заметил: «Пап, ты соврал. Мама не русалка. У нее же ноги». У Маринетт ёкнуло сердце. Мама. Пусть слабо, недоверчиво и предельно натянуто, но он признал в ней родного человека! «Видишь ли, Оуэн, русалки могут перевоплощаться в людей раз в месяц». «Все чудесатее и чудесатее, — улыбнувшись во все тридцать два зуба, так беззаботно и наивно, как способны только малые дети, Оуэн повторил фразу из фильма, который они с отцом посмотрели на прошлых выходных. — Ну ты и фантазер, папуля». Остаток вечера Оуэн показывал маме свои небрежные подделки из пластилина, глины, рисунки, медали, наклейки. Сыграл с Маринетт на планшете в какие-то игры для двоих, показал, как правильно надо ловить ртом начос, и… все. Русалке пора обратно в морскую пучину. Адриан спросил сына, хочет ли он проводить маму обратно домой, и не испугается ли, увидев ее с хвостом. Оуэн решительно согласился. Он, казалось, был непроницаем — пожалуй, даже слишком для ребенка! — но когда вот-вот пробила полночь, и Маринетт на вертолете пора было сбрасывать в море (некоторые миссии русалки выполняли в морях, а не в океанах), Оуэн подлетел к ней стрелой, прильнул и прошептал так тихо, чтобы было слышно только ей: «Мамочка, возвращайся скорее, я буду ждать». Он и правда ждал. И даже ни чуточку не испугался, увидев ее с хвостом. Наоборот, он сказал, что таким мощным хвостом, как у его маман, можно крушить машины. Знал бы он, как чертовски прав. Вынырнуть из воспоминаний оказалось сложнее, чем думалось, поэтому Адриан тряхнул головой. Стан Феликса так тонок и изящен, что Адриан не удержался. Он поравнялся с братом и, потрогав его по бокам и животу, чтобы проверить наличие жирка, недюжино удивился: — Охренеть ты похудел. Сколько килограмм сбросил, столько же и мук пришлось вытерпеть? Два месяца назад ты не был таким стройным. Поскольку Феликс путешествует по всей Европе, беря уроки у всех мастеров мира в искусстве фотографии, скульптуры, лепки и дизайна (расширяет свой кругозор) то братья видеться реже, чем хотелось бы, и в последний раз их встречи, два месяца назад, скрипя сердцем, я вынуждена признать, что Феликс был пухляшом. Да, девочки, даже в книжках мальчики не идеальны, что поделать! — Видишь ли, дорогой братишка, я просто захотел. — Феликс пафосно откинул свои отросшие до подбородка локоны, изображая позирующую нанятой папарацци актрису. — А мысль материальна, особенно у людей с такой сильной волей, как у меня. — То есть все, что мне остаётся — это грызть ногти и втихаря завидовать по-черному? — Не совсем, но ты на правильном пути. Братья рассмеялись. Адриан остановился посреди коридора и хлопнул себя ладошкой по лбу, словно его вдруг посетила гениальная мысль! Феликс притормозил тоже и с немым вопросом уставился на старшего. — Я совсем забыл! Я же хотел у тебя спросить, — Адриан схватил младшего за предплечья и встряхнул, будто приободряя, — ты умный, образованный, надёжный, целеустремленный, верный, к тому же красивый, молодой, а теперь и стройный парень! Почему у тебя нет девушки? Или я чего-то не знаю? Настроение между братьями резко переменилось, стоило последнему вопросу предгрозовым облачком повиснуть между ними. Молния заискрилась — Феликс смерил Адриана стеклянным взглядом и прохладно заметил: — Ну надо же, сколько моих положительных качеств ты перечислил, о существовании некоторых я даже и не подозревал. На Адриана обрушилась догадка. Он даже рот приоткрыл, сраженный ею наповал. — Только не говори мне, что ты… о, кара небесная… — слова точно вставали поперек горла, говорить было тяжело так, будто кто-то обрезал голосовые связки, — ты до сих пор сохнешь по Маринетт? Точно, Адриан. В самое яблочко. Прорезав мякоть. — Не будем об этом, — твердым, но тихим голосом попросил Феликс. Адриан сжалился и более не поднимал эту тему, но его сердце ни раз пропускало удары, когда он думал об этом. Любить ту, с которой не можешь быть вместе, которая навека отдана океану. Говорят, любовь — это дар свыше? Да это больше похоже на проклятье… Тяжело вдохнув, Адриан направился дальше по коридору. Видно, теперь очередь Феликса оплачивать той же монетой и бередить душевные раны. — Адриан? — Старший вопросительно вскинул бровь, когда оклик Феликса заставил его замедлиться. Какая-то тревога гремела голосом Фела. — Вы с Оуэном вчера навещали отца? Эта семейная традиция установилась, когда самому младшему Агресту было шесть лет. За день до праздника Оуэна они с папой навещали дедушку в больнице. Он по обычаю был молчалив, но его лицо всегда оживало и будто бы становилось молодее, когда он видел сына и внука. Будто ещё чуть-чуть — и он придет в здравый ум. Но этого не случалось. — Нет, — спустя несколько секунд ответил Адриан, задумчиво почесав гладко выбритый висок, — и вряд ли больше будем. — Ты один все решил?! А как же то, что Оуэн рад видеть дедушку, да и тот, несмотря на свое слабоумие, хоть улыбается, когда видит внука. — Да, Феликс, один. Потому что я отец Оуэна. И у меня не было возможности посовещаться с его матерью на этот счёт. Но я думаю, что она бы одобрила мое решение. К тому же… неделю назад, когда я отчитывал его за очередную выходку, я так рассердился на то, что он смотрел куда-то в сторону, а затем, спокойно взглянув на меня, сказал, что дедушка ругать бы его не стал. Дедушка, черт побери. Твой дедушка не желал твоего рождения, более того, на пару с твоей мамой он хотел тебя прикончить — в сердцах сказал я. И чертовски пожалел. Оуэн прорыдал ночь, не общался со мной сутки. Потом, вечером, подошёл, подёргал за брюки и спросил с такой надеждой: «Папа, ты ведь пошутил про дедушку?» Я не мог и не хотел врать, поэтому подтвердил и… Проклятье, он потребовал подробностей, и я рассказал ему почти все, за исключением некоторых деталей. Он так серьезно выслушал меня и заключил, что больше не хочет навещать дедушку. И я понимаю. Никому не хочется добровольно видеться со своим несостоявшимся убийцей, даже если это родной дед. — О, Господь, — младший свел брови к переносице. Сколько драматичных разговоров в этот день! И время, как назло, тянется медом, а говорят, что оно не резиновое… Ложь! Радости мимолётны; муки медленны. Закон подлости. — Он не поможет, — весело подхватил Адриан, тоже уставший от этих серьезных разговоров. — И уж точно не наполнит желудок за тебя. Аликс запекла индейку. Просто пальчики оближешь. Ты должен попробовать. Феликс решил подхватить его порыв и подыграть. Им не в первой делать вид, что ничего не случилось. — Да, ты прав, я с удовольствием. Когда братья вошли в светлую и просторную кухню, нос тотчас наполнился восхитительным ароматом свежезапеченного мяса индейки и специй. Как вовремя они пришли! Аликс только-только вынимала блюдо из духовки; вокруг нее клубился пар, но быстро рассеивался. Феликс поймал себя на том, что неосознанно покусывает нижнюю губу, представляя, как будет хрустеть во рту аппетитная корочка. Предательский аппетит! За столом уже ждали гости, а он так и замер на месте, будто окаменел. Ему в голову ударила странная мысль! Ударила и не отпускала даже тогда, когда на стол уже подали, произнесли тосты имениннику и принялись кушать, попутно обсуждая какие-то незначительные вещи. Он все думал об Аликс. Вернее, о том, как она выглядела. Она доставала индейку и ориентировалась на кухне так уверенно, словно проделывала все это не раз. В этом доме. На этой кухне. Ее руки, облаченные в бирюзовые прихватки, фартук из того же набора — седьмое небо, этого не было в арсеналах Адриану! Да ну, быть не может. Не церемонясь, Фел, пользуясь тем, что сидит рядом с братом, придвинулся к нему непростительно близко и с жаром выпалил: — Кем тебе приходится Аликс? Адриан лукаво скосил глаза. — А что? — Отвечай! — бурным полушепотом потребовал Феликс, отчего-то возбужденный мыслью, что раскрыл чей-то личный секрет. — Девушкой, — невозмутимо пояснил Адриан, не отрываясь от вкуснейшей индейки, — мы встречаемся почти месяц. — Да ладно? Спустя столько лет? — младший поперхнулся шампанским, которым решил запить удивление. — Вы же терпеть друг друга не могли! Ну, в смысле, постоянные стычки и тому подобное… — Я тебя понял, — хохотнул Адриан. Видимо, он слышал это уже. И не раз. — Ну, поживешь и не такое увидишь. — Маринетт знает? — Мы с Аликс сошлись недавно, а с Мари не виделись уже полгода. У меня не было возможности ей сказать. — Оуэн. — Аликс первая, кто держала его на руках. — Адриан говорил это с такой важностью и гордостью, что становилось понятно непросвещенному, что это значимо для него. — Она привязалась к нему. Они прекрасно ладят. Вместе играют в теннис. — Могу поздравить тебя. Девять лет без отношений, и вот… — Пожалуй. Когда ты отбываешь в Сан-Франциско? — Через два дня, а чт… — Великолепно. Встретишься с Маринетт. А то два года не лицезреть любимую — я тебе не завидую. Феликс мрачно усмехнулся и закатил глаза.***
Феликс нетерпеливо кусал губы. Адриан заламывал пальцы. Его ко всему прочему обуяло предвкушение — предвкушение их объяснения. Он не сомневался, что она поймет его и, более того, не будет злиться, ведь они видятся четыре раза в год — только представьте! — но все равно было горько. Вроде все и очевидно, но когда ты произносишь это в слух — все меняется, и отношение к этому вопросу тоже. — Ну когда уже? — взрываясь от нетерпения, совсем как маленький, хныкал Оуэн, кутаясь в осеннюю куртку, которую его заставил натянуть заботливый папаня. Они топчатся на безлюдной поляне уже полчаса в ожидании вертолета, но от него ни слуху, ни духа. Наконец, долгожданная точка появляется в небе — сильные лопти разрезают воздух. — Отойдите! — закрываясь ладонью, обтянутой стильной кожаной перчаткой, от пыли, поднимаемой ветром, Адриан как-то бессознательно загородил «детей» собой. Вертолет шумно приземлился. Через несколько минут из него, покачиваясь и неловко смеясь, вывалилась Маринетт: — Ох, держите меня, я совсем потеряла координацию! Феликс и Адриан взяли ее под руки и помогли спуститься. — Спасибо, мальчики! Маринетт каждому поочередно подарила ослепительную, как летнее солнце, улыбку. «А у нее игривое настроение, — с каким-то бессознательным облегчением заметил про себя Адриан, — прекрасно, скандалов не будет». Затем он бросил обеспокоенный взгляд на Феликса. Да он же буквально светился изнутри. Прикоснешься — обожжешься, он же пылающее солнце. Он смотрел на Мари, не сводя с нее взгляда, пристально, восхищённо, с необъятной нежностью. Так ребенок играется с щенком. Так младенцы инстинктивно тянут крохотные ручки к материнскому лицу, не осознавая своего счастья, но невольно дорожа им. Оуэн первый имел честь задушить маму в объятиях. Она легко подняла его на руки и не без удивления отметила: — Да ты совсем вырос. — Ну, так мне уже десять лет, — гордо объявил мальчик. — Я один из самых высоких в классе. — А у меня для тебя подарок на день рождение, взрослый ты мой. — Ну, сейчас час ночи, — как бы в подтверждение своих слов Оуэн зевнул, — так что фактически мой др прошел, и ты опоздала, мамуль. — Мне очень жаль, Оу, — Маринетт погладила сына по вытянутой шее, как котенка. Она единственная, кто так сокращала его имя, и был в этом какой-то шарм по-русалочьи. — Но я уверенна, что подарок придется тебе по душе. — Удиви меня! — с вызовом хихикнул он. Мама опустила сына на землю и, чуть покопавшись в своей сумке, торжественно вручила Оуэну ракушку. Огромную и тяжелую, как булыжник. Когда мальчик взял ее на руки, то чуть не присел под тяжестью ее веса, но стойко выстоял. — Спасибо, мам. Она очень красивая. А слышно море? — Не море, — поправила Мари, таинственно улыбаясь. — Звуки океанского дна. Оу поднес раковину к уху и вслушался. Затем быстро-быстро замигал глазами и восхищённо защебетал: — Я слышу! Не какие-то смутные звуки, а волны, шуршание песка, как будто бы по нему ходит краб… — вдруг его глаза наполнились печалью. — Ее было достать не просто, да, мам? Он вперил в русалку проницательные глаза — точь-в-точь, как у нее самой — и ей на миг захотелось раскрыть душу перед сыном, поделиться с ним, какими трудами досталась эта ценная ракушка, имеющая специфичные свойства. Однако она не хотела огорчать сына, а потому просто прижалась к его щеке и сказала: — Поверь, оно того стоило. Ну, беги в машину, становится холодно. Я скоро буду, но сначала поговорю с твоим папой. Видешь, в каком нетерпении он на нас смотрит, ему явно есть, что сказать. Этот секретный шепот внушил Оуэну ощущение, будто они с мамой секретные агенты! Он посмотрел на папу — и правда! — тот места себе не находил. Буквально ерзал от невозможности терпеть. Столкнувшись со взглядом сына, он отвернулся, типа ему вообще неинтересно, когда они перестанут шушукаться, и мальчик едва сдержал желание прыснуть в кулак. — Ах, это, — он ни на минуту не чувствовал себя виноватым! — Да он очкует признаться тебе, что у него появилась девушка. Как малявка, да? Оуэн заговорчиски подмигнул Мари, с жадным любопытством следя, как эмоции сменяют одна другую на ее лице. Он словно бы искал материнского одобрения. — Не то слово. Наконец-то у него появилась нормальная, человеческая девушка! — Вот и я о чем! — поддакнул он, но стрелой метнулся в машину, когда мама пригрозила ему рукой. Хлопнула дверь. С удовольствием дыша морозным воздухом, Маринетт спрятала руки в карманы пальто и полуприкрыла веки. Есть в человеческом мире вещи, которые хватают ее за душу, ради которых хочется переродится двуногой особью и гулять по паркам, скверам, узким улочкам, проспектам, не боясь, что перевоплощение вот-вот спадет — и придется вновь нырнуть в шелк воды. В поле было темно за исключением фар. — У тебя ко мне, похоже, есть какое-то дело? — с улыбкой такой, словно она знает какую-то тайну — а так оно, в сути, и было! — спросила она у Адриана, когда он подошёл к ней сзади; его теплое дыхание шевельнулось у ее затылка. — Ну, дело — это громко сказано. Мне просто хочется с тобой кое-чем поделиться. Маринетт раскрыла глаза и довольно мурлыкнула: — Например тем, что у тебя в кои-то веки появилась девушка? Агрест усмехнулся и неловко потоптался на месте. — Этот проказник все растрепал? Какой болтун, боже… И в кого такой? Маринетт добродушно пожала плечами, так и не оборачиваясь к Адриану. Она была не в силах оторвать взора от леса, на которое давно опустились сумерки. Какая прекрасная ночь… — И кто эта счастливица? — Ты ее, должно быть, помнишь. Аликс. Она первая взяла Оуэна на руки. — Да! — с восторгом подхватила Мари. — Я ее помню. Но, Адриан… кхм, это шутка такая? Вы же постоянно огрызались! Русалка заливисто захохотала — и чем-то ее смех напоминал смех Адриана! — а парень дважды закатил глаза. — Не поверишь, Феликс отреагировал точно так же! Уже опустевшая сумка Маринетт податливо приподнялась с новым порывом ветра. Голос Адриана прогрохотал за ее спиной: — Фел, ты чего там стоишь? Мы уже собираемся ехать. Феликс ответил что-то: его негромкую фразу унес ветер. Троица села в машину. Всю дорогу молчали. Оуэн спал на заднем сиденье, удобно расположившись на коленях матери: она думала поддержать разговор, но вскоре тоже сдалась приятной неге сна и провалилась в небытие. Адриан уверенно управлялся с автомобилем. Он предусмотрительно спал весь вечер после праздника — это добрые четыре часа! — поэтому его никаким боком не клонило спать. Фел пытался развлечь брата разговорами, но тот отвечал уклончиво и как бы неохотно, и младший сдался, поддавшись искушению Морфея. Всю дорогу, до самого дома, Адриан размышлял о том, сможет ли Феликс решиться рассказать о своих чувствах Маринетт, наконец? Бог знает, когда им вновь доведётся свидеться! В отношениях с людьми — особенно доверительными! — медлить никак нельзя: никогда не знаешь, как круто повернется жизнь. Невысказанные чувства, мысли, ударят под дых ужасной болью, когда узнаешь, что этого человека уже нет в живых, или он уехал на другой континент, оборвав все связи.***
Маринетт не хотела будить Аликс и с радостью бы поприветствовала ее утром, но она сама вышла на порог и обняла русалку, как давнюю подругу. Всей гурьбой выпили чай и разошлись по комнатам. Но Маринетт — вот ведь незадача! — совершенно не спалось. Она не хотела разбудить сына, сопящего у нее под боком, поэтому тихо вынырнула из кровати, сладко зевнула и потянулась на месте, разминая затёкшие мышцы. Упорхнула из комнаты, словно бабочка — только крыльев не хватало; они бы трепетали за ее спиной, когда она была в волнение. Если была такая возможность, то Оуэн всегда требовал, чтобы мать находилась как минимум в его комнате, а в идеале — в одной кровати. Он не хотел расставаться с матерью даже во сне. Он тосковал по ней, тосковал упрямо, безутешно. Маринетт тоже иногда со смущением перехватывала себя на мысли, что помнит милые черты мамы и своих морских подруг, но тут же отдергивала себя — все вздор! — ведь мама была бы недовольна ей. Она всегда учила быть сильной, а придаваться этим воспоминаниям — само воплощение слабости… человеческой слабости. Она спустилась на кухню. Яркое свечение луны проникало сквозь полупрозрачные жёлтые занавески, создавая восхитительный контраст цветов. Чуткие глаза русалки быстро привыкли к свету и она, подойдя к стенке, на которой висели фотографии в рамках, провела по одной из них, где изображены Аликс и Адриан. Они сидели на скамейке в парке и поедали сливочное мороженое. Болтали ножками, как дети. Счастливые, беззаботные. Интересно, что их сблизило до такой степени, чтобы перейти черту дружбы? — Ты ведь знаешь Адриана, ему необходимо засыпать рядом с любимой… — шевельнулся знакомый голос у самой ее шее. Она дрогнула, недовольная тем, что не ощутила посторонние присутствие, увлеченная своей фантазией. — Как бы сильно ты ему не нравилась, он не может любить на расстоянии. Русалка развернулась с понимающей полуулыбкой на устах. Феликс смотрел на нее, наклонив голову то вправо, то влево, будто бы желая запомнить ее такой, какая она есть в эту минуту со всех ракурсов. — В аквариуме я наблюдала за ним год. Я знаю это лучше прочих. Так что не надо, Феликс. Я вижу, что ты делаешь. Ты оправдываешь его. Было бы что оправдывать. Я его не виню. Мы слишком разные. Если бы я была человеком… — на секунду она вкусила запретный плод сладкой думы, но тотчас выкинула это из головы. — Но, увы. — Как-то грустно. Такая наивность неспокойной рябью прошлась по всему лику Феликса, что на секунду он показался ей тем же ребенком, что и десять лет назад. Воспоминания защекотали ее нутро, бередя душу. — Это жизнь, — она пожала плечами, и этот жест был почти равнодушным, почти сухим. — Ну, если это все, то я пойду досыпать. Она уже собиралась уходить, но младший Агрест перехватил ее за руку. Она вперила в него не взор вовсе, а огромную молекулу удивления, мол, парень, ты чего творишь? Поняв, что держит ее слишком принужденно, Фел разомкнул пальцы. — Нет, Маринетт, ещё кое-что. — Крупные мурашки пробежались вдоль всего позвоночника. Он говорил на одном дыхании: — Я люблю тебя. Не как младший брат. Я ещё тогда, десять лет назад… Видя, как тяжело ему даются эти слова, Мари приложила к его губам палец. — И это я знаю тоже. — Да ну, какая же ты, однако, всезнайка, — фыркнул Феликс, не приближаясь, но и не отдаляясь. Он словно бы чего-то напряженно выжидал, как пантера, которая готовится к прыжку. — Ты научил меня быть такой. — Миловидная ямочка мелькнула у самых губ Мари, когда она искренне улыбнулась. — Пожинай плоды. Феликс ждал момента — и это он. В конце концов, никому знать не дано, когда они смогут вот так болтать снова, так? Ну, была не была! «Гори все огнем, гори!» — мысленно он взывал к своей решительности. И она откликнулось на зов — одной рукой Феликс обхватил затылок Маринетт, а другой обвил ее талию. Он держал ее не слишком сильно и медлил несколько мгновений, как бы давая ей фору отстраниться и остановить его от свершения ошибки. Она ничего не предприняла. Парень прижался к ее губам в чувственном, нужном поцелуе, о котором бредил столько лет, и вот, наконец, это все происходит взаправду, наяву! Ее губы оказались пухлыми, обветренными, ловкими — она потянулась на носочки и ответила ему с не меньшим пылом. Ах, знал бы он, как она отреагирует, попробовал бы сделать это раньше! Ничто не вечно — поцелуй прекратился, их губы разомкнулись, но Фел все ещё не успокоил лавину, поднявшуюся внизу живота. — А можно ли как-то стать… одним из вас? Глупый вопрос, тупая надежда. И все же, она не умирает, ее проносят с собой до гробовой доски. — Люди, — горько усмехнулась Маринетт. — Ну, нет. Чудеса чудесами, но это уже слишком. Ты рождаешься либо русалкой, либо человеком. Обходных путей не дано. А если они и есть, то мне о них неизвестно. — Как скажешь, — он взял ее за руку, и подобно истинному джентльмену легко, почти невесомом поцеловал пальчики. Мари улыбнулась. Феликс вскинул ресницы и угадал назначение этой улыбки — так улыбаются моментам, которые откладываются в памяти до конца дней. Она будет помнить. И он обещает не забыть. Через четыре месяца Маринетт не стало — угодила в капкан браконьеров, незаконно подкармливающих акул, чтобы спустить туда клетку с туристами, желающими нажить приключений на свою задницу. Маринетт должна была миновать этот край. Две здоровенных акулы не дали ей и шанса ускользнуть. Океан опасен, но там ее дом.