Ca Ira

17 октября 1793. Париж.

      — Животные!       Кроули хотел переломать кости Жан-Клоду, когда его поганые руки потянулись за белым воротничком. Кроули почти наизусть знал весь церемониал казни, оттого испытывал жгучее, рвущееся наружу возмущение.       Уже подходя к тюрьме, он видел, как краснощекие бабы продавали эти самые воротнички по цене один ливр за штуку. Помимо воротничков, они также предлагали клочки волос мадам Дефицит [1], цитируя строчки из злых памфлетов в ее честь. Примечательно, что дефицита волос у недавно казненной не наблюдалось. Завитые серебристые локоны предлагали аж три торговки.       Дотанцевалась, стрекоза       Кто знал, что галантный век, знаменитый тем, что благородные дамы теряли головы на балах, завершится массовой потерей голов уже на гильотине.       «Дева» славилась своей беспощадностью и рубила головы с завидным усердием. По злой иронии, изобретение, призванное облегчить страдания осужденных, только приумножило их. Носишь ты парчовые кюлоты или шерстяные штаны — «деве» быстро наскучило разбираться в подобных тонкостях. Она свистела, чавкала и сытно облизывалась, но через пару минут снова открывала грязную пасть. Ей нравилась другая часть тела, а вовсе не ноги.        Быть может, «дева» была давно позабытой мойрой, решившей спуститься с Олимпа и позабавиться не резкой аморфных ниток, но шинкованием целых голов.       Стук «барашка» [2] о люнеты и глухой звук падения головы в корзину отметили очередной цикл безумного конвейера убийств. Конечно, все убийства были санкционированы приговорами революционного трибунала, где всё обвинение умещалось на одном клочке бумаги. Впрочем, жизни обвиненных в контрреволюции теперь стоили меньше, чем этот клочок.       Ублюдок-палач не должен касаться его ангела. Да что говорить о касании? Даже за его взгляд — торжествующий (он еще ничего не успел сделать, спокойно, Кроули!) и самодовольный — Жан-Клоду была обещана скорая смерть.       Кроули никогда не считал себя кровожадным, но едва речь заходила об Азирафаэле — он как с цепи срывался.       За своего драгоценного ангела он был готов убивать. И без угрызений совести (да-да, где-то там остались ее рудименты), которая по обыкновению работала в будничном режиме: «Кроули, не буянь», «Кроули, не вреди», «Кроули, не делай всякое дерьмо» (и без тебя дерьма хватает). Кроули-Кроули-Кроули — все, как завещал тот выскочка, пригвожденный к кресту за свои занудные и добренькие до неуместности россказни.       Кроули щелкнул пальцами под предсмертный крик очередной казненной с площади, и время остановилось. Ну не мог он допустить, чтобы его ангела развоплотили, к тому же таким диким образом. Не то чтобы внешность Азирафаэля имела хоть какое-то значение, но Кроули видел, как тот дорожил своей оболочкой. И, кажется, дело было не в одном страхе перед бюрократией. Всегда приятнее носить хорошие проверенные вещи, чем получить кота в мешке.       Высокий мужчина с мягкими изгибами, белокурыми вихрами и ясными, как безоблачное небо, глазами невольно скрашивал тягомотину бессмертия. Но, кто знает, на какую оболочку сподобится Рай после столь безответственной потери?       «Какой-нибудь кособокий уродец с оспинами и кривыми гнилыми зубами», — усмехнулся про себя Кроули, припоминая новые поступления в свою контору.       Вряд ли у Рая дела обстояли лучше: все оболочки брались из одного хранилища. Это раньше под каждую сущность (эфирную. Раньше были только эфиры) творцы мастерили сосуды, отражающие личностные черты каждого ангела. Но то было раньше… Много тысяч лет назад.       «Орехи гнилыми зубами не погрызешь… Азирафаэль же любит орехи?»       — Животные не убивают друг друга умными машинами, ангел. Так поступают только люди.       — КРОУЛИ! — Азирафаэль повернулся, звякнув цепями, и просиял, как начищенный луидор. — Ох, боже правый…       Кроули уже и забыл, как соскучился по этой белозубой улыбке. Его ангел был очарователен, как и всегда. Даже в этом вычурном костюме с безвкусными блестящими туфлями, больше походившими на белесых слизняков, чем на что-то приличное.       — Что ты делаешь в Консьержери? [3]       — Ох, Кроули, — Азирафаэль, как по команде, потупил взгляд.       Сейчас будет врать. Ангелам тяжело переносить зрительный контакт при этом, потому небольшое отступление от негласных небесных правил в таких случаях не возбранялось. Как-никак, это нарушение было ради того, чтобы запутать любопытствующую оппозицию.       — Я проголодался.       — Проголодался?       — Если тебе так нужно знать, я захотел блинчиков. Нигде, кроме Парижа, не найти приличных блинчиков… И бриошей.       Очарование, само очарование. Несет эту околесицу уверенно, бодро, будто бы свято веря, что приехал в Париж набивать пузо. И это в то время, когда Конвент уже с месяц как установил твердые цены на продукты. Какие бриоши, ангел?! Какие блинчики?! Ты приехал грызть черствые корки?       Кроули недовольно поджал губы:       — Ты перескочил пролив, чтобы поесть?! В таком виде?!       — У меня есть… принципы! — важно вещало это чудо. — Я слышал, что они немного увлеклись, но чтобы так!       Принципы. Что он имел в виду? Неужто успел обзавестись титулом? Приобрел звучную фамилию, как дорогую собачку, и приставку «де», заместо блох, в комплекте? Или какие принципы?       — Ангел, зачем ты врешь мне? Блинчики? Тебе весной Жирного вторника [4] не хватило?! У тебя какое-то задание?       — Кроули! — Возмущение плескалось в голубых глазах. — Это секретно! Служебная тайна, сам понимаешь!       О как сказанул. Это что, только у него, Кроули, тайны остаются таковыми до первой перемолвки с Азирафаэлем?       Кроули беззвучно усмехнулся, прежде чем обратить внимание на то, что Азирафаэль не спешил избавляться от кандалов. Ржавые оковы с засохшими бурыми пятнами от былого заключенного так и продолжали натирать белые ухоженные запястья.       — Почему ты тут, ангел? Не тут — во Франции, — а тут?! Почему не свершишь чудо и не смоешься подобру-поздорову? — Кроули с любопытством подался вперед, отчего очки немного съехали, прогоняя лишнюю тьму из и без того мрачной камеры.       Бурые пятна оказались красными.       — Мне сделали выговор в прошлом месяце, — неохотно признался Азирафаэль. — Сказали, что я совершил слишком много фривольных чудес. Гавриил прислал предупредительную записку. Так что…       «Так что я сижу тут, как дурак, и на что-то надеюсь, сам не знаю на что».       — Кроули… ты не мог бы?..       — Спасти ангела? — в оторопи перебил Кроули. — Спасти тебя? Знаешь ли, если мои узнают, что я тут с тобой якшаюсь…       — Ах. Ну, — Азирафаэль заметно осунулся, очевидно, смиряясь со своей участью. В демоническом вмешательстве ему только что отказали, а на что еще надеяться? Не на милость же Жан-Клода. Тот хвастался личным кладбищем почти в тысячу голов, а не милосердием.       Кроули закусил губу.       Он столько раз мечтал о подобной роли и наконец дождался своего звездного часа? Вот сейчас он примерит на себя образ храброго рыцаря-триумфатора, который подъедет к трибуне на вороном скакуне и вручит своему драгоценному нежную, как и он сам, розу…       Только кто ж знал, что этой трибуной окажется эшафот революционной Франции?.. Но ничего. Поменялся реквизит, а не суть.       Кроули волновало другое. Едва ли его порыв благородства будет оценен по достоинству. Ангел не примет розу от демона, какой бы полной и благоухающей она ни была. К тому же Азирафаэль не любил рыцарских турниров так же, как Кроули лошадей, и едва ли считал себя непокоренной вершиной.       «Тогда… я могу попросить… что-нибудь за спасение?..»       «Это же будет по-демонски? Просить что-то взамен? Сделка?!»       Зная себя, Кроули предвидел, что сделка будет кабальной. Ну и что в этом такого? Не его вина, что его беспечный ангел довел себя до беспомощного состояния!       «Все. Заткни свою совесть к псам. Правила задает тот, у кого на руках козыри».       Оставалось только установить ценник свободы. В голове Кроули пронеслись тысячи картинок того, что можно попросить у Азирафаэля. От невинных, ничего не значащих глупостей до самых отвратительных извращений, коих Кроули вдоволь начитался у одного распутника-маркиза. И от последних тело, которое всегда держало температуру ниже человеческой, бросало в жар.       Азирафаэль бренчал ржавыми цепями, разглядывая блестящие носки этой своей пощечины вкусу на ногах. Готовился к скорому развоплощению?       — Ангел, — Кроули прочистил горло, поднимаясь со своего места и делая шаг навстречу Азирафаэлю, — Не хочешь ли заключить… сделку?       — Договор? Право, Кроули, у нас и так уже есть один…       — Сделка, — Кроули нахмурился и медленно, словно хищник пресмыкался к земле перед броском, опустился на корточки перед коленями Азирафаэля.       Хорошие колени. Кругленькие, крепкие, обтянутые тонкими белыми чулками, которые так и просились быть снятыми. Чуть выше — под кюлотами — тонкий кожаный ремешок удерживал их, и Кроули на себе проверял, как легко этим ремешком можно щелкнуть, чтобы чулки спустились к щиколоткам невесомыми складочками.       — Ангел. Я предлагаю тебе исполнить некоторые эпизоды из одного литературного произведения. А взамен… взамен я тебя освобожу да приючу на сколько надо. Коли тебя так голод пробрал, накормлю обедом.       — Нет-нет-нет! — запротестовал Азирафаэль. — Так я навеки буду у тебя в долгу. Чур, угощаю я!       — Как будто у тебя остались деньги! Ты что, фараон, чтоб добро на тот свет забирать?       — Вовсе нет! Только освободи меня, и я все поправлю.       — Л-ладно. Знаю я тут одно заведеньице, где сносно кормят.       — Кстати, что за произведение? — спросил Азирафаэль, ничуть не смущаясь смотреть на своего собеседника сверху вниз. — Ох, Кроули. Ты предлагаешь мне разыграть сценки из пьесы?       — Один маркиз, — уточнил Кроули, — сидя в Бастилии, использовал рулон бумаги не по назначению. Он написал роман. Во время штурма крепости этот роман был изъят, но по счастливой случайности он попал ко мне в руки и…       — Де Сад, — фыркнул Азирафаэль, даже не покраснев, хотя приличному ангелу следовало бы.       — Ты знаешь?!       — Кроули, — продолжил Азирафаэль все так же сурово, — я коллекционирую рукописи. У меня книжный магазин в конце концов. Конечно, я слышал о нем. Не читал, но примерное содержание из своих источников знаю.       — Знаешь? — эхом повторил Кроули, тут же устыдившись своего предложения. Он-то, дурак, надеялся на полное неведение Азирафаэля. Это же так соблазнительно воспользоваться чужим пробелом, а потом обставить все так, как хочется самому. Только Азирафаэль оказался шустрее, умнее, начитаннее и…       — И что? Ты хочешь сценки оттуда? Там же сплошные вульгарности, Кроули. Низкосортные вульгарности. Я, конечно, в курсе, что ты демон, но чтобы опускаться до такого… Впрочем, не мне судить, — Азирафаэль поморщился, будто увидел что-то омерзительное, но его лицо быстро разгладилось. — Освобождай меня. Я согласен.       — Брюмер [5], — тут же добавил Кроули. — Я хочу брюмер низкосортных вульгарностей взамен за мое маленькое демоническое вмешательство.       — Я тебя услышал. Освобождай уже. Руки болят.       Кандалы щелкнули и, звякнув, упали на пол. Кроули провел рукой над запястьями Азирафаэля, и они снова стали белыми, какими и должны были быть.       — А теперь…       Хватило всего парочки манипуляций, чтобы Азирафаэль облачился в карманьолу и залихватский фригийский колпак с трехцветной кокардой Жан-Клода. Засунув руку в будто свой собственный карман, он с победным видом извлек упругую стопку ассигнат. Пересчитал.       — Тут явно больше, чем забрали у меня эти солдафоны. Что ж, все равно эти деньги ему уже не понадобятся. Он же не фараон.       Спрятав деньги в кармане, Азирафаэль, как ни в чем не бывало, встал рядом и безразлично наблюдал за вновь запущенным временем.       — Ты, кажется, обещал мне обед? — напомнил Кроули, когда Жан-Клода в его новой аристократической ипостаси потащили к проголодавшейся «деве».       Азирафаэль кивнул.       Поменявшаяся ролями со своим палачом жертва теперь улыбалась совсем не по-ангельски.       — Что будет на обед? — спросил Кроули.       — Хочу блинчиков, — сказал Азирафаэль и, взяв своего спасителя под руку, повел прочь из темницы.       В безбожное время любые решетки открыты, если твой друг — демон.       — Так что за фривольности?       Шум от проносившихся мимо экипажей и чеканивших шаг патрулей остался далеко позади — за полированной витриной кафе «Le procope». Расположившееся в каких-то двух кварталах от места недавнего пленения уютное с виду кафе можно было по праву назвать пристанищем дьявола на земле. Ну, или его штаб-квартирой.       Кроули еще на подступах предупредил, что они отправляются в излюбленное место отдыха членов Якобинского клуба. Немудрено. Власть имущие не пойдут набивать живот в какое-то посредственное заведение.       Азирафаэль справедливо ожидал беды, но долговязый официант, едва завидев рядом с ним Кроули, мгновенно предложил лучший столик. Не успели они даже заикнуться, как на столе оказались две чашки горячего шоколада — роскошь, учитывая сложившуюся обстановку.       — Ты только рассмеешься, — пробормотал Азирафаэль, жадно делая глоток.       Сладость тут же разлилась на языке, как мерзкая улыбочка у Кроули на губах.       — Слово демона, не буду.       — Ну ты же знаешь, как это у меня бывает, — Азирафаэль блуждал взглядом по посетителям кафе, стараясь не задерживаться на Кроули. — Я повадился посещать лондонские аукционы…       При виде ползущих из-под очков вверх бровей Кроули, Азирафаэль продолжил еще более сбивчиво:       — Только ради пополнения ассортимента магазина! Ты бы видел, какие драгоценные фолианты уходили с молотка в чьи-то невежественные руки. И только потому что эти толстосумы купаются в деньгах! И… в общем… в общем я не сдержался.       — Один раз?       — Двадцать три… — кашлянул Азирафаэль.       — А ты еще меня обвинял в пристрастии к дерби [6]!       — В любом случае я не жалею. В последний раз я увел уникальную инкунабулу по смешной цене! У всех резко занемели руки…       — Ангел! Я в восхищении!       — Я знал, что ты оценишь. Жаль, что Гавриил был иного мнения.       — Ха. Всех, кто имел мало-мальское чувство юмора, спустили вместе со мной, забыл?       — Такое забудешь…       Азирафаэль допил свою порцию и посмотрел на Кроули. Тот тут же пододвинул нетронутую чашку с шоколадом, будто и вовсе не собирался пить это блаженство. Азирафаэль воровато принялся и за порцию Кроули.       Чуть позже подоспел официант с бриошами и сегодняшним номером «Парижской хроники». При первом же взгляде Азирафаэль понял, что, увы, свежей была только газета.       — Эм, Кроули, ты точно уверен, что это лучшее заведение в Париже?       — Лучше не бывает. Робеспьер чепухи не посоветует, — позволил себе вынырнуть из газеты Кроули и тут же снова скрылся за ней, как за ширмой.       — Если не возражаешь, я попрошу заменить наши бриоши…       — Принесут точно такие же, если не хуже.       — Но как так?!       — Декретом о косяк. Несколько дней в Париже и до сих пор ни сном, ни духом? Уже месяц как ввели декрет о максимуме. Все, от хлеба до вина, продается по твердым ценам. Шаг влево, шаг вправо — и на гильотину.       — Л-ладно, — протянул Азирафаэль, в отчаянии пролистывая странички меню. — О! Прекрасно! Закажем тогда мороженое! Всегда хотел попробовать!       — Нет, не выйдет, — и Кроули бесцеремонно перегнулся через стол, чтоб заговорщически прошептать, — их единственный поставщик молока, дабы не прогореть, пустил всех коров под нож. Каждый выкручивается, как может, c'est la vie. Ну ладно, не кисни. Я тут человек со связями, так что, может быть, тебе наскребут один шарик… и даже бокал приличного вина нальют.       — Связи? — удивился Азирафаэль и тоже по инерции понизил голос, опасаясь немногочисленных посетителей кафе. — Не хочешь ли ты сказать, что ты один из… этих?!       И тут Кроули не мог не похвастаться. Важно поджав и без того тонкие губы и вздернув острый нос, тем самым приобретая поразительное сходство с токующим фрегатом, Кроули достал из внутреннего кармана уже порядком потрепанный свиток и выложил его на стол.       — Комиссар десятой секции Парижа? — Азирафаэль пробежался глазами по аккуратно выведенным строчкам, написанным на двух языках. — Подписано председателем Комитета общественного спасения гражданином М. Робеспьером?       — Им самым! — довольно осклабился Кроули. — Да не смотри ты так. Это все понарошку. Маскарад. Не смываться же мне каждый раз в образе змеи, когда полоумным санкюлотам приспичит меня сцапать. А так тыкнешь бумажкой этим держимордам — и ты уже птица высокого полета…       Азирафаэль нахмурился, но ничего не сказал. Возможно, потому, что посчитал эту бумажку чрезвычайно полезной вещицей (и сам захотел такую!), но, будучи ангелом, не смел одобрять подобное.       Мороженое им все-таки принесли. Ванильный подтаявший кругляш в одноногой тонкостенной креманке, в сердцевину которого Азирафаэль безжалостно воткнул десертную ложку.       Закончив с трапезой, Азирафаэль нащупал бумажник и отдал несколько купюр ожидающему расчет официанту. Расплатившись, Азирафаэль уже было направился в сторону выхода, но все тот же официант с выкатившимися на лоб глазами встал у него на пути.       — Citoyen, c'est une erreur!       — Pardon? Я… плохо помню французский. Кроули, что он сказал?       — Что у тебя очаровательные штанишки.       — Да? Как мило. Скажи ему спасибо.       — Ангел… — Кроули испустил страдальческий стон. — Тут не принято давать чаевые. Понимаешь, им мало было установить твердые цены. Ввели и максимум на зарплаты. Так, ради социальной справедливости. Если этот несчастный получит хоть на одно су больше своего жалования — не видать ему головы.       — Так он говорил не про штаны? — уныло отозвался Азирафаэль, забирая несколько купюр, которые официант так рьяно возвращал ему.       — Нет. Но, если тебя утешит, тебе они действительно идут. Ладно, пошли уже на Сен-Сюльпис.       — А что там? — полюбопытствовал Азирафаэль, вливаясь вместе с Кроули в шумные улицы и становясь новой песчинкой неугомонного города.       — Мои апартаменты. Тихое место. Не выношу шум гильотины по утрам… да и до работы рукой подать.       Азирафаэль шагал за Кроули, то и дело вертя головой во все стороны: его всегда интересовали новые места. Париж разительно отличался от Лондона: хотя бы тем, что группки красноголовых санкюлотов, то и дело встречающиеся на улице, рычащим хором горланили «Ah! Ça ira! Ça ira! Ça ira».       Кроули все время прибавлял ходу, едва встречал незадачливых хористов. Но их было так много, что в один момент он едва не сорвался на бег.       Азирафаэль, не понимая ни слова, чувствовал себя крайне неуютно в этом клокочущем со всех сторон «р» и изо всех сил старался не отставать от мчавшего вперед Кроули. Но в конце концов он запыхался и, не выдержав столь бешеного темпа, поймал бегуна, без тени смущения взяв его под руку.       Кроули взглянул на новоприобретенный балласт так, будто на его раковину отшельника прилепилась непрошеная актиния, но, не сказав ни слова против, сбавил ход.       Только глупец не испытывает инстинктивного страха перед стихией толпы. Но почему-то прильнув к Кроули, Азирафаэль почувствовал себя гораздо спокойнее.