Это главу я посвящаю всеми нами любимой Маюшке! @lite_eternity Спасибо тебе за поддержку, за веру в меня и за наши разговоры, которые вдохнули в меня силы сделать всё так, как оно сделано!
***
— Ты где пропадал? — Илья подсел к Антону, когда тот ужинал на веранде во дворе, попутно занимаясь работой, — Я заглядывал к тебе несколько раз ночью, но тебя не было. И это уже не в первый раз. — Я был на обрыве, погода хорошая, свежий воздух полезен для мозгов, да и людей ночами на пляжах не бывает, — Антон даже не врёт. Только улыбается и пожимает плечами. Его ночные вылазки и заплывы с той самой ночи стали регулярными. Днём Шаст отсыпался, отдыхал, работал, а ночами — вместе с Арсением плавал в открытом море. Теперь это были свидания. Да, странные, наверное, неправильные, но свидания. Невозможно было вспомнить, когда и с кем Антон бы целовался столько, сколько с Арсением. Невозможно было вспомнить, когда в последний раз молодой человек был настолько счастлив и свободен. Ночные встречи стали очень удобным вариантом для обоих: Арсений за день успевал переделать все свои тритоньи дела, полностью отдаваясь своему первородному призванию, а Антон высыпался, работал и ждал свиданий. Ночью им ничто не мешало проводить вместе так много времени, как только было возможно. Берег за скалистым обрывом с удовольствием принимал странную парочку, прятал их от чужих глаз, дарил романтику. Антон наловчился брать с собой плед, немного еды и питьевой воды, книги. Выяснилось, что тритон вообще не умеет читать, но он был благодарным слушателем и с удовольствием и наслаждением наблюдал за тем, как Антон вслух читает ему любимые истории. Гибкое сильное тело русала всегда прижималось к хрупкому с виду человеческому, грело или же наоборот, дарило прохладу. И странная парочка забывалась настолько, что рассвет для них наступал всё более неожиданно с каждой новой встречей. Отсутствие Антона не оставалось незамеченным не только Ильёй. Первой тревогу забила Марья Кузьминична, искренне запереживав о состоянии постояльца и о его возможном съезде из занимаемой комнаты. Она-то и подослала внука разузнать, что случилось. Но Антон только отшутился, что вокруг слишком много народу, а лето слишком коротко и стремительно. Август на всех парах нёсся к закату, толкая лето в бархатный сезон, обещая заключительный наплыв туристов. Антон понимал, что совсем скоро это кончится. А ещё, скоро вода станет холодной, осень вступит в свои права, окончательно отрезая его от такого полюбившегося досуга, как плавание. Приходилось ловить момент. Каждую секунду. — У тебя кто-то появился, — вдруг изрёк Макаров, сощурившись, присматриваясь к другу, — колись! Подцепил себе туристочку? Или кто из местных? Антон удивлённо выгнул бровь и замер. Нет, его не удивляло, что Илья так быстро отгадал причину ночных отлучек (логично, мать вашу, в курортной зоне, что ночами случаются только свидания!), но тот факт, что сомнений у друга не было от слова совсем, действительно поражал. — Ты прикалываешься, Макар? — попытался отшутиться он и кивнул на свои ноги, — Кому я такой сдался? Да и, как бы… что мне с ней делать? М? Щепетильный вопрос половой жизни они никогда не обсуждали, но в глазах многих Антон был лишён таких привилегий, а сам он не развеивал этот миф, дабы не углубляться в эту тему. И так было стыдно за себя самого, а уж чтобы обсуждать нечто подобное… Увольте. Илья пристыжено покраснел и неловко пожал плечами, мол, ну не хочешь, как хочешь. Ему всё же хотелось верить, что Антон найдёт свою половинку. В конце концов, внешне молодой человек никогда не транслировал свою неуверенность, страх и переживания. Да и в современном мире инвалидность давно перестала быть приговором. Тем паче, Шаст был умный, симпатичный и совершенно не беспомощный. — Не обязательно ведь трахаться, как кролики, — ещё больше покраснел Илья, всё же продолжая свою мысль, — зная тебя и твои мозги, я бы не удивился, что ты рассказываешь своей подружке про созвездия и всякую научную дичь. Антон рассмеялся и покачал головой, внутренне всё ещё удивляясь проницательности друга, но растеряв остатки смущённого напряжения: — Илюх, давай так договоримся: как только я найду себе подружку, я тут же вас познакомлю, вот прям клянусь! И мы найдём в её окружении одинокую девочку, чтобы она составила нам компанию на двойном свидании. А пока просто прими тот факт, что ночами я отдыхаю от людей. И даже ведь не соврал! Арсений не подходил ни под определения человека в физическом смысле слова, ни уж точно под физиологические рамки «подружки». Так что, рассказывать о нём было не обязательно, что, впрочем, не нарушало обещание молодого человека.***
Ночь выдалась ясной, безветренной и тёплой. Мягкие волны пушистыми лапами накатывали на берег, лаская блестящий хвост Арсения и длинные ноги Антона. Тритон и человек лежали на земле, глядя в синеву небосвода. Традиционные метеоритные дожди, сезонно наступающие в конце лета, стали предметом их беседы. Арсений с улыбкой рассказал русалочью сказку о том, что звёзды, упавшие в море, становятся жемчужинами в красивых ракушках, а Антон же, в свою очередь, рассказал о человеческой примете про загадывание желаний: — Если успеть загадать желание на падающую звезду, то оно обязательно исполнится. Каким бы фантастическим оно ни было, — тихо улыбался он, перебирая в пальцах тёплую ладонь тритона, наслаждаясь их близостью, наслаждаясь моментом единения, — почему-то в это верят даже больше, чем в сжигание записок под бой курантов. — Чего? — Арсений удивлённо уточнил. — Зачем сжигать и что такое куранты? — Это в новогоднюю ночь. В полночь, с тридцать первого декабря на первое января мы отмечаем новый год, и на главной площади страны есть башня с часами. Они бьют… ну… издают звук, похожий на звон. Люди верят, что если в эту ночь загадать желание, написать его на бумажке и сжечь, а пепел размешать в бокале с шампанским и выпить, то желание сбудется. — Люди забавные, — понял Арс далеко не всё, но общий смысл уловил, — верят в силу магии, но отрицают её. Обращаются к ритуалам, но не верят в саму возможность волшебства. — Люди — идиоты, — согласно кивнул Антон, притягивая Арсения ближе к себе, обнимая, — а ещё лентяи. Мы хотим, чтобы всё и сразу. Чудо и бах! Нет тебе никаких проблем. А так не бывает. — А ты? Ты тоже так хочешь? — Арсений покорно уложил голову на живот Антона, продолжая при этом смотреть в небо. — Нет. Не знаю, Арс, — молодой человек зарылся ладонью в тёмные волосы тритона, поглаживая их, — до встречи с тобой я думал, что это всё… ну… сказки. Но тогда и тебя не должно быть. А ты есть. Я могу касаться тебя, говорить с тобой. Я могу… любить тебя… и это реальность… — голос его не дрогнул, а вот сердце забилось быстрее. Арсений был другой. От людей отличался честностью, прямотой и тем, что для него белое было белым, боль — болью, а вода — водой. Не было никаких дурацких «а что если белое на самом деле чёрное, но ввиду субъективизма мне кажется, что белое это вода». У Арсения всё было просто. И потому принять тот факт, что Антон его любит, тритону не составило никакого труда. Ведь и сам он Антона полюбил. На это не нужно было причин, не нужно было объяснений в духе «никогда, и поскольку, а зачем это, ваши все вопросы». Арсений принял это, как часть себя, и Антон последовал его примеру, совершенно не задумываясь о том, а возможно ли вообще это всё и не придумал ли он себе эти чувства. Не придумал. Он просто осознал вдруг, что оно есть. И ему это нравится. — И другой реальности я пока не хочу, — всё же добавил молодой человек тише. — Скоро придёт холод, — грустно отозвался Арсений, прикрывая глаза, наслаждаясь теплом касаний, — мне придётся уйти глубже в воду, на берег я выберусь только когда начнётся новый круг моря… Не хочу быть один, но и тебя с собой взять не смогу… Они уже обсуждали это. Они уже выяснили, что зимой побережье в хранителе почти не нуждается, а вот все обитатели, что прячутся в толще воды, без своего тритона будут мучиться. Они уже обсудили, что до весны встречи будут практически невозможны, либо же очень и очень скоротечны и редки. И это тяготило их обоих. — Но ты ведь вернёшься? — с надеждой уточнил Антон, приподнимая плечи, заглядывая в синеву глаз Арсения, — И мы… мы снова сможем общаться. Ведь так? — А ты? Ты вернёшься? — Арсений не меньше человека боялся, что их связь оборвётся. — Это мой дом. Я не уеду никуда. Обещаю тебе, — Антон потянулся ближе, ловя солёные губы Арсения в поцелуй, словно подкрепляя своё слово. Целоваться было приятно. Тело молодого человека словно наполнялось силой моря, словно парило. Внутри становилось так спокойно, так правильно. Их первый поцелуй на суше подарил Антону открытие: вот это ощущение моря по венам с нахождением в воде никак не связано. В поцелуях с Арсением море было всегда. Антон, как уставший путник, буквально утолял свою жажду, губами лаская губы, растворяясь в ворохе невероятных ощущений. В поцелуях Антон забывал о том, что половина его тела парализована. Потому что не мог думать вообще ни о чём, кроме того, что в его руках, в его губах — сила любви, облачённая в морские волны и тело тритона. Разорвав касания губ, дыша чуть сбивчиво, Арс тихо улыбнулся: — Я люблю тебя. — Так же сильно, как море? — Ты для меня и есть море… — И теперь ты всегда будешь во мне? — с тёплой улыбкой уточнил Антон, но вдруг отвлёкся, заметив мерцающую дрожь в небе, — Арс, смотри, она вот-вот упадёт. На небосклоне, в самом деле, искрила точка. Было похоже на то, как если бы снежинка затрепыхалась на сильном ветру, пытаясь оторваться от ветки. «Я хочу, чтобы Арсений никогда больше не был один!»«Я хочу, чтобы Антон снова мог двигаться так, как ему захочется!»
Две пары глаз — человека и тритона — проследили полёт серебристой звезды: очертив по дуге небосклон, она ушла за линию горизонта, словно бы утонув в море, унося с собой два чистых, заветных желания.***
Антон спешил к берегу. Если бы он шёл, то это был бы, скорее, бег вприпрыжку. Он бы сто раз запнулся и упал (с его-то талантом споткнуться о воздух!) или же запыхался и истёк потом. Но он только чувствовал, как сердце трепыхалось где-то в глотке, подобно рыбе, пойманной на крючок и втянутой на дно рыболовного судна. Солнце ещё было высоко, хотя и навострило свой ход на запад, редкие облака плыли по небу белыми перьями, совершенно не давая тени, лёгкий морской бриз словно помогал парню преодолеть расстояние до его финиша. На берегу никого не было, как и всегда, впрочем. Антон подъехал максимально близко к воде, спешно скользнул задницей на камни, так чтобы стопы касались волн и позвал: — Арсений! Арс! — голос его был взволнованный. Без тени паники, но с каким-то лёгким налётом истерики или тревоги, сердце всё ещё трепетало, теперь походя на чайку, крыльями рассекающую морскую гладь. Молодого человека переполняло только одно желание: прямо сейчас, сию секунду увидеть своего тритона. Поделиться с ним радостной новостью. Ну или не радостной. Но… К Антону на плечо уже привычно шмякнулась чайка с его браслетом на шее. Шаст протянул руку, поглаживая наглушу, улыбаясь ей: — Привет, Кики, — обратился он к ней по прозвищу, которое сам и дал, — ну всё, всё не кусайся! Он смеясь замахал руками, перехватывая птицу и пересаживая её к себе на колени, гладя плотное, густое оперение, не позволяя ей щипать своё ухо. Птице нравился такой способ коммуникации, а Арсений пояснил, что так она выражает свою привязанность и доверие. Потоптавшись немного, чайка привычно уселась, поджав лапы, и затихла под ласковой ладонью Антона, который беспрестанно всматривался в морскую гладь. Да, сейчас было не время для встречи, да, он теперь приходил к морю только в закат. Но сегодня тянуть было нельзя. И, кажется, Арсений тоже это чувствовал. Потому что спустя всего несколько минут в море замелькал отблесками зеленоватый хвост тритона, который стремительно нёсся к берегу. Антон заулыбался шире, неосознанно протянул руку к воде, словно так мог скорее дотронуться до изящных пальцев своего русала, через волны передать все свои чувства. Притормозив у мелководья, убедившись, что им не помешают, Арс всё же вынырнул и сел рядом с молодым человеком, прихватывая его запястье, увитое браслетами: — Ты меня напугал, что случилось? — зарывшись влажной щекой в тёплую ладонь Антона, морской обитатель сейчас мало чем отличался от обычного человека. Такой же тактильный, трепетный и нежный. Такой же реальный. Если бы не хвост. — Ты так рано сегодня. — Арс, мне прислали письмо с приглашением. Здесь, недалеко, открылась клиника, специализирующаяся на травмах, как у меня. Они предложили мне операцию, лечение и реабилитацию. Я говорил сейчас по видеосвязи с врачом, — Шастун буквально на одном дыхании вываливал информацию, выливал, как выливают воду из ведра, одним махом. — Он подробно изучил мой случай и сказал, что есть прогнозы на улучшение! Нужно только сделать операцию на позвоночнике, укрепить и отреставрировать разбитую кость имплантом, удалить омертвевшую часть нерва, который был повреждён, растянуть ещё живые волокна и… Он и не заметил, как начал задыхаться. Арсений остановил его, поймав губы молодого человека в поцелуй, буквально вдыхая в него воздух, безмолвно напоминая, что дышать всё ещё необходимо, что это он — полурыб — может выжить без кислорода, а вот его человек — нет. — Тише, пожалуйста, не торопись, — он и половины из слов Антона не понял, но ему и не надо было. Потому что из второй половины запыханной речи тритон уловил суть: Антона можно вылечить. — Я понял, что это связано с твоими ногами. Отдышись и продолжай. — Арс, — Шаст заулыбался и задышал чаще, понимая, как сильно он любит своё морское чудо. За понимание, за заботу и трепетное отношение, за тот факт, что Арсений умел из всего моря воды вычленить самое важное, ту самую основообразующую каплю. Переведя дыхание, он, продолжил, — в общем. Лечение это ещё не опробовано. Они предлагают мне стать первым, на ком такой метод будет применён. Ну… Нахмурившись, Антон попытался подобрать аналогию, которая была бы понятная Арсению. В голову пришёл только коралловый риф. И сильные, штормовые волны. И вообще он запутался ещё больше. — В общем, они не обещают ничего вообще. Есть риск, что ничего не выйдет или может стать ещё хуже… — эта часть новостей была, пожалуй, самой пугающей, — или я вообще могу умереть. Но есть и огромный шанс на выздоровление. Это займёт время, возможно, несколько лет. Но шанс есть. И… и я хотел спросить… что ты думаешь? Арсений снова услышал самое главное: ноги Антона можно починить. И тут же с удивлением вспомнил: именно это он просил у падающей звезды. И осознал: сработало! — Я думаю, что это здорово! — уверенно кивнул тритон, переплетая их пальцы и улыбаясь, — Меня пугает часть, про твою возможную смерть. Очень пугает. Но… — Но если не рискнуть, то я так и останусь рыбой, пойманной в сеть, — закончил за него мысль Антон и кивнул, — рыбой, которая не может двигаться так, как ей захочется. — Если ты хотел спросить совета, то я скажу одно: я люблю тебя. Вот такого, какой ты есть. Я люблю тебя и очень хочу, чтобы ты был в порядке. Не как хранитель моря желает, чтобы его владения были в норме. А как… как человек желает блага другому человеку. Как в твоих книгах, Антон, — продолжал тихо говорить Арсений, — зимой мы видеться не сможем. У тебя будет время попробовать. — Они ждут меня в ближайшие дни. Обследовать, ещё раз составить план лечения и… и начать как можно скорее, — с грустью прошептал Антон, обнимая крепкие плечи тритона, прижимая его к своей груди, — прошло много времени после аварии. И чем дольше тянуть, тем меньше шансов. Я не боюсь умирать, Арс, но… но я так боюсь больше не увидеть тебя, твоих глаз… Вот это Антона действительно тревожило. Куда сильнее, чем возможная кончина, как таковая. Хоть и говорят, что по ту сторону смерти есть Рай и Ад, Шастун слабо в это верил. И, как и любой живой человек, боялся неизвестности. А перспектива вместе с жизнью лишиться ещё и Арсения… Вот уж где было мощное комбо. — Я боюсь не сдержать своё слово, — продолжал Антон тихо, — я ведь обещал тебе, что весной, когда ты вернёшься к берегу, я буду здесь. — Я знаю, что ты меня не обманешь. И слово своё сдержишь, — улыбнулся Арсений, слепо поверивший в человеческую примету и упавшую звезду, — весной мы обязательно встретимся вновь.***
После первой поездки в клинику Антон молчит так долго, что Арсений начинает нервничать. Молодой человек в прямом смысле слова молчал всю ночь. Они привычно плавали, до рассвета сидели на берегу, целовались, обнимались. Всё, вроде бы, было как всегда. Но Антон молчал. Просто молчал. Тритон волновался, конечно, но в душу лезть пацану не решился, чувствуя, что там целая буря, которую даже сам Шастун ещё не переварил. Только когда пришло время прощаться, Антон тихо шелестел: — Я люблю тебя. Спасибо за прекрасную ночь. Прорывает его после третьего визита в клинику. Спина Антона в синяках, а сам он выглядит измученным. Арсений долго баюкал его на волнах, пока молодой человек рассказывал ему, что обследование причиняет страшную боль, что прогнозы не самые радужные, но есть шанс восстановить чувствительность и двигательную способность хотя бы на уровне костылей. Антон даже нашёл сравнение, чтобы объяснить, что такое костыли, приводя в качестве примера вёсла лодки. Арсений не перебивал, ласково гладил спину парня, словно стараясь стереть эти кровоподтёки, а потом выдал задумчиво: — Похоже на цветение подводных рифов. Переливы цветовой палитры под водой в лучах солнца. Теперь ты ещё больше похож на море, — стараясь подбодрить, даже, кажется, получилось. Антон слабо, но улыбнулся, благодарно гладя Арса по плечам. — Я всё равно буду пытаться, — всё же выдал Шастун, когда они сидели на берегу, встречая пробуждение солнца, — даже если шансов нет, я буду точно знать, что сделал всё возможное. — Ты очень сильный, Антон. Ты — море, — кивает тритон, — море никогда не сдаётся, море всегда добивается своего. И ты такой же. Я горжусь тобой. — Скорее всего, завтра я приду в последний раз, — признался молодой человек, боясь взглянуть на Арсения, только крепче сжимая его пальцы в своих, — днём придут результаты. И, если всё будет в порядке, то уже на этой неделе будет первая операция. Арсений понимающе кивнул. Да. Всё будет хорошо. Он не сомневался ни единой секунды. Он же загадал желание на падающую звезду. И, раз магия возможна, то и желание его сбудется обязательно, тем паче, Антон к его исполнению прикладывал максимум усилий. — Я отправлю с тобой Кики. Она будет присматривать и рассказывать мне, как ты там. Я буду рядом. Пусть и таким странным способом, — шелестит тритон.***
Последняя их ночь странная. Море, словно чувствуя тревогу своего хранителя, волновалось, вскидывая волны такой высоты, что не могло быть и речи о купании. Да и ветер был настолько холодный, что Антон ёжился, завернувшись в плед и попивая чай из термоса. Арсений лежал головой на его коленях, слушая, как молодой человек наизусть читает стихи о море. Откуда Антон их столько знает, Арс не спрашивал. Просто наслаждался. — А ещё есть песня, — вдруг вспомнил Шаст, перебирая тёмные пряди, — немного грустная, но… там есть крутая строчка. Я останусь берегом, а ты — морем*. И музыка простая, но красивая, похожа на шум прибоя, там есть даже звуки криков чайки на фоне. Тритон смотрит снизу вверх заинтересованно. Ждёт. Не перебивает. Он знает, что у Антона своё видение мира и аналогий. Ему оно нравилось. Ему вообще очень нравилось, как из зашуганного мальчишки, который в их первую встречу проматерился и решил, что сошёл с ума, Антон превратился в молодого и смелого человека, полюбившего практически мифическое существо. — Напоёшь? — всё же решил уточнить Арс, когда пауза затянулась. — Скорее, начитаю, это репчик, — усмехнулся молодой человек, — но голосок у меня так себе, имей в виду. Могу не попадать в ноты. Арсений рассмеялся, припоминая, как его чайки побили рыбой, которая была совсем не против. А на удивленно вскинутую бровь Антона ответил: — Русалки должны уметь петь. Это такой своеобразный способ общения. Как стрекот у дельфинов. А ещё мы так зовём тех, о ком думаем, кем дорожим. Так вот, я петь не умею. Вообще. А когда начинаю, чайки поднимают такой ор, лишь бы меня заглушить… так что не страшно. Как можешь. Антон кивнул, отмечая про себя, что они и правда очень похожи. Очень. Тем тяжелее было отказаться от такого реального и осязаемого Арсения в пользу призрачной мечты снова ходить. — Просто дай мне руку. Дай мне руку, я попробую всё не испортить снова*, — всё же напел он припев, вспоминая все слова, — я останусь берегом, а ты — морем…* Голос у него был приятный, но в ноты и правда не попадал. Только какая разница, если всё это — от души? Тритон слушал, прикрыв глаза. Даже запомнил некоторые словосочетания, хотя какую-то часть слов и не понял вовсе. На очередной фразе молодого человека, Арсений вдруг напрягся, вскидываясь нахмурив брови: голосу человека вторило пение русалки. Уж такое он мог отличить. Где-то совсем рядом — по меркам хозяина моря — гость подхватил пение человека и двигался на этот звук, стремительно сокращая расстояние. — Это русалки, — выдохнул Арсений, приложив палец к губам Антона, — ты слышишь? — Что? Арс, ты чего? — стоило Антону перестать «петь», голоса русалок тоже стихли. — Что я должен слышать? — Как поёт русалка. Она или он вторили тебе, — ещё больше удивился тритон, всматриваясь в бушующее море. — Так близко… ну… где-то в пределах моего моря. — Ты уверен? — Антон удивился не меньше, но тут же улыбка расползлась по его лицу, — А может, это твои сёстры? Приплыли проведать тебя. — Нет, я бы узнал их. Это был кто-то чужой. Может, вернулись прежние хранители. — А это не опасно? — ещё больше заволновался Шаст, хмурясь, — Что тебе будет за общение со мной, если кто-то узнает? Арсений промолчал, продолжая судорожно прислушиваться. Даже попытался запеть в ответ. Антон нихуя не понял и не расслышал даже толком, только, словно под гипнозом, потянулся за своим тритоном, обнимая его. И больше никакого другого проявления присутствия не было. Голос чужого обитателя моря больше не был слышен. Только чайки раскричались и волны шумели громче. Молодой человек резко опомнился и проморгался, резко сейчас осознав, что выпал из реальности. — Ого! Круто! — улыбнулся он, — Арс, ты как это сделал?! — Это не круто, тебе надо уходить, — серьёзно выдал Арсений, — для тебя пение может быть опасным. Мы приманиваем в море людей, забыл? И если я знаю, что ты не опасен, то она… он… В общем, тебя могут и не отпустить обратно. Тебе надо вернуться домой, Антон. Срочно. Спорить было бесполезно. Арсений выглядел настолько обеспокоенным, что, кажется, даже шторм усилился. Прощание вышло комканым, рваным. Арс торопил парня, над головой которого кружилась знакомая чайка, которой было строго настрого приказано сопровождать Антона неотрывно. — Я люблю тебя, тритон Арсений, я вернусь. Обязательно, слышишь? — шептал Антон в солёные губы, словно клянясь перед морем, в последний раз обнимая Арса. — Я верю тебе, пчелогод Антон. Я люблю тебя. И буду рядом, — вторил тритон, совершенно точно подхватив настрой речи парня. Пока коляска Антона катилась по дороге вдоль берега, Арсений сопровождал его по морю, продолжая вслушиваться в пространство, чтобы уловить пение своих сородичей. Но они упорно молчали.***
— Звони сразу, как очухаешься, — назидательно повторил Илья, ещё раз проверяя, всё ли в палате друга в порядке, — я приеду. Вот прям как только врач скажет, что можно, так я сразу и примчу. — Спасибо, Илюх, — кивнул Антон, нервно перебирая браслеты, — и… ты помнишь, о чём я просил? — Да, — молодой человек нахмурился, — но я даже думать об этом не хочу. Обещаю, что сделаю, но надеюсь, что не придётся. И верю, что следующим летом мы с тобой вдвоём будем покорять ночные тусовки. И ты верь, понял? — Понял, — Антон всё же расплылся в улыбке, обнимая друга. За годы, что он прожил здесь, Илья стал ему очень и очень близок. Илья заменил ему всю ораву друзей, коими обычно в их возрасте окружена молодёжь, Илья поддерживал и никогда не лез туда, куда лезть не стоило. И именно Илья — сам! — вызвался проводить Антона в больницу, привозить передачки, когда тот будет восстанавливаться после операции, а ещё, в случае неудачи, пообещал Антону, что все его браслеты и кольца выкинет (всенепременно ночью!) в море, а остальные вещи либо раздаст, либо оставит себе. Илье такой вариант развития событий не нравился, но обговорить его они были вынуждены, и он не смог отказать Антону в обещании выполнить его просьбу. Операция была назначена на утро. Антон после ужина, которого у него не было (разрешили только воды попить), выбрался на улицу, покурить перед сном. Парк на территории клиники пропах морским солёным воздухом и розами. Шастуну цветочные ноты не нравились, но что поделать. Он докатился на своей коляске до самого забора. Из этой точки было очень отвратительно, далеко и нечётко, но видно море. Стоило ему закурить, как Кики плюхнулась на его колени, из клюва выплюнув маленькую ракушку. Антон улыбнулся, перехватывая подарок. Белая половинка раковины, в которых обычно живут моллюски. Бережно огладив её, молодой человек заговорил с чайкой, почти уверенный в том, что Арсений его услышит: — Надеюсь, вторая половинка осталась у тебя, Арс. И когда я вернусь, половинки снова сойдутся вместе. Чайка довольно крякнула в ответ, что было расценено, как положительный ответ от тритона. — Я тут подумал… Пусть оно будет у тебя, — Антон снял со своего пальца одно из колец. Рассматривая его, он продолжал разговаривать с Кики, но по факту — обращался к Арсению, — люди обмениваются кольцами, когда соединяют свои судьбы в семью. Я понимаю, мы с тобой не совсем можем быть семьёй, но… Я люблю тебя, Арсений. Очень сильно. Он повязал кольцо на кожаный шнурок на шее птицы, а та в ответ потянулась клюнуть его в нос, от чего Шастун даже не попытался отмахнуться. Арсений, сидящий в этот момент на их любимом месте на побережье, пустыми глазами смотрел в пустоту. И в них отчётливо стояла картинка, которую видела чайка. Пение русалок не повторилось больше. Тритон старательно забрался в каждый укромный уголок, заплыл во все бухты и заглянул в каждое ущелье, даже снова пытался петь призывно. Русалок в море — кроме него самого — не было. Ни одной. И он уже даже было решил, что ему всё это прибредилось. Просто так совпало тогда: море шумело, чайки кричали, Антон напевал. Бывает. Даже многовековой морской житель мог ошибиться. Кики вернулась к морю ненадолго, только чтобы Арс смог забрать кольцо, и снова улетела к зданию клиники, обосновавшись на крыше. С её помощью Арсений и следил за всем, что происходило в больнице, волнуясь за Антона. Спавшее долгие годы сердце было неспокойно, словно предчувствуя что-то. Но Арсений упорно отгонял от себя все дурные мысли. Антон ведь обещал ему, что вернётся. И звезда упала! Не может быть плохого исхода, даже когда риск настолько велик.***
В то утро Арсений позволил себе запеть. Да, звучало (на его и чаек мнение) ужасно. Да, вокруг всё живое попряталось. Но внутри что-то требовало, кричало буквально, чтобы тритон, многовековой хранитель моря и повелитель воды, пел. Как умел, как получалось. Пел не столько даже голосом, сколько душой. Голос его усиливался с каждой нотой, круги по воде скользили всё резче. И когда Арсений буквально закричал, ему вдруг ответили. Тот самый голос, который тогда пел вместе с Антоном, вдруг отозвался ответной, такой же неидеальной волной, сливаясь с голосом Арсения, заставляя тритона сорваться к берегу, откуда, по его ощущениям, и шёл звук.***
Кислородная маска плотно прилегала к лицу, под ключицей неприятно ныло от недавно введённого катетера. Антон лежал на холодном столе в операционной с закрытыми глазами. Он был под наркозом, но почему-то всё-всё слышал и даже чувствовал, кажется. Вот врачи осторожно перевернули его на бок, а потом и на живот. Вот что-то мокро-холодное коснулось спины. Боли не было. Страха не было. Голоса звучали неразборчивым гулом. Монотонно, ровно и скучно. Он чувствовал себя так, как тогда, когда услышал пение Арса в их странную последнюю ночь. В голове его вдруг мелькнула весьма осознанная и чёткая мысль: в море Арсения приплыли русалки. В ту ночь сородичи его любимого чуда приплыли в его море. А дальше цепочка схлопнулась с невероятной скоростью: другие русалки — Арсений больше не будет один в море — желание, загаданное Антоном на упавшую звезду, сбылось! В своих мыслях он даже воскликнул радостно, встрепенулся весь и замахал руками. В реальности же… — Давление падает, пульс нитевидный. — Дыхание затруднено, анафилаксия! — Судороги! Антон был уверен, что слышит каждое слово, даже понимает почти, хотя ещё недавно (по его личным ощущениям прошло не больше нескольких секунд), голоса врачей были монотонной бубнёжкой. А ещё где-то далеко-далеко, словно через толщу воды или подушку, слышался странный звук. Поначалу он был тихий и неразборчивый, как шум помех в радио, но с каждым мгновением нарастал, усиливался, становился чётче. И вдруг стал настолько оглушающим, что барабанные перепонки буквально задрожали, как стёкла в деревянных рамах, резонируя с источником звука. Шастун был уверен, что знает этот звук. Уже слышал его. Только понять не мог, что же это было? Где он уже слышал это? — Время смерти одиннадцать часов тридцать пять минут. Эхом отдалось в мозгу Антона, а через мгновение словно бы лопнуло что-то, взорвалось, окатило его ледяной водой всего и сразу, снаружи и изнутри, подарило ощущение падения в пустоту, из которого подхватило и понесло привычным морским потоком. И в этом водном коконе отчётливо слышался звук, который молодой человек, наконец, смог идентифицировать. Странный звук был голосом Арсения, звавшим его по имени. Не человеческий звук. И Антон тут же среагировал, стараясь произнести имя тритона в ответ, активно подражая непривычным человеческому горлу звукам.***
Солнце замерло над морем, повиснув в голубом, чистейшем небе желтком глазуньи. Чайки, спрятавшиеся было от звуков пения своего хранителя, закричали, кружась у линии берега, то спуская совсем низко, то взмывая ввысь. Громче всех кричала Кики. Арсений быстро вычислил её голос в ворохе остальных криков. И на своём чаячьем языке она буквально сходила с ума от радости, всеми переливами своего кряканья обозначая имя Антона. У самой линии отлива, где ещё недавно волны ласкали берег, что-то блестело. Тритон не мог разглядеть, но сердце… Сердце его зашлось в истеричном припадке, предвещая встречу с тем, о ком так волновалось. Такого быть не могло. Ни по каким канонам такого случиться не должно было. Откуда-то сверху Антон слышал ласковый, хоть и истеричный, девичий голос. Точнее, это был звук, очень похожий на женский голос в человеческом понимании. Девушка радостно вопила его имя, буквально не прерываясь, на бесконечном повторе, а ей вторил шум волн и ветер. Открыть глаза оказалось нетрудно. Но поверить в картинку… Ласковая пена щекотала всё тело. Вообще всё. От макушки до пят. Все сто девяносто семь сантиметров шастуновской тушки. Солнце бликовало на морской глади, из которой то и дело выныривал знакомый, бирюзовый хвост и тёмная макушка. — Арс? — удивлённо прохрипел Антон и только сейчас осознал, что не дышит. Паника комом поднялась к горлу, и молодой человек попытался сесть. — Антон! — тритон вынырнул на берег, наплевав на все меры предосторожности, и замер, ошарашено рассматривая своего любимого человека. Вот только… Привычная светлая, выгоревшая за лето шевелюра, зелёные глаза, чуть торчащие уши, крепкий торс и сильные руки. Арсений бы из миллиона узнал эти черты. Это был его Антон! Но вместо длинных, детских почти, ног ниже пояса у Антона красовался… хвост. Точно такой же, как у Арсения. Даже цветом почти не отличался. Острые боковые плавники, расщеплённый надвое основной, похожий на ласты, плавник внизу. На солнце хвост переливался и сверкал, словно россыпь бриллиантов, слепя округлившиеся глаза Арсения. — Это… это ты пел? — неверяще уточнил тритон, протягивая руку и осторожно касаясь полупрозрачных перепонок на боковой поверхности хвоста, нежно перетекая пальцами на чешую, — Антон, что это? Где твои ноги? Шастун и сам бы хотел знать ответ на этот вопрос. Для него всё случившееся было, пожалуй, ещё большим шоком. Потому что он точно знал: он в операционной. И он — мёртв. Подняв вверх ладони, облепленные мокрым песком, он захлопал глазами, а потом вздрогнул, когда ощутил, как его… его того, что было ещё утром ногами, а теперь стало хвостом, коснулись родные, ласковые пальцы Арса. Проблема была как раз в том, что он ч у в с т в о в а л. Хотя вот уж семь лет как этот скилл был ему недоступен. — Арс? — позвал он неуверенно, напробу шевельнув хвостом, от чего плавник шлёпнул по воде, рассыпая вокруг брызги, — Арс, это… — Это хвост, как у меня, — подтвердил его мысль Арсений, ловя удивлённый взгляд, — настоящий. И я настоящий. И ты настоящий. — Арсений, — собственный голос звучал как будто немного иначе, чуть шипя, и молодой человек коснулся ладонями шеи, ощутив, как под пальцами отчётливо прощупывались жабры, что вызвало ещё больший шок, — Арс, но… что случилось? Как? — Я не знаю, — честно выдохнул тритон, с восторгом рассматривая теперь всего Шаста, который преобразился, как оказалось, не только в нижней своей части, но и в целом: кожа из молочно-белой стала прозрачно-светлой, более плотной, но при этом сверкающей, в зелёных глазах промелькнула плёнка третьего века, тело из угловатого стало более обтекаемым, изящным, — ты… мне захотелось петь. А потом… потом я услышал, как мне ответили. И я нашёл тебя. — А я умер, — совершенно серьёзно и без тени сомнения сообщил Антон, — в одиннадцать тридцать пять. От анафилактического шока. В операционной. Умер с мыслью, что в твоё море приплыли русалки, а значит, ты не останешься один. Он снова шевельнул своими новыми «ногами», вильнул вбок, отмечая, что те подчиняются просто прекрасно. Как будто так всегда и было. — В моё море не приплыл никто, — покачал головой Арсений, постепенно складывая одно с другим, обрисовывая общую картину пока только в своей голове, — это были не русалки. Это ты пел. Тогда. И сегодня. Это был ты! Пошевели хвостом? Согни его? Антон же пока не мог до конца осознать происходящее, поэтому привычно подчинился просьбе морского управленца и согнул хвост, как если бы попытался согнуть ноги в коленях. Получилось немного неуклюже, но всё же получилось. Он тут же распрямил его и попытался взмахнуть вверх, что тоже вышло отлично. Хвост покорно замер над поверхностью каменистого берега, плавники мягко шевельнулись, как крылья. — Арсений! Смотри! — восторженно задышал он, — Смотри! Работает! Он меня слушается! — Как когда-то ноги? — осторожно уточнил Арс. — Да! Как когда-то ноги! — И ты теперь снова можешь двигаться так, как тебе захочется? — ещё осторожнее уточнил он. — Получается… — Антон нахмурился и плюхнул хвостом по воде, ощутив щекотку и прохладу воды, — получается, что могу. Только не на суше. — Что ты загадал? — выпалил тритон, вперившись глаза в глаза своего человека, окончательно убеждаясь в правильности хода своих мыслей, — Тогда, той ночью, что ты загадал, Антон? — Чтобы ты никогда больше не был один, — дошло вдруг до парня. — Погоди… а ты..? — Чтобы ты снова мог двигаться, как захочешь, — тихо прошелестел Арсений.***
Илья стоял на скалистом обрыве, который так любил Антон и всматривался в темноту воды. Верить в то, что сильный, жаждущий жизни Антон, умер, не хотелось. Принять смерть того, кто любил жизнь больше всего на свете, было практически невозможно. — Я пришёл выполнить твою последнюю просьбу, — голос здоровяка Макара дрожал, как и его руки, сжимающие горстку украшений, которые ему отдали в больнице. — Надеюсь, там тебе будет хорошо. Лучше, чем здесь. Браслеты, кольца, цепочка. Илья кулаком мазнул по своей скуле, стирая непрошеную слезу. Терять друзей всегда грустно. Россыпь украшений Антона блеснула в тусклом свете Луны, рассекла воздух и с шумом плюхнулась в неглубокую воду, разлетевшись, расползаясь неровными кругами по глади моря. — Кики, присмотри за ним, — тихо попросил Антон, чувствуя невероятную грусть, огладив пальцами влажную тушку своей пернатой подруги, а после повернул голову к Арсению, что обнимал его за талию, помогая держаться на воде, и всё же мягко улыбнулся, — ну что? Поплыли дальше учиться? А то я, знаешь ли, всё ещё не привык.