Вечера Марины

Обыкновенно, Марина не задерживалась допоздна. Но, думается, сегодня случай был необыкновенный. Ещё с утра я почуял неладное: Марина собиралась невозможно долго, аккуратно складывала в пакет свежевыглаженное чёрное платьице, вертелась перед зеркалом, как юркая птичка, хотя не припомню за ней подобной склонности к самолюбованию. И подобного невнимания к моей особе: чуть не забыла налить мне свежей воды! Но всё-таки, уже надевая туфли, она спохватилась и торопливо пробежала на кухню. — Август, — сказала она, наклоняясь и нежно целуя меня в лоб. — Я так тебя люблю!.. Я отреагировал приветливым мурчанием и потёрся о её ноги. Замечательные колготки! А люблю ли я сам Марину? Боюсь, только не этим вечером, когда она, бессовестная, оставила меня одного, голодного и, собственно, одинокого. Покуда я одинок и, тем более, голоден, даже пресловутая диванная спинка не вызывает у меня столь необходимое чувство удовлетворения. Возможно, этот пушистый плед весь в полосках… Нет, ничто меня не утешит. О мягких подушках, с которыми мы игрались изо дня в день, речи и не идёт. Их мягкость явно недостаточна, чтобы загладить вину Марины. Марина, собственно, вернулась за полночь. Не снимая туфель, она, закрыв глаза, прилегла на диван. В том самом чёрном платьице — думаю, по человеческим меркам она выглядела роскошно. Красивая, загадочная женщина. — Август, милый, представляешь, — проговорила Марина, закинув ногу на ногу и слегка улыбнувшись. — Представляешь, я ей всё, всё рассказала сегодня. Даже не знаю, как это произошло. Даже не знаю — всё, всё рассказала… Запрыгнув на подушку, я потёрся о её щёку. Марина определённо не была трезва. «Надеюсь, эта Маринина выходка не оставит меня голодным до утра», — подумал я тогда и громким мурчанием потребовал поздний ужин. Хорошо, что Марина научилась понимать меня с полуслова! Она лениво покинула объятия пледа — и я последовал за ней. В такое время еда кажется особенно вкусной… Марина же, любуясь мной, отодвинула стул, и, подогнув ногу и наматывая на палец прядку своих чудесных каштановых волос, решила всё-таки рассказать мне о причинах своего опоздания. Марина работала редактором в средненькой такой газете (шуршала она не так прелестно, как прежняя, явно первоклассная) и уже долгое время питала слабость к одной своей коллеге, некой Фриде, о которой повествовала в полумонологах со мной удивительно часто. Потому я знал, что сердце (а то гляди, и рука!) Фриды давно и, казалось бы, безнадёжно занято каким-то чрезвычайным грубияном, но наивная Марина полагала, что сердце красавицы склонно к измене, и не теряла надежд, что однажды желанная дама уловит её призрачные намёки. Сейчас же из слов Марины выходило, что вечером редакция собралась отпраздновать очередную годовщину своей работы, — так себе оправдание, Марина, скажу я, так себе оправдание… — Понимаешь, Август, — тараторила Марина, наливая себе чаю, — Фрида поссорилась с этим несносным сегодня, они долго о чём-то спорили, он вроде там заглядывался то ли на Олю, то ли на Колю, чёрт его разберёт, я так и не поняла. В общем, поссорилась она с ним наконец-то, понимаешь?.. Я мурлыкнул — так понятливо, как смог. — И знаешь, мы после этого с ней так много говорили — если бы ты мог представить, сколько мы проговорили! Всё-таки она действительно необыкновенная. И шеф всё подливал и подливал нам вина, понимаешь? Замечательное, надо сказать, вино. И знаешь, мы потом пошли курить, ну ты знаешь, как я курю, курю, в общем, иногда, так вот, мы пошли курить, курили-курили, я подумала что-то, а может, и не подумала, но, в общем, я призналась ей. Ага, призналась. Сказала ей, ну, всё сказала, сказала, что она просто замечательная, что и правильно, наверное, что они поссорились, что нравилась она мне всегда безумно… Август, видел бы ты, как она на меня тогда посмотрела! Фрида, моя Фрида… Знаешь, с таким, с таким полным непониманием происходящего. Её лицо, оно сразу стало такое серьёзное… нет, даже хмурое. Не злое, но хмурое. Точно не злое. Совсем не злое. Знаешь, что она мне ответила?.. «Наверное, мне лучше уйти сейчас», — сказала она. — «Думаю, нам стоит поговорить на трезвую голову». И ушла, ушла. Я вот, милый, не понимаю — она что, не воспринимает меня всерьёз? Я казалась себе более чем убедительной… Я недовольно повёл ушами. Какая же ты у меня, Марина, дура — если бы я только мог тебе это высказать!.. Радуйся, если тебя и вправду не восприняла всерьёз твоя Фрида. Ведь теперь, после своих признаний, что ты будешь делать?