I will find you — Audiomachine
Когда Тэхён вернулся с учебы домой, его мама ещё была на работе. Он даже не зашёл на кухню, чтобы перекусить, а сразу же направился в комнату. Разделся прямо на пороге, разбрасывая одежду на полу, и свалился без сил на кровать, лицом вниз в подушку. И отключился сразу же, будто его битой ударили по виску, моментально вырубив. И спалось сначала хорошо, спокойно, без тревог. Снилась его комната, только старая, без ремонта. С уродливыми обоями и с почему-то заколоченным окном. Он напевал под нос и привычно рисовал, вот только… Рисовал не он — Чонгук. Его пальцы тонкие и до ужаса светлые, кожа словно давно не касалась солнца и от недостатка меланина побелела. Он рисовал дерево с лужайкой, которую можно рассмотреть в щелке между досок в окне. Он хотел оказаться там, на улице, но не мог, и поэтому рисовал себя возле этого дерева, мечтая выбраться наружу. В этом сне была женщина, её звали Элизабет. У неё длинные прямые волосы, но она всегда собирала их в пучок. Она тоже тонкая и белая, и она улыбается и хвалит, когда Чонгук показывает ей рисунок. Но Элизабет выглядит болезненно, у неё на шее синяки, которые она пытается прятать ото всех под кружевным воротником, но их всё равно заметно. Под платьем она вся — палитра из гематом и ссадин. На ней практически нет нетронутого ударами участка кожи. Когда она садится или сталкивается случайно с косяком двери, её лицо морщится от боли. Она молодая, но на её лице много морщин и кожа сухая, и это старит. Она выглядит несчастной и замученной. И когда она гладит Чонгука по чуть завивающимся волосам, её пальцы дрожат, в глазах появляется столько вины и слёз, что она отворачивается. Её плечи подрагивают, когда она выходит из комнаты. Этот сон необычен, потому что Тэхён словно видит фильм через очки виртуальной реальности. И сначала всё спокойно, тихо, но как только начинает темнеть, это мнимое подобие нормальности резко меняется. Становится страшно. Ужасно страшно. Изначально Чонгук прятался в шкафу, но оттуда его легко доставали, вытаскивали за шкирку и выбрасывали как котёнка наружу. Тогда он нашёл место получше — под кроватью. Он залезал под неё и лежал, притаившись, прижавшись грудью крепко к полу. Его сердце билось медленно, тревожно, но очень сильно. Казалось, что даже паркет дрожал от его стука. Он кусал губы и ждал. Ждал. Иногда никто не приходил — и это были его самые счастливые дни. Но чаще, чем реже, он слышал, как по лестнице поднимались. Эти шаги были тяжёлыми и отдавались в ушах так, будто молотком били по перепонкам. Чонгук считал ступени: одна, две, три, четыре… Их было пятнадцать, а потом половица скрипела. Он обливался потом и шептал про себя: «пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, не заходи». И тогда он слышал, как в замочной скважине поворачивался ключ. Два полных оборота и один наполовину, ручка опускалась вниз, в комнату заходили. Он видел большие ботинки между расстоянием от пола до кровати и жмурил глаза. Его удары сердца всё учащались и учащались, и он очень боялся, что их могут услышать и по ним вычислить его. Вот только он не помнил, что тот, кто заходил в комнату, уже давно знал, где он прячется. Чонгук никогда ничего не помнил. Он забывал каждый день, его психика боролась и не позволяла помнить. Ему всегда казалось, что прошла всего неделя с тех пор, как его ударили по голове и увезли в незнакомый дом. Он ждал, когда его найдёт и заберёт мама, и на протяжении трёх лет эта надежда никогда не угасала. Тэхён во сне хмурится, морщится и дёргается. Он не хочет этого видеть. Не хочет. Ему это не нравится и он жаждет проснуться, однако дух Элизабет, парящей над ним, заставляет смотреть. Она зла на него и она хочет, чтобы он получил наказание. Раньше она была слишком слабой, чтобы защитить Чонгука, но сейчас всё не так. Чонгук кричит, визжит так громко, что связкам становится больно и они вот-вот разорвутся. Это смесь из слов «нет», «не трогайте» и «отпустите». Его нашли и тащат, схватившись за тонкие щиколотки, из-под кровати. Но он упирается как может: дёргает ногами, цепляется пальцами за паркет. Его ногти поломаны и кровоточат, потому что он впивается ими в древесину со всей силы, снимает слой лака и царапает до тех пор, пока на полу не остаются кровавые следы, полосы, которые Тэхён уже не раз видел. Чонгуку всегда страшно. Он не знает, что происходит ночью, потому что это слишком для его нервной системы. На утро он всё забывает, однако каждый последующий день всё равно знает, что ночью нужно прятаться. Что есть нечто страшное, что причиняет ему боль и от чего он должен пытаться уйти. Тэхён хнычет во сне, потому что он чувствует мучения и отчаяние Чонгука. Потому что он будто сам ощущает, как его за ухо тянут вниз. Двери хлопают, коридор сменяется коридором. Есть книжный шкаф, за которым прячется дверь в потайную комнату. Этот шкаф очень тяжёлый, но большому мужчине хватает сил, чтобы отодвинуть его. В этой комнате есть люк в полу, накрытый зелёным ковром; если его открыть, можно спуститься в подвал. В подвале полки и коробки и холодно. И стоит ещё один шкаф, за которым малюсенькая комната с одной лишь кроватью. И Тэхёну ясно, для чего она нужна. Он борется, он мычит, он вертится и хочет открыть глаза. Что угодно, но только не это. Как не смотреть, если его веки уже закрыты? Железное изголовье кровати несчастно скрипит, бьётся о стену. К нему верёвками привязаны тонкие запястья. Ноги у Чонгука жутко дрожат, они худые, в синяках, которые как чернильные пятна на бумаге. Они пытаются сдвинуться, но их насильно раздвигают большими волосатыми ладонями. Он кричит, и его вжимают лицом в отсыревшую подушку, и тогда он задыхается и бьётся в конвульсиях, когда воздуха совсем не хватает. И когда ему позволяют сделать вздох, ему так больно, что он хочет орать во всю глотку и просить прекратить, но единственное, на что хватает сил, — это дышать и цепляться всеми силами за жизнь. Вбирать сырой холодный воздух, позволяя лёгким расширяться. Его тело горит, между ног жжет. Ему кажется, будто внутрь его тела засовывают раскалённую кочергу. Он брыкается и пытается отползти назад, подальше от боли, но его бьют хлестко по щеке и говорят заткнуться, брызжа на него слюной и шипя в ухо «молчи, маленькая сука». Он не понимает, за что с ним так поступают. Он не сделал ничего плохого. Тогда почему это с ним происходит? Его тело трясёт, лицо то синеет, то краснеет, и по нему не переставая льются жгучие слёзы. Они тёплые, но ему кажется, что они разъедают его чувствительную кожу щеки там, на месте удара. Пот мужчины, нависшего над ним, падает на его истерзанное тело. Он тяжёлый, он ужасно тяжёлый, и когда он протяжно стонет и вдавливается особо сильно, Чонгуку нечем дышать. Он хочет к маме, домой. Он хочет, чтобы она обняла его и забрала. Он хочет никогда не выбегать тем злополучным вечером на улицу. Он жаждет тепла, потому что ему отчаянно холодно. Ниже пояса всё болит, и он хнычет, поджимает еле как колени к груди. Он чувствует, как между бёдер что-то стекает, но он не хочет знать, что, потому что это слишком ужасно и тошнотворно. Он хочет заснуть и всё забыть. И снова быть мальчиком с неугасающей надеждой на спасение. Снова смотреть в щёлку между досок в ожидании, что вот сейчас кто-то, хоть кто-нибудь, придёт и заберёт его из этого ужасного места. Его оставляют в подвальной комнате. Он просыпается оттого, что его зубы стучат друг о друга от холода. Мороз колется и щиплет кожу, будто иголками. В комнате темно и ему страшно, потому что он боится темноты. Он кричит, но горло болит, и тогда он шепчет хриплое «помогите». Когда плохой мужчина уходил на работу, было шесть утра. Тогда Элизабет забирала Чонгука, который никогда не помнил, что с ним происходило ночью; она мыла его, кормила и прижимала к себе. Но в тот день её ноги парили в воздухе, а на шее была петля. Он повесил её на люстре, потому что она хотела побежать и всё рассказать соседям, пока он не успел спрятать ключ от дома. Она вырвала его у него из руки и сиганула по коридору, но он бросил в неё чем-то тяжёлым, и она не смогла устоять, ударилась головой и потеряла сознание. И он так разозлился, что она хотела выдать его, и ничего не подозревающую, даже не отбивавшуюся, убил. А когда поехал в участок для допроса, попал в аварию, пролежал в больнице два дня и сам умер, получив расплату. Никто не знал о маленьком дрожащем от страха, жажды и голода Чонгуке, привязанном в тайной хорошо спрятанной подвальной комнате. Никто не знал о нём и никто не искал уже достаточно давно, объявив его погибшим. Из-за амнезии, живший одним повторявшимся днём, он всегда думал, что прошла всего неделя, но минуло три года со дня его похищения. Истощённый, он дышал всё медленней. Спазмы сдавливали сухое горло и желудок. Всё тело ныло, и он то терял сознание, то открывал мутные глаза и смотрел предположительно в ту сторону, где была дверь. Он шептал в бреду «мам», «мамочка, пожалуйста, забери меня, здесь так холодно», «не злись на меня, я больше никогда не буду убегать от тебя» и «мне так жаль, прости меня». Но чем дольше он смотрел в темноту, тем быстрее понимал: никто его здесь не найдёт. Он будет гнить в заточении, в одиночестве, и никто, ни единая душа, не узнает об этом. И когда он смотрел на дверь, сумеречная надежда на спасение умирала вместе с ним. На последнем вздохе он осознал: его уже никто не спасёт. — Нет, не тронь его! Он хороший! — отчаянный голос Чонгука разбудил его. Тэхён открыл глаза и закричал. Перед ним склонялось бледное лицо со впалыми скулами. Оно было страшным и дышало леденящим дух холодом, что он не мог перестать кричать. Всё внутри разрывалось. Органы разлетались на мелкие кусочки, а те в свою очередь на другие. Это было больно, отвратительно больно. Он прочувствовал на себе всю безнадёжность, всю тоску Чонгука, и это было ужасно. Он не мог смотреть на него, ему становилось физически больно от того, что мальчик до сих пор был здесь. Что годы текли, а он, даже будучи мёртвым, так и не ушёл, оставшись узником этого дома. Элизабет, теперь он знал, как её звали, закрыла рот, из которого к нему тянулись тёмные языки, и отступила. Посмотрела строго и осуждающе, а потом исчезла. Чонгук подлетел к Тэхёну, и он только сейчас почувствовал, что по щекам текли слёзы. Они не успокаивались и всё прибывали и прибывали. Через этот мутный застил он смотрел на Чонгука, который с печальным видом сидел возле его кровати, виновато склонив голову, и Тэхён хотел просто, чтобы он исчез. Чтобы он никогда не был здесь, чтобы он нашёл покой и не страдал. — Тэхён! — его мама влетела в комнату, и как только дверь открылась, испуганный этим Чонгук вмиг вскочил и рябью растворился в воздухе. — Что случилось?! Ты поранился?! Почему ты так кричал?! А Тэхён не мог ей ответить. Его тело знобило, и он обнимал себя руками, несчастно всхлипывая. Ему было так тошно и так плохо. Это был не он, это был Чонгук, но Тэхён как на себе почувствовал чужие касания, холод подвала, голод, жажду, дичайший страх и ледяное одиночество. Всепоглощающую беспомощность. — Тэ, ну ты чего? — Миссис Ким подлетела к сыну и положила руку ему на лоб, её собственный поморщился. — Да у тебя жар. Ты никак заболел, — покачала она недовольно головой. — Я принесу жаропонижающее. Она быстро умчала обратно, и Тэхён не стал её останавливать. — С тобой же всё хорошо? — прошептал Чонгук, прятавшийся под кроватью. Тэхён утёр мокрый нос дрожащей рукой. Внутри него бушевала буря, но он нашёл в себе силы ответить тихое «да». Горло было настолько сухим, будто он и взаправду оставался без воды несколько суток подряд. Когда он покорно проглотил протянутую мамой таблетку и женщина собралась было уйти, Тэхён остановил её, схватив за рукав халата, накинутого поверх сорочки. — Ма, останешься? — спросил он жалобно. Последнее, чего ему сейчас хотелось, так это оставаться один на один с кошмарами и с главным героем этих кошмаров, который беспечно смотрел бы на него своими огромными невинными глазами. Тэхён не смог бы вынести его взгляда. — Ты опять насмотрелся ужастиков? — пожурила она его, присоединяясь рядом на кровать. — Последний раз ты пришёл ко мне в комнату, когда тебе было тринадцать. Ты испугался девочки из «Звонка». — Мам, — единственное, что сказал Тэхён, доверительно прижавшись к её боку. Здесь было тепло и пахло домом. Постепенно холод стал отступать. Они заснули вместе, под утихающий гул его обливавшегося кровью сердца. Сквозь дрёму Тэхён чувствовал, как что-то холодное гладило его нежно по щеке и шептало слова извинений. Он всё ещё спал, когда миссис Ким встала. Она сказала, что приготовила суп и что Тэхёну следовало остаться сегодня дома, чтобы искоренить болезнь. Тэхён согласно кивал и зарывался носом глубже в одеяло. Он считал, что не идти в школу — это отличная идея. Поэтому он продолжил спать. И встал только, когда на часах было уже двенадцать часов. Он чувствовал себя опустошенным. Все эмоции из него будто выжали, как воду из половой тряпки. Он чувствовал себя так же: помято и использовано, грязно. Его лицо было серым, кожа сухой. В глазах таилась затягивающая бездонная глубина. Если смотреть в собственное отражение и не моргать, она затягивала. Тэхён смотрел, смотрел, пытаясь найти что-то на дне глаз. Что-нибудь. Но там было пусто. Лишь беспросветная тьма. Вязкая, заволакивающая, липкая. Тэхён вцепился в раковину пальцами и начал раскачиваться, словно неваляшка. Вправо-влево, вправо-влево. Вода текла из крана, её шум заглушал вакуум в голове. Он думал о водопаде, думал о том, как возле него свежо. Они как-то ездили с родителями в Канаду, в те далёкие времена, когда их семья ещё не разрушилась. Кажется, у него всё ещё хранилась фотография их троих на фоне Ниагарского водопада. Они там счастливые, с широкими улыбками. Сейчас от этих воспоминаний только жгучая боль по венам. Тэхён трясёт головой и резко крутит скрипящий смеситель, выключая воду. Он продолжает трясти головой, решительно смотрит на себя в зеркало. Сейчас в его глазах, там, на дне, он находит боль и отчаянное стремление. Кажется, его мышцы горят, когда он спускается по лестнице вниз. Быстро проносится по гостиной, сворачивает в коридор, открывает дверь никем не использованного кабинета. Он маленький, но здесь много стеллажей. Если бы у них с матерью были ненужные вещи, они, Тэхён был уверен, складировали бы их сюда. Но пока здесь только пустота и пыль на полках, от которой им было лень избавляться. Тэхён смотрит на шкаф. Он выглядит так, будто соединен со стеллажом, что во всю стену. Конструкция кажется не сдвигаемой, монолитной. Но он может хотя бы попробовать… — Если не получится — так даже лучше, — шепчет Тэхён и хватается за маленький отступ между стеной и шкафом. Тянет. Неохотно, медленно, ужасно медленно, но шкаф отодвигается. Тэхёну требуется приложить все свои усилия на то, чтобы появился зазор в пару дюймов. Его руки в пыли и паутине, пальцы краснеют, но он продолжает тянуть. Когда шкаф отодвигается достаточно, чтобы он мог пролезть, Тэхён останавливается. Он заглядывает в образовавшийся проём, и его кишечник скручивает в жгут. Дверь, она и правда есть. Деревянная, с заржавевшей железной ручкой. Дыхания не хватает. Тэхён голодно глотает воздух, и его рука, несмотря на внутренний сильнейший страх, тянется к ручке. Открывать дверь страшно. Кажется, что как только это случится, из проёма на него что-то выскочит. К сожалению или к счастью, но она не поддаётся. Сколько бы он ни дёргал её, она не хотела опускаться вниз. Вся конструкция с годами наверняка покрылась коррозией. Бестолку открывать дверь по-людски, нужно было выбивать. Тэхён никогда этого не делал, но другого не оставалось. Он начал со всей силы наносить удары с ноги. Это казалось бесполезным. На него лишь сыпалась пыль и штукатурка. Однако, когда нога уже несчастно ныла, замок-таки вырвало, и дверь с оглушительным хлопком открылась. Повеяло холодом. Тэхён зажмурился, и когда на его шее не сомкнулись ничьи руки, открыл глаза. Внутри, за дверью, было темно. Тэхён включил фонарик, сердце его билось о рёбра отбойным молотком, норовя проломить кости. Окна были заложены кирпичом, в комнате, как и в его кошмаре, лежал ковёр. Его цвет нельзя было определить из-за слоя пыли. Сейчас он просто был серым. Но он смутно помнил, что раньше это был зелёный. Помимо ковра в комнатке стоял маленький диван и висела фотография в раме за стеклом. Она не выцвела только потому, что в комнате было темно. Тэхён вступил внутрь. Он весь дрожал, потому что его кошмар оживал. Нет. Кошмар Чонгука, он воплощался перед его глазами наяву. На чёрно-белой фотографии стояла Элизабет, позади неё мужчина с усами. Он был большим, и когда Тэхён смотрел на его сальную улыбку, от которой ему хотелось вырвать. Он отвернулся от этой картинки. Он желал закончить всё это. Быстрее. По ковру не хотелось даже ходить, не то, что трогать, но это всё же сделать пришлось. Он свернул его в некое подобие трубочки; при каждом его движении пыль подымалась, и он кашлял, потому что не мог не дышать ею. Люк в полу был такой же, как и паркет. Если бы не ручка из толстой проволоки, Тэхён бы и не увидел, что что-то есть. Тянуть за ручку не хотелось. Не было никакого желания соваться в этот чёртов подвал. Тэхён хотел бы развернуться, хотел бы попытаться забыть о сне. Но он не мог… Он не мог видеть Чонгука после того, как узнал его прошлое. Не мог улыбаться ему, и не мог выносить эти улыбки. Его собственные чувства сгрызли бы его, оставь он всё как есть. Ему просто нужно было проверить. Убедиться. Тэхён посветил фонариком в темноту. Он видел только бетон, сгнившие коробки и железную лестницу, ведущую вниз. Он знал, что в глубине, в слепой зоне для тех, кто смотрел сверху, наверняка стоял шкаф. За шкафом дверь. За дверью комната. В комнате кровать… Вдохнув пыльный затхлый воздух, Тэхён стал спускаться. Внизу было очень холодно. Так холодно, что всё тело моментально покрылось мурашками, а волоски на затылке встали. Это был всего лишь шкаф, но Тэхёну казалось, что он встретился глазами с самым своим сильным страхом. Он всё ещё мог уйти, всё ещё мог развернуться. Но он всё ещё не мог повестись на поводу трусости. Чонгук был сильным, когда выбирался из-под кровати, и он должен был стать таким же для него. Он отодвинул шкаф, уперевшись в него со всей силы руками. Он смог открыть дверь, прятавшуюся за ним, потому что у той даже не было ручки. Фонарик телефона светил в пол. Там, за дверью, была пустота. Беспросветная тьма. От неё пахло вонючим запахом страха и страданий. Пальцы Тэхёна дрожали, когда он заставил себя посветить внутрь. Он перестал дышать. Отшатнулся. Его глаза хотели закрыться, но отчего-то не могли. Кто-то будто насильно заставлял его детально рассматривать всё. Тянул его веки вверх, не позволяя сомкнуть их. Длинные отросшие волосы, с поселившимися в них с давних пор и засохшими уже давно личинками. Глазницы, большие и тёмные, невероятно пустые. Кости, безвольные, обтянутые жёлтой тонкой кожей, сухой, как старая бумага, до сих пор привязанные к изголовью жёсткой верёвкой. Поза эмбриона и серый, растянутый свитер, при жизни явно вовсе не согревающий в минус. Мумия, не упокоенная, без алтаря как в пирамидах Египта, без почестей — такова была участь Чонгука. Сгнить, измученным заживо, а потом слоняться, не помня своей страшной гибели, по дому, из которого он не мог выбраться ни при жизни, ни после смерти. Свет, проникавший внутрь ожившей сцены ужаса, дрожал. Тряслись и пальцы Тэхёна, которых он не чувствовал. Он не ощущал ни ног, ни рук, ни замолчавшего сердца, ни дыхания. Паук выполз из глазницы и забежал в ноздрю груды костей, оставшихся от Чонгука. Рука Тэхёна дёрнулась. Он завизжал что есть мочи, отвернулся и побежал наружу так быстро, как только мог. Воздух, ему его не хватало. Свежего, уличного. Наружу, но только не здесь. У него вдруг появился страх, что дверь захлопнется, что он останется гнить в темноте, как и Чонгук, и умрёт голодной и холодной смертью, никем не найденный. Все двери были нараспашку, когда Тэхён вылетел на улицу. Он тут же упал на сырую траву, усыпанную опавшими рыжими листьями, и стал судорожно пытаться сделать вздох. Он думал, что именно так чувствовали себя люди с астмой. Тэхён бы сейчас не отказался от ингалятора. Его свёрнутый в тонкую трубочку кишечник развернулся. Его начало рвать. И так как он давно не ел, выходила только горькая желчь и вода, разъедавшая кислотой гортань. Его желудок спазмировал, он стоял на коленях, выблёвывая его, а перед глазами стояла картинка останков Чонгука. Разговаривать с призраком, целоваться с ним, в то время как в каких-то несчастных метрах лежит его неупокоенное измученное тело. Тэхёна сотрясли рыдания. Его выворачивало и трясло, из глаз лилось. Он вдыхал носом свежий воздух осени и впервые думал о том, что иметь свободу ценно. Его палец пять раз не мог попасть на нужные кнопки, всё трясся и жал не туда, и Тэхён злился, рычал. Успокоился только, когда услышал гудки. — Здравствуйте. Это полиция Эшвилла, чем могу вам помочь? Тэхён молчал. Его знобило как в лихорадке, уже второй раз за день. И голос его был таким же дрожащим, как и тело. — У меня в доме труп. Я живу на Вермонд-авеню, в доме шестьдесят шесть. На том конце провода послышалось шебуршание. О, все наверняка знали о проклятом доме, и сейчас новость о том, что в этом чёртовом доме держали и насиловали похищенного мальчика, разнесётся быстрее лесного пожара. — Полиция прибудет через пару минут. Вам вызвать скорую? — Нет. Тэхён сидел возле дерева и безучастно смотрел на листья между ног. Мял их пальцами, но не чувствовал. Когда подъехала полиция, он лишь объяснил, куда им нужно дойти, но проводить их наотрез отказался. Его мама прибыла в тот момент, когда тело Чонгука выносили из дома в пластиковом мешке для трупов. Она выскочила из машины, и на лице её отразилось истинное непонимание, а потом испуг. — О, Господи. Нет! Нет! Она подлетела к полицейским, глаза её метались от дома до зеленого мешка. Она вмиг побелела, а на глазах у неё выступили слёзы. Тэхён крикнул быстрее, чем она успела надумать, что это его тело выносили из дома. — Мама! Миссис Ким распахнула широко глаза и посмотрела на несущегося к ней быстрым бегом Тэхёна. Когда тот приблизился к ней, она ударила его в плечо. — Не смей так пугать меня, Ким Тэхён! — Прости. — Что здесь происходит? — спросила она, обратившись уже к полицейским. — Кто это? — кивнула она в сторону мешка. Тэхён положил руку ей на плечо и сжал, пока ей объясняли, что ещё не опознали останки тела, но что обязательно сообщат, когда выяснят. Тэхён уже знал, кто это был, но он не думал, что смог бы хоть кому-нибудь это объяснить таким образом, чтобы его не упекли в психушку. — Эй, капитан, мы нашли фотографии! — крикнул кто-то позади. Это был мужчина в перчатках, державший в большом герметичном пакете сгнившие остатки коробки и, видимо, их содержимое. — Они были подписаны. Есть имена и даты. Мы пробили пару имён, все они — пропавшие без вести дети. Миссис Ким закрыла рот рукой. Не сложно сложить один к другому, чтобы понять, где именно пропадали эти дети. Тэхён вспомнил крики по ночам, вспомнил слова Чонгука. «Им страшно ночью, вот они и плачут. Они ещё маленькие.» Чонгук тоже был маленьким, когда его похитили. Он провёл целых три года в руках педофила-маньяка и стал его последней жертвой, вынужденной умирать голодной страшной смертью. И освободился из заточения он только спустя ещё тридцать четыре года, в тот миг, когда Тэхён открыл к нему дверь. Его мама хотела поехать в отель, но Тэхён настоял на том, что не было ничего страшного в том, что они останутся на ночь в доме. Осознание того, что в нём происходили плохие вещи, не изменяет того факта, что они почти нормально жили в нём на протяжении пары месяцев. Но это была не основная причина. На самом деле Тэхён предпочёл бы убраться от дома подальше. Но Чонгук. Что произошло с ним? И произошло ли вообще. Тэхён хотел знать это. Должен был знать. Чонгука не было. Стояла ночь, непроглядная тьма, но он не появлялся. Тэхён не знал, хорошо ли это. Неизвестность пугала его. Через час должно было начинать светать, и он дремал в положении сидя, пока что-то не разбудило его. Он вздрогнул. Звук был похож на щелчок. Он доносился… снаружи. Тэхён нахмурился. Звуки продолжались с перебоями. Щелк, щелк. До него долго доходило, прежде чем он понял, что в его окно кидают камушками. Он спрыгнул с кровати в мгновение ока, заглянул за стекло. Чонгук стоял возле дерева, прямо как на его рисунке. На его лице была широченная улыбка, кожа, раньше похожая на снег, приобрела приятный оттенок. На его щеках бушевал румянец и были видны едва заметные ямочки. Он стоял в привычно растянутом сером свитере и прыгал, махал рукой, зовя Тэхёна наружу. И кто был Тэхён, чтобы отказывать ему. Он сиганул на выход из комнаты и надел кроссовки так быстро, как только смог: влетел в них, наступив на пятки. Выбежал на улицу, где его тут же настигли. — Тэхён! Я вышел! Я вышел! — кричал Чонгук. Его рука даже была не столь холодной, как раньше, будто теперь что-то внутри подогревало его. Возможно, счастье от освобождения из бесконечного плена? Он схватил Тэхёна двумя руками и начал крутить, смеясь во весь голос. Он был таким счастливым, что Тэхён неосознанно тоже начал смеяться. Горечь, что всё это время сидела внутри него, начала растворяться и превратилась в нечто приятно сладкое. — Я не могу поверить, что я сделал это! Я внезапно проснулся в незнакомом месте и обнаружил, что могу гулять где хочу. Я искал этот дом так долго! — Это здорово, Чонгук. Чонгук как болванчик закивал головой и сжал Тэхёна в объятиях. Таких крепких, что дыхание спирало. — Я подумал, что ты сможешь помочь мне, — заговорил Чонгук, бормоча Тэхёну в шею. — В чем? — Вернуться домой, — прошептал Чонгук. Горечь вернулась. По внутренностям начали царапать когти, оставляя длинные кровавые царапины. Дом Чонгука. Он, вероятно, думал, что прошло всего ничего. Что он вернётся, а на пороге его встретит мама. Что он будет жить своей жизнью вместе с семьей. И он будет разрушен, когда этого не произойдёт. Потому что этого точно не случится. — Чонгук… Не думаю, что получится. — Что? Почему? — Чонгук отстранился, хмуря брови. — Ну… это может быть далеко, — говорил он, растягивая слова, потому что ответ пришёл на ум так внезапно, что он не успел продумать слова. — Ты помнишь адрес? — Конечно, я помню! Улица Аларид, дом двенадцать. У Тэхёна от нервов вырвался смешок. В городе есть эта улица, но возможно ли, что похититель и Чонгук действительно были из одного города. Так близко… — Чонгук, — Тэхён вздохнул и запустил ладонь в волосы, укусил щёку изнутри, — сейчас ночь, все спят. Это совершенно глупые причины, полный абсурд для похищенного ребёнка, жаждущего возвращения домой. — Пожалуйста, Тэхён! — просил Чонгук, хватая парня за плечи и заглядывая в глаза. Большими, невинными, как у щеночка. — Мы можем дойти и дождаться утра. Пожалуйста. Тэхён сдаётся, кивает, уже заранее зная, что пожалеет об этом. Чонгук тихо вскрикивает, подпрыгивает и в благодарность оставляет на щеке Тэхёна быстрый чмок. Но отшатывается сразу, покрывается румянцем смущения и отворачивается, начиная быстро идти. — Ты повернул не туда, — предупреждает Тэхён, хватает растерянного Чонгука за руку, направляя в нужную сторону. Спустя пару мгновений, переборов стеснительность, Чонгук начал щебетать. О собаке Рокси, о его младшей сестренке Изи, о папе и маме. О том, как все обрадуются, когда он вернётся. А Тэхён молчал. Смотрел в асфальт и сжимал крепко кулаки в карманах ветровки, пока Чонгук бегал по чужим лужайкам, пиная листья во все стороны. — Мы близко! — кричит Гук, указывая пальцем на церквушку. — Я от неё до дома добегал за две минуты! Тэхён, давай быстрее! — подгонял Чонгук и тянул Тэхёна на буксире вперёд, а у Тэхёна мышцы по консистенции напоминали желе. В конце концов адреналина в Чонгуке стало так много, что он бросил Тэхёна и оставшееся расстояние преодолел в одиночку. Тэхён издалека видел, как Чонгук замер напротив здания. В темноте, освещённый лишь слабым светом уличного фонаря, он казался просто тёмной фигурой. Тэхёну нестерпимо больно в который раз. Его и так медленный шаг всё снижался и снижался, пока он не почувствовал, что вовсе перестал двигаться. Он стоял за спиной Гука на расстоянии в две вытянутые руки. Дом, о котором грезил Чонгук, спустя тридцать четыре года и не дом вовсе. Магазин запчастей для машин, вот чем он стал. Тэхён вздохнул. Тяжело, громко, пытаясь вытолкнуть изнутри вставший поперек горла ком. Он знал, что не надо было этого делать. — Гук? Голос Чонгука звучит иначе. Устало и замученно, будто годы, которые обошли его стороной, дали о себе знать. — Я умер, верно? — Чонгук… — Я мёртв, — говорил он твёрдо, без сомнений. — Я иногда думал об этом, но это казалось таким глупым. А сейчас… сейчас правда 2019? — Да, — сокрушенно ответил Тэхён. — Прошло уже много времени. — Я не чувствовал. — Чонгук повернулся. Его лицо, раньше напоминавшее яркую лампочку, будто перегорело. — Я ничего не помню. Не помню, что делал всё это время, хотя его прошло так много. Я знал, что сменяются дни, но они чувствовались как минуты. Только когда ты заговорил со мной, я понял, что на самом деле время намного медленнее, чем мне казалось. — Чонгук поджал губы и обнял себя руками за плечи. Его кожа на глазах начала бледнеть, доходя до того, что стала почти прозрачной. — Моя мама, мой папа… они мертвы? Тэхён покачал головой, преодолел два шага между ними и крепко прижал ставшее вдруг гораздо меньше тело к себе. Оно было холодным, от него веяло стужей, и напоминало оно лёд. — Мне жаль, — единственное, что он сказал, обнимая Чонгука. Чонгук плакал тихо, можно было подумать, что и не плакал вовсе. Однако Тэхён чувствовал, как его пижамная футболка намокала и прилипала к груди. Чонгука обнимать было всё равно, что прижиматься к снеговику. Но Тэхён, несмотря на сковывавший и чуть ли не покрывавший ледяной коркой кожу холод, не выпускал Чонгука из рук, мёрз ужасно, терпел, даже когда пальцы онемели. Несчастный, потерянный во времени призрак и он, простой парень, пытавшийся хоть как-то ему помочь. Такова их история. В ней много боли, утрат и страданий. А все радостные моменты на вес золота. В этот день он впервые видел Чонгука в лучах солнца. Если раньше призрак исчезал, то теперь этого почему-то не случилось. Чонгук в свете был совсем прозрачным и теперь вовсе не походил на обычного, просто очень бледного мальчика. Утренние лучи солнца проникали и светили сквозь его кожу. Он был похож на воду, гладь которой блестела и переливалась золотом. Если долго смотреть на него, глаза начинало слепить. Они лежали вдвоём под деревом, смотрели в голубое небо и делали ангелов из листьев, махая беспорядочно ногами и руками. Они катались на скейте по тротуару, и у Чонгука к нему явно была способность: уже спустя пару падений он смог устойчиво ездить, даже не держась за рукав тэхёновой ветровки. Возможно, он давно знал, кем был, но предпочитал не верить в это, не принимать. Оставлять глубоко внутри, в тёмном углу подсознания. Как мог он продолжать влачить своё существование в роли призрака и не стать озлобленным и диким, как Элизабет? Верно, он мог не верить в правду и придумать свою, ту, которая успокаивала бы его по ночам. — Это облако похоже на сердце, — сказал Чонгук, указывая пальцем в небо. — А это на самолёт, — подхватывает Тэхён, начиная находить фигуры в облаках. Сейчас внутри всё утихло. Как каждая буря имеет свойство заканчиваться, так и раны внутри могут затягиваться. Это долгий процесс, конечно, но со временем, когда Чонгук освободится от мира, к которому не принадлежит, внутри у Тэхёна останутся лишь затянувшиеся шрамы. Воспоминания начнут блекнуть и будут не столь тревожащими душу, как казалось раньше. Он будет вспоминать о своём «монстре» под кроватью так редко, как только сможет. Ведь он, как и любой человек, не хочет страдать. — Тэхён, что ты делаешь? — голос миссис Ким заставил парня резко принять сидячее положение. — Сейчас холодно, какого чёрта ты валяешься на земле? Только вчера лежал с температурой, — жаловалась она, смотря на Тэхёна с угрозой. — А ну живо домой. Чонгук не исчезал. Он, блестящий и полупрозрачный, всё ещё лежал на траве и смотрел на женщину широко открытыми глазами. От понимания того, что она Чонгука не видела, глаза Тэхёна тоже резко стали больше. — Не замечаешь ничего странного? — спросил он хриплым голосом, переводя взгляд на Чонгука. — Вижу. Глупого мальчика, который отчего-то решил с утра-пораньше поваляться в грязи, — закатила она глаза. — Нам стоит сводить тебя к психологу? Тэхён, ты ведёшь себя так, потому что нашёл в подвале… останки? Тэхён вздрогнул. А он только абстрагировался от картинок костей. Утихшая боль в ранах вернулась, кровь хлынула вновь. — Нет. Я просто захотел поваляться в листьях, ничего такого. — Я твоя мать и переживаю за тебя. Если ты будешь вести себя странно, я отведу тебя к психологу. Пальцы Тэхёна сжались в кулаки. Внутри вскипело раздражение. — Может, тебе и самой не помешает к нему сходить? Ты убиваешься уже второй месяц. Его мама отступила на шаг, её глаза стали шире, брови приподнялись. Однако она тут же взяла себя в руки, а выражение её лица стало суровым. Тэхён почувствовал себя виноватым. Он не хотел огрызаться, но его нервы были на пределе. — Приведи себя в человеческий вид и идём завтракать, — сказала она твёрдо и развернулась, быстро закрыв за собой дверь. Чонгук выглядел несчастным, смотря на них. Сейчас он сидел и обнимал колени руками. Его завивавшиеся волосы скрывали пол лица. — Я бы не хотел ссориться с мамой, — начал тихо говорить он, встречаясь с Тэхёном глазами. — Я разозлился на неё из-за того, что она запрещала мне вечером идти гулять. Мы поругались, я сбежал из дома, а потом… Потом я очутился запертым в незнакомой комнате и… — Чонгук нахмурился. У него было такое болезненное выражение лица, будто воспоминания подобно лезвию вспарывали кожу. — Я бы предпочел никогда не ругаться с ней. Всего этого бы не произошло, если бы я просто согласился с ней. — Эй. — Тэхён подошёл к Гуку и присел рядом с ним на корточки. Положил руку на его голову и погладил по волосам. — Это не твоя вина. Иногда, когда люди злятся, они говорят и делают то, чего не хотят. Я сейчас пойду и извинюсь, ладно? — Чонгук кивнул. — Пойдём со мной, она всё равно тебя не видит. — Но как же… — Пошли, — перебил Тэхён и потянул Чонгука вверх, помогая подняться. После того, как Тэхён быстро помылся и переоделся, они с Чонгуком сидели за столом. Миссис Ким не видела Чонгука, а если и смотрела прямо на него — её глаза будто глядели сквозь. Висело напряжённое молчание. Тэхён не мог есть. Не тогда, когда Чонгук с таким невозможным интересом и, вероятно, голодом заглядывал в его тарелку. Тэхён размешивал ложкой хлопья, и те кисли и набухали, но ему было всё равно. Его мама с прямой спиной и явным напряжением в мышцах лица пила кофе. И не ела. Кто ещё из них двоих был ребёнком? Любой знал, что кофе на голодный желудок — верный путь к проблемам с пищеварением на целый день. Тэхён фыркнул, бросил ложку в тарелку, так что пара капель молока забрызгали стол, и сложил руки на груди, хмуря лоб. Миссис Ким даже бровью не повела. Чонгук почесал себя по голове и накрутил прядь волос на палец. Он переводил взгляд от одного человека к другому и жевал губы, неловко сжимая колени под столом. Однако это нужно было решать. Чонгук сделал большой вздох, хотя воздух ему был и не нужен, и ударил Тэхёна острым локтем между ребер, призывая к действиям. — Ау! — взвыл Тэхён. Его мама тут же подняла взгляд. И хоть у них и была забастовка, она тут же забыла про неё, обеспокоенно интересуясь, что случилось. — Да так… — скосил Тэхён хмурый взгляд в сторону Чонгука, — щеку прикусил. — Будь осторожнее. — Мам? — М? — Извини… Ну, за то, что сказал тебе. — Да всё хорошо, — она пожала плечами и сделала глоток. Опустила взгляд вниз и провела кончиком пальца по краю кружки. — Может, ты и прав. Может, мне действительно нужно с кем-то поговорить. — Если ты так думаешь, — Тэхён тоже пожал плечами. Не каждый день ты узнаёшь, что у твоего мужа есть вторая семья, дочь, которой уже пять лет. И что его «командировки» это вовсе не работа. Что он изменял на протяжении нескольких лет подряд, а ты всё это время жила в неведении. Он понимал, что это было сложно. Ему тоже было нелегко принять это. Всё же этот мужчина — его отец. Был им. Сейчас Тэхён так не считал. От нечего делать, да и чтобы заполнить образовавшуюся тишину, он включил телевизор. На канале шли новости. Что-то про забастовки и бунты по поводу повышения цен на коммунальные услуги. Ничего нового. Но Чонгук любопытно смотрел в экран, явно вслушиваясь. Тэхён же включил слух, только когда увидел на экране знакомую картинку. Он поперхнулся слюной и закашлялся. В телевизоре был их дом. — А мы переходим к экстренным новостям. Вчера, в районе полудня, на улице Вермонд в доме, называемом жителями Эшвилла «проклятым», было обнаружено тело мальчика, «замурованного» заживо и пролежавшего в подвале около тридцати лет. Следователи обнаружили, что это была не единственная жертва Дэвида Брэка, построившего усадьбу в далёкие шестидесятые. Мужчина, врач по профессии, держал в заточении ещё восемь жертв. Мальчики и девочки, в возрасте от десяти до пятнадцати, были объявлены пропавшими без вести пятьдесят лет назад, и только сейчас их удалось найти. Останки нескольких были обнаружены зарытыми в начале леса, полиция и сейчас продолжает поиски. Выжившие родственники уже провели кремирование. Тело же Чон Чонгука, мальчика, которому было всего тринадцать на момент похищения, будет хоронить сегодня его семья на кладбище Грин Хилс. А сейчас я даю слово Лиззи Мэр, которая проведёт прямой репортаж с места событий. Локация на экране изменилась. Женщина за стойкой поменялась местами с другой, на фоне которой было множество могил и людей в чёрном. — Это действительно ужасная история, поразившая всех жителей Эшвилла. Дом серийного убийцы, насильника и, как выяснилось, педофила, хранил в себе много тайн. Большое количество людей собрались сегодня отдать дань Чон Чонгуку, семья которого до сих пор не может поверить в то, что их сына всё же удалось найти, хоть и спустя такой огромный промежуток времени. Чон Иен, матери мальчика, сейчас семьдесят пять, последний раз она видела своего сына в тридцать шесть. — Кадр навели на старую женщину. Её лицо было серым, испещрённым морщинами. В глазах стояла вселенская усталость, а в уголках губ залегли глубокие складки. Рядом с ней стоял мужчина и взрослая женщина, возрастом примерно как его мама, предположительно, это была Изи — сестренка Чонгука. Тэхён смотрел в телевизор с открытым ртом. Из-за того, что он пребывал в своём мире и даже не заглядывал в телефон, все эти новости обошли его стороной. Чимин наверняка закидал его сообщениями. Он явно беспокоился о нём, и Тэхён боялся предположить, сколько непрочитанных сообщений его ожидало. И пока он думал об этом, на экран вывелись старые фотографии из детства Чонгука. Они всплывали и потухали. Чонгук на них был намного меньше. Тогда, в тринадцать, он не был таким худым. У него были пухлые щёчки, волосы были короче и не вились. Он был действительно очаровательным милым мальчиком. Любой педофил захотел бы использовать его в своих грязных целях. У Тэхёна в груди возникло тяжёлое, крайне неприятное чувство. — Гроб, по понятным причинам, закрыт. Жители принесли игрушки и цветы. Сейчас весь город скорбит по несчастной судьбе похищенных детей. — Спасибо Лиззе Мэр за репортаж с места событий, — вновь появилась на экране телеведущая. — А теперь перейдём к более радужным новостям о… Тэхён выключил телевизор. Его пульс участился. «Это конец», — думал он, вскакивая с места. От адреналина его било током. Тэхён не был глуп, он понимал, что происходит. Он не знал, что всё это произойдёт так быстро. Чонгук сидел рядом с ним. Он был обескуражен, но в глазах его от понимания стояли слёзы. Они скапливались обильно на его нижних ресницах и вот-вот были готовы потечь по бледным впалым щекам. — Мам, почему ты не сказала мне? Ты же знала, да? — разозлился Тэхён, смотря на женщину. Ей наверняка позвонили и всё разъяснили, но она не считала важным поделиться этим с Тэхёном. — Что? Ты про что? — Про новости, похороны. Похороны того, кого я нашёл. На лице женщины отразилось понимание. Её рот приоткрылся. — Оу, я подумала, это слишком для тебя. Когда мы хоронили бабушку, ты упал в обморок, — вспомнила она безрадужно. — Не думала, что ты захочешь идти туда. Ты и так… насмотрелся. — Мам, мы должны поехать. Прямо сейчас. Мы успеем, если ты прибавишь газу. — Что? Зачем нам ехать туда, Тэхён? — она нахмурилась, не понимая этих внезапных порывов. — Мам, пожалуйста. Пожалуйста, не спрашивай ни о чем. Но это важно, прошу, давай просто поедем, прямо сейчас. Она смотрела на него внимательно одну долгую секунду. Кивнула напряжённо и встала с места. — Ладно, если ты так хочешь. У Тэхёна сердце лупило так быстро, словно за ним кто-то гнался. Когда миссис Ким отвернулась, он сразу же потянулся к Чонгуку. Тот был потерян и до сих пор не моргая смотрел в потухший экран. Его лицо, его полупрозрачные ледяные щёки были мокрыми. Когда-нибудь этот ребёнок перестанет плакать. Когда-нибудь ему больше не будет больно. Тэхён знал, что это наступит очень скоро. Всё в нём кричало, что осталось совсем немного. Этот день, этот час — последний. Страдания закончатся, несчастный призрак сможет уйти, ничто не будет насильно удерживать его здесь. Оковы раскроются, цепи с лязгом упадут с его тонких, хрупких запястьев. Настрадавшаяся душа найдёт покой. — Они живы, — прошептал Чонгук Тэхену бледными губами. Он выглядел ошарашенным, пораженным до глубины души. Он даже не мог улыбаться, настолько эмоции накрыли его. Тэхён кивнул и сжал руку Чонгука. Его кожа просвечивалась через чужие полупрозрачные пальцы. — Мы поедем к ним сейчас. Ты их увидишь. — Я… я, — Чонгук не мог справиться с волнением, его губы тряслись; он смотрел на Тэхёна огромными глазами, с трудом веря во всё. — Давай, пойдём же, — сказал ласково Тэхён и подтолкнул Чонгука к двери на выход. Всё внутри него самого плясало от волнения.Life — Brian Tyler, Breton Vivian
Миссис Ким всю дорогу смотрела на Тэхёна через зеркало заднего вида, между бровей у неё залегла глубокая складка. Тэхён же не обращал на маму внимания, всё оно было сосредоточено на ерзающем от нетерпения Чонгуке. Чонгуке, который крепко сжимал его ладонь и не моргая смотрел в окно, за которым быстро сменялись пейзажи. Он хотел сказать, что будет скучать. Что Чонгук замечательный, что он был рад с ним познакомиться и что, был бы он жив, Тэхён не раздумывая облюбовал бы его, окружил заботой и не выпускал из рук. Но Чонгук не был живым. И Тэхён не мог сказать ему всего этого, потому что мама бы решила, что он окончательно сошёл с ума. А потом его отправили бы к мозгоправу. Вскрыли бы его череп и начали перемешивать всё внутри большой столовой ложкой. А там и без того всё запутано. Скорбь, боль, печаль, горечь, а посреди этого, где-то притаившись, возможно, маленькая частичка любви. Блеклый такой уголёк, переросший бы в огромный пожар, если б только не ледяной дождь расставания и преград. Как только машина остановилась перед воротами кладбища Грин Хилс, Тэхён не медля тут же открыл дверь. Но Чонгук и без его помощи смог выйти из автомобиля, он просто… прошёл сквозь дверь. Тэхён думал над этим всего секунду, уже ничему не удивляясь, покачал головой и прежде, чем его мама успела хоть что-либо сказать, выскочил наружу догонять Чонгука, бежавшего так быстро вперёд, что догнать его казалось невозможным. — Чонгук! Эй, подожди! — кричал он, но фигура впереди него будто не слышала. Люди, обёрнутые в чёрное и шедшие по тропинке, мешали Тэхёну бежать. Он без конца извинялся, если толкался, и змейкой оббегал их. Чонгук же проходил сквозь них, словно они не были преградой. И люди не чувствовали, что призрак нырял в них, как в воду, чтобы тут же вынырнуть. Дыхание Тэхёна было тяжёлым, когда он достиг границы кладбища, где скопилось много людей. Они стояли полукругом и смотрели на что-то, что Тэхён не мог увидеть, только если не пробьётся сквозь них. — Извините. Простите. Мне жаль, — говорил он, распихивая всех локтями. В кругу была вырыта яма, в ней находился подвешенный на лентах сингуматора гроб. Рядом стоял священник, отправлявший усопшего на небеса. Гроб был белым, на нём лежало множество цветов. Тэхён смотрел на это дольше нужного. Внутренности желудка сжались, он почувствовал головокружение, прежде чем поднять взгляд и увидеть. Увидеть Чонгука, пытавшегося достучаться до членов своей семьи. Он пытался дотронуться до них, но его полупрозрачные руки проходили сквозь. Он кричал и просил, чтобы они заметили его, он трогал свою маму по щеке, пытаясь утереть её слёзы, но женщина не видела и не чувствовала этого, только поморщилась и вытирала лицо платком. Чонгук смыкал свои руки на её плечах, на сестре, на отце, но они лишь проваливались в их тела. И он рыдал и всхлипывал, просил посмотреть на него, говорил, что очень скучал и что он хочет, чтобы они обняли его. Но никто не видел его. Только Тэхён. Он стоял на другой стороне могильной ямы и видел картину намного ужаснее той, как гроб медленно опускался вниз, скрываясь из виду под землёй. Эта картина была пропитана такой невыносимой болью, что он и сам рыдал, и люди, тихо стоявшие сзади, странно смотрели на него и качали головой. Они ничего не знали. Не знали Чонгука, не видели его историю, страданий и мучений. Они не могли увидеть, как он мельтешил вокруг своей семьи, но был для них не более, чем воздухом, лёгким, прохладным ветерком, пробивавшемся сквозь одежду. — Ты чего так быстро убежал? — прозвучал голос возле его уха, а после лёгкая рука опустилась на плечи. — Еле догнала тебя. Тэхён был гораздо больше своей мамы, шире в плечах, выше, но сейчас чувствовал себя на её фоне маленьким, раздавленным и сломленным. Она трепала его по плечу, а он прижимался к её боку и трясся, рыдал, даже не пытаясь утереть лицо и сопли под носом. — Чего ты так сильно плачешь? Ты же не знал его, эй, — приговаривала она и гладила Тэхёна по голове, пытаясь этим хоть как-то успокоить. От слёз всё становилось мутным, но он видел, что Чонгук прекратил. Он больше не пытался достучаться до своей семьи. Он стоял поверженный рядом с ними и смотрел, как каждый из них подходил к могиле и кидал в яму горсть земли. Его ноги, его босые ступни, начали исчезать. Он растворялся в воздухе как пар, а Тэхён уже не пытался сдержать звуки, рвавшиеся из его горла наружу. Он не подозревал, что ему будет так плохо и так тяжело. С каждым дюймом медленно уходящего Чонгука в его груди взрывалась очередная волна боли. Она пронизывала его тело, и это было больнее всего, что он когда-либо испытывал. Сердце внутри скулило и сжималось, и Тэхён не мог избавиться от этой агонии. Когда он на дрожащих ногах подошёл к могиле, за одну руку его придерживала мама, чтобы он ненароком не упал. Он наклонился и взял рукой горсть рыхлой земли. Поднял голову, встретился взглядом с Чонгуком, от которого остались только шея и голова. Он боялся разжимать ладонь. Он знал, что после этого случится, и он ужасно этого боялся. Тогда Чонгук открыл рот и сказал: — Всё будет хорошо, не плачь. — И улыбнулся. Так радостно, будто всё вдруг встало на места. Будто он хотел. Будто жаждал того, что произойдёт дальше. Тэхён покачал головой. Зажмурился. Разжал пальцы. Земля упала вниз с гулким звуком. Он навсегда запомнил его. Звук земли, ударяющейся о крышку гроба, навсегда ознаменовался для него болью и утратой. Его сердце билось медленно и тяжело, дышать было невозможно — горло сдавливали рыдания, но он смог пересилить себя и тихо прошептать, глядя на всё ещё улыбавшегося Чонгука, приложившего голову на плечо тихо плачущей матери, медленно уходящего из этого мира, наполненного для него слишком многими страданиями: — Я буду скучать по тебе. Чонгук успел ответить прежде, чем от него ничего не осталось, прежде чем он окончательно не исчез, оставив после себя Тэхёну лишь воспоминания и не прекращающие литься из глаз жгучие слёзы: — Я тоже.