Рысь и Горностай

— Вот это тысячелистник. Ну скажи: тысячелистник. Не получается? Ладно. Тогда смотри сюда. Этот желтый цветок — пижма. Скажи: пижма! — Пижма, — повторил за Иоли маленький мальчик в рубашке до колен. — Молодец. Подрастешь — будешь лечить людей. Хочешь? — Нет! — насупился малыш. — Ален — воин! — Ну, значит, самому потребуются бальзамы и мази! Воинов часто ранят. Ты знаешь об этом? У моего отца много ран и шрамов. Это потому что он воин. Мои два брата тоже были воинами, но даже не успели получить раны. Потому что их убили почти сразу. И тут же подумала, что маленький Ален не понимает смысла ее речей. Ему всего года четыре, наверно. Но точно его возраст никто не знал. Ален был подкидышем. Однажды ночью старую Клэр разбудил лай ее пса. По вечерам она спускала его с привязи, и так он нес службу до утра. Жила ведь Клэр совсем одна, а дурные люди могут забрести даже в ее бедный дом. Ночные злоумышленники, видимо, знали, что собака отвязана, ибо даже не пытались проникнуть во двор. Выйдя из дома, хозяйка увидела, что пес грозно лает, стоя напротив калитки. Извне донеслись шаги убегающих людей. По-видимому, их было двое. Пес вскоре перестал лаять, но от калитки не отходил и вел себя беспокойно. Клэр стояла в нерешительности. Выглянуть сейчас или дождаться утра? А что, если те вернутся? И тут ее тонкий слух уловил тоненький писк, похожий на мяуканье голодного котенка… или плач младенца! Она взяла пса за ошейник и открыла калитку. Луна светила ярко, и Клэр увидела в одном шаге от себя корзину, из которой и доносился писк. В корзине обнаружился совсем маленький ребенок, завернутый в кусок грубого холста. Ни записки, ни кошелька, которые порой оставляют беспутные родители, при ребенке не было. Кто подкинул мальчика, выяснить не удалось. А между тем, эти люди жили в близлежащем селении. Правда, родителями крохи Алена они не были. Крестьянин Тибо обнаружил корзину с подкидышем возле своей хибары на краю деревни. Младенец был завернут в теплое одеяльце. Жена Тибо, Альпаида, рано постаревшая, сгорбленная тяжелой работой женщина, не проявила ни малейшей сентиментальности при виде беспомощного создания. - У нас с тобой трое померли с голодухи да от хворей, - мрачно проговорила Альпаида, - и еще троих надо поднимать. Не оставлять же у себя еще и этого! Ты глянь, какое одеяльце! Наверно, какая-нибудь богатая блудница, будь она неладна, нагуляла и подбросила. Она будет гулять, а мы - с голоду подыхать, ее отродье вскармливая?! Муж думал так же, но, будучи от природы не красноречив, лишь спросил, что же делать с ребенком. - Ну как что? Придется тоже подкинуть. Можно было бы к монастырю, но до него далеко, почти целый день потратишь. Не годится. Отнесем его к ведьме Клэр. У нее есть мул, пусть она и везет, грешница старая! - Так она, может, не согласится еще. - Болван, ну не спрашивать же ее. Подкинем тоже. Что ей еще останется делать, как не отвезти его? - Так сейчас, может, и отнесем, пока ночь? - Погоди. Что это у него? Никак, медальон? - Да, и вроде золотой. - Его мы оставим себе и спрячем. Сразу опасно продавать, а в черный день пригодится. Не нам, так детям. - Да, зароем за хлевом. Эх, и тупые же люди! Почему бы просто не положить c ним денег? Медальон такой приметный! - Что да, то да. Но деньги ты мог бы пропить, а так будет сохраннее. Она провела грубыми пальцами по изящной блестящей вещице. - Тут вот написано что-то. - Нам-то что с того, мы читать не обучены. Поразмыслив, они сожгли одеяльце, оно тоже было приметным, а ребенка завернули в кусок холста. Отец Годеран окрестил мальчика на следующее же утро, ведь не было никакой уверенности, что кто-то озаботился этим ранее. Бездетных супругов, которые пожелали бы усыновить кроху, во всей округе не оказалось. Зато полно было таких, кому и своих детей прокормить трудно. Можно было, конечно, отвезти ребенка в монастырь и вверить заботам монахов, но ведь всем известно, что младенцы и там умирают не реже, чем в деревенских семьях. Так и остался малыш Ален у старой знахарки. Выкормила она его козьим молоком из самодельной соски, и Ален рос крепеньким, не хуже других детей, у которых были родные матери. — Я помогаю! — гордо заявил малыш, складывая в отдельную кучку желтые соцветия пижмы, а в другую — белые цветы с крепкими стеблями и непроизносимым для него названием — тысячелистник. Они с Иоли сидели на скамье во дворе. В дом входить пока было нельзя. Там находилась посетительница. Да, именно посетительница. Назвать ее болящей или страждущей Иоли не пришло бы в голову. Слишком уж пышущей здоровьем выглядела эта дама, и слишком хорошо была одета. Да и прибыла она сюда не пешком и не на осле, как большинство окрестных жителей. Она приехала на хорошем муле в добротной сбруе, сопровождаемая несколькими вооруженными слугами. На втором муле приехал румяный мальчик-подросток, тоже добротно одетый и надменный, явно ее сын. Слуги почтительно ждали госпожу за оградой, а мальчик сидел на скамье напротив Иоли и Алена, спесиво на них поглядывая и всем своим видом будто вопрошая, доколе ему находиться тут, в этом явно неподходящем для него обществе каких-то сопливых малолеток. День был жаркий, и через некоторое время мальчик захотел пить. — Принеси мне воды, девчонка, — приказал он Иоли, не поднимаясь с места. Ей не понравился его тон, но отказывать гостю в глотке воды нехорошо, и девочка поднесла ему полную кружку. Тот принял ее, не отрывая своего упитанного зада от скамейки, осушил, даже не подумав поблагодарить, и сунул пустую посудину в руки девочки. — Когда просят, говорят «пожалуйста», — кротко проговорила Иоли. — И еще — «спасибо»! — добавил маленький Ален. Большой мальчик воззрился на них в высокомерном изумлении, как будто не люди, а скамейка, на которой он сидел, вдруг обрела дар речи и обратилась к нему. — Не смей меня учить, девчонка! А не то прикажу слугам наказать тебя. — Мой отец, воин Гримберт, никому не дает меня в обиду, — возразила она. — И слуги у нас тоже есть. Мальчик немного сбавил тон, вспомнив, что, точно, к старой ведьме наведывается дочка какого-то прославленного в прошлом воина. При нем рассказывали об этом. — А это что, один из твоих братьев? — спросил он более миролюбиво. — Это Ален. Он сирота. — Ясно. Значит, серв. А ты чего возишься с ним, если твой отец — рыцарь? Вопрос застал Иоли врасплох. Ей никогда не приходило в голову, для чего кому-то помогать. Она просто помогала, и все. Не получив ответа, мальчик окончательно убедился в глупости своей собеседницы и отвернулся от нее. Вскоре дверь дома распахнулась, и оттуда показалась матушка мальчика. Была эта дама весьма упитанна и смотрела высокомерно. Глаза у них с сыном были одинаковые — зеленовато-желтые и круглые. — Идем, Лауберт, — позвала дама. Они отбыли, разумеется, не прощаясь. — Бедный мой Лауберт! — говорила дама, уже сидя на своем муле. — Наверно, тебе и воды даже не дали эти грубые крестьяне! — Дали, — хмыкнул мальчик. — Девчонка — дочь Гримберта, как оказалось. Ну, та самая, о которой говорят, что врачеванию учится. — Не пристало девочке из хорошей семьи бегать к колдунье! — назидательно произнесла дама. — Тем более - чему-то учиться у нее. Как родители такое позволяют, куда катится этот мир?! Да и поглядим еще, как мне поможет снадобье, которое дала эта Клэр. Если обманула, потребую плату обратно. Так чья, ты говоришь, дочь эта тощая девчонка? Услышав ответ, дама Клотильда призадумалась. Дочь того самого Гримберта, чей надел совсем рядом с ее поместьем! И этот надел очень пригодился бы ей. Но у Гримберта вроде еще есть сыновья. Ладно, поживем — увидим. Сегодня они есть, а завтра… как знать. В такое-то лихое время! — Противный мальчик, — говорила тем временем Иоли, рассказывая о случившемся во дворе. Мудрая Клэр чуть усмехнулась и промолчала. Хотя могла бы рассказать, что и мамаша Лауберта не блещет воспитанием и добротой. Дама Клотильда обратилась к Клэр из-за мучивших ее несварений желудка и изжоги. И упорно не хотела понимать, что есть перед сном жирную и сладкую пищу ей не следует, тогда не потребовались бы и лекарства. Уходя, она оставила знахарке несколько медных монет. Так обычно расплачивались бедные крестьяне. - Но тебе все же не следовало, дитя, спорить с этим грубым мальчиком, - сказала Клэр. - Такого не перевоспитаешь, а ведь он мог ударить тебя. - Я бы тогда тоже ударила, - возразила девочка. - Хоть я и слабее, но отец всегда повторяет, что сражаться надо до конца. Правда, он братьям это говорит, не мне... - Да, сражаться до конца, - задумчиво повторила Клэр. - Знаешь, есть такой маленький грациозный зверек - горностай. Так вот, несмотря на свою хрупкость и малый размер, он всегда бьется до конца и не страшится, что противник сильнее и может повредить горностаевую красивую шкурку! - Да, горностай - красивый зверек, - кивнула Иоли. С тех пор Клэр иногда называла ее - мой милый Горностай.