Рысь и Горностай

Только после вечерней мессы Диана вновь увиделась с братом. Времени у Гонтрана было не много, весь этот день он провел в подготовке к отбытию, ибо назавтра предстояло сопровождать герцога. Во главе большого войска Роберт Нейстрийский двинется к границам своих владений, дабы завершить разгром норманнов и изгнать их… до следующего вторжения. — Молись за меня, сестра, — говорил Гонтран, — пусть Господь ниспошлет удачу в бою. Я очень рассчитываю получить рыцарский пояс после этой войны… а еще лучше — до ее окончания! Диана рассказала о представлении герцогине, и о том, что было после. Гонтран остался доволен. — Так значит, почти весь день ты провела, сопровождая ее светлость? Это хорошо. — Но у меня был шанс нарваться на неприятности! Как ты и говорил, у стен оказались и уши, и глаза! Да ещё и язык, который поведал герцогине о моей стычке с Монришаром. — Это при дворе обычное дело. Друзей тут обрести трудно. Вот интриганы, соперники, враги — этих полно. Но могут быть и союзники, которыми можно и нужно обзавестись, практикуйся в этом в мое отсутствие! Сама понимаешь, принадлежность к могущественному клану или хоть близость к нему — в наше время это залог успеха! Герцогине ты понравилась. Пользуйся этим, заводи нужные связи! — Зачем они мне? Хоть здесь и красиво, и ее светлость Беатриса добра ко мне, я не собираюсь оставаться надолго, Гонтран. — Потом пригодятся! — Но заискивать перед всеми этими придворными я не собираюсь! — Диана вскинула голову. — Среди этой красоты и дивной музыки мне не хватает воздуха, и подобная жизнь не для меня. Сегодня у меня было ощущение, что, не прояви герцогиня благосклонность, меня бы растерзали. Ну, если бы смогли, конечно! Она рассказала об Альменгейде. Гонтран расхохотался. — Ох, уж эта Альменгейда! Здесь это в порядке вещей — накидываться на новеньких, но ты у нас не из робких, привыкнешь. Ты правильно повела себя, но теперь постарайся ее не задевать. Она действительно очень знатна, происходит от младшей ветви рода Арнульфингов. Ныне это могущественная семья, не стоит наживать врагов в их лице. Тем более, что Альменгейда не испытывает ненависти лично к тебе, она просто ненавидит всех, кто красивее ее. — Змея тоже жалит только потому, что она змея. Но ужаленным от этого не легче. — Да, примерно так. Ну да ладно, прояви истинно христианскую доброту, не даром же ты три года отбыла… то есть, я хочу сказать, провела в монастыре! Бедняжке надо посочувствовать, все никак не выйдет замуж и страдает, а заодно изводит других. Какой-нибудь неимущий охотник за приданым столь родовитой девице не подходит, за богатого старика не хочется… — А молодых, знатных и богатых красавцев ещё надо уговорить! — рассмеялась Диана, вспомнив давний спор в монастыре. — Звучит зло, но так и есть. Однако она высокого мнения о себе и рассчитывает только на такую партию! Недавно ее родичи пытались заполучить для нее — кого бы ты думала? Родерика из Коллин де Шевалье, сына Ансберта! Ты же его помнишь? — С тех самых пор, как он выехал за ворота Рысьего Логова, я не видела его, — Диана улыбнулась детскому воспоминанию. — А я видел совсем недавно, когда он заезжал сюда. По мнению дам, он хорош собой, но что ещё важнее, других сыновей у Ансберта нет, только дочери. Так что он наследник всех владений! Говорят, старику Ансберту очень хотелось породниться с семейством Альменгейды, но это тот случай, когда богатого и знатного красавца уговорить не удалось! Родерик выбрал наименьшее зло и поспешно отбыл на войну. На утро архиепископ Парижский отслужил торжественную мессу, после которой герцог в окружении наиболее знатных вассалов, оруженосцев и своей личной охраны вышел из дворцовой часовни. За ними следовала герцогиня с сыном и дочерью, ее свита, священнослужители и слуги. В этой толпе, звенящей сталью и сверкающей драгоценностями, где одни шептали молитвы, другие отдавали приказания или ожидали их, Диана следила взглядом за братом. Он был в таких же доспехах, как и другие оруженосцы герцога, и держался столь же гордо, следуя за сюзереном. — Думаю, не далек тот час, когда Гонтран, сын Роже, станет рыцарем. Отвага и честолюбие юности — лучшие помощники в этом, — проговорил кто-то возле нее. Это был Гастон из Монришара, облаченный в великолепную кольчугу миланской стали и темный плащ, скрепленный фибулой с крупными, темно-алыми, как кровь, рубинами. Отполированный до зеркального блеска шлем с султаном из пышных белых перьев он держал на сгибе локтя. — Но и нам, опытным воинам, тоже необходимы добрые пожелания перед опасным походом! — продолжал он. — О, тогда, я думаю, мессир, для вашей души оказались истинным бальзамом напутствия его высокопреосвященства Ансхарика, архиепископа Парижского! Гастон вновь окинул ее взглядом. В предыдущий день портнихи не теряли даром времени, ибо появиться два дня подряд в одном и том же было дурным тоном, и сегодня Диана надела уместное для такого случая скромное платье тёмно-синего тончайшего сукна, схваченное в талии поясом из серебряных витых колец и вышитое по подолу тоже серебром. Когда Диана шла, из-под него виднелись синие туфельки, рисунок которых в точности повторял вышивку на платье.  — Как кротко вы говорите, — заметил барон, — когда вам самой этого хочется, моя госпожа. Но ведь в душе вы вовсе не овечка! — Рысь, что служит девизом моего рода, славится иными качествами, нежели кротость, — горделиво ответила она. — Верно. Она может притвориться тихой и ласковой, как кошечка, но только до поры… В мягких лапках — стальные когти, так? Но это, как и красота, влечет к ней мужчин. — Охотников, — уточнила Диана. — Для них вы и оттачиваете коготки? — Предпочитаю использовать меч и кинжал! — рассмеялась она.  — Через минуту мы будем уже в седлах, прекрасная Диана. Не пожелаете ли вы что-нибудь воину, идущему на битву, от себя лично, не кивая на почтенного архиепископа? — Будьте отважны и беспощадны к врагу, что же еще можно пожелать? — она пожала плечами. — И постарайтесь не попадаться больше в плен! А если встретите ярла Гуннара, убейте его на этот раз. — Надеюсь скоро увидеть вас вновь, прекрасная девица! Взгляд серых, как грозовое облако, глаз барона, брошенный на Диану при этих словах, будто обдал ее жаром, и она была рада, когда он отошел. Короткое прощание, и вот под грохот тимпанов и рев труб воины вскочили на боевых коней. Герцогиня отделилась от свиты и шла, держась за стремя супруга, пока он, нагнувшись, что-то сказал, едва заметно проведя рукой по ее голове в белоснежном покрывале. Беатриса остановилась, но следила за ним взглядом до тех пор, пока был виден пурпурный плащ. Этот день прошел тихо, дамы молились и читали о подвигах героев древности. Казалось, в покоях герцогини воцарилась печаль, не было слышно весёлых голосов и песен, слуги старались двигаться без шума, выполняя свои обычные работы, даже собаки не лезли под ноги, а больше ютились по углам. Но уже со следующего дня все вернулось на круги своя. Диана свела более близкое знакомство с несколькими девушками, и они, сперва принявшие ее настороженно, поддались ее обаянию и теперь охотно общались, рассказывая дворцовые новости и свои маленькие секреты. Это вызвало недовольную гримаску на лице Альменгейды, которой очень хотелось не допустить выскочку-бастардку в тот круг, который считала своим. Но ее собственная желчность и злой нрав давно восстановили против Альменгейды многих. Благодаря знатному имени ее терпели, но соперничать с очарованием и дерзкой смелостью Дианы она не могла. Это приводило титулованную девицу в ярость, которую она сдерживала при герцогине, но порой выплескивала в ее отсутствие. — У вас очаровательная обувь, дорогая Диана, — кривила рот Альменгейда, идя рядом с нею на прогулке. — Если не ошибаюсь, вашему брату она обошлась в половину стоимости его усадьбы! — Ошибаетесь, любезная Альменгейда, — ответила та с лучезарной улыбкой, открывшей жемчужные зубки, — мои туфли гораздо дороже. Самоцветы на них — подарок отца, который очень любил меня и не пожалел на это средств! — Ах, какая сказочная история! — прищурилась та. — Но сказки когда-нибудь заканчиваются, и не следует ли вам теперь, оставшись без отца, быть осмотрительнее в тратах? Удача вашего брата, простого мелкопоместного рыцаря, может оказаться мимолётной! Ведь эти красивые ткани, из которых сшиты ваши наряды, он привез из какого-нибудь набега? — В наших краях набеги — не диковина и, тем более, не позор, а обычное развлечение! — рассмеялась Диана. — И вы тоже так развлекаетесь? — не сдавалась Альменгейда. — Люди говорят, что некоторые ваши занятия… весьма необычны, странны для девицы! Если не сказать, что вы бросаете вызов устоям общества. Не удивлюсь, если вы и супруга себе приведете на аркане из очередного набега! — Ах, что вы, госпожа Альменгейда, это даже не приходило мне в голову! Но теперь, благодаря вашему опыту, которым вы так щедро делитесь со мною как старшая по возрасту, я буду знать еще и о таком способе найти суженого. Думаю, вы стали бы примером для иных девиц, если бы когда-нибудь поселились хозяйкой в замке Коллин де Шевалье! Если не секрет, чем же завершились брачные переговоры, о которых так давно говорят люди? Пока герцог Роберт теснил норманнов от границ своих владений, а Диана осваивалась при парижском дворе, в замке Рысье Логово шли приготовления к вылазке, а за его стенами, в лагере викингов — к штурму. Капеллан Августин, чье зрение с годами не стало менее острым, наблюдал за действиями осаждающих из-за зубца крепостной стены. Уже наступила ночь, но горевшие в лагере осаждающих костры давали возможность видеть возле них норманнов. Некоторые из них жарили куски мяса, засовывая их прямо в огонь на острие дротика, другие, видно, о чем-то переговаривались, изредка ночной ветер доносил звуки песни на чужом языке. Священник отметил, что возле костров варваров было не много, но как только франки выедут на мост, проснутся и остальные. Проведя почти 20 лет в замке, он знал его, как свои пять пальцев. Под предводительством такого сеньора, каким был покойный Роже, замок и окрестные деревни и усадьбы никогда не были в такой опасности, как сейчас. За умение наладить оборону, вовремя ударить врагу в тыл и с размахом отпраздновать победу старого барона любили, охотно прощая его страсть к разгулу и жестокие поборы. Из перечисленного Жоффруа преуспел пока только в поборах, и любви подданных ему добиться не удалось. После смерти отца он отдалил от себя, а то и вовсе выслал из замка опытных воинов, служивших Роже, и приблизил людей, набранных им самим, многим обязанных ему, но, как и он, не слишком опытных. Будучи старшим сыном и наследником замка, считавшегося почти неприступным, Жоффруа был всегда уверен в своем будущем, как в крепости стен и надежности бастионов Рысьего Логова, и все более уподоблялся колоссу на глиняных ногах. Из-за своей недальновидности он только теперь затеял вылазку, которую можно и нужно было совершить раньше, дождался подхода подкрепления к осаждающим вместо того, чтобы ударить сразу. А отказаться от вылазки — может быть ещё хуже, если благодаря своим осадным башням супостаты прорвутся в крепость. Все понимали: если дать башням подойти к стене вплотную, то норманны легко переберутся на зубцы. Так что придется драться в тех условиях, которые молодой барон дал себе навязать. Это был единственный шанс. Теперь главное, чтобы франки смогли уничтожить как можно больше супостатов и сжечь все, что те успели построить. Это даст выиграть несколько дней, а дальше Августин пока не заглядывал. Тяжело вздохнув, капеллан спустился во двор, где Жоффруа и его люди уже садились на коней. Позади сгрудились женщины, среди которых Августин узнал Аделину и Сунхильду. — Молитесь, женщины! — сказал он им. — Но одновременно с этим держите наготове целебные бальзамы для наших воинов и побольше стрел и кипятка — для тех… Со скрипом открылись ворота, и на мост вынеслись франкские всадники. В лагере викингов затрубили тревогу. Еще сонные, они едва успели вскочить, когда им на головы уже обрушились конские копыта, а франкские мечи и секиры принялись рубить, и через несколько минут поле боя покрылось убитыми и умирающими. Стоял невообразимый шум, в котором к боевым кличам примешались стоны и предсмертные хрипы, ржание лошадей, крики пленных, умолявших спасти их. Франки рвались к краю леса, где находились недостроенные осадные орудия, но путь им преградили уже успевшие очнуться от сна воины-северяне в рогатых шлемах. Битва была ожесточенной, но норманнов было слишком много. То и дело падали франкские воины, сраженные ими, а поджечь башни не удавалось. Кто-то выпустил из загородки скот, и теперь коровы и мулы с обезумевшим ревом метались между людьми, топча раненых и увеличивая хаос. Жоффруа, отбиваясь от двух противников одновременно, уже хотел приказать трубить отступление, но тут загорелась одна из палаток, и в зареве пожара стали видны силуэты всадников, выметнувшихся из леса, подобно духам ночи. Боевой клич перекрыл шум сражения: - Монжуа! (сокр. от "Mont-joie Saint-Denis!" - прим. автора). Но еще громче и грознее прозвучал голос предводителя отряда: - Жгите осадные башни! Разнесите все их кузницы, чтобы ничего не осталось! Монжуа! Это были франки, пришедшие на помощь как раз вовремя! - Аой! - радостно завопили воины Жоффруа, с удвоенной силой кидаясь в бой. И только сам барон не смог сдержать проклятья, сорвавшегося с его уст и потонувшего во всеобщем шуме. Он, пожалуй, предпочел бы отступить, не уничтожив башни норманнов, чем получить помощь именно из этих рук. Ибо он узнал голос ненавистного ему брата Рауля.