Рысь и Горностай

Ален, легок на помине, тут же откуда-то материализовался. Здесь, как и на старом месте, он приобрел привычку исчезать, будто сквозь землю проваливался, и появляться столь же внезапно. И здесь, как и там, у него появилось полно друзей. — Видела мессира Рауля? — возбужденно спросил он. — Я его сразу узнал! — А он тебя? — Иоли взъерошила густые кудри мальчика. — Он меня не видел… на этот раз! Но с его оруженосцем мы поболтали. Тот говорит, что сюда движется армия герцога, в которую они теперь должны влиться. И что наши места уже освободили от язычников. Мы поедем теперь домой, да? — Ален, нам даже негде жить! — вздохнула она. — Чтобы заново отстроить усадьбу, нужны деньги, люди! — А мессир барон не поможет с этим? Ведь твой отец верно нес вассальную службу, до последней минуты! И мы во время осады не сложа руки сидели. — На землях мессира барона сейчас знаешь сколько таких же сожженных усадеб? Как он поможет всем? — Но с голоду мы с тобой не умрем! Я могу просить милостыню и прокормлю нас обоих. Можем вырыть землянку в лесу. — Ален, тебе самому не смешно? — А что? Ну, тогда буду красть. — И отправишься на рудники. А может, и на виселицу. — Ну, на виселицу можно отправиться и не воруя. Уж я-то знаю. Вот интересно, продали Лауберта в рабство или просто прикончили? — Он мог и спастись. — Вот и я думаю. Да и кто такого купит? — Ален, шутить будем потом, но сначала мы должны попытаться найти или хоть что-то узнать о судьбе Клэр и отца Годерана! Может быть, найдем и Гризеллу, и кого-нибудь из наших крестьян. — Правильно. У нас же есть две лошади! Поедем на них. — Но пока мы еще никуда не едем, возьми корпию и ветошь для перевязки. Пора идти к раненым. — Когда-то я думал, что Рауль пойдет по духовной стезе, — говорил отец Августин, — уж очень он был привержен чтению книг. Да и младшие сыновья часто выбирают такой путь. — Рауль — священник? — Аделина даже перестала вытирать пыль, толстым слоем скопившуюся на фолиантах и свитках. Во время осады не было времени делать уборку в библиотеке. — Нет, такого бы точно не случилось! — Теперь я и сам понимаю. Да он и книги читал все время о сражениях, да как укреплять или, наоборот, брать замки и даже целые города. Еще в древние времена, когда люди не знали веры Христа, было написано много таких трактатов. И сейчас пишут. — Ну, тогда это нужная наука. Люди же, наверно, не скоро еще прекратят истреблять себе подобных. — Да, это так, — капеллан тяжело вздохнул. — Ведь даже когда нет войн с чужеземцами, все равно люди гибнут в междоусобицах. — Ох, верно, святой отец. Сколько же лет воюют здешние бароны с владетелями Коллин де Шевалье! А разве не лучше жить с соседями в мире? Отец Августин мог бы ответить, что на соседа-друга не устроишь набег, не угонишь скот или людей. А именно это иногда владетельным феодалам важнее всего. У Жоффруа порой случались стычки с людьми Ансберта на границе двух владений, хотя до большой крови не доходило давно. Но после войны всегда неизбежны разброд и шатание, будут перемещаться туда и обратно отставшие солдаты, мародеры, дезертиры, и это не считая верениц нищих, которые, смотря по ситуации, легко становятся ворами и грабителями. Так что покоя все равно не будет. Настроение Белинды за последние несколько часов улучшилось. Она побывала в загонах и убедилась, что захваченный вчера скот вполне пригоден. К тому же, ее синяки и ссадины почти сошли. Когда барон вернулся в замок, она встретила его во дворе, как и подобает хорошей жене, даже глаза скромно потупила. И он не успел заметить лютой ненависти в ее взгляде. Может быть, не заметил еще и потому, что был уже не так зол на весь свет, как утром. Ему удалось найти и пригнать в замок прятавшихся в лесу крестьян. Их было не много, но удача вдохновила его, потом отыщутся и другие! К тому же, он выискивал глазами в толпе одно лицо. Вчера он видел, как Иоланда и Рауль сидели рядом. И она смотрела на его брата, не замечая никого и ничего вокруг. Да и тот глазел на нее не меньше! Что ж, скоро она убедится, что находится целиком во власти Жоффруа. Замок Коллин де Шевалье, этот же день Острые стальные шпоры высекали искры, когда он бежал вверх по узкой, тускло освещенной факелами лестнице без перил. Потом — по длинной галерее, на которую выходили двери боковых покоев и спален. Какие-то люди — воины, челядь, монахи — кланялись и уступали дорогу. Вот, наконец, и нужная дверь. Ставни наглухо закрыты, несмотря на летнюю жару, в очаге, подобно драгоценным камням, яркой россыпью тлеют угли. В воздухе — сладковатый запах, видимо, топили вишневыми поленьями. И еще — запах болезни. Родерик никогда не болел, но повидал недужных и умирающих и узнал этот запах. Только теперь при смерти был не посторонний человек, а его отец. Человек, лежавший на кровати в середине комнаты, дышал то тяжело и хрипло, то вообще почти переставал дышать. Он не чувствовал духоты, видимо, даже мерз, ибо меховое одеяло натянул до самого подбородка. — Отец, — проговорил Родерик, склоняясь над ним. Глаза под морщинистыми воспаленными веками приоткрылись. — Вот и ты, — проговорил старик. — Я дождался тебя. Голос больного звучал на удивление четко, только очень тихо. — Мне сказали, что ты заболел, отец. — Я не заболел. Я умираю, Родерик. — Но почему? — Я стал слаб, вот почему. С годами такое случается. Я не смог перенести… Некоторое время он молчал, снова закрыв глаза. Потом почувствовал, как пальцы сына сжимают его руку, снова глянул в его жгучие черные глаза. Глаза матери, красавицы, которую когда-то он, удачливый набежчик и командир армии наемников, вывез с покоренной им Сицилии. Остров мавры потом отвоевали обратно, но она… она стала его женой. Сейчас события тех далеких лет чередой проходили перед его мысленным взором. Вот его Субайда принимает святое крещение, теперь она Розамунда. Вот их дети, такие же красивые, как мать. Родерик — его гордость, единственный сын. А вот замки и крепости, которые он, Ансберт, когда-то взял. Сожженные им драккары. Все в прошлом. Теперь Розамунды нет, но он хотя бы похоронил ее. А вот дочери… — Поклянись мне. — Чего ты желаешь, отец? — Если вернутся твои сестры, не отрекайся от них. Даже если они стали жертвами насилия норманнов, позаботься о них, как любящий брат. — Я клянусь в этом. А ты, отец, простил меня? — За что, мой мальчик? — За нашу последнюю ссору. Когда я отказался жениться. Старик попытался улыбнуться, коснулся иссохшими пальцами темных кудрей Родерика. — Ну, это все пустое! Я не сержусь. Хотя, конечно, тебе нельзя больше тянуть с этим. Ты последний в роду. Возьми в жены достойную девушку, чтобы рожала сыновей. — И в этом я клянусь тебе, отец. Барон Ансберт умер в ту же ночь. На следующее утро, после отпевания, он упокоился в семейной усыпальнице, где вот уже месяц стоял мраморный гроб его жены. Привыкнув идти рядом по жизни, они будут вместе и после смерти. Родерик же остался один. Так он думал, сидя в трапезной после поминального пира. Друзья и верные воины его отца один за другим откланялись, слуги наводили порядок, стараясь не шуметь, а он все не уходил. — Родерик, пожалуйста! — прозвучал женский голос совсем рядом. — Тебе нужно отдохнуть. Он поднял голову. Над ним стояла невысокая молодая женщина в темном одеянии. Русые пряди выбились из-под полотняной белой шапочки с плоским верхом. — Немного позже, Бриджит. Скажи, пусть дадут еще вина. Она сделала знак дворецкому. — Ты ухаживала за моим отцом, хотя сама едва оправилась от ран, — проговорил Родерик. — Благодарю тебя. Бриджит скромно потупила голубые глаза, губы сложились в печальную улыбку. Именно из-за этих губ, бледноватых и тонких, лицо ее нельзя было назвать совершенным, хотя оно отличалось правильностью черт, а кожа ее была гладкой и белой, как сливки. — Это самое меньшее, чем я могла отплатить твоему отцу за его доброту. Да, барон давно болел, — сказала она. — Потому баронесса Розамунда и решила отправиться на богомолье. И мы — твои сестры и я — поехали вместе с нею. Ничто ведь не предвещало беды. Ах, никогда мне не забыть того ужасного дня! Они появились внезапно, как демоны из ада! С тех пор я вижу во сне, как стекает в реку кровь убитых людей, и слышу звон колокола, и эти крики! Бриджит беззвучно заплакала. — Как тебе удалось спастись? — мягко спросил Родерик. — Я сорвалась с обрыва, — глухо проговорила она, — когда один язычник гнался за мною, чтобы надругаться! Я сильно расшиблась о камни и не помню, как плыла… Может быть, меня просто несло по течению, как труп. Но потом меня прибило к берегу, а там подобрали монахини. Вот видишь, я ничем не могу помочь, Родерик! Я даже не видела, какая участь постигла твоих сестер. — Какая участь обычно бывает у женщин, оказавшихся в руках победителей? Я буду искать их, но в успехе не уверен. Я был на войне, Бриджит, и знаю: пленных гибнет больше, чем воинов! Сильные пальцы Родерика сдавили чашу, оставляя вмятины на гладкой поверхности серебра. — Теперь оставь меня. И скажи, чтобы все ушли. Я хочу посидеть один.