Рысь и Горностай

За несколько дней до Рождества Арбра побывала в деревенской церквушке. Пожалуй, ничего не изменилось за те годы, что она не приходила сюда. И священник был все тот же, только постарел. В этот час в церкви было не людно, и среди других прихожан он тоже узнал женщину, одетую в две волчьи шкуры, скрепленные на плечах и подпоясанные грубым кожаным шнуром, такими же завязками крепились к ногам и обмотки из овчин. Священник даже не удивился, что Арбра хорошо и вполне складно изъясняется. Как будто знал, что прежде ей приходилось притворяться полупомешанной, чтобы сохранить жизнь. Пожилой человек в сутане слушал ее с усталой улыбкой. Он выслушивал и утешал своих прихожан каждый день, почти все они были крестьянами из окрестных селений, изо дня в день несущими к нему свои беды и наивные просьбы. Людей было много, но волновало всех одно и то же - собрать и сберечь урожай, прокормить детей, найти заработок, выжить в зимнюю бескормицу... Священник не ожидал услышать ничего нового и от этой одетой в шкуры лесовички. И вот оказалось, что именно она, похоже, знает, где искать исчезнувшую из Святой Моники женщину. Ту начали разыскивать еще осенью, а теперь скоро Рождество. Она ли это? Описание внешности сходилось, но сомнительно, чтобы совершенно беспомощный человек вот так выжил в лесу. - Мой Хибо ей помог, - твердила Арбра. - Кормил, охотился... Но ему не прокормить нас всех до весны, ведь дичь уходит! А что, если у нее есть родные? Но как мне узнать это, святой отец, если не выхожу из леса? - Я пойду с тобой сегодня, Арбра. И мы решим, что делать. Священник сразу понял, что перед ним именно та женщина, которую разыскивала аббатиса Мария. Но даже не это потрясло его больше всего. Он знал, кто эта женщина, ибо видел ее прежде. Замок Коллин де Шевалье далеко от его лесного прихода, но служителям божьим приходилось забираться и дальше, нередко он и под открытым небом ночевал. Но однажды, года два назад, остановился на ночлег в замке Коллин де Шевалье. Красота юной дочери барона запомнилась ему. Она была необычной, как редкий цветок. Но теперь... Если представить себе, как выглядел бы южный теплолюбивый цветок, погребенный под непробиваемой толщей льда, но все еще каким-то чудом живой, то можно понять, как выглядела эта несчастная, какой-то злой волей вырванная из родного дома и брошенная здесь, чтобы выживать... или умереть. - Подожди еще совсем немного, Арбра, - сказал священник, отведя лесовичку в сторону. - Я приведу добрых людей, которые позаботятся о твоей гостье. Город Ренн встретил мелкими и колкими снежинками, сыпавшимися сверху так обильно, что в нескольких шагах не было видно пути. Мороз был не сильный, и снег сразу таял, превращался в месиво под конскими копытами. А все-таки видеть над головой небо уже стало казаться чем-то необычным. Говорят, так бывает, когда все время проводишь в глухих лесах, где ветви деревьев сплетаются над головой, как причудливые своды. Последние недели Гастон провел, перемещаясь от строящейся крепости к каменоломням и обратно, а затем посетил некоторых влиятельных местных магнатов в их бургах. Теперь, когда дорога была отремонтирована, подвоз камня и бревен на строительство налажен, а феодалы, пусть и ругаясь сквозь зубы, стали выделять для работ больше народу и лошадей, можно было оставить наблюдать верных людей и поехать в Ренн. Вестовые сообщили о его прибытии еще с утра, и в левом крыле роскошного архиепископского дворца было все подготовлено. Он стоял посреди огромных покоев, ожидая, пока Тео поможет освободиться от доспехов. Верный оруженосец закончил работу и ожидал дальнейших распоряжений. - Ты свободен. Дальше я сам. - Позвать Захру, мессир? Или ту, вторую? - Позовешь обеих, но не сейчас. Пока отдыхай. Гастон прошел к очагу, по пути скидывая одежду, и с наслаждением погрузился в лохань с горячей водой. Времени до ужина оставалось мало, и чтобы не заставлять ждать архиепископа, он решил обойтись пока без общества невольниц. Однако же, идя сюда, успел заметить прятавшуюся за колонной Захру. Разумеется, она была отлично вышколена и ждала, пока ее позовут. Но, видимо, ей очень этого хотелось! Как-то, еще перед поездкой в каменоломни, он сказал, что может дать ей свободу. - Свободу? - в ее голосе послышалось недоумение и даже мольба. - Но я не умею жить на свободе, господин мой! Дозвольте мне остаться! Гастон уже знал, что она родилась в неволе, и все равно был немного удивлен таким ответом. - А зачем женщине свобода? - удивился, в свою очередь, Карим. - Она останется без защиты и пропадет. Да наши женщины и не стремятся вырваться из дома и странствовать по свету! Весь мир для них - это мужчина, их господин и повелитель, а цель жизни - служить ему, исполнять его желания. - Но разве Захре, как любой женщине, не хочется быть с единственным мужчиной, которого изберет ее сердце? - Наша женщина - совсем не то, что дочери Франкистана, - пояснил Карим после паузы. - Она не требует и мирится с тем, что не одна у своего господина. Тем более, что Захра - невольница. - Для меня это странно, - пожал плечами Гастон. - Отчего же? Ведь и в вашей стране есть рабы. - Да, мы продаем в рабство пленных, которых захватываем на войне. Ну и порой нужда толкает родителей продавать кого-то из своих детей, чтобы прокормить оставшихся. - Что ж, все они рождаются свободными. А Захра иной жизни не знает. Думаю, ваши речи о том, чтобы дать ей свободу, сильно напугали девушку. В их понимании, когда господин доволен своей рабыней, он не станет ее гнать от себя! Если же надумаете жениться, невольниц можно продать или подарить кому-нибудь. Это, в отличие от свободы, их не пугает! После купания он накинул мягкий теплый халат и прошел к столу. Здесь, в большом ларце черного дерева, лежали доставленные ему письма. Гастон быстро перебрал несколько свитков. Скрепленные печатями герцога Нейстрийского и архиепископа Парижского он прочтет утром. Донесения своих шпионов просмотрит, пожалуй, после ужина. А вот эти два письма - от дамы Элинраты и Луизы, придвинул поближе. Смешно, но, получая здесь письма, он каждый раз ждал, что среди них окажется весточка от Дианы. Каждый раз злился на себя за это, но ждал, что развернет свиток и увидит написанные ее рукой слова: “Жду тебя, люблю тебя!” Хоть скоро и Рождество, но он уже не ребенок, пора перестать верить в чудеса. Тряхнул головой, отгоняя наваждение, и сломал печать на письме матери. Итак, своенравная дама Элинрата все-таки после встречи с ним поехала прямиком в Париж. Ну да, помнится, она хотела увидеть, как изменился город. Но новым дворцам и строящемуся собору Богоматери было посвящено всего несколько строк. Похоже, гораздо больше даму Элинрату взволновала и рассердила встреча с Мелловульфом, который не замедлил явиться к ней с визитом и новыми требованиями помощи. Гастон свел брови, вспомнив это имя, которое в последнее время при нем даже не упоминали. На этот раз его кровный братец имел наглость сообщить баронессе, что у него имеется сын. Правда, внебрачный, но, если верить его словам, горячо любимый. Любовь многократно усиливалась тем обстоятельством, что Мелловульф своего ребенка давно потерял и пребывал в тоске и тревоге. Виной тому были, конечно же, обстоятельства и злые происки супруга его возлюбленной дамы, похитившего новорожденного младенца. О его дальнейшей судьбе до недавних пор ничего не было известно, хотя прошло почти 11 лет. Гастон отложил письмо и задумался. Понятно, почему его брат-авантюрист решил вдруг вытащить на свет божий эту старую историю. После того, как Монришар в ярости изгнал его во веки веков, у Мелловульфа стало туго с деньгами, а жить он привык на широкую ногу. И он решил сыграть на жалости к несчастному беспомощному младенцу, попавшему, быть может, в руки злодеев. Ведь это был ребенок их рода, потерявшего троих маленьких сыновей. Благодаря ребенку брат надеялся получить прощение и помощь. Гастон назвал бы подлостью попытки сыграть на этом, но он слишком хорошо знал свою мать, чтобы заподозрить ее в легковерии. К тому же, Мелловульфа она терпеть не могла. Но эта суровая неуступчивая женщина была еще и справедлива. Что, если ребенок действительно существует, и в его венах - горячая и воинственная кровь ее покойного супруга, кровь Монришаров? Госпожа Элинрата приняла меры и не пожалела денег, чтобы это выяснить. И вот недавно ей доложили, что ребенок и впрямь был увезен от матери и подкинут, вот только сделал это не обманутый супруг, а сам Мелловульф. Его любовница пребывала в паническом страхе перед мужем. Тот должен был вот-вот возвратиться после длительной отлучки, и легкомысленная дама поручила любовнику отдать дитя на воспитание каким-нибудь добрым людям. Но Мелловульф, не привыкший долго размышлять, отвез дитя в деревню близ захолустного городка Аркс, просто потому, что это было ему по пути, и увидев в одном из дворов возящихся в пыли детей, рассудил: где трое уже есть, там и четвертого прокормят. Туда он и подкинул дитя, когда стемнело, оставив при нем за неимением денег золотой медальон с девизом рода Монришаров: “Побеждаю, но не мщу”. Доверенные лица дамы Элинраты смогли выяснить, в чьем доме оказался младенец. Выяснили и то, что пробыл он там лишь несколько часов, а потом озлобленные голодом и нищетой крестьяне подкинули дитя во второй раз за ночь. Отнесли к дому некой женщины, которую местные считали колдуньей. Обещание подвергнуть пыткам оказало должное действие, и изможденная старая крестьянка призналась во всем, даже вернула медальон. Его они с мужем в ту ночь утаили. Местный священник подтвердил, что женщине по имени Клэр и впрямь подкинули новорожденного младенца почти 11 лет назад. Ребенок этот был окрещен, как положено, об этом имеется запись в церковной книге. При крещении ему нарекли имя Ален. Правда, увидеть его посланцам баронессы до сих пор не удалось, ибо ребенок весьма непоседлив и предпочитает бродить по лесам с охотниками и смолокурами, а не прислуживать в местной церкви. На этом дама Элинрата велела приостановить поиски. Что делать дальше - оставить маленького бастарда там, где он и был, либо помочь ему, мог решить только Гастон как глава рода. Аркс? Это был городок на границе владений Адаларда и Рауля. Если поехать оттуда на восток, оставляя городскую стену позади, через несколько часов хорошей скачки окажешься в Шато де Линкс. Там Диана. Диана, которая, наверно, уже готовится к свадьбе с сиром Родерком, а о Гастоне и думать забыла. Ладно, хватит о них. Письмо Луизы было полно какой-то невысказанной печали. Она ни на что не жаловалась, всего лишь рассказывала, как чудесно провела время при дворе. Теперь она вернулась домой и вновь погрузилась в свои обычные дела и заботы. "Эти дни в Париже были самыми счастливыми в моей жизни, - писала она. - Жаль, что они не повторятся". Надо будет съездить туда, решил он. Сейчас - ещё нет, Рождество он встретит в Бретани. Но вот потом, когда большую часть работ нельзя будет проводить, он поедет в Нейстрию. Строительные работы всегда приостанавливаются еще до Рождества, ибо построенные зимой стены обычно разваливаются. Раствору требуется несколько месяцев, чтобы как следует осесть, иначе нижние ряды кладки, в которых он еще не затвердел, не выдерживают веса верхних. Это, конечно, не означало, что замрут все работы. Подвоз камня и бревен, которые будут использоваться в дальнейшем, заготовка каменных блоков и деревянных досок все равно продолжится. И целыми днями будут трудиться кузнецы, изготавливая инструмент для рабочих. Даже сейчас, зимой, на строительстве много людей. Рядом с будущими замками и крепостями образовались целые поселения, а к весне они станут ещё многолюднее. Карим и его помощники подготовят чертежи будущих укреплений, и весной работа закипит в полную силу... В это же самое время в Нейстрии, в маленькой лесной усадьбе встретились две юные особы. Скудный свет осеннего солнца не проникал сквозь закрытые ставни. Комната освещалась огнем очага и свечами, закрепленными на высокой подставке. Вся обстановка комнаты была хорошо видна. На Диану она производила странное, почти гнетущее впечатление. Вроде бы и вся мебель новая, и стены не успели еще покрыться копотью, и шкуры волков на полу и стенах добавляют уют. И все равно не покидает ощущение, что в этой комнате, во всем доме навеки поселилась печаль, и других жильцов она отсюда выживет. - Расскажи мне еще о своем платье, - говорила Иоли. - Ведь ты хочешь серебряную вышивку? Или все-таки решила расшить подол жемчугом? Диана вздохнула и уронила руки на колени. Уже не первый раз Иоли просила рассказать во всех подробностях о подвенечном платье. Ее интересовало все - каждый шов и складочка, каждый вышитый цветочек, и как продвигается работа над этим нарядом. - Иоланда, я ведь уже рассказывала, - мягко и с недоумением проговорила Диана. - И ты все помнишь! Зачем... Она замолчала, пытаясь подобрать слова, но Иоли заговорила сама: - Ты хочешь знать, зачем мне слушать одно и то же, зачем вызнавать каждую мелочь о твоем наряде? Да просто потому, что я не увижу тебя в нем! А мне хочется представить в мельчайших подробностях, какой ты будешь в свой самый счастливый день. Глаза Иоли сухо блестели, как от лихорадки. - По-моему, с жемчугом было бы лучше, - продолжала она. - Тогда застежка тоже может быть жемчужной, это так изысканно... Диана подошла и молча обняла ее. Ей редко когда хотелось плакать, но сейчас в горле стоял какой-то ком, и если бы она попыталась говорить, наверно, разрыдалась бы. - И еще. Я хочу попросить тебя, - продолжала Иоли тихо, с тем же лихорадочным блеском глазах. - Ты много сделала для меня, Диана. Я буду благодарна тебе всю жизнь за то, что ты поверила мне и хотела доказать мою невиновность... - Мы еще ее докажем! - Диана упрямо тряхнула головой. - Всегда кто-то что-то видел или слышал, всегда остаются следы! Если мы их еще не нашли, это не значит... - Вот об этом я и хотела сказать. Диана, я прошу тебя, не ищи ничего больше! Пообещай мне. - Но почему? - Потому что в этом деле ничего нельзя доказать! Люди, которые могли бы что-то подтвердить или опровергнуть, исчезли или умерли. Верить мне просто на слово Рауль не может. И кто осудит его за это, если я прежде скрыла от него правду? Ты все сделала, что могла, но теперь... теперь я хочу, чтобы все прекратилось и осталось, как есть. Ты не должна больше идти против воли брата. - Позволь теперь уже мне это решать! Если ты готова уступить победу каким-то тварям... Диана добавила несколько крепких словечек из арсенала своего отца, вскочила и стремительно прошлась по комнате несколько раз. - Уступить тем, кто ворует, подбрасывает чужие вещи, отпускает на волю бандитов... извини меня, конечно, что я так о твоем брате! Да я прикажу их колесовать, когда поймаю! - Диана, пойми! Ты их не поймаешь, а я не могу, не хочу вставать между тобой и Раулем. Вы всегда были так близки, а ведь теперь он может усомниться в твоей преданности! - Да? А если он узнает правду, когда будет слишком поздно, не усомнится ли он в чем-нибудь, еще более важном? - Но против судьбы идти не может никто! Диана рассмеялась коротким злым смехом. - О, конечно, это так. Особенно если учитывать, что свою судьбу никто не знает, а пророчества все лживы! - Тебе смешно? - Нет. Просто смех иногда помогает не сойти с ума. Тебе тоже рекомендую. Она прошлась еще раз и резко остановилась напротив Иоли. - Я сама не видела, но мне говорили, что моя мать была ведьмой! И не простой, а из древнего друидского рода, где много ведунов, передающих свою силу из поколения в поколение. Быть может, это их кровь подсказала мне, что ты невиновна? - Ты веришь в такие вещи? - Я верю, что у каждого человека должен быть кто-то, кто ему поможет. Даже если сам Бог отвернется! На полпути к дому Диану встретил Родерик. Свита поотстала, и они поехали бок о бок сквозь колкую завесу мелких снежинок. - Ты грустная сегодня, - сказал он, вглядываясь в ее лицо. - Это правда, что все невесты перед свадьбой испытывают тревогу? Или тебя обидел кто-нибудь? - Нет, никто. Мне просто горько на душе, и ты знаешь, из-за чего. - Да, ты говорила. Но что же поделаешь, моя милая, если такова судьба? Любовь иногда уходит, и тогда люди расстаются... или становятся навеки несчастными, если их уже связали узы брака! Может быть, лучше, что они расстались сейчас? - Может быть, - жестко сказала она. - Если не было любви. Теперь-то я понимаю, что мой брат не любил ее по-настоящему! - Но если она виновна? - А если бы я была виновна... в чем-нибудь? Ты тоже изгнал бы меня из своего сердца? Или смог бы простить? - Я не знаю, - медленно проговорил он. - Что ж. Хотя бы честно. - Не знаю! - повторил он. - Я не знаю, простил бы я или нет. Но любить не перестал бы. Может быть, и умер бы от таких мук... - Умер?! Но тогда и я не смогла бы жить! - Мы говорим о чем-то совсем неподходящем, Сирэн! До нашей свадьбы считанные дни, к чему все эти мысли о горе и смерти? Давай оставим это и будем думать только о счастье, которое нас ждет. - Но почему людям легче бывает умереть или убить, чем простить? Ведь мы являемся на свет лишь раз! Да и Господь велел прощать. - Господь, будучи благ, велел людям много такого, чего они не в состоянии сделать, Сирэн. Возможно, в будущем и удастся достичь такого совершенства... - Достичь совершенства, чтобы прощать? По-моему, все проще! Просто вспоминать почаще о том, что карать кого-либо может только Бог. Потому что только он один знает все дела и все помыслы людей! Родерик не ответил. Он ни за что не сказал бы ей, но в последние дни тоже испытывал то щемящую грусть, то тревогу. Наверно, это стоило списать на недавний неприятный разговор с Хродеравом. Узнав, что молодой господин собирается заменить почти половину своих воинов, сенешаль не смог сдержать горьких слов и под конец спросил, когда отбыть из замка ему самому. - Да когда тебе угодно, если сам очень хочешь! - в сердцах ответил Родерик. - Я не говорил, что не нуждаюсь в тебе, но упрашивать не стану. - Да его отец поворачивается сейчас в гробу! - бушевал Хродерав после ужина, когда слышать его могла только Бриджит. Разговор происходил в ее покоях, куда сенешаль зашел рассказать о случившемся. - Все начинается с малого! - говорил сенешаль. - Сначала ему взбрело в голову завести дружбу с сиром Раулем, это, видите ли, послужит укреплению мира и поможет дать отпор в случае войны! Потом решил жениться на его сестре, как будто не видно, что с нею муж наплачется, кем бы он не был! Ученая баба, которой дали в руки оружие и разрешили распоряжаться воинами! И вот он, результат. Эта семейка, не сумев победить рыцарей рода Коллин мечом и огнем, победила хитростью! - Еще не победила, - тихо возразила Бриджит. Хродерав не расслышал или просто не захотел строить предположения, но продолжал: - Враги не просто проникли в Коллин де Шевалье, они завладели помыслами и смутили разум сира Родерика! Настолько, что он готов идти у них на поводу даже в таком деле, как набор воинов в замок! Наверно, скоро сир Рауль станет диктовать ему, как и где расставлять караульных! А дальше будет еще хуже. Сын и наследник Родерика, которого родит эта еретичка, будет уже наполовину де Линкс! Потомок безбожного Роже со временем станет распоряжаться тут! Я рад, что не доживу до этого позора, и это единственное, что может теперь доставить мне радость! Вечером Диана долго стояла перед зеркалом в своем сказочно прекрасном, почти уже готовом подвенечном платье. Никогда прежде она не носила такой цвет, а тут вдруг очаровал жемчужно-розовый бархат. С ним дивно сочетался светлый, как лунные лучи, шелк, которым отделали длинные ниспадающие рукава. Из этого же шелка сшили нижнее платье, приятно холодившее тело. Подол его украсили вышитыми пионами в тон верхнему платью, каждый крупный цветок чередовался с полураспустившимся бутоном. Еще несколько дней - и Рождество. А потом ее день рождения. И свадьба. - Сир Родерик прибудет сюда отмечать Рождество? - спрашивала Флоранс, прикладывая к платью поочередно разные ожерелья чтобы Диана могла выбрать. - Или вы с сиром Раулем уедете праздновать в Коллин де Шевалье? - Мы ожидаем его здесь. Подай мне ленту. - Ох, представляю, как будут потрясены соседи, когда новость облетит всех! Флоранс возбужденно блестела глазами, наверно, уже решила, как оденется на свадьбу госпожи она сама. - Да, этого никто не ожидал, - признала Аделина. - Дитя мое, твой жених решил вопрос с Бриджит? Она уже сообщила, кто станет ее женихом? - Она решила, что станет невестой Христовой, - сказала Диана. - И не могу сказать, что я этому не рада! - Дай Бог, чтобы это оказалось правдой, - протянула Аделина несколько озадаченно. - Хотя женщина, которую терзают такие страсти, и в монастыре натворит дел! Диана хотела что-то возразить, но вспомнила свою мачеху и промолчала.