Рысь и Горностай

Из года в год повелось, что в холодном, ненастном месяце марте бег жизни замедляется. И природа, и человек будто бы набираются сил перед тем, как весна вступит в свои права. Вот-вот прорвется из толщи туч, заблещет, растопит снег всепобеждающее Солнце, а пока был Великий пост — самое скудное на развлечения время. И пир настоящий трудно устроить из одних только рыбных блюд, и хорошей охоты нет. Отощавший зверь прячется в дальних чащобах, куда по рыхлому мартовскому снегу слишком трудно пробираться. В ожидании окончания поста во дворце порой устраивали пиры, которые проходили вполне весело, хотя гости и довольствоватись блюдами из рыбы под всевозможными соусами. Можно было выйти в город, но и там развлечений не так уж много. Сразу за рыночной площадью устраивались петушиные бои, пользовавшиеся неизменным успехом как у знати, как и у простолюдинов. Они проводились даже сейчас, но это было грубое, жестокое зрелище, и женщины редко посещали их. А уж о таких состязаниях, как стравливание диких животных друг с другом или с огромными псами, и говорить нечего, до окончания поста по приказу Ансхарика, архиепископа Парижского они были под строгим запретом. Из придворных развлечений оставались театральные представления, в основном, на религиозные или героические темы. Для умиротворяющего воздействия на людей и отвлечения от неумеренных возлияний, что было бы теперь вдвойне грешно, как раз и нужен был такой спектакль: очень длинный, изобиловавший красивыми песнями и яркими декорациями. Знатные зрители рассаживались на устланных меховыми покрывалами скамьях, которые были расставлены рядами. Сцена была устроена на небольшом возвышении, и когда, наконец, открылся тяжёлый темный занавес с нашитыми блестящими звёздами и полумесяцем, взорам предстала первая декорация, изображавшая горы, кружащих под облаками орлов и неприступную крепость вдали. Именно декорации вызывали наибольший восторг. Они представляли собою огромные ширмы — разрисованное полотно, туго натянутое на деревянную раму. Декорации легко и быстро можно было менять, перемещая их при помощи специальных колес. Многие пьесы были о рыцарских подвигах и возвышенной любви. Например, большим успехом неизменно пользовалась история подвигов и гибели графа Роланда в ущелье Ронсеваль. Воители сжимали свои мощные кулаки, даже молотили ими по скамье возле себя, глядя, как отважного рыцаря сгубили проклятые сарацины. А у дам невольно увлажнялись, краснели глаза, когда прекрасная и верная невеста героя умирала при известии о его гибели. Поставили и новую пьесу, написанную совсем недавно начинающим валлийским автором. Это была история Тристана и Изольды. Вот тут мнения разделились. Многим дамам понравилась эта невероятно красивая и грустная история обреченной любви и утраченного счастья. Мужчины же сочли пьесу растянутой и скучноватой, а однажды из передних рядов, где располагалась высшая знать, раздался чей-то возмущенный возглас: — Клянусь, если их не убьют ровно через две минуты, я ухожу! Это вызвало хохот большей части зала и оживило ситуацию, хотя, говоря по правде, в последние дни двор с гораздо большим рвением наблюдал не спектакли, а нетерпеливо ожидал, когда же, наконец, мессир Гастон сделает предложение Диане. А что сделает, никто не сомневался. Внимание Гастона к Диане было теперь так явно, что уже не приходилось сомневаться относительно его чувств. В ее присутствии он оживлялся и был неистощим на выдумки, только бы сделать ей приятный сюрприз, развлечь и порадовать. Каждое утро, когда Диана ещё спала, слуги Гастона приносили к двери ее скромных покоев пышные букеты цветов, что выращивались в специальных оранжереях. В это время года цветы были редкостью и стоили крайне дорого, приобретались они обычно дворцовыми майордомами для украшения зала во время празднеств и приемов. И Диана не могла не испытывать радости и гордости, получая их! Малейшее ее желание выполнялось немедленно, даже если она ни о чем не просила. Оставалось лишь дивиться, как мессир барон умел предугадать все, что касалось ее. Все указывало на то, что Диана завладела его сердцем. Эти двое появлялись вместе везде, где необходимо было присутствовать, но чаще стремились оставаться вдвоем. Их голосов почти никто не слышал, ибо слова влюбленных предназначены только друг другу и не бывают громки. Но нежный взгляд, легкое касание рук, заботливо накинутый на плечи плащ говорят лучше всяких речей. И если в первые дни после его возвращения Диана верила, что сможет вскоре уехать, исчезнуть из жизни Гастона, то теперь поняла, что это не так-то легко сделать. Ведь он ни за что не отпустит ее. И с каждым днем ей самой все меньше хотелось, чтобы отпустил! С того самого первого дня, когда она сочинила для него стих, ей стали нужны эти встречи, его рассказы о неприступных замках и таинственных лесах с древними дольменами и затаившимися жрецами старых богов, его сильные руки, поднимающие ее в седло, его твердые губы, которыми он касался ее руки, терпкий запах его кожи, серые глаза, в которых можно было утонуть… И теперь она оттягивала тот страшный миг, когда должна будет признаться во всем и потерять его навсегда. А Гастон чувствовал, что с нею творится что-то неладное. Но вот что? Он ясно видел, что ей нравятся их встречи, и что иных мужчин она не отличает так, как его. Почему же тогда, стоило ему сказать хоть слово о своих чувствах, она становилась грустной, а если он не останавливался, прикладывала тонкий пальчик к его губам? Он так и не спросил о причинах разрыва между нею и Родериком. В остальном же темы их бесед не были ничем ограничены. Они касались всего на свете — строительства крепостей в Бретани, войн с норманнами, охоте на туров и волков, прибытию в Париж бургундских послов, трагедий античных авторов и игры местных актеров… Гастон заметил, как она повзрослела. Она оставалась такой же юной и стала ещё прекраснее, но это была уже не та необузданная девчонка, встреченная когда-то здесь же, во дворце, даже не та красавица, что шла к нему через клубящийся туман за своим венком, похожим на корону, и не амазонка с кинжалом за поясом, явившаяся к бандитам выручать его. И эту новую Диану он собирался теперь завоевать для себя. Эта мысль не оставляла его ни днем, ни ночью. Даже сейчас, собираясь к герцогу на совет, куда были вызваны наиболее доверенные лица его светлости, он думал о ней. Ведь после совета они увидятся, и уж тогда он не отпустит ее от себя, пока не даст ответ. Да и после того, как даст, тоже не отпустит! В то время, пока Роберт Нейстрийский держал совет со своими магнатами, его супруга наблюдала за танцами молодых придворных и фрейлин. Диана танцевала с Вилбертом. Он ростом был ниже ее, но не настолько, чтобы это смотрелось смешно, и вместе они весело кружились, то убыстряя, то сбавляя темп. - Я думаю, - шутливо говорил Вилберт, - что скоро придется танцевать не просто так, а на свадьбе! На твоей. - Ах! Вы все шутите над бедной девушкой, благородный господин! - Диана погрозила ему пальцем, подражая интонациям деревенской пастушки. Вилберт рассмеялся и так и не заметил за ее шутками печали. Они станцевали еще, и Диана пожелала отдохнуть. Вилберта позвали его приятели, и это было даже хорошо. Она пройдется в тишине по галерее, подышит воздухом... и скоро увидит Гастона, ведь именно там он пойдет, возвращаясь от герцога. Уже стемнело, и освещение шло только от закрепленных на стене факелов, свет которых постоянно колебался от ветра. Сегодня опять с неба сыпалась белая крупа, она и теперь хрустела под ногами и не таяла. Слуги время от времени сметали снег, но он выпадал снова. Вот и сейчас он настырно скрипнул под чьим-то сапогом. Диана обернулась, надеясь увидеть того, кого ждала, но это оказался не он. В шаге от нее стоял Родерик. Она холодно кивнула и пыталась обойти его, но он заступил дорогу. - Что это значит, мессир? - голос Дианы прозвучал резко. - Попав ко двору, люди обычно перенимают хорошие манеры, а у вас, я вижу, все наоборот! - Прости, - сказал он тихо и отступил на полшага. - Я лишь хотел увидеть тебя. Он ни за что не признался бы, что здесь, в Париже, видел ее не только при дворе. Он тайно, с безумной ревностью следил за нею всякий раз, когда это было возможно. Потом давал себе слово прекратить сумасшествие, но это было свыше его сил. Не трудно напомнить самому себе, что ты только что женился и прибыл ко двору с молодой супругой, а свою бывшую невесту нужно выкинуть из головы, как и собирался. Можно просто расценивать ее присутствие здесь как не очень приятное совпадение. В конце концов, герцогский дворец так огромен и красив, старых и новых знакомых так много, а в большом, почти что заново отстроенном городе всегда найдется, на что посмотреть и даже во время поста есть развлечения! Разве трудно здесь избежать нежелательных встреч? Выходило, что трудно! Или эти рвущие душу встречи не были такими уж нежелательными... для него? И он сам их искал? Да, это было так. И ещё более разгоралась страсть, когда он видел полное равнодушие Бретонки. Она словно не замечала, не помнила его. Забыла даже о том, что именно он был ее первым мужчиной. Что касается Бриджит, то она всякий раз, как видела Диану, терзалась ненавистью. Та ничуть не была похожа на побежденную, и что хуже всего - оставалась соперницей. Черная, испепеляющая ревность вновь вспыхнула в сердце Бриджит. Чутье подсказывало ей, что стоит оставаться невозмутимой и ни во что вмешиваться. У Бретонки есть преданный поклонник, к которому она тоже неравнодушна, все только и твердят о них как о будущей паре, и тут Родерик уже ничего не поделает. А ей, Бриджит, нужно просто терпеливо и кротко переждать. Но это только легко подумать, а сделать труднее. Особенно когда видишь своего мужа по-прежнему очарованным ненавистной соперницей! Поэтому один раз новая баронесса де Коллин всё-таки не сдержалась. - Да, действительно, они подходят друг другу, - говорила она мужу в этот же день. Они пересекали двор после прогулки, но Родерик сразу же нашел взглядом показавшуюся вдали пару. Из-под шапочки ниспадали на мех плаща светлые косы молодой дамы. Мужчина заботливо поддерживал ее под руку. - Да, сия девица всегда отличала больше прочих мессира Гастона, - с притворной скромностью сказала Бриджит. - Все остальное было для нее лишь игрой! - Теперь все игры окончены, - процедил сквозь зубы смертельно побледневший Родерик. - Иди переодеваться к обеду, Бриджит, и не говори, чего не знаешь! Однако же, ревность не отпускала его. Тем более, что в предыдущий день, рано утром, оставив Бриджит спящей, Родерик собрался и выехал из города, едва открылись ворота. Ибо знал, что там, близ Соколиной горы, где 20 лет назад войсками короля Эда был сломан хребет северному хищнику, сегодня будет она. На конной прогулке с несколькими придворными и молодыми фрейлинами. И, конечно же, со своим новым избранником. С героем того сражения и многих других битв. Конечно, для воительницы все это было важно! Здесь, за городом, мартовский снег ещё не начинал таять и даже почти не потемнел, только осел немного и покрывался по утрам жёсткой корочкой. И Родерик, затаившись среди зарослей ивняка, высматривал и вдруг увидел ее. В своем роскошном куньем плаще Диана бежала по снегу, едва касаясь его меховыми сапожками. Казалось, она летит, как настоящая фея из сказки! От бега пушистый капюшон соскользнул, льняные косы упали на спину. А она смеялась и бежала навстречу высокому мужчине с непокрытой темной головой. Они встретились посреди белой поляны, и тот подхватил, закружил ее, и небесной музыкой прозвучал ее смех и слова: - Мессир Гастон, ты обещал рассказать, почему это место носит такое название! Соколиная гора - звучит очень красиво! Мужчина что-то тихо ответил чуть хриплым и в то же время ласковым голосом, как разнежившийся хищник, продолжая держать девушку на руках. Тот миг вечности принадлежал только им. Родерик остался незамеченным, и он был лишним здесь! Она и сейчас ждала здесь, на дворцовой галерее, не его. - Прости, - повторил он глухо. - Это какое-то наваждение. Но я должен был тебя увидеть. - Меня можно видеть при дворе каждый день, - ответила Диана немного мягче. - Какой смысл подходить ко мне здесь, давая пищу сплетникам? - А думаешь, ты и так не даешь ее? - он хотел спросить это с насмешкой, но получилось просто грустно. - Думаю, что нет. - Бывая всюду с мужчиной, выезжая и беседуя с ним наедине, ты не вызываешь толков, так ты думаешь, Диана? Он шагнул вперед и оказался почти вплотную, лицом к лицу с нею. Но это был лишь миг. Диана резко отстранилась, но не дрогнула. Однако и не оттолкнула его, о, конечно, в своей гордыне она хотела подчеркнуть, что даже прикосновение к нему для нее хуже пытки. Диана лишь чуть подняла брови в высокомерном удивлении. Что ж, если она хотела унизить своего бывшего жениха, это удалось. Теперь его ярость, ревность и страсть просто не могли не вырваться наружу! - Вы с мессиром военачальником еще не опробовали друг друга? - бросил он с горькой издевкой. - О вашей нежной дружбе много говорят в последнее время! - Сир Родерик! - Диана невольно рассмеялась. - Вы ничего не перепутали? Счастливому новобрачному правильнее заботиться о нравственности своей жены, а не чужой для вас женщины! - Чужой! - воскликнул он с горечью. - Но ведь когда-то ты была моей, помнишь? - Я желала бы это забыть, - ответила она. - А еще лучше - повернуть время вспять, чтобы ничего не случилось! - Прошлое не так-то легко похоронить! - Легко, если захотеть, поверь мне! Она резко повернулась... и врезалась прямо в Гастона, невесть когда появившегося здесь. И даже в этом неверном, бликующем свете она поняла, что конец разговора он слышал. Но его умение владеть собой не напрасно ставили в пример. - Диана, - сказал он, учтиво подавая ей руку.- Думаю, ты замерзла, стоя здесь. Идем в зал. Мессир де Коллин, я надеюсь, вы сказали уже все, что желали? Голос его был тих и мог показаться невозмутимым, но Диана уже хорошо знала этого человека, чтобы понять, какой огонь может таиться под его внешним спокойствием. Она молча подала руку и боялась только одного: что ее сердце разорвется прямо здесь. Оно так билось о грудную клетку, что причиняло боль. Она позволила себя увести, смутно расслышав, как Гастон сказал: - Мессир де Коллин, до свидания. Это было произнесено, как смертный приговор. В зале снова играла музыка и танцевали нарядные пары. - Прости, Диана, - сказал все тот же невозмутимо-холодный голос. - Меня зовет ее светлость. Потанцуй с Вилбертом или... Из-за взрывов веселого смеха, раздававшихся рядом, она не расслышала, с кем еще он ей разрешал станцевать. Он ушел. Она оказалась глупой трусихой, не сумевшей признаться во всем сразу. И вот теперь он все узнал без нее. И больше не посмотрит в ее сторону, как смотрел ещё сегодня днем - с нежностью и любовью. Ведь эти чувства были предназначены совсем другой Диане, которая пришла бы к нему девственной и чистой. А эта Диана, о которой он теперь знал всю правду... Она не имела права слушать его признания, принимать его любовь... и все равно делала это! Он будет презирать ее теперь. Что ж, она это заслужила. Диана не хотела дожидаться, пока Вилберт продерется к ней сквозь шеренгу танцующих и помешает спокойно уйти. Но с другой стороны от нее уже извивалась, загораживала проход точно такая же шеренга, и Вилберт успел ее догнать. - Ты куда собралась, Диана? Я думал, мы еще успеем станцевать, пока мессир Гастон... Это имя отозвалось болью, и Диана попросила Вилберта принести чашу вина. Только так она сможет двигаться, идти, что-то делать... Он выполнил ее просьбу, но пока виночерпий наливал ему самому, Диана улучила миг и кинулась куда-то... сама не знала, куда, но - прочь из дворца. Было совсем темно, густо сыпал снег, а она то бежала, то шла, то снова бежала куда-то, не разбирая дороги. Вино ли это сыграло с ней шутку, или пережитое волнение и ужас, но Диана и впрямь не знала, где оказалась. Начала приходить в себя, лишь почувствовав, как сильно замерзли ноги. Ну да, конечно, она перед уходом накинула свой плащ, но так и осталась в бархатных бальных туфельках! Они были, к тому же, на плоской гладкой подошве, ужасно скользкие! Надо было спросить у кого-нибудь, как вернуться во дворец, но прохожих, как нарочно, не было. Придется искать дорогу самой. Она пошла наугад, прикрывая лицо от противных жестких крупинок... Почему-то идти стало еще более скользко, будто она двигалась по стеклянной поверхности. Еще миг, и случилось что-то непонятное, страшное! Словно тысячи маленьких иголок впились в тело нестерпимой болью, а закричать было невозможно, ибо легкие будто бы в один миг заморозило, сковало льдом. Откуда-то, как со стороны, она увидела вдруг себя. Она и была среди льда! Упала в полынью, а как... Она не могла думать об этом, как и ни о чем другом, барахтаясь из последних сил в ледяной воде. Вмиг намокший плащ свинцовой тяжестью тянул ее на дно Сены! Она отчаянным усилием попыталась плыть, вернуться в ту сторону, откуда шла, там ведь близко должен был быть берег... и спасение! Но лед, уже достаточно тонкий, ломался, как только она хваталась за край полыньи, и она снова оказывалась в этом аду. Кричать она все еще не могла, да и боялась истратить последние силы на крик. Ведь никого нет, она сама это видела! Сейчас нужно постараться опереться локтями о лед, возможно, тогда она сможет выбраться, ей говорили когда-то, как надо... Но где взять на это сил, как сбросить проклятый плащ? - Диана! Где ты? Этот голос она услышала вместе со стуком конских подков. Его она узнала бы из тысячи. И ради того, чтобы услышать его еще, даже если это будет всего один раз, она собрала все силы и закричала: - Гастон, я здесь! - Я сейчас помогу тебе, продержись еще хоть минуту! Он спешился, отшвырнул плащ и бросился к ней. Чем ближе к ней, тем опаснее было стоять на тонком, уже трещащем под его весом весеннем льду. Он лег и стал осторожно подползать, держа наготове ножны от меча. Вытягивать ее за руку было бы небезопасно, так он мог увеличить нагрузку и сам провалиться под лед вместо того, чтобы спасти девушку. Тратить силы на разговоры было глупо, но, зная, что она в ледяной воде и борется за жизнь из последних сил, он должен был говорить. Успокоить ее. Не дать ей погибнуть. - Я иду, жизнь моя. Ничего не бойся. Все. Вот видишь, я тут! Он был уже совсем близко. Настолько, что Диана смогла ухватиться за протянутые ей ножны. - Вот, молодец! Оставайся спокойна. Выбирайся сначала по ножнам. Не бойся, сейчас я вытащу тебя. И он вытащил! Диана смутно помнила, как проползла ещё несколько шагов по льду, пока он подхватил ее и понес на берег. Лед трещал под ними и грозил новой бедой, но, видно, на сегодня испытаний было достаточно. Она почти не помнила, как на берегу он сорвал с нее насквозь мокрый плащ, как разрезал кинжалом намокшее платье. Оставаться в ледяной одежде было бы равносильно смерти. Он быстро отыскал свой плащ и укутал ее, а сверху завернул ещё в конскую попону. Теперь оставалось лишь напоить ее вином из фляги, и он поил, бережно поддерживая ее голову. - Пей, моя хорошая, ну же, ещё! Все позади, уже не страшно, - уговаривал он. - Я хочу домой, - хрипло проговорила она, сделала ещё один глоток и лишилась чувств. Очнулась она на следующий день. В совершенно незнакомом месте. Здесь было удивительно красиво. Если бы не ужасно неприятные ощущения в горле и лёгких, Диана подумала бы, что это и есть рай. Она лежала, укрытая почти до глаз нежным беличьим одеялом, а напротив был выложенный из светлого оникса очаг, в котором весело потрескивали дрова. А стекла в окнах были почти такие, как те, что она заказала для себя. Откуда-то раздавался тихий мягкий звук, похожий на мяуканье кошки. Она даже осмотрелась по сторонам, проверяя, есть ли здесь животное. Но его не было. Зато была Флоранс, напевавшая вполголоса в смежной комнатке. Девушку было видно через открытую дверь, и Диана позвала ее. Камеристка радостно вскрикнула и подбежала к ней. Обе заплакали от нахлынувших чувств, а потом Флоранс помогала своей госпоже привести себя в порядок, подала целебное питье и одновременно рассказывала, как за нею среди ночи прислал мессир Гастон. - Так это его дом! - догадалась Диана. - Конечно! - ответила ее камеристка, очень довольная. - Здесь очень красиво и удобно. Даже лучше, чем в замке. Смотрите, какое у вас уютное меховое гнездышко! В таком и не захочешь, а поправишься. Умоляю вас, госпожа, когда он будет предлагать вам тут остаться, не отказывайтесь! - А он будет? - грустно улыбнулась Диана. - Но не просто же так он тащил вас сюда! Флоранс рассказала, как мессир Гастон привез сюда Диану и сам отпаивал ее каким-то лекарством, принесенным герцогским личным лекарем. Диана и в самом деле почувствовала, что выпитое ею лекарство, хоть и противное на вкус, но боль снимает быстро. Горло уже не так саднило, и она могла говорить, а не шептать, хотя голос пока был хриплым. - Жара у вас нет, - заключила камеристка, дотрагиваясь до ее лба. - Надо сказать ему. - Кому? - Сиру Гастону, конечно! - Так он здесь? - Где же ему быть? И всю ночь здесь сидел, у вашей двери! Позвать? - Дай мне зеркало! Она отбросила одеяло. На ней была белая рубашка плотного шелка. Серебряное зеркальце отразило бледное личико с запавшими щеками и огромные, как у дикой кошки, глаза. Под глазами были лиловые круги, но в целом вид ее не был ужасен. - Да, пусть мессир войдёт. И оставишь нас одних. Он вошёл, а вернее, вбежал и бросился к ней. - Диана! Скажи мне, у тебя правда ничего не болит? Как это могло случиться, милая моя? Почему ты упала в воду? - Не знаю! - призналась она. - Я сама виновата, совсем не смотрела под ноги. Ты спас меня, я очень благодарна. Но, Гастон, зачем ты привез меня сюда? - Ты же сказала, что хочешь домой! - Но ты привез меня к себе! - Разве мой дом - не твой? И сама ты не моя? - нежно проговорил он, склоняясь над нею.-Ты помнишь, что я веду свой род от римлян? Так вот, у них был обычай: невеста, входя впервые в дом жениха, должна была сказать: «Где ты — Гай, там я — Гайя». Эти слова означали: «Где ты — господин и хозяин, там я — госпожа и хозяйка». И моя самая большая мечта - чтобы ты, Диана, сказала мне эти слова! - Но ведь ты теперь все знаешь! Как после этого... - Диана! Теперь уже он коснулся пальцем ее губ. - Всего не знает никто, кроме Бога. Но что мне нужно от жизни, я теперь знаю точно. Я не хочу и не могу потерять тебя. А остальное... Расскажешь, если захочешь. Она обняла его и на время затихла, слушая биение его сердца. Он гладил ее волосы и тоже молчал. - Да, я хочу, - проговорила она наконец. - Я расскажу тебе то, что собиралась рассказать. - Хорошо, - кивнул он. - Вечером? - Да. Он посидел с нею ещё. Рассказал, как после разговора с герцогиней нигде не мог найти Диану. К счастью, ее видели выбегающей из дворца. Совсем одна, ночью в безлюдном месте, на берегу реки! Он вскочил на Ромула, уже не помня, за что на нее сердился. Теперь необходимо было ее разыскать! Он помчался в сторону, которую ему указали, и успел как раз вовремя. Когда Диана лишилась чувств, на место подоспели караульные. Кто-то из них отдал свой плащ, и Гастон, укутав девушку еще теплее, во весь опор погнал коня к дому... - Вечером! - напомнила Диана, засыпая.