Рысь и Горностай

Конечно же, Гастон не ушел от своей возлюбленной в ту пронизанную ветрами мартовскую ночь. Да и какой мужчина смог бы по доброй воле уйти от бело-розовой богини, которая сама льнула, гладила короткие темные пряди его волос, целовала его плечи и шею, проводила кончиками пальцев по груди, не решаясь опуститься ниже… В своей страсти она была так соблазнительна и еще так неумела! В спальне было тепло, ибо под толстым слоем золы тлел, поблескивая, целый ворох раскаленных угольев. Но именно здесь, где никто не смог бы им помешать, Диану вдруг охватила дрожь. И дрожь эта только усилилась, когда Гастон выпустил ее и поставил на ноги, чтобы раздеть. Диана не противилась его рукам. Он отбросил в сторону ее халат и резко дёрнул шелковую ленту, удерживавшую рубашку. Ткань легко скользнула вниз, по стройным гладким ногам, оставляя девушку совсем нагой. Как тогда. Но теперь она никуда не уйдет от него, и ему тоже не нужно уходить. Теперь так будет каждый вечер, а лучше всего — ещё и днём, решил он. Сейчас Диана ещё боится, ведь она успела только стать женщиной, но не познать истинное наслаждение от ласк любящего мужчины. Но уже этой ночью она поймет, как прекрасна может быть страсть. Гастон нежно и требовательно привлек ее к себе, приоткрыл губами ее губы. Они стояли, вплотную прижавшись друг к другу. Он не желал, чтобы она боялась в их первую ночь, и потому сначала должен был воспламенить ее кровь своими прикосновениями, нежными поцелуями, страстным шепотом. Его умелые ласки вызвали в ней жгучую жажду принадлежать ему всецело. Робость и смущение отступили, сменились такой же страстью, какую испытывал он. Когда он на секунду выпустил ее, чтобы скинуть оставшуюся одежду, Диана нетерпеливо-капризно вскрикнула, как ребенок, которому не дают желаемое. Но тут же обнаружила себя лежащей под восхитительной тяжестью сильного мужского тела. Золотисто-красные отсветы очага мелькали на загорелых плечах Гастона, загадочно отражались в его глазах, и теперь Диане совсем не было страшно. Он безошибочно угадал тот миг, когда ее страх был вытеснен наслаждением и желанием ласкать самой. На какую-то секунду она опять смутилась, ибо между ними больше не было никакой преграды, даже такой зыбкой, как ткань одежд. Но вырваться было уже невозможно, да и не нужно. Он подождал еще немного и, удерживая запястья девушки над головой, второй рукой скользнул под ее бедра, слегка приподнял их и медленно и страстно слился с ее телом, покоряя, околдовывая, делая навсегда своей. На них налетел, смел и поднял к облакам горячий вихрь, словно бы созданный из яркой смеси огня, радуг, солнечных бликов, снежной круговерти и весенних цветов. Кружение вдвоем в этом мелькающем вихре длилось долго и было сперва быстрым, как водоворот, потом стало замедляться, и вот уже среди ярких солнечных брызг и искр влюбленные смогли вновь увидеть друг друга и обнялись, кружась все медленнее, возвращаясь обратно, на землю, в эту ночь и эту комнату… — Иначе и быть не могло, — тихо проговорил Гастон, устраивая Диану поудобнее. — О чем ты? — спросила она. — Ты должна была стать моей и стала. — А что ты тогда загадал? Ну, c этим венком. — Это и загадал! О чём ещё я мог думать с тех пор, как узнал тебя, моя самая прекрасная? Диана быстро освоилась в его объятиях. Она немного смутилась лишь на миг, когда в каком-то счастливом полусне закинула ножку на его бедро. Не сочтет ли он, что это слишком смелая поза? Но Гастону, похоже, было очень приятно чувствовать касание ее лона, жаждущего новых ласк, ибо уже через несколько минут он опять опрокинул ее навзничь... И опять это удивительное ощущение заполненности, и бушующий в венах огонь, и их страстные стоны... - Я хочу тебе сказать, - тихо проговорила Диана, когда они дали себе короткий отдых. И тут же увидела его глаза, его лицо, склонившееся к ее лицу, его улыбку. - Говори, моя радость. - Ты мне очень полюбился, Гастон. Ты знаешь об этом? - Милая, я знаю, но все равно счастлив это слышать и сказать вновь: я люблю тебя, Диана! В ту ночь они всё-таки съели остывший ужин, а потом наслаждались любовью еще и еще, до тех пор, пока с первыми лучами Солнца оба захотели отдохнуть и, обнявшись, провалились в глубокий сон. Ни один из них больше не боялся быть отвергнутым, и это наполнило сердца счастьем и спокойствием... Долго в ту ночь не шел сон и к Раулю. Но он был совсем один в своей комнате, в кресле с подлокотниками в виде рысьих голов. Только вчера замок покинули гости, проведшие тут целую неделю. Приезд виконта Тибо с сестрой сначала обрадовал, давая надежду на то, чтобы стряхнуть хоть на время свою грусть. Но веселья он не изведал почти никакого. Единственным интересным, встряхнувших всех событием была медвежья травля. Егеря доложили, что в окрестностях замечены следы медведя, слишком рано поднявшегося из берлоги. Что заставило его так рано выйти из спячки, было неизвестно, но зверь вел себя агрессивно и уже задрал одинокого путника. Рауль и его гость затравили зверя, получив, таким образом, развлечение и избавив округу от медведя-людоеда. Но вот во всем остальном… Хороший пир во время поста устроить трудно, к прогулкам не располагала слишком ветреная погода, и несколько дней пришлось довольствоваться нескончаемыми историями, которые старые воины так любят рассказывать у очага. Сестра Тибо, золотоволосая Эрмалинда, с видимым интересом осматривала замок и без конца расспрашивала (с интересом скорее притворным), когда же вернется домой милая сестра сира Рауля. Хотя, может, интерес был и не совсем поддельным. Ведь Диану всюду славили как красавицу и девушку очень необычную, а Эрмалинда у себя в Блуа тоже считалась первой красавицей. Похоже, что чисто женское любопытство и ревность к чужой красоте подталкивали ее увидеть сестру Рауля и сравнить с собой. За отсутствием общества женщин своего круга, Эрмалинда порой удостаивала беседы местных служанок, приносивших ей воду для умывания и подкладывших дров в очаг. С гораздо большим удовольствием она беседовала бы с самим хозяином замка, но Рауль был в последнее время молчалив. Эрмалинда досадливо хмурила красивые темные брови. Быть может, ожидала от него приема, который нес бы в себе больше, нежели простая учтивость. Но, то ли время для визита было выбрано неудачное, то ли иные мысли волновали Рауля, но он был лишь учтив и перестал думать о гостях, едва они отбыли. Он был рад остаться один. Слишком много случилось за последнее время такого, что нужно было обдумать. Управитель Гундобод облегчённо вздыхал, провожая гостей. Слишком много хлопот принимать их в такое время, да ещё и Аделины нет, прислужницы разленились без ее строгого глаза. — Вот какая невеста нужна господину барону, — трещала Бэгга. — Всем взяла эта госпожа Эрмалинда, и красотой, и статью, и родовитостью! — Но пока не заметно, чтобы он готовился попросить ее руки, — возразил кто-то. — Хоть и красавица, да он и не смотрит в ее сторону! — Ужас! Да смилуется над нами Дева Мария! — крестилась Доротэ. — Это смахивает на колдовство. Уж не лесная ли ведьма, эта Иоланда, приворожила молодца? — Ооо, привороженные, они такие всегда, — со знанием дела подхватывала Бэгга. — Ходят мрачные, грустные, ничто им не в радость! Самой не достался, так и другим отдать не хочет! — Займитесь делом! — топнул на них Гундобод. — Только и годны, что лениться да сплетничать! Рауль в это время думал о том, что надо усилить разъезды. В весеннюю бескормицу голод часто выгоняет из лесов шайки одичавших людей. В поисках добычи они могут проходить запутанными лесными тропами много лье и появляться там, где их никто не ожидает. Такие от вооруженных воинов прячутся сами, да и укреплённые замки и монастыри им не по зубам, но маленькие, удаленные от другого жилья усадьбы и деревушки — лакомая добыча. Иоли. Как она там? Конечно, усадьба на ночь запирается, да и днём Иоли не одна. Но разве слуги, обычные крестьяне, смогут защитить ее, случись что-нибудь? Только сам себе он мог признаться, как соскучился, как с каждым днём всё больше хотел поверить ей! Не спала в тот ночной час и Иоланда. Лежала, укутавшись в овечье одеяло, слушала возню летучих мышей под потолком. Вчера побывала у нее гостья. Услышав во дворе сразу много голосов и стук подков, сначала подумала, уж не Диана ли вернулась. Но, выглянув во двор, увидела совсем другую девушку, которой охранник почтительно помогал сойти с лошади. Еще несколько сопровождающих воинов и служанок сгрудились здесь же. Нежданная гостья одета была в нарядный, крытый дорогим сукном плащ на лисьем меху. Как только она своенравным движением откинула капюшон этого плаща, Иоли узнала ту самую Эрмалинду, которую молва прочила в жены Раулю. - Не пригласите ли меня в дом, любезная девица? - проговорила Эрмалинда таким тоном, каким обычно говорят с людьми более низкого звания и, стало быть, не церемонятся. Иоли пропустила ее вперед себя. Гостья вошла, с высокомерно-брезгливым любопытством оглядывая небогатую обстановку. - Желаете ли присесть? - спросила Иоли, указывая на резной стул с высокой спинкой. - Нет, благодарю. Я лишь на минуту. Она прошлась от двери к окну, по пути подхватила с лавки, снисходительно повертела в холеных пальцах рукоделье - насаженную на спицы рубаху-безрукавку, которую Иоли вязала для святого отца. В последнее время он сильно сдал, жаловался на болезненный кашель, все труднее было ему ходить от села к селу, утешать страждущих и принимать исповеди умирающих. Вот она и решила связать ему теплую вещь. Эрмалинда хмыкнула, видимо, оставшись недовольна грубостью деревенской пряжи, и отбросила вязание. Умышленно или случайно, она не смогла закинуть его туда, где взяла. Работа упала на пол, но капризная гостья, видимо, ничуть не смутилась по этому поводу. - Так вот что, - сказала она прежним тоном. - Времени у меня мало, поэтому сразу к делу. Сколько вы хотите за то, чтобы убраться отсюда? Иоли выпрямилась. Она не совсем понимала, куда и почему должна убраться из своего дома, но неприязнь этой нарядной блондинки была почти осязаема. - Благоволите объяснить, кто вы и на каком основании требуете этого? Быть может, любезная госпожа перепутала меня с кем-то? Как все застенчивые люди, Иоли отвечала на грубость немного высокомерно. Эрмалинду это привело в ярость. - Вот оно что! Так значит, люди говорят правду. Вы слишком высокого мнения о себе, милая! Ни с кем не желаете знаться и сидите здесь, как сова в своем дупле! С кем, интересно, я могла бы вас перепутать? Вся округа знает, что это именно вы. Девица, находящаяся на попечении мессира Рауля и нагло пользующаяся этим в своих целях! - Как же я этим воспользовалась? - удивилась Иоли. - И по какому праву вы требуете отчета у меня? - По праву доброй христианки! Вы занимаетесь колдовством, а мессиру барону сумели отвести глаза, чтобы не изгнал вас со своих земель! Мало того, мне ведомо, что вы опутали его своими чарами. Так вот, я предлагаю вам отъезд отсюда, достаточную сумму на приданое и даже помощь с замужеством. Вы же в обмен на это оставите мессира Рауля в покое, прекратите его преследовать! Разве вы та девушка, которая его достойна? - А вам досадно, что эта девушка - не вы? Иоланда была так возмущена этим наглым тоном и попыткой подкупить ее, что перестала думать о гостеприимстве. Ведь и гости должны помнить о приличиях в чужом доме! - Откуда вам знать, что не я? - возмутилась, в свою очередь, сестра Тибо. - Мессир Рауль оказывает мне знаки внимания! Он побывал у нас в Блуа и пригласил к себе! Как вы думаете, почему я здесь? Потому что возвращаюсь сейчас от него! - Но если вы предлагаете мне деньги, значит, не так уж и уверены, что Рауль захочет пригласить вас снова? Эрмалинда в первый момент растерялась, ибо не ожидала резкого ответа. Ей описывали Иоли как существо тихое и смиренное, а о смелых поступках девушки во время осады замка никто не упомянул. - Так значит, вы не желаете получить тысячу денье? - Госпожа Эрмалинда! - голос Иоли прозвучал сухо и холодно. - Я присягала на верность барону Раулю из замка Рысье Логово, и он является моим опекуном. Любое его приказание - закон для меня. Пожелает барон меня изгнать - я со всей покорностью покину его владения, пожелает не допустить на свои земли вас - сделаю все, чтобы вы сюда не проникли. Это мой долг. Но не пытайтесь подвигнуть меня к неповиновению сюзерену! Думаю, больше не о чем говорить. - Что ж, да, - высокомерно кивнула та. - Говорить с вами скоро будут другие. Прошел один день, неприятное происшествие отодвинулось на второй план, а все же Иоли теперь жалела, что сторожевой пёс у нее всего один.