Рысь и Горностай

И вот прощальный визит во дворец был нанесен, вещи уложены, воины и слуги готовы к долгому пути. Гастон надеялся добраться в Рысье Логово до весенних паводков, которые всегда усложняли жизнь путешественникам. По пути им нужно заехать и в Каменный Брод, дать необходимые указания и забрать Аделину. В замке Рауля они дождутся госпожу Элинрату и Луизу с мужем и сыграют свадьбу, после которой молодожены должны незамедлительно отбыть в Бретань. Дело — прежде всего, и с первыми теплыми днями строительные работы должны вестись полным ходом. — Не волнуйся, любимая, — говорил Гастон, — через год или чуть больше мы снова приедем в Нейстрию, и вот тогда я отвезу тебя в свой замок, и мы побудем там подольше. Ты должна будешь познакомиться со своими подданными, а они пусть узнают свою госпожу. Диана улыбнулась. Ей очень хотелось к тому времени уже подарить своему любимому сына, чтобы в замок Монришар они приехали втроем. Но будущее людей в руках Всевышнего, а пока она сидела в седле впереди Гастона. Передвигаться быстро вдвоем на одном коне, пусть даже таком, как Ромул, можно лишь недолго, и сейчас они ехали шагом. Потом Диана пересядет на свою Летунью, а пока было так упоительно и нежно прижиматься к его груди, слыша в каждом ударе его сердца свое имя. У нее появилась еще одна кобылица — белоснежная красавица Фея, подарок Гастона. Это было роскошно и баснословно дорого, но раз уж недавно он подарил белую лошадь дочери, то и будущей супруге преподнес такой же дар. Башни и стены Парижа уже остались далеко позади. Отряд двигался по лесной дороге. Скоро они достигнут Этампа, а там до Каменного Брода уже рукой подать. Разговор вновь зашел об Алене. — Он смелый мальчик, — говорила Диана, — но рос без мужской руки, и дисциплина ему неведома. — Что ж, посмотрим, — отозвался Гастон, нежно касаясь губами ее виска. — Но этот Мелловульф… Как же он мог вот так просто подбросить своего ребенка к неизвестному дому? Даже не отвез в монастырь… — Он легкомыслен, — пожал плечами Гастон. — Ну, в то же время и хитер. Да, его брат с детства умел воспользоваться любой ситуацией для своей корысти. Даже тем, что он незаконнорожденный. Отец стал чувствовать себя виноватым перед ним, потому Мелло многое сходило с рук… Раньше Гастон не рассказывал Диане всего этого из опасения, что она примет что-нибудь на свой счет, тоже будучи бастардкой. Но на этот раз кое-что рассказал… Перед его мысленным взором возникло кладбище. Обычное деревенское кладбище с покосившимися крестами и заросшими травой могилами. Впрочем, некоторые могилы выглядели солиднее других. Вот, например, одно захоронение увенчано высоким, в рост человека, каменным крестом. Но камень, видимо, использовался дешевый, да и за могилой этой никто давно не ухаживал, и потому крест то ли позеленел от времени, дождей и ветров, то ли на нем появился слой мха, но было похоже, что он высечен из зеленого мрамора… или из куска окаменевшего яда. Туда-то они с Мелло и пришли однажды после захода Солнца. Они были тогда подростками. Это была глупая игра, спор, заключенный из детского упрямства. Гастон сам плотно прижался спиной к зеленому кресту, а Мелло в мгновение ока привязал его. Почему именно к нему? Ребята из деревушки при замке рассказывали, что именно из этой могилы по ночам раздаются страшные глухие стоны и звуки ударов, будто мертвец старается выбраться наружу. И якобы иногда, в самые темные и безлунные ночи ему это удавалось, и горе тому, кто проходил в это время мимо. А как раз сейчас новолуние, серп ночного светила — тоненький-претоненький, еле заметный в просветах между тучами! Гастон посмеялся над этими россказнями, а Мелло тут же предложил ему провести ночку на кресте, раз уж он ничего не боится, то ведь не трудно будет это сделать! Какое-то время Гастону казалось, что он еще слышит торопливые шаги Мелло, спешившего выбраться с кладбища, на котором Луна уже начала будить привидения. Потом наступила тишина. Лишь шорох летучих мышей над головой, да откуда-то издали, со стороны леса — гулкое уханье вылетевшего на охоту филина… да ещё иногда леденящий душу шорох у самых ног! Наверно, это были просто крысы или мыши, хотя, быть может, рвался наружу мертвец! Руки затекли, и холод камня проникал сквозь одежду. Он огляделся. Зыбкие лунные лучи, играя на тропинках между могилами, рисовали тени вампиров. А где-то совсем далеко, на холме, он различал едва заметные во мраке очертания замка Монришар. Прочитанные молитвы не ослабили веревок, но помогли укрепить дух и не начать звать на помощь. Ведь это был бы такой позор! Когда утром на кладбище примчался отец и обнаружил его, Гастон был почти без чувств и бессильно висел на своих веревках. Барон узнал о случившемся от кого-то из деревенских мальчишек и несся сюда, чтобы, во-первых, отвязать глупого мальчишку, а во-вторых, выдрать его как следует. Но страх, охвативший его при виде безжизненно повисшей головы мальчика, вытеснил гнев. Он разрезал веревки, схватил Гастона за плечи и сильно встряхнул. — Глупый мальчишка, совсем дурак! Прибить тебя мало! Обалдуй! — в сердцах выкрикнул отец. Когда отец ослабил хватку своих железных пальцев и выпустил его, Гастон постоял немного и свалился. Ну и как было его бить? Он не помнил, как его привезли домой. Только потом узнал, что Мелло, как обычно выкрутился. Мол, брат предложил эту игру сам, а он лишь согласился. А Мелло был всего лишь бедным наполовину сиротой, которому так не хватало в жизни новых интересных игр, впечатлений, да и просто ласки! Гастон улыбнулся, вспоминая все это. — Не очень-то и смешно! — сказала Диана. — А если он хотел таким способом избавиться от тебя? Да, такое вполне могло быть. Ведь сам Мелло верил в привидения и всякую нежить. Может, и надеялся, что они погубят его брата, или он сам умрет от ужаса, не будучи в силах развязаться? После смерти законного наследника титул и земли могут перейти и к незаконному сыну. Если, конечно, так решит отец и не будет других законных сыновей. А ведь и сейчас мало что изменилось. Законных наследников мужского пола у Монришара нет. Пока нет. А сам он есть, и есть Мелловульф. — Смешно то, что с тех пор мне больше не было страшно. За одну ночь я, наверно, растратил запас страха на целую жизнь, — сказал Гастон. Потом он некоторое время молчал, ласково гладя губами поднятое к нему лицо Дианы. — Роди мне сына! — попросил он. Ален сидел на полу возле очага, добросовестно выполняя работу, которую поручила Иоли. Он должен был насыпать в железные жаровни раскаленных углей и расставить по углам. В доме было холодно. Мартовский ветер дул так, что его свист переходил в завывание, и иногда было похоже, что вокруг усадьбы собрались повыть на Луну волки. Огонь очага не спасал от холода, и Иоли решила использовать жаровни. Жаровня — железный ящик размером с сундучок для всяких мелочей, устанавливается на четырех коротких ножках. Говорят, такие штуковины люди даже в дорогу с собой берут, чтобы ставить себе под ноги в дормезе. Но Ален в дормезах никогда не путешествовал. Он и вообще мало путешествовал, если не считать его прогулок по окрестностям. Недавно вот захотел погулять на коне, и не просто погулять, а заодно нужные дела сделать — силки проверить и Хибо покатать и домой подвезти. В результате его искали всей деревней, Иоли носилась верхом по лесам, а сын Агаты простудился и долго болел. Иоли не знала тогда, ругать его или благословлять, ибо благодаря его поискам она каким-то образом смогла спасти Диану. Ален подробностей не знал, но случайно слышал их разговор и кое-о-чем догадался. И все же ему было стыдно, что заставил всех изрядно поволноваться, и теперь он с покорностью выполнял самые разные поручения. Вот наконец готова последняя жаровня, можно было установить ее на место, но со двора раздался, отвлёк внимание мальчика знакомый голос… Лауберта в последнее время было калачом не заманить к усадьбе Иоли. Он лишь скрипел зубами от злости, вспоминая, как сидел в темнице, куда его упрятала Бретонка, а уж при мысли о сотне денье штрафа на душе становилось еще гаже. О, все это было сделано, конечно же, по наущению ненавистной Иоланды! Страха он натерпелся тогда изрядно, ведь подстрекательство к расправе над этой ведьмовской пособницей могли выкрутить и в сторону мятежа против сюзерена, а тогда штрафом не отделаешься! Но после уплаты ста денье его отпустили, и Лауберт добрых несколько месяцев не притрагивался к вину и браге из опасения опять натворить что-нибудь в пьяном виде. Теперь, казалось, все опасности миновали, а прошлые неприятности как-то сгладились в памяти, можно бы и выпить! Но в пост это возможно лишь в очень умеренном количестве, да еще вино приходится разбавлять водой. Ну, хоть так! Сегодня Лауберт выпил вина, совсем мало, всего-то мать нацедила половину чаши. Но, как говорится, аппетит приходит во время еды… а желание выпить — во время попойки. И Лауберт, улучив минуту, притащил из погреба бочонок вина. Уфф, вроде никто не видел! А если и видели, то что? Священника у них в усадьбе нет, а остальным какое дело? Если выпить всего одну чашу вина, никто и запаха не почувствует. Да и две... Почему не опрокинуть ещё, после столь долгого воздержания? Через час он был в прекрасном настроении, готов петь, плясать и обнять весь мир. Захотелось это настроение усилить, и он выпил ещё. В голове слегка зашумело, а в глазах помутилось. Вино вскоре закончилось. - Шел бы ты спать! - как сквозь туман, вещал пронзительный голос мадам Клотильды. Но Лауберт отстранил ее, гордо (как ему казалось) выпрямился и величаво проследовал к выходу, держась за стену. - Остановись, хватит грешить, сынок! - неслось следом. Мать, как видно, упорно не понимала, что ему хочется на воздух. Лауберт хотел объяснить это, но язык плохо слушался. Поэтому он неопределенно помахал рукой, как бы показывая перемещение воздушных масс, и вышел за дверь. Там, на холодном ветру, слегка приободрился. И решил, что сейчас пойдет к Иоланде и скажет все, что думает о таких, как она! Она непременно возмутился, еще лучше, если оскорбит его, а Лауберту того и надо! Разнесет в щепки ее дом, чтобы не задавалась. Он влез на своего жеребца и нетвердо направил его в сторону соседской усадьбы. - В чем дело, Лауберт? - спрашивала Иоли. Ален это отчётливо слышал из дома, Иоли же говорила с соседом во дворе. Был день, и в усадьбу его допустили беспрепятственно. Здесь служили недавно набранные люди. Прежние слуги одни разбежались, другие погибли или попали в плен в последнюю войну, а новые плохо знали Лауберта и не увидели ничего дурного в том, что он явился, ведь это же сосед. А он уже оттеснил Иоли, бесцеремонно открыл дверь и вошёл в дом. - Лауберт, я вас не приглашала! - возмутилась Иоли. - Уходите! - А я сам пришел! - заржал тот. - А что, нельзя?! - По-моему, мы не настолько дружны, чтобы вот так являться! - А мне для этого твоя дружба не нужна! Ик! Ик! Я тебе и без всякой дружбы так скажу... Ха-ха-ха! Вышвырнут тебя скоро отсюда! Мессир барон скоро женится на сестре Тибо, это последний мальчишка в деревне знает! И все! Она о тебе расспрашивала, видно, думает, как бы сплавить отсюда побыстрее... Так что ты заранее подумай, куда пойдешь, когда поместье отберут! - Уходите! - Иоли повысила голос от возмущения. - Как это - мне уходить?! Ик! А где ваше хваленое гостеприимство? Ик! Ик! Хамы! Даже не предложили гостю присесть, выпить опять же! Вот ты, Ален-прощелыга, чего без дела тут отираешься? Лауберт только сейчас заметил Алена и решил пока переключиться на него. - Грубый ты мальчишка, ничтожный червь! Даже сесть на предлагаешь! - Присаживайтесь, молю вас, мессир Лауберт, не откажите! - Ален с наигранной мольбой сложил ладони. Лауберт расплылся в довольной ухмылке. Пусть привыкают к покорности! Ишь как испугались, ничего-то не могут, когда ни мессира Рауля, ни его сестры нет вблизи! Он их заставит вина из погреба притащить, вот что! - А ну-ка, сопляк, быстро за... Говоря так, Лауберт пошатнулся, поискал глазами, куда это Ален предлагал ему сесть... и присел на какой-то сундук или нечто в этом роде... - ООООООО! ААААААА! Убивают! ООО! Что это?! В воздухе появился запах подгоревшего мяса. - Что это они вздумали мясо готовить, пост же! - с недоумением проговорила стоявшая во дворе служанка Агата. Додумать свою мысль она не успела. Чуть не сбив ее с ног, мимо промчался протрезвевший гость, распространяя вокруг себя именно этот запах и изрыгая самую жуткую брань вперемешку с угрозами. Он подскочил к своему жеребцу, но сесть на него не смог. Таща животное за повод и не переставая кричать, Лауберт вынесся за ворота и вскоре исчез за деревьями. Жеребец с трудом поспевал за ним. - Ален, быстро иди и запри ворота! - велела Иоли. - Иначе скоро он вернется со своими людьми и дамой Клотильдой, и боюсь, что синяками мы тогда не отделаемся! И она впервые за много месяцев рассмеялась. - Слушай, а мы-то чем виноваты? - возмутился Ален. - Я ему велел, что ли, на жаровню своим задом садиться? - Ты же предложил ему присесть! - Но ведь не на жаровню же! Это он сам! Ален побежал запирать ворота. Выполнив это, он сделал несколько шагов к дому и был вынужден прислониться к стене сарая. Его разбирал хохот.