Рысь и Горностай

Иоли смутно запомнила, как бежала к Раулю, как споткнулась и последние несколько шагов ползла к нему. Так же смутно слышала то ли крики, то ли рыдания, и лишь потом сообразила, что это кричала она сама. Приникла к его груди и в теплой глубине различила едва заметное биение сердца. О, конечно, он не одел боевые доспехи, ведь собирался не на войну. Он ехал к ней. И потому сегодня на нем была куртка из толстой воловьей кожи с нашитыми внахлест железными пластинами, которая, конечно, помешала смертоносному оружию войти глубже. Однако же, остро отточенный нож вонзился между двух пластин, так близко от сердца! Она расстегивала затвердевшие на холоде пряжки, не замечая, как ломает, даже срывает ногти. Теперь нужно было приложить к ране снег. Холод уменьшит боль, а уже потом, дома, она вытащит нож и по всем правилам обработает рану. Его веки почувствовали соленую влагу ее слез, чуть дрогнули. Открылись темно-синие глаза, прекраснее которых не было на всем свете. Только сейчас они были затуманены болью. - Не надо, - проговорил он тихо. - Не плачь! - Я спасу тебя, - шептала Иоли. - Ты слышишь? Сердце не задето! Подожди чуть-чуть. Он хотел сказать, как сильно любит ее. Но если он скажет так, то уйти ее уже не заставит. А сейчас именно это нужно для ее спасения. Рауль тронул ее руку своей, все еще затянутой в грубую боевую рукавицу. - Послушай. Садись на моего коня и съезди, посмотри, что там. Только издали, и если увидишь, что наши побили тех, приведешь их сюда. Но если.. Он поморщился от боли. - ...если это не так, гони что есть духу к Адаларду, он поможет. Сюда одна не возвращайся! - Нет! - Пойми, этим людям нужна почему-то именно ты! Меня они не тронут, даже если найдут здесь. - Да ты и без них замерзнешь, лежа на холодной земле! Так нельзя. Сейчас попробуем встать. Мы сможем уехать вместе, вот увидишь! Тратить силы на спор было глупо, и Рауль приподнялся, стараясь не задеть торчащий из груди нож. При помощи Иоли ему удалось встать. Он подхватил с земли свой меч и при помощи девушки сделал несколько шагов. Дыхание было уже хриплым - от раны или от усилий, он не знал. Лихорадка и дурнота придут позже, вместе с бредом, и до тех пор нужно успеть добраться... - Сорси! - позвал он. Жеребец коротко и тревожно заржал, опять запрядал ушами. Будто предупреждал о чем-то... Из-за деревьев показались трое вооруженных всадников. Они ехали не с той стороны, где, возможно, еще не закончился бой, но спешили именно туда. Увидев Рауля и Иоли, а в нескольких шагах от них - остывающий труп священника, один всадник присвистнул: - Как мы не спешили на помощь, но ведьма успела прикончить святого отца, да еще и пыталась лишить жизни мессира барона! Мы все трое видели это! Благодарение Богу, мы успели его спасти! - Если вы действительно желаете помочь, не несите чушь! - резко возразил Рауль. - Эта девушка сама чуть не стала жертвой. Чьи вы люди и как смеете называть ее ведьмой? Всадник, не отвечая, направил на них коня, а его спутники надвинулись с обеих сторон. Рауль оттолкнул Иоли к себе за спину и покрепче перехватил рукоять меча. - Будьте благоразумны, мессир! - крикнул кто-то. - Вы не можете биться! Вам нужна помощь, иначе вы не выживете. Доверьтесь нам, и тогда.. Один из всадников норовил подъехать сзади, держал наготове копье. Еще секунда, и оно могло вонзиться в спину Иоли, и Рауль сделал единственное, что можно было сделать сейчас. Продолжая сжимать рукоять меча, он встал вплотную к девушке и закрыл ее собой, чтобы каждый, кто захочет убить ее, пронзил прежде его сердце. Те кружили рядом, но не уезжали. - Вы все неверно истолковали, - снова заговорил тот, кто был у этой троицы главным. - Наша цель - только помочь вам, сир Рауль. Позвольте нам приблизиться, чтобы... Но для чего он собирался приблизиться, сказать не успел. Его речь была прервана появлением большого отряда, который мигом отрезал злодеев от леса. - Бросьте оружие! Если хотя бы коснетесь шевалье и этой дамы, умирать будете очень долго! И мне плевать, какому там лже-епископу вы служите. Воин в темном плаще поверх сверкающих дорогих доспехов соскочил с коня и успел как раз вовремя, чтобы подхватить теряющего сознание Рауля. Иоли, словно во сне, видела русалочьи голубые глаза, но голос Дианы почему-то казался неясным, идущим сквозь плотную пелену. - Рауль, о Боже, кто посмел тебя ранить?! Иоли, не плачь! Видишь, мы здесь, мы вернулись! Мы встретили на дороге людей Адаларда и от них узнали... - Диана, она упадет! - предостерег мужской голос, тоже до странности знакомый. - Нет, я ее держу. - Немедленно едем в усадьбу! До замка он сейчас не дотянет. - Мессир, - прошептала Иоли, которую Диана почти держала на руках. - Там, недалеко отсюда, можно найти по следам... Там... Дидье и воины отбивались от чужих воинов, что напали на нас! Может быть, еще не поздно, мессир, о, спасите их! - Не тревожьтесь. Мужчина быстро что-то приказал своим людям, и несколько всадников бросились через лес в указанном направлении. Ален в страшной спешке выдвигал ящики и открывал лари на кухне. Он видел перед собой много кувшинчиков и горшочков с бальзамами и мазями, многие из них даже оказались аккуратно надписаны, но чтение - это было то, к чему упорно не лежала его мятежная душа, и вот теперь Ален лишь с грехом попалам разбирал слова. Если он правильно сложил их из букв, то нужного ему лекарства здесь не было. Возможно, оно хранилось в погребе. Ведь там холодно, и Иоли могла для сохранности поставить его туда. Мальчику не пришло в голову, что мессир Рауль специально оставил его здесь, сославшись на необходимость подготовить все необходимое для раненых. Без ран не обходится ни одна битва, объяснял барон, а потому Алену надлежало найти лекарства заранее, держать их наготове... и ни в коем случае не ввязываться в погоню. Когда Ален предупредил мессира Рауля и по его приказу вернулся в усадьбу искать лекарство, никого из слуг ни в доме, ни около него не было. Видимо, сильно перепугались и решили переждать в деревне, чем все это закончится. Собаку они второпях так и не отвязали. Это нужно было сделать, подумалось Алену, он сам отвяжет чуть позже, а сейчас главное - найти целебную мазь. Ален устремился к погребу, но, не дойдя до него, уловил едва различимый шорох. Поблизости был человек, который передвигался крадучись. Другой мог и не услышать, но слух Алена, привыкшего выслеживать дичь в лесу, был очень чуток. Он кожей чувствовал настороженный взгляд. Пронеслась мысль: ведь не стали бы сюда возвращаться те, кто увез Иоли, теперь на землях Рауля это означало для них верную смерть. Тогда кто это? Забрел нищий бродяга, пока ворота были открыты? Нет, его выдал бы запах. И только он успел это подумать и одновременно повернуть туда, где лаял на цепи пёс, дорогу ему преградил... Лауберт! Сын Клотильды последние несколько дней был занят лечением ожогов. Они заживали, но не так быстро, как ему хотелось, и доставляли беспокойство. А любое беспокойство Лауберт привык подавлять хмельными напитками. Вот и на этот раз, рассудив, что все равно уже согрешил на днях, опустошив бочонок вина, то покаяния и епитимьи так и так не избежать. А значит, можно выпить еще, а потом покаяться уж сразу во всем. Улучив минуту, когда матушка приставила его жену к какому-то делу и сама тоже села прясть, он снова спустился в погреб. Но забирать бочонок с собой не стал, отведал содержимое прямо на месте. И вновь начали роиться в голове, как растревоженные пчелы, всякие мысли. Как выбрался из погреба, он помнил смутно, а проснулся только на следующее утро. Голова раскалывалась, и пришлось спускаться за вином снова. Потом он вновь вышел за ворота и побрел в лес, как злой медведь-шатун, а оттуда - к соседней усадьбе. Вот тогда он и увидел, как похитители увозили Иоли, а вскоре из ворот выехал, понесся куда-то вскачь Ален. Наверно, Лауберту полагалось торжествовать и отпраздновать это дело. Он вернулся домой, днем как следует выпил за то, чтобы проклятой ведьме отлились его слезы, и опять принялся бродить по окрестностям, чтобы мать не корила. А какой-то настырный бес нашептывал в ухо голосом, полным издевки и соблазна: - Отомсти! Отомсти! Так нужно! Кому и за что надо отомстить, не говорилось, видимо, потому, что Лауберту предоставлялось решить это самому. И он решил. Он пойдет в этот их дом и восстановит справедливость. Ик! Они должны ему много, очень много! Начиная с того дня, когда они оставили его в руках норманнов, а еще он тогда лишился двух коней - своего и слуги, а также самого слуги и нескольких серебряных монет, которые супостаты забрали из его кармана. Потом еще много чего по мелочи копилось, а венцом всему стали немилосердно отнятые у него сто денье. Будет очень справедливо, если он заберет причитающееся ему по праву и покроет убытки. Вот, например, лошадей можно взять, да и корову. А кто посмеет возражать? Белобрысая? Ха, очень он ее испугался! Да она всего лишь девка, и пусть знает свое место! Ик! Явившись в усадьбу, Лауберт тотчас убедился, как велика его удача. Ворота были не заперты, собака оказалась на цепи, а слуг вообще не было. Он сообразил все же задвинуть огромный засов, чтобы сюда не принесло кого ещё. Теперь - к конюшне. И он двинулся было туда, но услышал шаги. Сначала, несмотря на хмель, слегка испугался, даже отступил за угол. Но, выглянув потихоньку оттуда, увидел всего лишь Алена Подкидыша. Да, вот это повезло! Мало того, что заберет лошадей, так еще и рассчитается за все с наглым молокососом. - Попался! - пьяно захохотал Лауберт. Они встретились прямо напротив входа в сарай, где хранилась разная домашняя утварь. Дверь была приоткрыта, видимо, слуги не заперли в спешке. И Лауберт с силой толкнул Алена прямо туда. Опять так удачно все сложилось! Теперь не нужно гоняться за мальчишкой по всей усадьбе, где тот мог бы и спрятаться, а можно придушить его прямо тут, в сарае! Но там, внутри, оказалось темно. Свет очень скудно проникал сквозь забранное бычьим пузырем маленькое окошко. Войдя с яркого дневного света, Лауберт на мгновение ослеп, а когда способность видеть вернулась, Алена перед ним не было. Лауберт, ругаясь сквозь зубы, притворил за собою дверь и сделал несколько шагов вперед, мимо каких-то висевших на стенах хомутов и прочей сбруи. Выругался громче, наткнувшись на ящик или что-то в этом роде. - Ну где же ты? Выходи! Все равно тебе не уйти, гаденыш! Говоря это, Лауберт крутил в руках взятую здесь же веревку. Ален сидел на корточках прямо за ящиком, на который наткнулся его враг, и, не будь тот все еще нетрезв, наверняка заметил бы мальчика. Вот Лауберт сделал еще пару шагов вперед, а Ален неслышно скользнул за другой ящик. Рука наткнулась в темноте на что-то шероховатое. Это оказалась крысиная ловушка-клетка, причем не пустая. Такие ловушки мастерски изготавливал старик Хловис. Только у него получалось сделать так, чтобы дверца легко и быстро захлопывалась за серой бестией, как только та придет на приваду и окажется внутри. Да, точно, он и для них сделал несколько таких ловушек, а добрый Дидье недавно привез и помог расставить их. Крыса, почуяв рядом человека, замерла и, видимо, выжидала. Ален обернул руку шарфом и схватил клетку. К счастью, он не произвел при этом ни малейшего шума, хотя самому казалось, что каждое его движение вызывает грохот, а уж биение сердца слышно за частоколом. Лауберт тем временем почти дошел до противоположной стены. - Где же ты, где? - хрипел он. - Выйди, ну! Крыса пискнула. Все дальнейшее произошло в мгновение ока. Лауберт резко обернулся на писк и увидел силуэт мальчика. Ослепленный яростью, с торжествующим воплем кинулся к нему. Ален же откинул засов клетки и молниеносно швырнул ее прямо в Лауберта. Испуганная и разъяренная крыса освобожденно распласталась в прыжке... и вцепилась зубами во что-то мягкое. Громкий крик ужаса и боли потряс, казалось, и дом, и сарай, и деревья в лесу. Но Ален все-таки услышал стук засова, который он задвинул, выскочив наружу. Из сарая неслись проклятья вперемешку со стонами. Теперь нужно было бежать, пока Лауберт не додумался выбраться через крышу. Но в ворота кто-то требовательно стучал, раздавалось ржание лошадей и знакомый звонкий голос: - Откройте немедленно! Да что тут у вас случилось? - Бретонка... - прошептал Ален. Теперь можно было не страшиться, но ноги почему-то ослабели, и Ален очень медленно побрел открывать ворота...