Рысь и Горностай

Монастырь Святого Вандриля затерян среди дремучих лесов и болот. Он не велик и не привлекает толпы паломников как, например, парижский Святой Герман или Святой Галл — жемчужина Лотарингии. Монастырь находится далеко от больших дорог, а частица мощей Святого Вандриля, хоть и хранится здесь, но чудес исцеления давно не случалось. Хотя раньше, говорят, такое бывало, ещё до того, как обитель возглавил суровый аббат Руперт. С тех пор прошло более 10 лет. За это время паломников здесь не прибавилось, зато возродилась школа, существовавшая когда-то, но закрывшаяся после одной из войн, когда монастырь едва не был разрушен язычниками и надолго пришел в упадок. И вот, стараниями аббата Руперта, школа появилась и вновь стала привлекать знатные, но обедневшие, обременённые многочисленным потомством семьи. Ведь даже просто для начала военной карьеры требуется приобрести каждому сыну боевого коня и доспехи, а это целое состояние, не всем по карману. Учеба же в монастырской школе давала образование, а вместе с ним и возможность сделать духовную карьеру, например, стать капелланом в каком-нибудь замке или хотя бы пополнить ряды сельских священников. Аббат охотно принимал на обучение мальчиков из таких семейств. Хотя, как оказалось, карьера им предстояла хоть и духовная, но не совсем обычная. Фанатичный, мнительный, во всем видящий ересь и колдовство Руперт делал из подростков таких же фанатиков, охотников за ведьмами и колдунами. Колдовство надлежало искоренять любыми средствами. Что же аббат Святого Вандриля считал колдовством? Очень многое. Лечение людей и животных, знание лечебных трав и народных примет, чтение любых книг, кроме религиозных, упоминание обо всем, что могло иметь отношение к язычеству — от водяных и леших до греческих философов. По мысли аббата, за все это должна была следовать жестокая кара. После того, как благодаря его усердию были забиты насмерть или сожжены несколько обвиненных в колдовстве, аббата стали бояться. Суд и улики он считал пустыми формальностями, а свидетелями обвинения, как правило, были озлобленные или полубезумные люди, сводившие личные счеты с обвиняемыми. Надо ли удивляться, что в округе поселился страх? Монастырские литы и жители соседних селений боялись лишний раз попасться на глаза аббату и его приближенным, а он упивался этим страхом, властью и возможностью вершить свой суд. Одно плохо — власть его была ограничена и не могла выйти за пределы монастырских земель. Оставалось уповать на то, что он сумеет вырастить достойную смену, и ученики превзойдут своего учителя в религиозном рвении. Разумеется, виконт Тибо знал и о монастыре Святого Вандриля, земли которого граничили с его собственными, и о царящих там порядках. Но пресекать это не входило в его планы. Напротив, фанатичного аббата можно было иногда использовать в своих целях. Тем более, что, несмотря на весь свой религиозный пыл, преподобный Руперт был неравнодушен к щедрым дарам, которыми всякий раз сопровождались просьбы и пожелания виконта. И именно об этом человеке вспомнила Эрмалинда, когда решила сжить со свету соперницу. Тибо не был против, тем более, что брак сестры с бароном Раулем сулил ему многие выгоды, в сравнении с которыми жизнь какой-то девки, скорее всего, колдуньи, ничего не значила. Похищенную девушку должны были отвезти, конечно же, не в Блуа, а бросить в монастырскую темницу. А уж там вырывать признания умели. Как и скрывать следы преступлений. Вдохновленный возможностью уничтожить ещё одну ведьму, аббат, как всегда, не остановился перед ложью, запугиванием и клеветой. И если бы не погоня, в которую бросился за ним Рауль, и не внезапное и такое своевременное появление Дианы и Гастона с сильным отрядом, Иоли вряд ли когда-нибудь вернулась бы домой. Обо всем этом стало известно в последующие несколько дней, причем немалую роль сыграли показания монахов и воинов, что были с аббатом. Несколько из них, как и преподобный Руперт, были убиты, но остальных удалось изловить и заставить говорить. Выбор у них был не велик — рассказать все и сохранить жизнь или гнить на виселице, ведь похищение знатной девицы, совершенное на землях ее опекуна, было серьезным преступлением. Капеллан Августин спешно прибыл из замка, чтобы должным образом записать показания как виновных, так и свидетелей преступления, на тот случай, если теперь доведётся выяснять отношения с Тибо. Из четверых воинов Рауля двое были тяжело ранены, и если бы так вовремя не подоспела подмога, все могло закончиться для них совсем скверно. Диана сначала была полна решимости все равно казнить преступников, но в конце концов согласилась с доводами Гастона и отца Августина. Захваченных людей аббата Руперта было решено пока водворить в темницу, возможно, им предстоит подтвердить уже данные показания. Первые несколько дней, самые тяжёлые, Рауль провел в доме Иоли, где она ухаживала за ним при помощи Дианы. Раненых воинов разместили в людской, о них заботились Аделина и священник. Как только стало ясно, что все идут на поправку, они были с необходимыми предосторожностями переправлены в замок. Но это случилось лишь через несколько дней после нападения аббата Руперта. А в тот день, когда Ален брел к воротам, чтобы отодвинуть засов, поволноваться еще пришлось. Ведь мальчик от пережитого страха не мог даже крикнуть, что с ним все в порядке, и люди, стоявшие за частоколом, слышали только громкий лай и рычание собаки, которые почти сразу были перекрыты душераздирающими воплями Лауберта. Конечно, сначала не знали, что кричит именно он, и оруженосец Тео даже спросил: — Не высадить ли нам ворота, мессир? Похоже, там какую-то женщину режут! Но в это время ворота открылись, и перед всеми предстал Ален, которому все ещё трудно было говорить. Он был так бледен, что испуганная Аделина слезла с мула и кинулась к мальчику. — Ох, Ален, что ещё тут случилось?! Тебя нельзя оставлять, похоже, и на полчаса! Что ты опять натворил? — Это не я! — прохрипел Ален. — А кто это там у вас кричит? Ален не успел ответить, ибо Дидье отодвинул щеколду на двери сарая, и в проеме показалось странное существо, одетое в лохмотья и двигавшееся вперед на ощупь, вытянув руки. При этом оно не прекращало нечленораздельно выть. — «Испепелю капища и сокрушу вертепы диавольские», — кто-то немного невпопад произнес строчку из псалма. Некоторые крестились. Распознать существо удалось не сразу, ибо на его лицо было натянуто нечто вроде накидки, одетой задом наперед. При ближайшем рассмотрении это оказалась старая, побитая молью козья шкура. Дидье первым начал понимать, в чем дело. Он подошел к незнакомцу поближе и сдернул шкуру. Показалось лицо, покрытое ссадинами и синяками. — Лауберт! — проговорили одновременно Аделина и Флоранс. — Помогите ему, — распорядилась Диана. — Похоже, бедняга помешался. Женщины участливо заговорили с Лаубертом и, возможно, смогли бы обработать его ссадины. Но тут он заметил в нескольких шагах Алена, дико осмотрелся по сторонам, сорвался с места и помчался к выходу. Преследовать его никто не стал. Что тут ещё можно добавить? Первые, самые тяжёлые для раненого дни, миновали. Дни, когда, Рауль часто терял сознание и бредил. Но каждый раз, когда он открывал глаза, видел склонившуюся над ним Иоли. Потом его перевезли домой, и она была с ним. Он так боялся, что она откажется ехать, а она поехала, и он мог всю дорогу смотреть на нее, даже брать за руку! — Ты поспи, — уговаривала она, идя рядом с конными носилками, на которых его везли. Рауль лишь отрицательно покрутил головой. Конечно, он мог бы объяснить, что просто боится заснуть. Вдруг проснется, а ее рядом не окажется? А ведь ему ещё нужно сделать ей предложение! Он улыбнулся и снова взял ее за руку. Только на этот раз он решился подложить эту изящную, огрубевшую от работы ручку себе под щеку. Так она не сможет уйти незаметно, подумал он и закрыл глаза. Ещё перед выездом из усадьбы Гастон попросил себе в жены Диану. Эти двое выглядели совершенно счастливыми и согласие Рауля, конечно, сразу получили. Он ведь и так сразу догадался, почему они прибыли вместе! Свадьбу предстояло сыграть в Рысьем Логове, тем более, что до окончания Великого Поста оставалось совсем мало дней, и на свадебном пиру не будет недостатка в самых лучших блюдах и винах. Оставшееся до свадьбы время портнихи будут работать, не покладая рук, над подвенечным платьем. Оно должно быть самым прекрасным и запомниться всем, ибо так и подобает, когда прекраснейшая девушка выходит за самого отважного и благородного рыцаря. И, что тоже важно, оба они любили иногда пошутить! Проезжая на пути к замку через земли Лауберта, зоркая Диана разглядела прятавшуюся в кустарнике даму Клотильду, которая явно следила за их кавалькадой. - Ах, вот я вижу вдалеке усадьбу изменников и лиходеев! - нарочито громко, с капризными нотками проговорила Бретонка. - Любимый, если хочешь сделать мне приятное, сожги ее немедленно! - Долг рыцаря - исполнять желания своей дамы! - ответил Гастон торжественно и грозно. - Эй, кто-нибудь, несите мне факел! Затем оба расхохотались и умчались вскачь, оставив даму Клотильду сидеть на земле и судорожно хватать ртом воздух. Сейчас жених и невеста ехали рядом, стремя в стремя, а позади за ними следовал Ален верхом на Раллире. Конечно же, он отбывал в Бретань вместе с ними. Сейчас он был совершенно счастлив. Ведь теперь он не Подкидыш. У Алена появилась семья, и ничего, что он бастард. Ведь его дядя нашел его и возьмёт с собой в такие края, где до сих пор бродят никем не потревоженные стада туров, а в самых непроходимых чащобах таятся друиды, не знающие веры Христа! Все это, должно быть, очень интересно, но и опасно. А значит, хорошо, что он, Ален, будет помогать там своему дяде, который ему очень понравился, и оберегать Диану. — Если у меня сначала были сомнения, как объяснить все Алену, то они рассеялись, стоило его увидеть, — говорил Гастон. — Он смелый и находчивый мальчик, с которым можно говорить, как со взрослым. Конечно, было бы глупостью пытаться сделать его торговцем или священником. Его призвание — быть воином. Хотя он и впрямь непослушен и обо всем имеет свое собственное мнение! — Наверно, это у вас семейная черта, — с улыбкой ответила Диана. — Ты только пока не рассказывай ему, как висел на кресте на кладбище. Иначе он может повторить этот подвиг! — После подвига с крысой, думаю, он не слишком испугался бы! Из него получится отличный воин, если уже сейчас умеет использовать все средства, чтобы выжить, защитить близких и победить врага. Ему только нужно помочь. Да, а что на самом деле вы хотите сделать с этим недоумком-соседом? Диана рассмеялась. — Отец Августин ходил к нему. Говорит, ему стоило большого труда попасть в дом, ибо Лауберт и мадам Клотильда заперли все входы и выходы, даже забаррикадировали их! Можно было подумать, что они готовятся к штурму! Святой отец, как мог, успокоил их и передал для Лауберта лекарство. Но оставить все его проступки без последствий все равно нельзя! Даже ума не приложу, что можно сделать с таким, как Лауберт, кроме как изгнать! — Изгнать тоже можно по-разному, — сказал Гастон. — Святой отец предложил неплохой способ, когда мы говорили с ним вчера. Хотя, надо признаться, я уже готов был голову оторвать этому Лауберту. — Что же предложил отец Августин, любимый? — Скоро узнаешь, красавица, а пока нужно, чтобы это одобрил твой брат. — Как они подходят друг другу! — говорила в это время Флоранс. — Сначала я дивилась, что госпожа так быстро дала свое согласие сиру Гастону после разрыва с Родериком, но сейчас, глядя на них, понимаю, что иначе не могло и быть. — Ничего удивительного, они ведь уже давно знали друг друга, — сказала Аделина. — И она сколько раз говорила, что Гастон, мол, ее друг. Но я-то понимала, что он ей нравился уже тогда! — Но она тогда была так влюблена в сира Родерика… — Родерик отважен, красив и, что уж тут таить, благороден. Но есть в нём и жестокость, а главное — не хватает того ума и вместе с тем сердечности, которые отличают сира Гастона. Вот в чем все дело! Аделина, как и Флоранс, готовилась к переезду в Бретань. Ведь не могла же она допустить, чтобы ее девочке прислуживали какие-то чужие, незнакомые служанки. Особенно когда она понесет дитя. А этого ждать придётся не долго, вон какими страстными взглядами обмениваются будущие супруги! И не мудрено, что взгляды были именно такими! С той ночи, которую Гастон и Диана провели в его доме в Париже, они ни разу не ложились вместе. Та сумасшедшая, колдовская ночь помогла им отбросить все сомнения и боль, избавиться от мук неизвестности, ревности и страха. Они были созданы друг для друга и поняли это. Но делать любимую женщину просто доступной любовницей Гастон никогда не стал бы, и Диана, хоть сама и изнемогала от разбуженной им страсти и жаждала его, понимала, что ее любимый прав, и ещё больше гордилась им. Придет день, когда они принесут священные клятвы у алтаря, а потом будет свадебный пир и снова их ночь… Много-много ночей, когда они будут любить друг друга! На следующее утро после возвращения в замок Рауль попросил позвать в его покои сестру, сира Гастона и священника. Иоли уже была там. И она, и Рауль светились от счастья, когда объявили о своем намерении тоже пожениться. Обе свадьбы было решено сыграть в один день. Следующая встреча, состоявшаяся у Рауля через несколько дней, была менее приятной. По его велению в замок явился Лауберт. Вид у него был такой, словно он ожидал услышать свой смертный приговор и тут же отправиться на плаху. От страха он почти не помнил, как шел по лестнице и коридору, ведущему в зал приемов. Вот распахнулась дверь, и он сделал несколько шагов вперёд, смутно различая кресло, в котором сидел его сюзерен. За креслом стоял капеллан, и ещё в зале присутствовали какие-то люди…но их лиц он не мог разглядеть. Отец Августин зачитал предъявляемые обвинения. Они были не шуточными: проникновение в чужое владение после неоднократных запретов являться туда и попытка убить Алена. Отпираться было бы бессмысленно. — Итак, Лауберт, вина твоя ни у кого не вызывает сомнений, — сказал Рауль. — Ты выказываешь неповиновение не впервые. Мало того, ты никогда не участвовал в военных походах и не снаряжаешь хотя бы пеших воинов, как это делал твой отец, получивший свой надел за честную службу. Но от тебя я до сих пор видел только смуту, и было бы правильно и законно просто отторгнуть земли… Здесь Лауберт побелел, как известка. Теперь отметины, оставшиеся на его лице после схватки с крысой, стали заметны ещё больше. Казалось, сейчас он упадет в обморок. Строгий голос, между тем, продолжал: — Но я готов дать тебе ещё один шанс на исправление. Учти, искупить твою вину трудно, и шанс этот будет последним! — Я готов, ваша милость… — проговорил Лауберт одними губами. — Хорошо. Тебе надлежит собраться в течение трех дней, считая сегодняшний, и отправиться в паломничество. В Кампостелу. — Куда-а? — глаза Лауберта снова вытаращились. — Это в Испании, сын мой, — раздался невозмутимый голос капеллана. — Там же эти, как их… мавры! — В Кампостеле мавров нет. Но именно там захоронены останки апостола Иакова! Поэтому собор Кампостелы является одной из главнейших святынь христианского мира и центром паломничества. Не скажу, что путь туда быстр, легок и безопасен, Лауберт! Однако ты должен был уже понять, что легок только путь греха, да и то только вначале. Побывав же в Кампостеле, любой раскаявшийся грешник искупает свои грехи и получает прощение Господа! Ответь теперь нам, собравшимся здесь и слушающим тебя, даешь ты обет отправиться в Кампостелу? — Даю, святой отче, — пробурчал Лауберт. — Хорошо, сын мой. Я вижу, ты на дороге к исправлению! Однако же, диавол может искушать тебя и пытаться сбить с пути истинного, как он часто поступает с теми, кто много грешил. Поэтому мы поможем тебе не впасть снова в опасные заблуждения! — В чем же будет заключаться помощь? — рискнул спросить Лауберт, чувствуя какой-то подвох. — Все дни до твоего отъезда, да и после него тоже, во всех близлежащих храмах и монастырях будет торжественно объявлено о твоем благочестивом обете и отбытии в Кампостелу во искупление грехов! Все будут славить тебя как истинного христианина, а ты убережешься от соблазна вернуться, не достигнув цели своего пути — города Кампостелы! Ведь ты же не захочешь, сын мой, навеки опозорить себя и весь свой род, отказавшись от обета? - Не захочу, - похоронным тоном ответил Лауберт. - Вот и хорошо, - заключил Рауль. - У тебя есть время попрощаться с родными и собраться. Святой отец потом благословит тебя и объяснит, где собираются паломники, идущие в Кампостелу. В одиночку делать этого не стоит. - Так вот что вы придумали! - рассмеялась Диана, когда за Лаубертом закрылась дверь. - Меньше, чем год, его паломничество не продлится, - улыбнулся капеллан. - Это достаточный срок, чтобы многое обдумать вдали от дурных советчиков и, быть может, исправиться! Однако же, они позабыли на время о даме Клотильде. А поскольку она не была образцом скромности и смирения, то часто напоминала о себе сама. Вот и теперь, движимая чадолюбием, она не желала расставаться с сыном. - И зачем ты только, сынок, согласился! - вопрошала она, топая ногой. - Надо было найти предлог, чтобы отказаться, ну хотя бы оттянуть время! Зачем было обет давать? - Поглядел бы я, как ты бы на моем месте его не дала, - обозлилось ее чадо. - Надо было со мной туда ехать, а вы меня бросили, маменька! - Я же и виновата! - почтенная вдова в изнеможении опустилась на табурет. - Я не хочу ни в какую Кампостелу! - бушевал Лауберт, дёргая себя за волосы. - Мне уже успели порассказать, как х..во туда тащиться пешком! Пока дойдешь, тоже мучеником станешь, как этот апостол Иаков чертов! - Сынок, что ты говоришь, это же святотатство! Вот донесут на тебя, и пойдешь прямиком на костер! То рыдая, то бранясь на бестолкового сына, Клотильда выглянула за дверь. Там никто не подслушивал, и от сердца немного отлегло. - Надо было тебе не паниковать, а как-нибудь договориться, откупиться от них, сынок! - Вы бредите, что ли? - Лауберт забегал по комнате. - Предложить денег - кому? Святому отцу? Или сразу уж Монришару?! Клотильда в изнеможении прислонилась к стене. - О нет, отпустить я тебя туда не могу, сынок. У тебя и наследника ещё нет, что, если род наш прервется... О, вот о чем надо было сразу же им сказать! Я старая, немощная женщина, как мне без поддержки сына единственного оставаться? Я поеду в замок сама. - Кто тебя там станет слушать? - Если с умом, то выслушают. Я напишу прошение. Да, вот так прямо и напишу: слёзно молю вас, мессир... Дама Клотильда огляделась, ища глазами невестку. Та жалась в углу и всхлипывала от страха. Говорить в присутствии мужа и свекрови она не решалась, только ждала их указаний, которые часто сопровождались руганью и обвинениями в тупости. - Эй, ты, кретинка! - заорала Клотильда. - Чего ждешь здесь? Мужа на край света усылают, а тебе и горя мало?! Беги живо и принеси сюда большой ларец с резьбой, он у меня в опочивальне. В ларце оказались несколько свитков и листов пергамента. Все они были исписаны. Вдова принялась в них рыться, просмотрела и оставила один, который был поновее с виду. Да и исписан только с одной стороны, какими-то блеклыми чернилами. - Это чего ещё? - удивился Лауберт, уже окрылённый мыслью, что его спасут от ненавистного путешествия. - Я хочу составить прошение заранее. - Ты же писать почти не умеешь, маменька. А я и вовсе ... Гмм... - Я знаю, что делать. Эй, овца, беги сейчас же в деревню, там сейчас гостит сын пекаря Жако, их семья зажиточная, сын учился в монастырской школе в Анжу, аж три года! Он не посмеет отказать в помощи, когда просит такая дама, как я! - Он может все разболтать, этот сын Жако, ещё до того, как ты выйдешь из дома, - зудел Лауберт, пока они ждали возвращения его жены и мальчика-подростка из деревни. - Да он же не будет знать, о чем письмо! - Это как? - глаза Лауберта опять стали гораздо больше, чем обычно. - Я буду писать сама, а он просто подскажет мне те буквы, которые я забыла. Я ж давно не писала! Будь содержание не такое секретное, я бы просто ему продиктовала, да и все! - Да, раньше ты иногда так делала. Помнишь, как-то раз какой красивый список приданого мы вместе надиктовали одному монаху? - Это когда мы хотели женить тебя на этой... дочке наших соседей? - Ну да. А знатно мы с ним тогда выпили! И не подумаешь, что монах... А пергамента чистого у нас нет? - Ты что?! Он же так дорог, да и почти никогда не бывает нужен. И так напишем. Вот же, обратная сторона какая хорошая. Хоть самому королю пиши! Итак, прошение было написано Клотильдой при помощи грамотного мальчика, а на следующее утро она предстала перед сиром Раулем. Ее приняли все те же лица, что присутствовали вчера при оглашении приговора. - Чего вы желаете, дама Клотильда? - спросил Рауль. - Разве не все сказано ещё вчера? Вашему сыну оказана честь быть первым жителем наших краев, кто пойдет паломником в Кампостелу. - Быть первым трудно, но почётно, о женщина, - добавил Августин, степенно перебирая четки. - Ты ведь испытываешь гордость за такое решение сына, не правда ли? - О святой отец, молю вас, прочтите вслух мое прошение, - проговорила Клотильда. Она задыхалась от ярости и унижения, но приходилось терпеть. О, как она хотела бы растерзать этих нарядных и счастливых людей, а вместо этого приходилось их умолять. Они, видимо, приписали ее прерывистое дыхание и бледность плохому самочувствию и слушали даже с жалостью, по крайней мере, пока не гнали. Нужно было действовать. - Я уверена, что благородные господа и дамы сжалятся над горем матери... Мой сын, многострадальный и печальный Лауберт, полон раскаяния, от огорчения он вот-вот сляжет! Если он и натворил чего по недомыслию, нельзя же за это казнить! О, он всегда был бескорыстным, ни о какой выгоде не пекся! Если чего и сморозил, то по глупости только... О, как я измучена, как больна, мне тяжко говорить, молю вас, читайте! - Ладно, читайте, святой отец, - разрешил Рауль. Отец Августин развернул свиток. - Три плаща, подбитых мехом... Платья шерстяные - четыре... Мул... вонючий??? - Вьючный, наверно! - догадалась Диана, заглядывая через его плечо. - Там что-то исправлено... Капеллан продолжил: - Колье из самоцветов, оправленных в золото! Однако... - Что это за список? - удивилась Бретонка. - Вы ничего не перепутали, дама Клотильда? - спросил Рауль. Вдова на миг опешила. О, конечно, это же был злополучный список, который написал под диктовку бродячий монах, как-то раз пивший вино с Лаубертом у них дома! Клотильда подскочила и пыталась забрать свиток, но Бретонка уже взяла его и читала дальше: - "... а если эти болваны не согласятся отдать все добровольно, то я, благородный Лауберт, усадьбу им подпалю и всех девок перепорчу! Пусть знают, кому отказывают в приличном приданом, голодранцы..." Иоли приглушенно вскрикнула. Клотильда в отчаянии рванулась вперёд. Но свиток уже держал Гастон. - "... а ещё пусть старый Гримберт привезет благородному Лауберту десять больших бочек самого лучшего вина с виноградников Анжу... И столько же браги... И оплатит расходы на лошадей, которые доставят... " Мадам, зачем вашему сыну столько хмельных напитков, если он, как вы говорите, чуть ли не при смерти? Свежий воздух Пиренейских гор - лучшее лекарство, он благотворно повлияет на Лауберта. И чем скорее он двинется в путь, тем больше шансов вернуть здоровье! Клотильда больше ничего не говорила. Какой в этом был смысл? Монришар отдал ей список, и вдова молча, ни на кого не глядя, вышла. - Как это хорошо, - говорила в тот же вечер Диана, прогуливаясь c Иоландой в саду, - когда все счастливы! И как приятно видеть, что в жизни еще случаются чудеса! - Но у меня не идут из головы слова Клэр, сказанные перед смертью! - вздохнула Иоли. - Она сказала, что я вскоре покину эти места, и мне потребуется много мужества! - Но покинуть можно по-разному. Возможно, это будет путешествие или паломничество! А мужество в такое время, когда кругом вечные войны и смуты, нужно всем! Не стоит раньше времени ломать голову. Сейчас главное - подготовка к двум свадьбам сразу! - А ты не боишься ехать в Бретань? - Нет. С Гастоном можно не бояться ничего! А на следующий день замок, охваченный подготовкой к двойному торжеству, стал свидетелем ещё одной знаменательной сцены. С утра по мосту прогрохотали конские копыта, и за отрядом всадников въехал дормез. Гигантское сооружение с колесами почти в человеческий рост остановилось во дворе. Слуги распахнули дверцы и опустили сходни, по которым тут же спустилась госпожа Элинрата, закутанная в роскошную накидку с отделкой мехом черной лисы. Гастон приблизился, держа за руку Диану, и оба низко склонились перед пожилой дамой. - Распрямитесь, вы оба! - скомандовала вдовствующая баронесса. - Сын мой, я желаю видеть, что же преобладает в твоей избраннице - красота или строптивость? Подними глаза, девушка! Диана, уже предупрежденная о суровом нраве своей будущей свекрови, глянула на нее самым кротким взглядом, на какой только была способна. С минуту пожилая дама изучала ее лицо и фигуру. Да, несомненно, только так и могла выглядеть прекрасная молодая дама, о которой ей проболтались служанки из парижского особняка. Та самая, которую Гастон привез в одну из пронизанных ледяным ветром ночей и забрал наконец-то себе! Наконец вдовствующая баронесса огласила свой вердикт: - Что ж, ты очень хороша, даже слишком! Молва не лжет. Но чем же, позволь спросить, для тебя был так плох мой сын, что ты ему столько раз отказывала? Гастон, а ты молчи! Пусть сама ответит. - Одна лишь моя глупость, мадам, была тому причиной, - сказала Диана с нежной и обезоруживающей улыбкой. - Но теперь я твердо знаю, что лучше Гастона нет никого! Говоря так, она продолжала держать его за руку, а он ободряюще сжал ее пальцы. Госпожа Элинрата удовлетворенно кивнула, скрывая улыбку. - Да, ты в большей степени красавица, чем строптивица, если умеешь признавать свои ошибки. Хотя вначале я была просто возмущена! Ну да ладно, это в прошлом. Теперь скажи, ведь у тебя, Диана, нет матери, и ты не помнишь ее? - Так и есть, мадам. - Тогда, дитя мое, тебе не будет трудно привыкнуть называть меня матушкой. - Я тоже так думаю, матушка. - Тогда с церемониями можно покончить! И госпожа Элинрата наконец заключила в объятия сына и его избранницу. А из-за ее спины уже выглядывала Луиза, с нетерпением дожидавшаяся, когда и она сможет их обнять. - Ох, Боже! - повернулась к ней пожилая дама. - А я все думаю, кто это сопит у меня за спиной. Ну, теперь можешь и ты подойти! Она чуть подтолкнула внучку вперёд, и та оказалась в объятиях отца и Дианы. За Луизой приблизился полноватый немолодой мужчина, ее супруг Гуго. И Диана, как не была она счастлива, заметила, что Луиза не слишком весела и украдкой бросает взгляды на собравшуюся во дворе любопытную толпу. Казалось, она ищет и ждёт кого-то, и в то же время страшится встречи. - Где же ваши братья, прекрасная Диана? - спросил сир Гуго, когда с приветствиями было покончено. - Старший, Рауль, как раз спешит сюда со своей невестой, вот они! А второй брат, к сожалению, прибыть не сможет... И ей ещё раз показалось, что Луиза вздохнула. Прошло ещё несколько дней. Было тепло уже по-весеннему, Солнце растопило последний снег даже в лесу и весело играло своими лучами, заставляя сверкать еще ярче расшитые золотом наряды и драгоценные украшения. Ослепительные яркие лучи струилось сквозь окна часовни с изысканными разноцветными стеклами, отбрасывая на мраморные плиты пола зыбкие отсветы. Свечи на алтаре мерцали золотыми огоньками. - Я, Рауль, сын Роже и Бертисинды, беру в жены Иоланду, чтобы быть с нею в радости и печали... - Я, Иоланда, дочь Гримберта и Агнессы, беру в мужья Рауля... - Я, Гастон, сын Ангеррана и Элинраты, беру в жены Диану... - Я, Диана, дочь Роже, беру в мужья Гастона... Обе невесты были так прекрасны, что следующие несколько лет с ними сравнивали всех юных девиц, вступавших в брак. На Диане было верхнее платье бирюзового бархата, дивно подчеркивавшее цвет ее глаз. Рукава были узкими и длинными, а от талии платье расходилось красиво драпирующимися складками. Под него Диана надела нижнее платье из плотного золотистого шелка. Стройную талию дважды обвивал пояс в виде золотого шнура. А когда эта ослепительная невеста шла, из-под подола виднелись бирюзовые, вышитые золотой нитью узкие туфельки. Иоли надела нежно-фиолетовое шелковое платье, расшитое по подолу золотыми и серебряными бутонами роз, такая же вышивка украшала нижнюю часть навесных рукавов, которые были широкими, ниспадающими почти до пола. Пояс ее был сделан из чередующихся пластин, золотых и серебряных, в тон вышивке. Обе невесты перевили косы красивыми лентами и жемчужными нитями, и отвести от них взгляд было просто невозможно. Что касается женихов, то они выглядели, как и полагается истинным шевалье - благородно и изысканно, но без лишнего блеска. Блистать в этот день все-таки полагалось их прекрасным невестам, вернее, уже женам! Эта свадьба, на которой веселились и танцевали до упаду друзья, соседи и вассалы, была удивительно щедрой. Она праздновалась несколько дней, повара только и успевали готовить, а слуги - подавать на столы. Одно увеселение сменялось другим, танцы чередовались с выступлениями певцов и смешными представлениями гистрионов и поводырей с дрессированными животными. Но все когда-нибудь заканчивается, наступило время гостям разъезжаться по домам, а хозяевам - начинать свою семейную жизнь. Гастон и Диана попрощались с Раулем и Иоли. Им предстоял долгий путь в Бретань, и задерживаться дольше было нельзя. Объятия, напутствия, слезы и обещания вскоре прислать письмо и на следующий год приехать в гости - и это тоже осталось позади. Они ехали по широкой лесной тропе, которая вскоре должна была вывести на старую римскую дорогу. - Ты так смотришь на меня, Гастон! - со смехом говорила Диана. - Как будто хочешь прямо сейчас проделать со мною все то, что было прошлой ночью. - Не сомневайся, это непременно произойдет, - заверил он. - Как только остановимся на ночлег! Но могу тебе сказать, что первого сына мы с тобой уже сделали. - Откуда ты можешь это знать? - удивилась она. - Скоро и ты узнаешь. А пока просто поверь мне, и все, - рассмеялся он.