Светя другим, сгораю сам

Атмосфера приемного отделения была оживленной. Довольно скоро к Николаю подбежала медсестра с картой. — Что случилось? — Столкнулись два автобуса. Мы - ближайшее мед.учреждение, - медсестра тяжело вздохнула, - и как обычно, в мою смену. Он проигнорировал ее жалобы. — Сколько пострадавших? — 64 человека, трое детей, в том числе грудной ребёнок. Детей уже направили в детскую больницу. У нас 35 человек, остальные в БСМП, - сестра протянула врачу карту, - мужчина, 45 лет, множественные переломы конечностей и осколок в теменной области. — Давай его ко мне в первую операционную. Бригаду травматологов, анестезиолога и трансфузиолога туда же. Живее, Лина. Я переодеваться. День обещал быть долгим и сложным. Отлично. Меньше времени останется на самокопание. Меньше времени на то, чтобы жалеть себя. И меньше времени на неё... Она стала всем для него с тех самых пор в госпитале, после ранения, перечеркнувшего всю его жизнь на «до» и «после». Она приходила каждый день и сидела возле него до поздней ночи. Это она вернула ему смысл и желание жить. С милой улыбкой, тихим, ласкающим голосом... Она его любила. Она была идеальна. А он... Он попросту ее не достоин. Прошло уже больше двух часов с начала операции. Тишину нарушал только звук пикающих приборов и, изредка, команды хирургов операционным сёстрам. Ещё через два часа Николай вошёл в ординаторскую совершенно обессиленный. Шансов у пациента практически не было. И вот он — исход. Врач устало потёр переносицу. Чёрт! Коллега травматолог, молча, заваривал очередной кофе. — Коль, не вини себя. Случай тяжёлый, ты же понимаешь… Сделали всё, что могли. Николай промолчал. Миссия ещё не закончена. — Ты совсем расклеился. Хочешь, я поговорю с родственниками? Нет. Это его вина. Он сделал не всё, не смог, не спас. — Я сам. В холле врача ожидали жена и дочь пациента. — Доктор, ну как он? Это всегда самая сложная часть работы. Этому нигде не учат, это приходит только с опытом. Твоим собственным опытом. Горьким для тебя и смертельным для других. — Мне очень жаль, — слова давались ему с трудом, даже после стольких лет. К этому нельзя привыкнуть, — я сделал всё, что мог, но… Раны были слишком тяжёлые и… Женщина, стоящая перед ним, вдруг резко побледнела и осела на пол. — Лина, воды сюда и успокоительное. Быстрее. *** Дома Николай был поздно. Она терпеливо ждала его. С ужином без свечей. Романтика была не в их стиле. Он притянул ее к себе, войдя в гостиную. Нежный шёлк платья пропускал через себя тепло ее тела, которое смешалось с теплом его рук, и она растворилась в этих объятьях. Однако, момент нежности распался, когда она почувствовала его напряжение и отстранилась. — Что случилось? — Мой пациент. Совсем ещё молодой мужчина, - Николай в бессилии опустился на кресло, и она увидела его слёзы, - Лео… Я не умею здесь жить. Не умею, понимаешь? Там, на войне, было проще. Всегда понятно: тут свои, там чужие. Тут обстрел, там граната… И ты ночами напролёт оперируешь. Думаешь, только бы солдат выжил, и как бы самому дожить до утра. Там не до этики и морали, - он вздохнул, - а здесь… Девушка села на пол рядом с ним и взяла его руки в свои. — Здесь мне нет места. — Ты не виноват. Так бывает. Это была его жизнь. — Но я за неё несу ответственность! Его руки, на удивление тёплые, даже после стольких лет сохранили мягкость и нежность кожи. Она знала каждый сантиметр, она целовала их каждый день. И длинные тонкие пальцы, и чуть шероховатые ладони… И эти грубые шрамы. На внутренней стороне запястий. Он сделал это ещё в госпитале, не выдержав приступа истерики и боли. Теперь каждую секунду, смотря на него, она думала, что было бы, если бы она тогда не успела.