…
Ludovico Einaudi — Birdsong Day 7 Тлеющий пепел упал на подоконник и сразу был сметен на пол. Распущенные волосы колыхнулись от легкого ветерка, а затем опять опустились на черную толстовку, в которую Изанами не переставала кутаться — как в свою естественную и очень хрупкую броню. И если бы имелась возможность, она бы залезла внутрь этого кокона, чтобы больше не чувствовать себя настолько паршиво. Грязно. Одиноко. С того злополучного концерта и разговора прошло… А она уже даже не помнит, сколько. Все дни смешались и стали похожи один на другой. Каждое утро Изанами просыпается, встает с кровати и смотрит в зеркало с презрением. Ведь оттуда на нее глядит самое омерзительное создание на земле. Убийца. Худшая дочь на земле. И… отвратительная сестра. Скоро ей исполнится двадцать три года. Но чего она добилась за это время? К чему привела ее детская обида? К тому, чего она постоянно боялась — одиночеству. И после случившегося Изанами окончательно убедилась, что так жить больше нельзя. За свою жизнь она совершила слишком много проступков. Принесла близким одни лишь проблемы. А всех, кто хотел ей помочь, она просто… отталкивала от себя. Но пора это изменить. Пора уйти и позволить другим жить… Тлеющий окурок полетел в открытое окно, и девушка спрыгнула с подоконника, убеждая себя — так будет лучше. И Наруто в первую очередь. Она не простит; не поймет. Будет больно и тяжело оставить свое маленькое солнышко. Но… так лучше. Для всех. Рюкзак повис на одном плече, наушники снова вернулись на голову, после чего пустой взгляд фиолетовых глаз мазнул по своему отражению. Внутри вновь разгорелось отвращение к самой себе, отчего Изанами поспешила сбежать из этого места — сбежать от чертовой жизни, где она никак не может найти свое место. А может… может его вообще нет? — А вот и наша тихоня. Дверь бесшумно прикрылась, и тишину нарушил тихий щелчок замка. никто не сможет войти Вперившись взглядом в неожиданно появившихся Мико и Рен, Изанами устало вздохнула и потерла покрасневшие глаза. Не спит… давно уже не может заснуть. И даже не от кошмаров, в которых к ней постоянно является друг прошлого. А от мыслей. Тяжелых и безрадостных размышлений, которыми она не перестает загонять себя в яму глубокой безысходности. И вот сегодня настал тот день, когда Изанами поняла — иногда нужно оставить, чтобы помочь человеку. И она оставит — бросит сестру. Избавит ее от своего ядовитого присутствия. И окончательно уйдет от внешнего мира, закрывшись в какой-нибудь частной клинике. Пора. — Чего тебе надо, Мико? — и было в ее голосе столько безразличия, что блондинка мгновенно пришла в неописуемое раздражение. Даже злость, вызванную таким поведением. — А ты будто не понимаешь, дорогуша? — Мико, может не… — Стоит, Рен! — нервно вспылила и тут же сделала глубокий вдох, дабы вернуть себе прежнее спокойствие. Но… о каком спокойствии может идти речь, когда всё перевернулось вверх дном?! — Меня достало, что вокруг этой дряни носится так много народу. Что в тебе нашел Обито? Узумаки? Да ты… Мико что-то продолжала говорить, постепенно срываясь на крик. А Изанами просто стояла напротив нее и молчала, вспоминая то, что заставило ее понять — вокруг нее много хороших людей. Это она плохая; она эгоистка, которая постоянно отмахивается от руки помощи. Ведь проще закрыться в себе, чем снова жить. Чувствовать. Roberto Cacciapaglia, Royal Philharmonic Orches — How Long Сделав новую затяжку, Изанами внезапно дернулась, когда до ее слуха донеслись звуки игры на пианино. Пальцы невольно разжали сигарету, и та мгновенно улетела с сильным порывом ветра. А девушка озадаченно развернулась, вышла с балкона — и замерла. Играли в этой квартире. В гостиной. По телу пробежала мелкая дрожь, заставившая Изанами тихой мышкой прошмыгнуть по небольшому коридору. И заглянуть в небольшое, но очень уютное помещение, где ее растерянный взгляд уткнулся в Конан. Хаюми, сидя за синтезатором, зажала новый аккорд и с улыбкой подняла глаза на их гостью, возникшую в проеме. — Тут решила поиграть немного, — как-то рассеянно отозвалась, и Намикадзе неуверенно прошла внутрь, удостоившись краткого взгляда от Яхико. Парень восседал на диване и наслаждался игрой любимой, пока писал нудную курсовую для Наори-сана. Не часто она садится за синтезатор, но когда такое происходит, на душе всегда становится теплее. Ведь Конан играет самозабвенно, растворяясь в бесподобной игре, что создают ее изящные пальцы. В каждое нажатие клавиши она вкладывает частичку себя, пытаясь задеть самые потаенные ниточки души. И у нее это всегда получается — на последних аккордах Яхико постоянно бросает свои дела и просто слушает любимую. Позволяя всем эмоциям и чувствам пролезть сквозь плотную оболочку хмурости. И для Конан серебрящиеся глаза любимого человека становятся самой главной наградой… — Не против, если я… послушаю. — Конечно, — Конан радушно ответила и, дождавшись, когда Изанами присядет в кресло, убрала за ухо выбившуюся прядку. — Я уже давно не играла, поэтому чур не смеяться, если я ошибусь. Яхико закатил глаза, после чего перевел взгляд к Намикадзе. — Ты ее не слушай — у нее талант, — со всей нежностью произнес, отчего лицо любимой мгновенно окрасилось краской смущения. — И не талант вовсе, — робко промямлила, из-под полуопущенных ресниц смотря на парня. — Просто умею… И нажала на клавиши, наполняя комнату первыми звуками своей игры. Как только Конан начала, Изанами сложила руки на коленях и прикрыла глаза, дабы в полной мере насладиться этим неожиданным открытием. И по мере того, как Хаюми зажимала новые аккорды, душа начинала плакать — вначале от грусти, пока мелодия была размеренной и неторопливой. А потом, когда тонкие пальчики стали перескакивать от одной клавиши к другой, когда игра стала подбираться к тому самому пику, внутри зародилось ощущение… свободы. Сознание очистилось от всех мыслей и страхов, а на сердце стало так легко и спокойно, что Изанами позволила своей душе запеть. Позволила ей уплыть за самозабвенной музыкой Конан, которая сама находилась далеко отсюда — в своем созданном мирке, где она могла быть самой собой. Там не было жестокости и серости этого мира. Не было тревог и сожалений; лишь ощущение некого полета. Свободы. Крышка ноутбука аккуратно прикрылась, и Яхико стал завороженно смотреть на вечно ворчливую, вечно недовольную и просто отбитую на голову девчонку, у которой был не просто голос — голосище. Кристально чистый; проникающий под бесчисленное количество масок, срывая их, оголяя истинную природу человека. Вытягивая все его потаенные желания и даря ощущение внеземной эйфории — той, что позволит отречься от тяжкого груза, который тянется за нами из прошлого. Все обиды уйдут, а с глаз спадет пелена злости и ненависти. И в конце останется лишь понимание, что всё это время он, она — все они жили неправильно. Жили во тьме своих же извращенных мыслей и помыслов. Но, услышав песнь самого ангела, наконец придет понимание, что можно жить иначе. В любви и понимании. Поддержке. По щеке покатилась горячая капелька сожаления, которая мгновенно была подхвачена загрубевшим пальцем. Музыка смолкла — и пение вместе с ней. Изанами открыла глаза и своими грустными сапфирами узрела восхищение на лицах двух влюбленных душ. — Я тоже очень редко пою… Но иногда так хочется. Навалилась на спинку кресла и, подперев голову рукой, с безмерным сожалением посмотрела на синтезатор. — Еще в детстве мне пророчили карьеру чуть ли не оперной певицы. Говорили, что своим голосом я войду в историю, — и усмехнулась, поднимая взгляд к Конан. — Вот только никто не предупредил, что самый дорогой человек — та, ради которой я и пела — просто исчезнет из жизни ребенка. Никто не сказал, что это ей не нужно… Как и я… На мягкую обивку посыпались бесшумные слезы, насквозь пропитанные обидой. И непониманием, что она сделала не так — почему родная мать не любит своего ребенка. Почему даже знать о нем не хочет. Словно эта забитая жизнью кроха — собака, которую можно выбросить на помойку, даже не объяснив, зачем ее привели в этот мир. В чем смысл ее существования. Она просто есть — но при этом никому не нужна… — Эй, ну ты чего? Изанами с минуту посмотрела на присевшую возле нее Конан, а затем от безумного отчаяния упала к ней в объятия. Лишь бы не ощущать себя настолько одинокой и… брошенной. Никому ненужной. «А всё оказалось до безобразия просто» Яхико невольно усмехнулся и повернул голову к окну, за которым опустились вечерние сумерки. Пришла тьма — и вскрылись старые раны, так старательно укрываемые кучей масок ненастоящих Я. Но как бы люди не старались подавить в себе ту боль, что тянется за ними из прошлого, когда-нибудь она всё равно всплывет. И тогда окружающие смогут увидеть не безбашенную девчонку — а брошенного ребенка, обиженного на весь этот мир. Обиженного на свою мать… Max Richter — Sketch for a Portrait #2 — Иза, ну поешь хоть что-нибудь. Конан просяще посмотрела на свою подругу, аккуратно подталкивая ей тарелку с простым салатом. Ничего страшного — просто зелень, которая поможет хоть немного убрать этот жуткий цвет лица. Бледный. Словно сама смерть сидит с ними за столом, постепенно возвращаясь к своим истокам. Вздохнув, Изанами в какой раз отпихнула от себя еду и с нажимом покосилась на слишком доставучуюХаюми. — Не хочу… Но всё равно спасибо, — тихим голосом добавила, поймав на себе строгий взгляд Яхико. Убедившись, что это сосредоточие ворчливости не будет хамить Конан, парень встал из-за стола и направился в сторону раздачи этой чертовой еды. Обогнув стайку первокурсников, Тендо взял поднос и уже хотел пройти вперед, как вдруг перед ним возник Обито. И судя по его хмурому виду, он был явно чем-то недоволен — даже взбешен. Желваки на лице ходили ходуном, а холодный взгляд то и дело кидался в сторону одной дуры, которая решила себя в могилу свести. — Вообще ничего не ест? Яхико в ответ тяжело вздохнул и прошел чуть вперед, дабы не задерживать очередь; Учиха пошел вместе с ним. — Ну если сигареты можно считать едой… — взял тарелку с салатом и, замерев буквально на секунду, с горькой иронией закончил: — то до своего Дня рождения она может и не дожить. — Чего?.. Заметив, как лицо брюнета исказилось безмерным страхом, Яхико тихо хмыкнул и хлопнул парня по плечу. — Да шучу… про сигареты, — и вернул себе невозмутимый вид, показывая, что проблема все-таки есть. — А так Изанами решила устроить себе голодовку. Может она что-то и ест, но судя по ее виду… Сомневаюсь. После этих слов Учиха зло проскрежетал зубами и без лишних слов отобрал у Тендо его чертов поднос. А тот даже возражать не стал; всё равно не себе брал. Как только ворчливая очередь была распихана, а безумно медлительная кассирша пробила чек, Обито схватил поднос с едой и целенаправленно двинулся к одной истеричке. Изанами даже дернулась от неожиданности, когда перед ней шумно опустили ее обед. А затем нависли таким яростным коршуном, что она мгновенно ощутила себя крайне неуверенно. Голова невольно вжалась в плечи, пальцы укрылись в рукавах кофты, и усталый взгляд устремился к злому Учиха. — Что это? — тихо буркнула, еще пытаясь держать себя дерзко и надменно в отношении окружающих. Пытаясь быть той конченной, которую он считал подругой. Пытаясь не показывать ему своих истинных чувств. Пытаясь… Но как-то сложно стало носить маску безразличия в присутствии этого человека. И практически невозможно забыть обиду в его глазах. Прогнала — она сама оттолкнула Обито от себя. И теперь ей остается лишь принять свое унылое одиночество… — Ешь. И хватает палочки, чуть ли не тыкая ими девушке в нос. Но та лишь отмахивается от него — и тихим голосом шепчет: — Не хочу. Обито шумно выдыхает; пальцы белеют, хватаясь за край чертового стола. Зол, сердит — не понимает, зачем наказывать себя таким образом. Бледность уже давно не красит эту девушку. А косметика нисколько не скрывает ужасные синяки под глазами. И покрасневшая склера, испещренная капиллярами, говорит лишь о том, что ночами она не спит; скорее всего плачет. В одиночестве… — Я сказал — ешь! И прозвучало это настолько громко, что столовая начала окунаться в безмолвную тишину, изрезанную непониманием, растерянностью — интересом. Все притихли и стали пристально наблюдать за развернувшейся картиной того, как первый красавчик университета пытается заставить есть местную психичку. Но почему? И откуда в его глазах столько злости и ярости? — Обито, может ты не будешь… Яхико красноречиво дернул бровями и взглядом показал, что сейчас на них смотрят абсолютно все. И это сразу привело Учиха в чувства. А еще напомнило, что ему нет никакого дела до этой бабы. Она втоптала его заботу в грязь. И теперь это даже как-то низко… возвращаться обратно. — Блять. С шумом бросил палочки на стол и отступил на шаг назад, окрашивая свои губы ироничной усмешкой. Вот только в глазах внезапно зародилось не презрение или отвращение — а грусть. Обида за то, что она не ценит его стараний. А он, дурак, хочет ей помочь. И уже не как другу… — И как я только докатился до такого?! Изанами невольно сжалась в напуганный комочек, когда соседний от них стул со злости отбросили в сторону. — Да пошла ты, Намикадзе! Удачи подохнуть в одиночестве! Сука! Как только Обито скрылся из виду, девушка резко нацепила на голову наушники, надела капюшон и чуть ли не бегом понеслась на выход из столовой — нужно срочно спрятаться в какой-нибудь уголочек. Нужно снова стать незаметной тенью. Лишь бы ее больше никто не трогал… Наори, хмурясь и безмолвно шевеля губами, скрупулезно вчитывалась в материал, который неожиданно попал к ней в руки. Глаза быстро бегали по напечатанным строчкам курсовой, и с каждым словом женщина всё больше и больше убеждалась в своих мыслях — если человек талантлив, он талантлив во всем. — Очень интересные размышления… Я… — и опустила курсовую на стол, поднимая восторженный взгляд к своей студентке. — Изанами, с Вашими амбициями Вы бы могли… — Политиком я становиться не хочу. И думаю, Вы понимаете, почему, — сухо перебила женщину, после чего тревожно покосилась на вход в аудиторию. В помещение прошел Обито. Но парень, зайдя за Хиданом, даже взглядом ее не удостоил. Просто прошел мимо и присел на свое обычное место — рядом с Нагато, который пришел с небольшим опозданием. А вот Узумаки, наоборот, проявил больше радушия к своей сестре; что сразу заставило ее испытывать вину. Ведь его она тоже… обидела. И в какой раз вывела на эмоции… — Доброе утро, Наори-сан, — и, встав возле Изанами, посмотрел на нее с некой теплотой. Даже мягкостью, при виде которой девушка мгновенно испытала укол совести. Уж лучше знать, что ее ненавидят абсолютно все. — И тебе доброе. Нагато, а ты… Осознав, что ее больше никто не держит, Намикадзе запустила руки в карманы толстовки и широким шагом направилась к самому дальнему столу. Только не смотри на него! Только не смотри! — словно мантру читала, пока шла по проходу между партами. Но именно в тот самый момент, когда она поравнялась с Учиха, ее окликнул Нагато. Взгляд фиолетовых глаз невольно окунулся в холодную бездну, что зияла в его угольках. И была она настолько пустой и унылой, что девушка не выдержала — чуть ли не бегом добралась до своего места и сразу прибилась к окну. Слегка подрагивающие руки потянулись за наушниками, однако Изанами так и не успела отгородиться от окружающего мира. И всё из-за слишком позитивного нынче Узумаки… — Привет, — и под настороженный взгляд опустил свой рюкзак на стол; девушка нервно сглотнула — что-то ей претит мысль сидеть рядом с братом. — Я тут принес тебе кое-что. Запустил руку вовнутрь и достал оттуда шуршащий пакетик с уже знакомым названием. И не менее знакомым ароматом. — Корица, — Изанами невольно прошептала, на что парень мягко улыбнулся. — Я тебе булочек купил… Так что… — и замялся, когда не смог подобрать слов для объяснения своего поступка. Он знал, что нужно сказать. Но язык почему-то отказался выстраивать логическую цепочку. Поэтому, когда Узумаки понял, что начал краснеть, то спешно попрощался с сестрой и пулей вернулся к хмурому Учиха. Удостоив друга кратким взглядом, Обито незаметно выпрямил телефон под столом и стал пристально наблюдать за одной конченной и неадекватной. Изанами, еще недолго посидев в оцепенении, аккуратно взяла пакет с ароматной выпечкой. Но открывать не стала — лишь улыбнулась, отодвинула его на краешек своей половины стола и, подперев голову рукой, позволила себе улыбнуться. Практически незаметно, но даже этого хватило, чтобы Обито с шумом бросил телефон на стол. А Нагато, незаметно поглядывающий на сестру, ощутил прилив уверенности. И… понимания того, что надо делать. — Можешь не беспокоиться, Мико. Блондинка вдохнула для новой порции брани, но тут же прикрыла рот, когда Изанами двинулась в их сторону. Каждая клеточка наполнилась тревогой, а пальцы невольно сжались в кулаки. Она боится этой психованной — и только сейчас начала понимать всю абсурдность своего поступка: запереться в одном помещении с психически нездоровым человеком — Мое обучение в этом месте… закончено. Рен резко отшатнулась назад, когда Изанами потянула руку вперед. Послышался щелчок замком, после чего тонкие пальчики опутали металлическую ручку. Замерла. Повернула голову к брюнетке. И неожиданно для нее… улыбнулась. А может и горько усмехнулась… — Будьте выше своих чувств. Иначе в конце вас ждет лишь одно. — Что? Изанами вышла в коридор и, недолго помолчав, обернулась к Рен — глупой-глупой Рен, которая не перестает бегать за Обито, как верная собачка. Безумно надеясь, что он обратит на нее своей величественный взор. Но как бы она не старалась, все эти попытки обречены на провал — по одной простой и очень безнадежной причине: она ему не нужна А если человек… вещь не нужна, то ее необходимо выбросить. Или задвинуть в самый пыльный и темный угол, мысля о том, что когда-нибудь она еще может пригодиться. Но кто знает, когда настанет это время… И настанет ли оно вообще? — Пустота, — тихим голосом ответила и с тяжелым сердцем направилась в учебный отдел, дабы закончить очередную неудачную главу своей жизни — своего бессмысленного существования, которое постепенно опускает ее к самому дну. Еще шаг — и она окажется среди холодных, безразличных теней. Все отвернуться от нее, спрячут ту самую руку помощи и бросят глупую девчонку наедине со своими проблемами. И когда погаснет последний огонек надежды, — когда от нее отвернется даже отец, — на ее жизни можно будет ставить крест. Изанами всегда отталкивала людей от себя. Но при этом как-то не задумывалась, что в конце она придет к тому, чего так страшится ее хрупкое сердце. Одиночество Выкрутив музыку на максимум, девушка свернула в очередной безликий коридор и тут же замерла. Потускневшие сапфиры наполнились еще большим сожалением, а в груди что-то болезненно защемило, принеся резкую и очень мучительную боль. Из груди вырвался тяжелый вздох; видимо судьба хочет, чтобы всё решилось именно в этих стенах. Раз так — то она… готова. Это будет тяжело; будет больно потом — но так надо. Надо Рука стянула наушники с головы, и Намикадзе посмотрела на подошедшую к ней сестру. Голубые глаза горят злостью — чуть ли не искрятся от ярости. Значит она уже знает; догадливая. — А вот и ты, даттебайо. Изанами ежится, словно сейчас ее обдали ледяным воздухом, и невольно прячет руки в карман толстовки; уже привычка. — Привет, Нару, — и отводит взгляд. Всё равно, куда смотреть. Главное — это не видеть той самой обиды, которую она всегда встречает у своего отражения. Пальцы белеют от сильного напряжения, а некогда светлое личико заплывает хмуростью и злостью, которую Наруто с трудом подавляет в себе. Она хочет наброситься на эту идиотку, хочет дать ей пощечину, чтобы образумить. Но единственное, что она делает — это говорит. Холодно, отстранено; словно боится показать свои настоящие эмоции — свою обиду, что распирает ее изнутри. И вот сейчас Наруто отлично понимает старшую сестру. Обида — чувство слишком ядовитое и опасное. Им нельзя болеть, иначе в конце можно встретить лишь пустоту… — Объясни-ка мне одну вещь… Ты реально хочешь меня бросить? — Да. Одно слово — всего две буквы, а бьют они больнее ножа. В уголках глаз застывают невольные слезы, и внутри всё обрывается. С грохотом летит вниз, забирая с собой всю ее жизнь. Опоры больше нет — она уйдет, бросит. И… скорее даже не объяснит, к чему такая жестокость. Как и всегда… — Почему? До боли прикусывает губу, чтобы позорно не расплакаться. Но как-то сложно держать свои эмоции внутри, когда тебя хотят лишить всего. Ведь Иза знает, кем она для нее является. Не просто сестра — бог, на которого смотрят с уважением и восхищением. И который никогда не оставит в беде. А если понадобится, то без сомнений встанет на защиту сестры. Но, видимо, Наруто уже давно упустила тот момент, когда сестра стала отдаляться от нее. И от этой мысли становится по-особенному больно. — Так будет лучше для всех. Узумаки вздрагивает, встречаясь с решительным взглядом. А затем просто срывается, переходя на отчаянный крик: — Кто сказал, даттебайо? От стен отскакивает громкий всхлип, забирая последние остатки надежды и сил. Глаза краснеют, и по щекам серебрятся соленые дорожки, при виде которых вся непоколебимая уверенность идет глубокими трещинами, начиная осыпаться. Изанами готова кричать — готова броситься в ноги к сестре и попросить прощение за эти слезы. Но она лишь стоит и смотрит, как самый любимый человечек плачет. А потом, когда удается справиться уже со своими эмоциями, когда в глазах снова загорается огонек решимости, с губ срываются самые ужасные и тяжелые слова: — Ты ничего не понимаешь. Я только отравляю твою жизнь. Поэтому и хочу уехать, чтобы ты могла жить… нормально. Когда-нибудь ты… — Пойму? — иронично усмехается, но в глазах по-прежнему плескается бездонная обида. А теперь еще и грусть — за то, что сестра оказалась такой слабой. — Я никогда не смогу тебя понять, Иза. Да и… не собираюсь. Вздыхает тяжело и совершенно безысходно. А затем неторопливым шагом уходит, оставляя позади свою единственную опору и поддержку в этой жизни. Но перед тем, как скрыться, как навсегда покинуть свою глупую сестру, она останавливается, — даже сама не понимает, зачем. Смотрит куда-то в пустоту — в ту, куда осыпаются все самые светлые и счастливые моменты их жизни. И только потом отпускает с языка ту самую мысль, которая и подводит черту в их сестринских отношениях: — Я была готова простить тебе всё. Но предательство… за это я тебя ненавижу. Один тяжелый шаг, отдающийся гулом в ушах, второй — а потом наступает звенящая тишина. Ноги подкашиваются, дыхание замирает где-то возле разбитого сердца, и глаза цвета ясного сапфира темнеют от ужаса. Дрожащая рука на ощупь находит холодную стену, после чего Изанами безвольно и совершенно бессильно сползает на дно своей жизни. Пустой взгляд устремляется вперед, но она ничего не видит. Не слышит. Не ощущает. Лишь безмолвным шепотом повторяет слова своей сестры. Ненавижу Но затем всё внезапно пропадает, когда перед ней опускается человек. Его ухмылка мгновенно приводит в чувства. А надменный взгляд поднимает с глубин самые потаенные и страшные желания. Пальцы сгибаются в кулак, и девушка щурит глаза, говоря лишь об одном: уйди — или твои мозги потекут по этой стене — Слышал, тебя смогли отмазать даже от этого. Хорошо все-таки мамочку такую иметь. Связи у нее, оказывается, очень большие. — Лучше свали, Учиха, — холодно прошипела и поднялась на ноги. А затем еле-еле сдержала себя, чтобы не зарядить этому уроду коленкой в нос. Парень тихо усмехнулся и вальяжно выпрямился, когда девушка стала быстро удаляться от него. Словно пытаясь убежать от мысли, что ей помогла та, кого она ненавидит больше жизни. И кто повинен в ее проблемах с психикой. — Я-то уйду, Иза. А вот тебе никогда не удастся сбежать от призраков прошлого. Поэтому мой тебе совет… — и принял совершенно серьезный вид, когда поймал на себе холодный взгляд фиолетовых глаз. — Иди лечиться. Изанами в ответ угрюмо хмыкнула и в полном молчании завернула за угол, унося с собой стойкое понимание — Учиха прав. Пора повзрослеть. И хотя бы попытаться забыть о своих детских обидах… — Дура. Фыркнув, Саске засунул руки в карманы и в глубокой задумчивости двинулся в том направлении, где скрылась Наруто. Может хоть сейчас им удастся поговорить. Спокойно и без всяких ссор. Как раньше — когда они еще были лучшими друзьями. И когда он еще не понял, что беззаветно влюбился в свою соседку по парте. Хотя, если Итачи собрался активно ее оку… Учиха резко замер, когда перед ним внезапно выросло живое препятствие. Взгляд неторопливо скользнул по тому, кто преградил ему путь, после чего из груди вырвалось удивленное хмыканье. — Нагато? А ты… Глаза расширились от шока, когда от Узумаки внезапно прилетел довольно ощутимый удар под дых. Сдавленно прошипев, парень уже хотел ответить на это… да черт даже знает что, как вдруг его схватили за грудки и довольно грубо притянули к себе. — Угрожать мне и прикрываться своей фамилией не советую — у меня тоже есть кое-какие связи. — Тогда что тебе надо, придурок? Убедившись, что они друг друга поняли, Нагато отпустил Учиха и со всей холодностью проговорил: — Хочу знать, что тебе известно об Изанами. И мне нужна абсолютно вся информация. Включая ту, что касается ее матери и ее двухнедельного отсутствия. Как я понял, ты в курсе, где она пропадала. После этих слов Саске невольно усмехнулся и, почесав висок, коротко кивнул. И тотчас принял невозмутимый вид, в котором всё так и кричало: эта информация будет слишком тяжелой в плане понимания — Ты точно хочешь знать, каким человеком является Изанами?***
Итачи вышел из офиса дяди и, взглянув на часы, довольно хмыкнул. Еще успеет перехватить Наруто после учебы. Вот только когда к нему пришла эта приятная мысль, Учиха неожиданно заметил сидевшего неподалеку Нагато. И судя по его довольно озадаченному виду, привело его далеко не желание поговорить о музыке. — Привет, — подошел к скамейке, на которой восседал Узумаки, и присел возле него. — Удивлен увидеть… Что-то с девчонками случилось? Не переставая трясти коленом, Нагато еще недолго посидел в молчании, а затем, словно очнувшись ото сна, устремил к Учиха до безумия растерянный взгляд. — Ты ведь давно знаешь Изанами? Итачи в ответ навалился на спинку скамейки и с тяжелым вздохом ответил: — Да уже с самого детства. Наши семьи всегда дружили, поэтому… — Значит ты и о ее матери знаешь? — нетерпеливо перебил парня, заставив того насторожиться. — Ну знаю… — озадаченно протянул, совершенно не понимая этого уточнения. Неужели кто-то рассказал? — Чего интересуешься? После этих слов Узумаки разблокировал телефон, который всё это время держал в руках, и сразу показал Учиха фотографию на экране. — Это правда она? — и пытливым взглядом вперился в растерявшегося парня, мысленно прося того ответить. Не молчать, не скрывать от него правду об Изанами — о сестре, с которой он хочет иметь нормальный… семейные отношения. Итачи забрал сотовый и со вздохом глянул на безумно красивую женщину, от которой Изанами достался лишь цвет волос. Словно сама природа хотела отдалить друг от друга мать и дочь, сделав девушку лишь блеклой копией этого властного и хладнокровного… цербера. — Хелен тогда приехала в Токио по программе обмена. — Нагато тут же повернулся к Итачи, когда тот начал говорить. А парень даже не заметил его горящих глаз, ибо в одно мгновение уплыл в воспоминания своего детства. — И так получилось, что она попала в одну группу с моим отцом и Минато. Отец девчонок сразу влюбился в Хелен… Да ты и сам, наверное, понимаешь, почему. Я когда впервые ее увидел, то подумал, что это настоящий ангел… — и усмехнулся, припомнив те редкие моменты, когда Изанами становилась похожей на свою мать. С хорошей стороны — перенимая от нее черты невинного и хрупкого создания. В Наруто Итачи всегда видел яркое и лучезарное солнышко, которое может согреть даже в самые холодные времена. Но Изанами была другой. Более холодной, суровой — и чувственной. В ней сочеталось слишком много противоречивых качеств. И от этого она становилась… уникальной. Колючей розой снаружи, но маленьким ангелом внутри. — Я не знаю всех подробностей их жизни, но помню, что Хелен практически сразу после родов улетела обратно в Америку. А что было потом — это ты можешь прочитать в Интернете. Красноречиво взглянул на задумчивого Нагато, после чего поднялся со скамейки, возвращая парню его телефон. — Ты извини, но мне надо… — И с тех пор эта Хелен ни разу не навестила Изу? — растерянным голосом остановил Учиха, на что тот незаметно выдохнул; видимо сегодня Наруто пойдет домой одна. Или опять с этим чертовым Акасуной. — Ну, а ты как думаешь? — и, еще раз вздохнув, кивнул в сторону кофейни, расположенной на другой стороне улицы. — Пойдем кофе попьем. И я тебе тогда расскажу, почему Изанами так себя ведет… — Вы друзья? Итачи даже слегка растерялся, когда Нагато задал такой странный вопрос. – Да... и я бы сказал, что лучшие, — мягким голосом ответил, припоминая не совсем адекватное поведение подруги. И вот как он только выдержал это время? Вздохнув, Нагато встал со скамейки и вместе с Учиха двинулся навстречу новым подробностям об одной чокнутой девушке, которая в одночасье осталась абсолютно одна. Лишилась всех друзей, отгородилась от сестры — а теперь и уехать… сбежать собралась. Но так ведь нельзя. Человек, прошедший через такое, не должен оставаться наедине со своими демонами. Иначе он будет окончательно потерян для общества. Для семьи… «Надо как-то уговорить ее остаться… И помирить с сестрой… Но как?» Узумаки задумчиво прокрутил стаканчик с кофе в руках, а затем устремил всё свое внимание к Итачи и его рассказу. Может после этого они смогут придумать вместе?