***
Макалаурэ наблюдал закат, окрасивший кроны деревьев Тириона и острые кровли башен в алый, и глаза его туманились безотчетной тоской. Ветер медленно перебирал струны арфы сам по себе, без его участия, и странный же это был аккомпанемент созерцательному настроению нолдо!.. Алый цвет на краю небес перерос в пурпурный, затем стал лиловым и наконец слился с ночной синевой, а второй сын Феанаро все не торопился в супружескую спальню. Но вот на плечи его легли руки его избранницы, и Макалаурэ тревожно обернулся. — Ты вновь так печален. Может, мне удастся развеять эту грусть? — спросила его Лилтарэ. — Нет, погоди. Мы не можем вот так… — Что? — Нужно подождать атто. — Ты хочешь позвать Феанаро? Но зачем? — Он должен удостовериться, что я… что мы… — он смешался и никак не мог вспомнить резон, который приводил ему Феанаро в подтверждение того, что он должен непременно присутствовать при супружеской близости. Чтобы удостовериться, что они консумировали брак? Или чтобы подсказать ему, что он всё делает правильно? — Почему мы не можем просто доказать друг другу свою любовь? Брак — это клятва, которую дают двое… — Да, я люблю тебя, но отцу я предан сильнее. Я не могу так, Лилтарэ! Пусть он постоит рядом! Вот почему, когда Феанаро был изгнан из Тириона, жена Макалаурэ отказалась идти с Песнопевцем: чего доброго, там муж помимо своего отца станет звать в спальню еще и шестерых братьев, и уже никакие приличия или страх перед валар не помешают Феанаро присутствовать там.***
Атаринкэ засиделся в мастерской до полуночи — первой причиной тому был не поддающийся привычной огранке алмаз, а второй — затаенная надежда на то, что его жена Лэхтэ уже уснула и не помешает спокойно выспаться ему самому. Но надежды эти были тщетны. — Что задержало тебя так поздно, о муж мой? — она подошла к его столу, с интересом склонившись над инструментами и крошками, отколовшимися от алмаза. Атаринкэ заметно смешался, но быстро нашелся и продемонстрировал свою работу, поясняя: — Думаю, я смогу его огранить, если буду внимательнее и аккуратнее: все мои мысли только им и заняты. Смотри, какие уникальные формы у этого алмаза. — Хотела бы я, чтобы ты хоть раз поинтересовался кое-какими другими формами, муж мой, — с разочарованием протянула она. Атаринкэ недоуменно покосился на неё и теперь только заметил легкое полупрозрачное платье с вышитыми на нем цветами и листиками, которое и впрямь обрисовывало формы Лэхтэ в самом выгодном свете. Она пододвинулась ближе к нему, кладя ладонь ему на колено, и на лице его появилась беспомощная улыбка. — М-милая… Она посмотрела на него с грустью. В самом деле, будучи дочерью страстного народа нолдор, могла ли Лэхтэ подумать, что её избранник будет больше одержим своими книгами, камнями, инструментами и мастерством, — и так возмутительно холоден. Одна-единственная ночь, после которой она стала матерью маленького Куруфинвиона — и всё. — В самом деле. Идём спать, — Атаринкэ сделал на последнем слове особенное ударение, и поднялся, давая жене увлечь его за собой. Она покачала головой отрицательно. Вскоре они лежали рядом на высоком ложе, и Атаринкэ чувствовал, как пальцы ее скользят вдоль его паха, спускаясь ниже. Она накрыла рукой его естество. — Н-не надо, прошу тебя. Это… Сейчас не время. — Разве есть неподходящее время для двух любящих сердец? Ты снова скажешь, что устал? В голосе Лэхтэ слышалась обида, и сын Феанаро не имел ни малейшего желания лгать ей. Он убрал ее руку со своей промежности и прижал к губам, целуя тонкие пальцы и обещая украсить их вскоре еще одним драгоценным перстнем, если только она даст ему выспаться и не будет его больше беспокоить. — К чему ты так изводишь себя, муж мой? Разве мало у меня драгоценностей и нарядов? Боюсь, что иное кроется за твоим желанием засиживаться допоздна. Ты влюблен лишь в своё мастерство, Атаринкэ. — Нет, нет! Я… Он осекся и замолчал, не зная, как ещё убедить её отступиться. — Ты никогда не желал меня. Слова ее были горькими. Он тяжко вздохнул и признался: — Боюсь, пламя силы угасло во мне. Нам все равно не привести в этот мир новую жизнь, Лэхтэ. — Мы могли бы хотя бы попытаться и по крайней мере получить удовольствие, — лукаво улыбнулась ему она. А потом погладила ещё раз его холодную плоть, вгляделась в страдальческое лицо его и складку меж соболиных бровей: — Или ты не можешь, муж мой? Он кивнул. Видит Эру, это позорное признание стоило ему многого. — Видишь, Атаринкэ! — с тревогой и заботой выговаривала ему она, — сколько раз я говорила тебе не изводить себя работой? Ты сидишь днями и ночами, не поднимаясь, кровь застаивается, и оттого ты стал слаб как мужчина. Погоди, я справлюсь у целителей, и они придумают, какими травами вылечить твое бессилие. Но когда она вернулась, он уже спал. Нет, отношения между ними не охладились после этого, но приобрели оттенок самой глубокой дружбы. Но когда пришел час Феанаро удалиться из Тириона, Лэхтэ не пошла вслед за ним: пожалуй, никакая дружба не стоила того, чтобы ежедневно наблюдать вокруг себя только родню мужа и никого больше.***
Нэрданель с интересом взялась за своё новое творение, что, выточенное из крепкого дерева и отполированное, лежало ее на рабочем столике. Сперва она хотела выточить эту вещицу из камня, но потом остановилась на том, что камень тяжел, да и холоден. А вот дерево было в самый раз. Плавные изгибы и рельефные рифленые стенки передавали идеально и точно знакомую ей форму, кожаные ремни, что крепились к основанию, помогали закрепить вещицу надежно. Она улыбнулась, загасила угли в очаге и притушила свет, а потом поднялась наверх и встала над Феанаро, что лежал на супружеском ложе, уткнувшись в подушку, по которой разметались иссиня-черные его пряди. Он делал вид, что крепко устал и спит, но Мудрую этим было не обмануть: она прекрасно знала, как он посапывает, когда спит по-настоящему. Поэтому она потрясла его за плечо безо всяких нежностей и предварительных церемоний, какие устраивали жены его сыновьям. Феанаро приоткрыл серые глаза и изобразил недоумение. — Ну? Что в этот раз? Ты устал? У тебя голова болит? Или что-то еще? Так я вылечу, не сомневайся. — Милая, надо мной и так посмеиваются — говорят, Феанаро ненасытен не только в жажде творить, но и в желании делать детей. Нэрданель вздохнула: вздох этот был тяжелым, равно как и её рука… и Феанаро помнил это. — Так значит, здесь я одна низко желаю близости? — Нет, нет! Отчего же! Но у нас и так семеро, милая! Вспомни, как ты устала с близнецами! — В таком случае мы можем испробовать кое-какой другой способ испробовать наслаждение. Такой, который не приведет к зачатию восьмого эльфёнка. Феанаро приподнялся и с любопытством глянул на нее. — Правда? Нэрданель кивнула. — Конечно. Именно для того я и выточила для тебя одну вещь. И она продемонстрировала мужу своё творение. Глаза Феанаро расширились, являя миру свой природный серо-голубой цвет во всей красе. Похоже, Пламенный впервые был слегка напуган. — Тише, тише. Спокойно. Разве ты против того, чтобы всего лишь поменяться ролями? Через полчаса он, подготовившийся и вымытый, снова лежал на супружеском ложе, уткнувшись лицом в подушку. Он почувствовал, как жена устроилась на его бедрах и встревоженно обернулся: — А… Мне точно не будет больно? — Ну, мне же с тобой не бывает больно, — успокоила она его. — Расслабься, милый. Расслабь мышцы и впусти меня. Феанаро всхлипнул и рефлекторно сжался. — Нет, так не пойдет, — заключила она. — Приподними бедра, а лучше — встань на четвереньки. Жажда удовольствия взяла верх над страхом, и он повиновался, после чего ощутил смазанные маслом пальцы жены, что поглаживали его анус, а потом проникли внутрь. Он даже задумался, нет ли в этом искажения, но тут она задела нужную точку внутри, сорвав непроизвольный стон с его уст, и все мысли улетучились. Ему хотелось, чтобы эта череда поглаживаний и нажатий, с которыми её пальцы растягивали его, длилась бесконечно, и ощутил даже некоторое разочарование, когда она прекратилась. — Всё? — он снова обернулся. — Ну вот. Теперь ты готов принять меня, — она удовлетворенно посмотрела на него, покрасневшего не то от желания, не то от стыда, и ободряюще пошлепала его по бедрам. — Раздвинь ноги чуть шире. Её ладонь легла на его поясницу, заставляя прогнуться. Он тихо вскрикнул снова, ощущая слезы, что выступили на глазах, но очень скоро в спальне раздавались одни размеренные шлепки и скрип постели. Феанаро удовлетворенно стонал. Удовольствие было болезненным, но ярким, и стало ярче втройне, когда ладонь жены уверенно обхватила его достоинство, помогая завершить выплеск чувств. Впоследствии то, что задумывалось как способ разнообразить череду утех, стало для Нэрданели сущим проклятием. Пламенный категорически не признавал больше иных способов сойтись и, чуть что, норовил намекнуть на это, прислоняясь к ее ладони или уговаривая обнять себя сзади и потираясь ягодицами. Вот почему, когда была произнесена клятва и Первый Дом решился на Исход, Нэрданель, уставшая от необходимости удовлетворять ненасытного супруга, с тайным облегчением от этого отказалась.