***
Десятого марта на улице было солнечно, но ветренно. Середина недели буднично задувала в окно аппетитные запахи из кафе напротив и звуки песен, шелесты полуденных разговоров. Стол в своей комнате я поставил так же, как в прошлом доме стоял стол отца — боком к окну. Я уже несколько минут наблюдал за резвящимися в небе птицами, позабыв про раскрытый справочник волшебных растений. Что-либо конспектировать совсем не хотелось — с самого утра на меня напала странная меланхолия. Ну, немудрено: попробуй не стань тоскливым, когда отец бросает на тебя настолько странные взгляды. У него даже запах чуть сменился, но я не понимал, с чем это может быть связано. Щелкнул дважды замок входной двери, раздались шаги. Странно, — подумал я, бросая взгляд на часы, — родители в это время еще работают. Я спешно поднялся и выглянул из-за двери. – О, Ремус! — на кухне суетилась мама, — Привет! – Привет, — отозвался я, во все глаза следя за ее перемещениями, — А что ты тут делаешь? Вид у мамы был какой-то радостный. Она суетясь снимала верхнюю одежду, выкладывала какие-то вещи из сумочки, разбирала купленные продукты, а вместе с ними… – Торт… — я уставился на уже закрытый холодильник. Мне же не показалось? — А для чего...? – Ну, как же, — тут она хитро улыбнулась и, внезапно подмигнув, накинула на рабочее платье фартук, — твой отец как-то рассказывал, что одиннадцать лет для волшебника — одна из важных дат. Мы обязаны отпраздновать! Тем более, в последнее время у нас не было возможности провести хорошо время вместе… Меланхолия начала отходить на дальний план. Я, чуть робея, улыбнулся и подошел ближе к столу, где мама уже нарезала овощи для салата. – Ла-адненько. Чем я тогда могу помочь? – Взбей яйца для теста, пожалуйста. Одиннадцать, да? Я не знаю, что может значить эта дата. Мама говорила, что в это время обычные дети поступают в среднюю школу. Что же это может быть у волшебников? Я отставил миску и венчик, когда закончил с яйцами, и принялся за поданые мамой яблоки. – Мы сделаем яблочный пирог? – А почему бы и нет? — еще шире улыбнулась мама. Ах, как же здорово, что она снова мне улыбается так радостно! Было настолько здорово видеть ее такой… живой и взволнованной! Одно только это сделало мой день счастливым. – Ну, — вновь обернулась она ко мне, — что интересное сегодня изучал? – Ой, не поверишь: мандрагоры — это такой ужас… С улицы доносилась какая-то незнакомая мне позитивная песня. Мы с мамой, смеясь, летали по кухне: мама готовила, а я как мог помогал. В графин залили свежий сок, среди баночек с травами нашелись чарбец и душица, так что я быстро заварил еще и свежий чай. – Может, попробовать сварить папе кофе? — окликнул я маму. – О-о, нет, даже не пытайся! — захихикала она, — Ты же знаешь, как он привередлив по отношению к кофе. Если захочет — сварит сам! Я в ответ пожал плечами. В духовке томился яблочный пирог, в кастрюле закипала вода для пасты. Мама отправила прикрытую салатницу на полку холодильника и приготовила бекон и сыр. День казался нереальным. Я не мог припомнить, чтобы у нас было еще что-то подобное. Хотя, быть может, это просто мое ощущение изменилось? В конце концов, раньше я был всего лишь маленьким ребенком, верящим в то, что идеальный мир — это лес и поля за окном, мама с вязанием в кресле, улыбающийся мне папа и ощущение умиротворенного счастья, заботы и защищенности. А теперь… Я оглянулся на маму и не сдержал улыбки: она тихонько что-то напевала себе под нос, медитируя над чашкой с чаем. Глаза были мечтательно прищурены, но смотрела она, похоже, на что-то такое, что никто, кроме нее не увидел бы. Зная, что такие моменты даже в нашей теперешней жизни еще возможны, я счастлив. Время подходило к ланчу. Праздничный ужин был приготовлен, а приготовленное мною вчера рагу было доедено. Я принес из комнаты справочник и теперь сидел рядом с мамой в гостиной, дожидался папиного прихода. Внутри разгоралось волнение, даже ладони подрагивали. – Мам, как думаешь… – Мм? — стопочкой на журнальном столике лежали какие-то рабочие бумаги. В них-то мама сейчас и разбиралась. – Папа… Он… Как думаешь, ему понравится сегодняшний ужин? Мама наверняка чувствовала мое волнение. Она подняла голову и пристально оглядела меня, будто ища подтверждение чему-то, о чем она подумала. В итоге она лишь тяжело вздохнула. – Не знаю, — а затем улыбнулась уголками губ, — давай надеяться на лучшее. Папа вернулся незадолго до восьми. В одной руке он держал портфель, с которым ходил на работу, в другой же сжимал какой-то конверт. Вид у него был расстроенный и даже немного обреченный. Он неторопливо убрал в шкаф теплую мантию, больше походящую на плащ, снял шляпу и как-то неожиданно бережно положил на тумбочку у входа тот самый конверт, а после прошел в ванную мыть руки. Мы с мамой удивленно переглянулись: – Лайелл? — тихонько позвала мама. Поток воды из крана затих. Папа так же неторопливо вышел из ванной и остановился у тумбочки. Постоял немного в тишине, а затем снова взял конверт в руки. – Пап? — осторожно позвал уже я, — Что-то случилось? – Письмо пришло, — кратко ответил он нам. Голос у него был глухим, будто не желал подчиняться. – Письмо? — удивилась мама, — И что же в этом такого? Она подошла к отцу и тоже взглянула на конверт. – Какая красивая печать… Ой, оно для Ремуса? Но… Стоп, откуда отправитель знает, где мы живем? – Это то самое письмо, Хоуп, понимаешь? То самое письмо… – Оно… для меня? — очнулся я. Мне никто никогда не посылал писем. Не то чтобы у меня были люди, кроме родителей, которые стали бы мне писать… Отец обернулся. Я вздрогнул от его взгляда: точно так же он смотрел на меня, когда первый раз отвел меня в подвал — печально и будто даже виновато. Его глаза заскользили по стенам и пространству, он о чем-то глубоко задумался. Чуть заторможенно он дошел до кухонного стола и присел на отодвинутый стул, голова его обреченно и горько повисла, пальцы зарылись в волосы на висках и затылке. Мы с мамой осторожно присели рядом с ним, насторожившись. В тот же момент мама вспомнила о времени и подскочила к еде, накладывая пасту на тарелки. – Это письмо из Хогвартса, школы для волшебников, — отозвался наконец папа. Его ответ прозвучал настолько резко и неожиданно, что я еле успел подхватить выроненную мамой тарелку. Паста с нее, слава всем богам, не выпала. – Но мы ведь… — начала говорить мама, но папа ее перебил: – Туда не надо подавать заявки. С рождением на островах нового волшебника его имя автоматически вносится в список поступающих, и всем до единого на одиннадцатый день рождения отправляют письмо-уведомление. – То есть… Но это же здорово! — заулыбалась мама. – Но… почему мне его отправили? Я ведь… Я затих и опустил глаза. Мама, осознав, тяжело охнула, отец напряженно молчал. Вдруг он дернулся, посмотрел на меня, будто только что понял, что я здесь, а потом неожиданно проговорил: – Точно… У тебя же день рождения сегодня… Прости меня, Ремус, — он действительно извинялся. Я поднял на него глаза и, всмотревшись, внезапно понял, что он говорил не о чем-то одном. Сформулировать для себя полностью мысль я так и не смог, но волнение растворилось внутри меня, сменившись чем-то большим и теплым, затопившим меня до краев. – Ничего, пап, — я робко улыбнулся, удерживая слезы облегчения, — все в порядке. Он попытался улыбнуться. Робко, смущенно, чуть виновато, самыми уголками губ, но все же улыбнулся, и эта улыбка достигла глаз. Я услышал облегченный мамин вздох и успокоился сам. Папа вновь посерьезнел и уставился на конверт: – Прости, Ремус, но я вынужден буду написать отказ, — дрогнувшим голосом сказал он, — Еще ни разу не было такого, чтобы оборотень стал образованным волшебником, так что… Не думаю, что сейчас, особенно с нынешней ситуацией, что-то касаемо… что-то могло измениться. Я тяжко, но понимающе вздохнул. – Я понимаю, пап, не переживай. Я вспомнил про улыбку и с трудом натянул ее на лицо. Зашуршала ветром в занавесках тишина. Мама, будто разрывая наш прошлый настрой, поставила на стол еще одну наполненную тарелку. – Давайте… Давайте просто поедим и поздравим Ремуса с праздником. В холодильнике еще и торт дожидается… — и первой намотала пасту на вилку. Как я узнал на следующее утро, отец подписал официальную отказную форму для Хогвартса, где в графе причины указал пункт «по состоянию здоровья». Письмо он забрал с собой на работу и уже оттуда, наверное, отправил совой. На меня же вновь накатила меланхолия. Чтение и записи у меня не шли, и я просто целый день, ощущая рвущегося на свободу волка под кожей, просидел на подоконнике, немигающе следя за жизнью города за окном. Иногда накатывала предупредительная слабость. Близилось очередное полнолуние. «У тебя забрали последний шанс, Рем». «Шанс на что?» «Выйти на свободу». В глазах защипало. Я думал вздохнуть — и из легких вырвался всхлип. Вот и все.***
Вчера была полная луна. Весь вечер я провел в нашем старом доме, и в квартиру маме на руки я попал лишь сегодняшним утром, как и обычно. По телу до сих струилась слабость и прокатывались по скованным от боли мышцам судороги. «Господи, хоть бы это когда-нибудь закончилось», — мрачно подумал я сквозь дрему. Повезло, что я загодя вместе с мамой наготовил много еды, сейчас хоть вставать не надо и тащиться на кухню, чтобы что-то сварить. На тумбочке у кровати стоял графин с водой и стакан, а так же несколько фиалов с обезбаливающим. На меня оно действовало слабо, еще и эффект проходил быстро, так что за все время я привык, что после трансформации меня этих зелий дожидалась целая батарея. Первой вернулась мама. Дремал я чутко, еще и все чувства после перевоплощения были активированы чуть ли не на максимум, так что ее приход я ощутил еще до того, как она открыла входную дверь. К тому же времени, как она тихо прошла ко мне, я уже не спал и прищурившись следил за ее передвижениями. – Как ты, волчонок? — обеспокоенно спросила она и зачесала волосы с моего лба назад пальцами. – Еще не очень, но уже лучше, чем было утром, — попытался улыбнуться я. Видимо, вышло все же не очень, — Не беспокойся, пожалуйста, — я потянулся за ее ладонью, — мне и правда лучше. Она лишь тяжело вздохнула в ответ. – Ты ведь ничего не поел, да? — я помотал головой, — Тогда пойду разогревать. Сегодня пятница, так что отец должен сегодня освободиться пораньше. – Правда? Это здорово. Буквально через пару минут квартиру наполнил пряный запах картофеля с приправленым мясом. Я подтянулся и разместился удобнее на подушках. В этот же момент вновь открылась входная дверь. – О, вы есть собираетесь? Как я вовремя! Ремус? – Я жив, не беспокойся, — отозвался я. Отец посмотрел на меня через всю квартиру и покивал головой, мол, верю. Еще бы он не поверил. Я прикрыл глаза. Гудела вода в трубах, мама лопаточкой перемешивала подогревающуюся еду, папа мыл руки в уборной. Вот он выключил кран, прошел обратно к столу и, скрипнув стулом, сел и завязал какой-то неспешный разговор с мамой. Обычный вечер перед выходными. И тут в дверь позвонили. Все мгновенно смолкло. Я подскочил на кровати и, сжав одеяло, пристально вслушивался, вглядывался и внюхивался. Но вот мама подбежала и прикрыла дверь ко мне, а отец, аккуратно наступая на чуть скрипящий пол, направился к входной двери. Все затаились, даже волк. Человек за дверью дышал спокойно, где-то рядом с ним тоненько звенели несколько колокольчиков. Пахло сахаром, лимоном и насыщенным смородиновым чаем. – Кто? — позвал человека за дверью папа. – Мистер Люпин? Я могу войти? Право, найти вас было довольно тяжело. Голос был добродушным, но мне незнакомым. Но, судя по резкому удивленному вздоху, отцу человек за дверью был знаком. Он моментально распахнул дверь и отступил назад в прихожую. – Директор?! Здравствуйте, но… Испуган папа не был. Скорее, очень сильно удивлен и насторожен. Мама неуверенно переминалась с ноги на ногу. – Доброго вам вечера! — в голосе чувствовалась улыбка. Я неслышно соскользнул с кровати и шмыгнул к двери. Из-за тоненькой щелочки между ней и косяком пробивался теплый свет лампы. Максимально придвинувшись, я заглянул в гостиную и наконец увидел первого человека, посетившего нашу квартиру. Человеком-за-дверью оказался высокий старец с добродушным лицом, длинными белыми волосами и седой бородой до пояса, в которую тут и там за прядки были привязаны маленькие колокольчики на серебристых шнурочках. К самой макушке был сдвинут длинный лиловый колпак, а на кончике длинного носа — похоже, трижды сломанного — держались очки в тонкой оправе. – П-прошу прощения за наверняка невежливый вопрос, — заговорил после непродолжительного молчания папа, — но Вы к нам в таком виде и добирались? — голос от волнения у него слегка сорвался, и я еле сдержался, чтобы не захихикать. – О, что вы, разумеется нет, — старец лукаво прищурился, дернул усами и по-птичьи склонил голову, — перед отправкой мне пришлось тщательно изучить нынешнюю маггловскую моду, хотя, как ни странно, те милые люди, подсказавшие мне дорогу к вам, смотрели на меня достаточно удивленно, если не сказать шокированно. С чего бы? – У вас всегда был довольно… необычный вкус, директор. – Благодарю. Директор все с той же улыбкой обернулся в ту сторону, где стояла мама, и выражение его лица потеплело. – А вы, наверное, миссис Люпин, я прав? — он шагнул к ней, выставив из-за полы разноцветной мантии, расшитой золотистой нитью, забавные туфли с удлиненными носами, и, как оказалось, на них тоже были колокольчики, как и на верхушке колпака, — Счастлив познакомиться со столь милой дамой, — судя по звуку и тому, как он наклонился, он поцеловал маме руку. Бе-е, средневековые заморочки. – Я… я тоже, сэр…? – О, прошу прощения, как невежливо с моей стороны. Мое имя Альбус Дамблдор, я директор Школы Чародейства и Волшебства Хогвартс. Ваш муж когда-то учился в этой школе, и сейчас я пришел сюда, чтобы разрешить вопрос с поступлением вашего сына. Повисла напряженная тишина. Дернулись колокольчики, и Дамблдор обернулся к моему отцу. Я задержал дыхание, чтобы не выдать свое волнение. «Разрешить вопрос? А он вообще стоит?» — с горечью подумал я и тяжело сглотнул. – Я сказал что-то не то? — обеспокоенно спросил Дамблдор. Папа помолчал мгновение, а потом махнул рукой в сторону стола: – Присядьте, пожалуйста, что ж мы стоим. Хоуп, будь добра, налей директору чай, — и сам уселся на свое прежнее место. Я слегка подвинулся, чтобы лучше их видеть. Пришлось еще чуть приоткрыть дверь. Директор сел слева от папы, так что мне повезло — я мог видеть их лица. – Я могу Вам предложить имбирное печенье, директор? — мама вытащила из шкафчика нераскрытую упаковку с лакомством. Директор широко улыбнулся и кивнул: – Премного благодарен! Мама поставила на поднос три чашки с ложками, чайничек и молочник, с легкостью перенесла все это на стол и расставила перед остальными. Сахарница уже стояла на столе. Судя по папиному виду, он разрывался между приличествующими правилами ведения беседы и резким переходом к волнующему всех вопросу. Вот он тяжело вздохнул под бульканье молочника, которым воспользовался Дамблдор, и пяти ложек сахара, последовавшими в чашку вслед за молоком, и я понял, что выбрал папа второе. – Ремус не сможет поступить в школу, директор, — максимально твердо для своего характера сказал он. Дамблдор аккуратно перемешал то, что получилось в его чашке, тихо сюрпнул, а затем перевел глаза на отца. – Да, профессор Макгонагалл уведомила меня о причине вашего отказа. Но у меня есть предложение. В штат Хогвартса пару лет назад поступила опытная целительница, вышедшая на пенсию и решившая заняться чем-то таким легким как привычные детские болячки и шуточные легкие проклятья. Возможно, — чуть понизил голос старый волшебник, — она могла бы помочь в вашем непростом случае, все-таки это не дело — лишать ребенка возможности обучаться вместе со сверстниками. – Это… Это не та болезнь, которую сможет укротить даже опытный целитель. Я верю вам, профессор Дамблдор, но я все равно не могу согласиться на ваше предложение. Ремус… — на папином лице пролегла тень, — не может контролировать себя во время… приступов. Может пострадать как он сам, так и кто-то другой. Я судорожно вздохнул и прикусил губу, чтобы не застонать. Я боялся, что когда-нибудь все-таки эта тема всплывет, но чтобы вот так… Дамблдор, похоже, о чем-то думал. Затем он слегка удивленно оглядел папу, потом маму, и спросил: – Вы считаете, что совсем ничего нельзя с этим сделать? Лайелл, мальчик мой — я же могу тебя так называть? — вспомни, ты был достаточно сильным волшебником уже во время учебы. Твой сын, молодой мистер Люпин, наверняка унаследовал тот же потенциал, вам будет сложно самостоятельно справляться с его магией. А, кстати, — директор заозирался, — где же сам Ремус? – Ему нездоровится, сэр, — тихо произнесла мама, уставившись в свою чашку, — недавно был приступ, он очень ослаб. – Вот как… Я прислушался к своим чувствам. Я мог ощутить моменты, когда люди бывали со мной не совсем искренними, но Дамблдор, казалось, был всерьез обеспокоен ситуацией, в которую мы попали. Глаза защипало. Существовал человек, который видел выход, который мог дать мне возможность стать таким же, как все! Я шмыгнул носом от того количества чувств, что я испытывал, и, видимо, этот звук меня и выдал: глаза старого волшебника, оказавшиеся насыщенно-голубыми, практически лазурными, сразу метнулись в мою сторону. Он удивленно приподнял брови, а затем всем корпусом повернулся ко мне и ласково улыбнулся, прищурив глаза. – А вот и наш юный мистер Люпин. Выходи, мой мальчик, не бойся. Я виновато глянул на отца и, приоткрыв дверь, тихо прошел к столу, но не сел. Босые ступни холодил пол, а надетый поверх пижамы джемпер серьезности мне не добавлял. – Здравствуйте… — осторожно проговорил я, глядя чуть исподлобья. Дамблдор окинул меня любознательным взглядом и чему-то покивал. – Здравствуй, как себя чувствуешь? Твои родители сказали, что тебе нездоровится. – Благодарю за беспокойство, мне уже лучше. Мы немного помолчали, разглядывая друг друга. – Ты наверняка слышал наш разговор, — хитро блеснул старец глазами, — что сам можешь сказать? Я вскинул голову, удивленный таким вопросом. – Было бы несправедливо решать все без тебя, как мне кажется, — ответил на незаданный вопрос директор и глянул поочередно на папу и маму, будто ожидая подтверждения. Те коротко кивнули, с явным сожалением кидая взгляды на меня. Я взволнованно откашлялся и все так же тихо заговорил: – Это… Это замечательное предложение, директор Дамблдор, это большая честь: и Ваше посещение, и то, что Вы хотите предоставить мне возможность обучения вместе со всеми, — но… – Но? — волшебник не выглядел удивленным, но явно хотел услышать окончание моего ответа. – Но я соглашусь с родителями: я опасен как для других, так и для самого себя. Я был бы очень счастлив учиться с другими детьми в школе волшебства, но я монстр, — я коротко глянул на отца, тот в ответ обреченно прикрыл глаза, — чудовище. Из-за моей глупости и несоблюдения правил безопасности чуть не погибли мама и папа. Я… не хочу, чтобы пострадал кто-то еще. Дамблдор вновь окинул меня взглядом, на этот раз более вдумчивым. Пристально посмотрел мне в глаза, а затем простодушно пожал плечами: – Чудовище? Лайелл, Хоуп, вы видите где-то в этой квартире чудовище, о котором говорит ваш сын? Родители онемели, во все глаза глядя на такую несерьезность. Я даже рот раскрыл от шока. А потом почувствовал поднимающийся по глотке гнев. – Не видите? А вас мои глаза не напрягают? — я специально дернул головой, чтобы они сверкнули, — А то, что мне не здоровится аккурат на полнолуние? Вы же видите все эти шрамы, — махнул я на себя рукой, — Думаете, я просто поцарапался? – Ремус! — попытался угомонить меня отец, но его перебило тихое восклицание директора. Тот поспешно встал и осторожно обхватил ладонями мое лицо, поворачивая его из стороны в сторону. Не касаясь кожи провел пальцем по шрамам на лице, оглядел такие же изрытые ладони. Зрение от злости у меня стало очень острым, я замечал каждое движение мимических мышц, следил за бликами в глазах. Профессор посмотрел мне в глаза также пристально, а потом проговорил как-то с грустью и серьезностью: – Так вот в чем дело, да? Ты его боишься? – Ненавижу, сэр,— прорычал я. Обычно я никогда не злюсь. Но сейчас буквально все внутри меня клокотало в иррациональной попытке доказать собственную опасность и правильность решения родителей. А потом я завис. И понял, что злюсь вовсе не я, а волк, все еще пребывавший во мне под тонким слоем кожи. Он будто не желал, чтобы его жалели, бунтовал, пусть и болезненно хотел свободы. И, раз полнолуние было как раз этой ночью, его чувства и эмоции смогли возобладать над моими. «Чертов мазохист», — взросло фыркнуло мое подсознание. Я весь сжался и опустил голову. Вроде даже отступил на пару шагов из-под рук директора. – Простите… Извините, профессор Дамблдор… Я не… мне очень жаль, что я повысил на вас голос. Родители молчали, даже почти не дышали. – Ну что ты, Ремус, — отечески потрепал меня по плечу Дамблдор, колокольчики на его бороде и колпаке мелодично зазвенели. Я осторожно поднял на него глаза. Тот, казалось, снова о чем-то задумался, нахмурив брови и подергав себя за бороду. Внезапно он просветлел в лице, вернулся за стол и уже довольно спокойно снова всех нас оглядел. – Что ж, — заговорил он наконец, — с причиной вашего отказа я наконец ознакомился. А теперь все же подумаем о том, что можно предпринять для того, чтобы наш юный мистер Люпин мог чувствовать себя спокойно в Хогвартсе. Лайелл, можешь рассказать, как вы справлялись до этого? Я снова завис, раздираемый противоречивыми эмоциями. Продолжал злиться волк, бесновался в грудной клетке и тихо взрыкивал. Я же сам был шокирован тем, как отреагировал директор, и тем, что он говорил сейчас так, будто вопрос о моем поступлении уже решен. И еще… я все-таки тихо, самым краешком своей души надеялся , что директор прав и что я смогу поехать с другими в школу. Отец закончил краткий безэмоциональный рассказ. Профессор снова задумался, а потом, будто на него снизошло озарение, широко и удивленно улыбнулся. – Так все же просто, господа! Я нашел решение! — и воодушевленно хлопнул в ладоши. Где-то глубоко внутри под аккомпанемент раздосадованного воя зверя я ликовал, потому что по ходу рассказа Дамблдора лица моих родителей наконец просветлели.