artofpain

Помещение тату-салона внутренним убранством сильно уступает тому, что успел навоображать себе Хосок. Никаких тебе обитых красным бархатом стен, рядов плотно закрытых дверей, из-за которых всё равно доносятся вопли и стоны несчастных, ни толпы бородатых мужиков с лысыми татуированными черепушками и жутковато жужжащими агрегатами в руках. Очереди из пубертатных подростков бунтарского вида тоже не наблюдается. Всё вообще на удивление прилично. Негромко играет хип-хоп, который можно услышать на любимой Хосоком радиостанции. Откуда-то из глубины помещения едва слышно гудит не то вибрирующий телефон, не то машинка. Окна закрыты рольставнями, кирпичные стены завешаны снимками, видимо, работ. И — никого. Хосок перебарывает порыв свалить незамеченным: не ради себя пришёл. Откашливается на пробу, привлекая внимание. Гудение прерывается. — Минуту! — откликаются из глубины помещения. — Хорошо! — отвечает Хосок невидимому собеседнику. Есть время собраться с духом. Он не фанат татуировок вообще-то. У самого нет и в жизни бы не надо. А вот Чонгуку — захотелось. Хосок хороший старший брат, и в дела мелкого не лезет. Но у того день рождения на носу, и лучше уж Хосок сделает ему такой подарок, чем Чонгук найдёт какого-нибудь приятеля друга своего однокурсника и вернётся домой с кроликом Банни на лбу и заражением крови. И нет, Хосок не паникует почём зря. Он просто насмотрелся роликов на ю-тьюб и теперь горой за безопасный… кхм… татуаж. В ожидании он прогуливается вдоль стены, рассматривает фотографии татуировок, покрывающих человеческие тела с ног до головы. Гигантские рыбы кои обнимают хвостами мужские рёбра; тигры скалятся с предплечий, как живые; огромные распахнутые глаза взирают с ключиц; обнажённые кости «торчат» из-под кожи; механические суставы «рукавом» выглядывают из-под рубашки; этнические руны на женских бёдрах будоражат воображение… Всё это ощущается наконец настоящим, не похожим на картинки непонятного качества в интернете. Хосок бродит по помещению, слегка завороженный, и вздрагивает, когда за его спиной хлопает дверь. — Музей современного искусства через дорогу. Не ошибся адресом? — интересуется у него тот же голос, что обещал минуту (Хосок сверяется с часами — минут двадцать назад. Время-то как мгновенно пролетело!). Его обладателем оказывается парень на вид чуть старше Хосока, который стоит, привалившись к дверному проёму, и трёт пальцы салфеткой. Полосатая бандана поддерживает высветленные волосы, в ушах виднеется сразу несколько колечек, к запястьям стекают выбитые на белой коже буквы какой-то надписи. Не бородатый мужик, конечно, но явно в теме. Хосок автоматически начинает дружелюбно улыбаться и лезет в карман джинсов, чтобы свериться с бумажкой: — А вот и нет. Я к… эм… Шуге, по записи, на консультацию. День добрый! Парень хмыкает, что при наличии фантазии можно расценить как ответное приветствие, точным броском отправляет скомканную ткань в мусорное ведро. Устраивается за стойкой ресепшена и клацает клавиатурой, делая какие-то пометки. — Присядь пока. Отпущу клиентку и займусь тобой. Чай-кофе не предлагаю, вода в кулере в твоём распоряжении. Парень кивает в сторону низкого стеклянного столика с разложенными по нему эскизами, чистыми листами и карандашами. Пока Хосок устраивается, из дальней комнаты выходит девушка возраста Чонгука. Миленькая, маленькая, такая вся образцово-показательная — на первый взгляд, и не скажешь, что её можно встретить в подобном месте. Хосок невольно разглядывает её, пытаясь угадать, где и что она могла набивать на своём теле. Девушка, облокотившись на стойку регистрации, наклоняется вперёд, о чём-то тихо переговаривается с мастером. Её короткая плиссированная юбка оттопыривается, открывая обзор на молочные бёдра. Хосок отворачивается, стараясь согнать мгновенно наползшую на лицо краску. Да, на всяких кошечек или там «собственность господина Кима», выбитых на интимных местах, Хосок тоже насмотрелся, пока изучал вопрос. — Я Шуга. А ты Чон Хосок, надо полагать? — парень, оказывается, закончил с предыдущей клиенткой и стоит в шаге от Хосока. Надо же, бесшумный какой. Или же беспокойные мысли Хосока жужжали слишком громко. От Хосока не ускользает, что Шуга успевает просканировать его глазами с торчащих из-под шапки ушей до зелёных кедов. От этого неуютно, но парень усаживается напротив, подтянув на коленках чёрные скини, берёт карандаш и начинает катать его между пальцами, будто ему не терпится приступить к рисунку. — Ну, чего бы тебе хотелось? Рассказывай. — О, да это не мне! — спохватывается Хосок и машет ладонями чуть ли не перед носом Шуги, отчего тот невольно отшатывается. — Я хотел для младшего брата узнать. Он хочет себе тату, а я решил найти ему хорошего мастера. Подарок сделать. Шуга смотрит на него, чуть сощурившись. В его глазах, должно быть, Хосок выглядит глупой, тревожной наседкой, кем себя и ощущает. Он стискивает руки на коленях и улыбается напряжённее. — Не очкуй, не в аптеке «резинки» берёшь, — Шуга откидывается на стуле. Вот уж кто максимально расслаблен. — Что? — не въезжает сходу Хосок. Какие резинки, какие аптеки? Что за панибратство, в конце концов? Да, парень его очевидно старше, но где уважительное отношение к клиенту? — Ну, когда малолетки презервативы в аптеке покупают, говорят всегда, что для друга. Не делал так, что ли? — Нет, не доводилось как-то, — Хосок смеётся немного нервно, снова краснея. Не привык он обсуждать подобное с посторонними людьми. С близкими — тем более, но это не относится к делу. — Ладно, расслабьтесь, Чон Хосок-ши, — Шуга внезапно скалится в улыбке, переходя на более формальный тон. Выглядит при этом, как небольшой, зубастый, но дружелюбный монстр. От сердца отлегает — Хосок таким симпатизирует. — Для брата так для брата. Хотя я уже на тебя нацелился. И снова этот взгляд, внимательный, оценивающий, почти физически ощутимый. Будто мысленно Шуга уже покрывает тело Хосока рисунками. Сам Шуга не геройского телосложения, так что в этом нет ничего от соперничества, но Хосоку вдруг хочется повести плечами, расправляясь. Заметив это мелкое движение, которое не удалось сдержать, Шуга снова хмыкает. Одобрительно, кажется. Затем они говорят о Чонгуке. Что именно хочет набить себе мелкий, Хосок не выяснил ещё, поэтому Шуга предлагает пофантазировать. Сделать несколько набросков на выбор, чтобы предложить имениннику. Хосок перерывает кучу папок в телефоне, чтобы найти снимки, которые отражают характер мелкого. Находится много. Чонгук не любит фоткаться сам, в его камере больше снимков природы, урбанистических пейзажей и сотни портретов других людей. Но его друзья компенсируют. Незаметно Хосок начинает просто листать папки, где они вместе с Чонгуком. Детские снимки с тогда ещё живыми родителями, свой и Чонгука выпускные, когда они остались уже вдвоём. За последнее время совместных фото не так много. Чонгук пропадает со своей компанией и на подработках, у Хосока тоже занятия в двух-трёх клубах. Хосок видит его дома только ближе к ночи, когда мелкий горбатится над конспектами или втыкает в комп, играет в очередную стратегию или монтирует видео. Хосок сдвигает и раздвигает пальцы на экране, рассматривая снимок со спящим щекой на клавиатуре Чонгуком. Надо выбраться куда-нибудь вместе. И идея сделать ему тату в подарок вовсе не кажется больше глупой. — Ты для него как мамочка, папочка и добрый ангел в одном лице. — Хосок вздрагивает. Надо же так погрузиться в свои воспоминания и мысли, чтобы забыть о Шуге! Ну, то есть не забыть, конечно. Хосок ведь ему и рассказывал обо всех их жизненных перипетиях, листая фотки. В лицах рассказывал, красочно так, что Шуга один раз аж за живот схватился — так ржал над историей похода в парк аттракционов. Чёрт, сколько уже времени? Шуга неожиданно находится не по другую сторону стола, как в начале разговора, а с Хосоком на одном диванчике. Подогнув под себя ногу, полулежит рядом, всем корпусом развернувшись к Хосоку. Щурится, на этот раз мирно и по-доброму. Хосок откашливается, убирает в карман телефон. — Я отнял у тебя кучу времени, извини. Наверное, у тебя должны быть ещё клиенты на сегодня? — спрашивать про цену такого вот общения — не по теме визита — не хочется. Ни чтобы узнать прайс (и схватиться за сердце), ни чтобы у этого разговора вообще оказалась цена. Хосок открытый и общительный по жизни (если верить Чонгуку, то порой даже чересчур). Но не в его привычках вываливать на незнакомого человека историю всей своей жизни. Да и такие заинтересованные собеседники давно не попадались. Затянуло, в общем. — Нет, ты у меня на сегодня последний, — Шуга не меняет ни позы, ни выражения лица. Весь его вид говорит: мне офигеть как комфортно, и я просижу так ещё пару-тройку часов. Это приободряет. Но разговор приходится вернуть к цели визита. — Стандартный прайс за консультацию, — отвечает Шуга. — Эскизы покажешь брату. Если устроит, стоимость пойдёт в оплату моей работы. Если нет — начнём заново. — Эскизы? — цепляется за слово Хосок. Шуга кивает на стол и широко зевает. Хосок оторопело следит за его ртом: белые ровные зубы, розовые дёсны, влажный язык. Шуга и зевает, как ручной монстр, — Хосок хихикает ассоциации и переводит взгляд на стол. Там разложено несколько листов, на которых… Чонгук? На первом — традиционная восточная демоническая маска, только вместо агрессивной морды хищника на ней кроличья мордочка с острыми резцами и хитрым прищуром. А над маской — скрещенные пистолеты. На втором эскизе — ломкими линиями прорисованное дерево. На его ветвях нет листвы, пластины заменяют кору, будто оно заковано в металлическую броню. Несколько геометрически прямых веток венчаются не раскрывшимися до конца нежными бутонами то ли орхидей, то ли лотосов. На третьем рисунке — NO FEAR NO TEAR — линии решётки под словами напоминают безумный оскал улыбки или кованые готические ворота, ведущие на кладбище или в рай, как посмотреть. Буквы хоть и выведены стремительно, но кривоваты. Юнги забирает у Хосока из рук последнюю работу, недовольно морщится: — Если этот понравится, Тэхёну дам бить. Он у нас мастер по леттерингу. В общем, пусть твой мелкий решает дальше сам. Стоимость будет зависеть от места нанесения, размера тату и количества цветов. Анестетик не предлагаю. Твой пацан кажется крепким, а инъекция или мазь сделают кожу хуже восприимчивой к краске. Плохо лечь может. И что-то там ещё про материалы и временные затраты. А Хосок сидит и переваривает. Лёгкий шок оттого, что чужой человек смог так чутко словить суть родного ему, Хосоку, человека, будто рос вместе с ними, будто тоже свой, небезразличный, родной. Не просто ухватить её, а выразить так поразительно точно. Да если Чонгуку не понравится — Хосок себе язык откусит! Что для Шуги Хосоков младший брат так вот махом стал «мелким». Что тот просидел с ним битый час, выслушивая всякие домашние истории и разглядывая фотки, — и не выглядит ни утомлённым, ни скучающим. Что сам Хосок вот так вот запросто вывалил перед чужаком всю свою тревожную любовь к этому маленькому (хоть и взрослому уже совсем) человеку, единственному родному существу. Он снова и снова перебирает три наброска, всматривается в них, будто бы ему представилась возможность заглянуть Чонгуку в самую душу. Уже за это он готов заплатить Шуге в два раза больше стандартного прайса. Но тот, кажется, не интересуется деньгами. Когда Хосок справляется с коротким замыканием в своём мозгу, Шуга заканчивает с уборкой. Ну, то есть, он сидит на стуле у ресепшена и, прикусив от напряжения кончик языка, управляет роботом-пылесосом, который шустро катается по полу, собирая невидимую глазу пыль. Ни дать ни взять большой кот, наблюдающий за механической мышью. Хосок опускает глаза на рисунки в своих руках. Чертовски талантливый «кот». — Если не убрать, Тэхён завтра хрен это сделает, ещё и меня заклюёт, мол, за тобой, хён, повторяю, — поясняет Шуга. Значит, у него тоже есть кто-то младший, о ком он заботится? Спросить любопытно, но Хосок и так навязался дальше некуда, так что помалкивает. Шуга загоняет электронного уборщика под стол ресепшена и поднимается. — Подвезти тебя до метро? Хосоку мерещится секундная заминка перед вопросом, так что он кивает, не подумав. Шуга удовлетворённо кивает, доставая ключи, и отказываться уже неудобно. То, что здание метро осталось позади, Хосок замечает только в зеркале заднего вида. Он сбивается на секунду в своём очередном рассказе, но Шуга смотрит прямо на дорогу и ведёт уверенно, так что Хосок списывает этот манёвр на увлекательность подачи «материала». Шуге, по ходу, реально нравятся все эти дурацкие смешные истории из жизни семьи Чон, а Хосок сто лет как не встречал настолько благодарного слушателя — так почему бы не получить обоюдное удовольствие? Когда они минуют метро во второй раз, Хосок замолкает на полуслове. Смотреть на Шугу прямо почему-то не получается, но он ловит чужой взгляд в зеркале заднего вида. Шуга держит визуальный контакт несколько секунд, за которые в голове Хосока успевает промелькнуть с десяток панических мыслей, а потом отворачивается к окну, отпуская. Заблокирована ли дверь? Выпустят ли его, если он попросит? Похож ли Шуга на маньяка? Как выглядят типичные маньяки? Уместно ли начать паниковать и звать на помощь? Что происходит вообще?! В тишине проходят минуты. Хосок краем глаза косится на своего соседа. Тот ведёт машину спокойно, выкручивает руль, перестраивается из ряда в ряд, останавливается на светофоре. Ни молчание, повисшее в салоне, ни наверняка ощутимая нервозность Хосока его, кажется, не беспокоят. И они опять движутся к метро. Хосок рискует заработать косоглазие, но продолжает подглядывать за Шугой. Цепляется взглядом за его руки (крупные вены на открытых запястьях и тыльных сторонах ладоней, длинные узловатые пальцы без украшений), опускается на ноги, подчёркнуто тонкие в чёрных скини. Красивые. Шуга весь — красивый. Новая волна жара поднимается по шее Хосока на лицо. Маловероятно, конечно, но что если… — Мне остановиться? — подаёт голос Шуга, не глядя на Хосока даже в зеркало. «Не остана-а-а-вливайся!» — глумливо верещит кто-то в голове Хосока мерзким голоском. Хосок молчит. Пальцы Шуги слегка подрагивают на руле. Он то и дело начинает отстукивать какой-то ритм, сбивается, тянется к карману куртки, будто за сигаретами, бросает искоса взгляды на Хосока. А тот сидит, накренившись в кресле, будто криво приклеенный, и не очень понимает, как оказался в этой машине с этим парнем, с которым они (не может быть!) собираются переспать. Так много странных составляющих в этом предложении. Необъяснимо только то, как одной из них оказался сам Хосок. Шуга улыбается, как будто не ему, а себе, барабанит пальцами по рулю, а затем глушит мотор в каком-то переулке. Вечерний город за пределами машины тихо шелестит. А они вдвоём, будто в укрытии, сидят за стёклами, как рыбки в аквариуме. Хосок так точно — рыбка. Открывает рот, чтобы задать вопрос — любой, что угодно спросить, лишь бы не молчать, — и закрывает обратно. Шуга роняет голову на руки, потом поворачивается к Хосоку и смотрит, наконец, в упор. — Поехали ко мне. — Почему? — Сложные вопросы ты задаёшь, Чон Хосок, — Шуга качает головой. — Зато, я так понимаю, «зачем» — объяснять не придётся? Уши Хосока пылают. Особенно левое, которое со стороны Шуги. В которое втекает его хрипловатый голос, чтобы, минуя мозг, ухнуть камнем в низ живота. У Хосока там камнепад от этих звуков. Он старательно смотрит перед собой. Щёлкает ремень безопасности. Бледная рука Шуги кажется полупрозрачной на Хосоковом колене. Ладонь широко раскрывается, обхватывая, насколько возможно, его бедро с внутренней стороны. Хосок давится воздухом. Делает пару глубоких судорожных вдохов, затем находит в себе остатки мужества, чтобы повернуть голову к Шуге. Тот смотрит на него с тем же внимательным прищуром, как в тату-салоне. Даже его поза практически идентична. Только его рука у Хосока между ног, а во взгляде пляшут отнюдь не ангелы. — На абордаж? — неловко шутит Хосок. — И ты ещё спрашиваешь «почему»? — Шуга широко улыбается ему в губы и целует. Они едут дальше, не разговаривая. В какой-то момент Шуга включает радио (всё та же любимая Хосоком радиоволна), и знакомые треки льются в салон, успокаивая Хосоков внутренний шторм, соединяя параллельные миры сидящих рядом людей. Чонгук не так давно окончил школу, благодаря чему Хосок, по сути, прошёл её программу дважды: за себя и вместе с братом. Ох, не к добру вспоминать мелкого в такой внезапный в жизни Хосока поворотный момент, но. Из недр памяти всплыло «never have I ever»-упражнение, в котором Хосок до сегодняшней ночи с отрывом лидировал. Никогда до этого он не бывал в тату-салоне, не выворачивал душу перед первым встречным, не целовался с ним в его тачке, не собирался провести ночь в чужой квартире с почти незнакомцем. Не чувствовал себя таким свободным, желанным и безответственным одновременно. Эти эмоции окрылили и придавили, Хосок лежит под их тяжестью, приплюснутый вседозволенностью, и дышит полной грудью. И совсем не успевает подумать о последствиях. Наверное, именно так чувствуют себя бунтующие подростки, только что выпавшие из тёпленького семейного гнезда. Хосок, в восемнадцать потерявший родителей и оставшийся с мелким вдвоём, эту эйфорию юности пропустил. Не то чтобы он жалел об этом — так вышло. Но Шуга, взявшийся из ниоткуда со своим настойчивым взглядом, цепкими пальцами и поцелуями, от которых у Хосока сорвало все печати благоразумия, был тем, о чём Хосок и помечтать толком не успел. Шальной, не успевшей оформиться чётко фантазией. Приветом из несбывшегося прошлого. Погружённый в свои мысли, Хосок не следит за дорогой. Поэтому, когда машина, взобравшись одним боком на тротуар, останавливается у входа в явно нежилое помещение, больше напоминающее ночной клуб, он непонимающе вертит головой по сторонам. Шуга невозмутимо отстёгивается и щёлкает ремнём безопасности Хосока, понукая его покинуть салон. Хосок провожает взглядом компанию из четырёх девушек в микрошортах. Их красивые длинные ноги безнадёжно приковывают внимание. Хосок сглатывает. И получает болезненный тычок под ребро. — Ну ты и ба-а-абник, — комментирует Шуга свою мелкую месть. — Ты живёшь в борделе? — игнорирует подначку Хосок. Ничего он не бабник, но не вступать же в бессмысленный спор, когда у него тут непрожитая юность накатила. — Нет, моя квартира не здесь, — Шуга становится напротив, загораживая собой слепящее глаза освещение. Видимо, тротуар здесь под углом, потому что они с Хосоком одного роста, хотя Шуга на полголовы ниже. — У тебя поменялись планы на вечер? — всё ещё пытается въехать в ситуацию Хосок. — Нет, — опять отрицает Шуга. Он наклоняется к Хосокову уху, будто собирается раскрыть интимный секрет. — Просто мне показалось, что ты не из тех, кто прыгает в койку к первому желающему. С тобой ведь по-другому нужно, правда, Чон Хосок? Это звучит так, будто у Шуги на него план. Не как на парня на одну ночь, а… Шуга не даёт ему додумать. Разворачивается, отходит на пару шагов, так что свет иллюминации то ли скрадывает, то ли облизывает по краям облачённый в чёрное силуэт. — Кстати! — Против света его лица не видно, но Хосок мог бы поклясться, что тот ехидно улыбается. — Мои ноги вообще ничуть не хуже. Хосок как по команде прилипает взглядом к выше обозначенным ногам. Не поспоришь… Чёртовы скини! Настолько неуютно Хосок не чувствовал себя никогда в жизни. Он притулился в углу дивана, прикрываясь стаканом с чем-то пузырящимся, стратегически захваченным со стола с напитками. Нет, место крутое. Если пройтись по комнатам (что Хосок и сделал ненамеренно — потеряв из виду своего провожатого), можно наткнуться на совершенно разные «кружки по интересам». Конкретно в этом зале парни и девушки облюбовали игровой автомат с танцами и по очереди пытаются вытанцевать у механизма максимум очков. Есть ещё помещения с караоке, настольными играми и конкурсами, а в одной из комнат группа активистов рисует какие-то плакаты. Как все эти разномастные активности и люди собрались под одной крышей, остаётся загадкой. Хосоку хорошо и здесь. Люди танцуют — стильно и не очень, но с задором, которому можно позавидовать. В этом Хосок разбирается, он в своей тарелке, и его даже подмывает попытать удачу в соревновании. Почему бы и нет? Лишь бы не возвращаться в ещё один зал. В том зале в углу стоят усилок и пара колонок такого устрашающего вида, будто, если врубить их на полную, дом содрогнётся. На стене за шнуры подвешена связка микрофонов, и что-то говорит Хосоку, что они не имеют отношения к караоке. Возможно — полумрак помещения, не разбавленный миганием лампочек, и отсутствие броского дизайна. Возможно — не бьющий по ушам, но настойчивый, какой-то утробно гулкий бит музыки, под которую легко качаются клубы. Возможно — собравшаяся там компания парней, предпочитающих одежду «оверсайз» и кепки-панамы, из-под которых не видно глаз. Скорее всего — то, как Шуга за секунду растворился в незапруженном людьми пространстве. Хосок же на этом фоне смотрелся, должно быть, радужным пони, забредшим по глупости в вольер с… кем-нибудь неярким, большим и опасным. От накатившей нервозности нужная ассоциация не желала приходить в голову. Особенно когда люди из дальнего угла зала начали оборачивать к нему свои лица, жутковато высветленные в полумраке. Хосок сглотнул, перематерился мысленно, но сдержал порыв заорать и убежать подальше. В конце концов, одно из лиц принадлежало Шуге, так чего бояться-то? Хосок выдавил приветственную улыбку и махнул компании рукой. Эдакое «здрасть, чо как?», которое возымело странный эффект. Лица заулыбались в ответ, а тела их обладателей, облачённых в мешковатые шмотки, пришли в движение. Кто-то наклонился ближе к Шуге, чтобы поделиться приватной мыслью (и был, судя по артикуляции, послан на хер). Кто-то от души хлопнул Шугу по плечу, от чего того аж качнуло. Один из парней активно замахал Хосоку, настойчиво приглашая приблизиться. Тот радостно закивал, показал обеими руками «класс» — и вышел за дверь. Идиот. Шипучий коктейль в стыренном стакане оказывается, увы, не пивом, а чем-то сладко-невнятным на вкус. Хосок уныло потягивает его, соображая, как же его так угораздило? Ладно, повёлся на крутого привлекательного парня, прямо предложившего ему секс. С кем не бывает? Ну, то есть, с Хосоком-то и не бывало никогда, но не суть. Обескураживает другое. С какого блядского хрена он оказался теперь в этом странном недоклубе, сбежал от привёзшего его сюда Шуги и сидит один, глушит какую-то дебильную бурду? Чего ждёт-то, собственно?! — Хочешь присоединиться? — жарким шёпотом спрашивают его в самое ухо, заставляя подпрыгнуть на месте и орнуть-таки. Благо, музыка громкая, и слышат его только несколько стоящих ближе человек. Хосок резко оборачивается, проливает на себя остатки бурды. Шуга, сложив локти на подголовнике и устроив на них подбородок, смотрит на него умилённо, как на умственно незрелого щенка. Пропитанная сладковатой дрянью одежда прилипает к телу, но под топким взглядом Хосок не делает попыток привести себя в порядок. Если Хосок не законченный олух и способен ещё хоть как-то угадывать чужие эмоции, то блуждающая по тонким губам Шуги улыбка говорит об одном: тому нравится то, что он видит. Несмотря и невзирая на. Хосок готов вывалить на него мешок вопросов, ни один из которых до конца не оформился в его голове. Но Шуга, оказывается, читает его смятение безо всяких подсказок. Кивок в сторону — и Хосок плетётся за ним чёрт знает куда, сосредоточившись на самом понятном: ощущении липкой сладости на коже. Щелчок замка привёл бы его в чувство, но Шуга опережает приторможенные алкоголем рецепторы. Прислонившись спиной к двери, он тянет Хосока на себя, наклоняет ближе, заглядывает в глаза снизу вверх и целует. Хосоку резко не хватает воздуха, света и мозгов. Где-то были же у него благоразумие и сообразительность, но сейчас он не может контролировать ни стон, вырвавшийся из оккупированного Шугой рта, ни собственные руки, беспардонно ползающие под чужой одеждой, ни ватное тело — да он же, блядь, распластался всем весом по партнёру! Когда его рот вдруг оставляют в покое, он давится вдохом — Шуга принялся за его шею. От быстрой боли перед глазами вспышка, а по телу катится дрожь осознания: засос. Его только что пометили. Смешно, но, несмотря на прошлый опыт, засосов Хосоку ещё не ставили. Хосок, не удержавшись, громко выдыхает открытым ртом и запрокидывает голову. Дикая улыбка плавит его губы. Его хватают пальцами за подбородок и возвращают в исходное положение. Взгляд удаётся сфокусировать, но лишь для того, чтобы впериться в разглядывающего его Шугу. Тот снова изучает его, но без тени насмешки, а будто бы наслаждаясь тем, что видит. Будто предвкушает. Но сомневается. — Блядская сила, — выдыхает Шуга сквозь зубы, печатая звуками Хосоковы мысли. — Знать бы ещё, что ты хочешь этого. Налакался-то нахуя? По ходу, прибитый желанием, словарный запас Шуги стремительно сужается до матов. Хосока ведёт от этого так же сильно, как от ощущения чужого стояка напротив собственного и от чудом протиснувшейся в сознание мысли: Шуга чуть расставил ноги, чтобы им обоим было удобнее. Это как блядское обещание, которое звучит громче, чем могло бы банальное «я тебя хочу». Хосок внутренне скулит от восторга, но где-то там был вопрос. Вроде. Что-то ещё нужно знать Шуге, прежде чем продолжить. Хосок буксует и слегка от этого расстраивается. — Да вообще, — кажется отличным ответом. Хосок усилием воли вытаскивает руку из-под нагретой телом футболки Шуги, фиксирует пальцы на его челюсти, сползает большим пальцем на поблескивающие в слабом свете губы. — Ты ходячий пиздец, Чон Хосок, — говорит этот рот, проезжаясь влажной мягкостью по чувствительной коже. — Да вообще, — не спорит Хосок. Чего спорить, если правда? Только просит тихо, и внутри звенит от напряжения. — Возьми? Шуга снова матерится, уже забористее, но в ушах Хосока благословенный шум. Потому что губы напротив раскрываются, впускают, всасывают, а тело Шуги выгибается навстречу, подаётся ближе, ещё ближе. — Шу-га, — выстанывает Хосок тому на ухо, толкая его обратно к двери, вжимая в хлипкую поверхность сильнее. Пьянеет от того, как податливо тот подчиняется, подстраивается. — Шу-га… Ай! Резкий рывок за волосы выдёргивает из душного марева. Хосок непонимающе таращится в серьёзные, едва ли не злые глаза напротив. — Юнги, — чётко произносит Шуга, для верности контрольно сжимает в кулаке волосы на Хосоковом затылке. — Меня зовут Юнги, понял? Ни следа покорности ни в голосе, ни в позе. Как напоминание, что Хосок по наивности собрался трахнуть не кого-нибудь, а ту самую тварь из той самой комнаты с микрофонами — неяркую, сильную, опасную. — Юнги, — понятливо повторяет Хосок. Демонстрируя всю осознанность, на которую сейчас способен, он опускает обе руки на костлявые бока партнёра. Пересчитывает пальцами рёбра, снова запускает под футболку, проезжается кончиками по кромке штанов. Под его движениями впалый живот рефлекторно поджимается, а Шуга-Юнги теряет первый стон. Хосок повторяет его имя — и не удерживается: — Приятно познакомиться. Шуга-Юнги от неожиданности клацает зубами и пялится несколько секунд на Хосока, не моргая. Кажется, такого в его практике тоже не случалось. Хосок довольно скалится, пока Юнги не начинает смеяться. Его лицо теряет отпечаток крутоты и загадочности, становясь физиономией обычного ржущего над хорошей шуткой парня. Хосок, должно быть, выглядит не лучше. Они хохочут так неистово, что оба заваливаются на пол, так и не расцепившись. И где-то там, в положении полулёжа, Хосок и получает свой ослепительный минет. Юнги отплёвывается в процессе и кроет матом «ёбаную отраву», которую Хосок опрокинул на себя. Но вылизывает его пресс с животной жадностью, будто не может оторваться. Хосок воет уже вслух, когда чужой рот опускается на его член. Не контролирует ни своё горло, исторгающее бессвязные звуки, ни судорожно толкающиеся вверх бёдра — да вообще нихрена в этой ёбаной прекрасной вселенной, запертой вместе с ними двоими в крошечной тёмной каморке. На ответную любезность сил попросту нет, но Юнги выглядит довольным, трахнув и просто его кулак. Липких пятен на животе Хосока прибавляется. — Поехали ко мне, — отражение Юнги в зеркале несколько взъерошено и крайне серьёзно. Занятая ими для уединения каморка оказалась мизерной ванной. Как её угораздило вписаться в периметр пусть нетипичного, но клуба, Хосока не сильно интересует. Он пытается привести изгвазданную одежду в хоть какое-то подобие порядка, и вопрос застаёт его врасплох. Он вообще-то дальше не думал. Шуга — чёрт, Юнги! — выглядит настороженным. Никаких внятных намёток на продолжение вечера или знакомства в голове Хосока нет. Вообще хрен знает, как в таких случаях ведут себя люди, для которых подобное развитие событий норма. Для него это всё, как пыльным мешком по голове. Юнги не похож на человека, способного приковать наивного Хосока к батарее и запытать до смерти. А на то, чтобы рискнуть получить больше, чем разовый минет, азарта Хосоку хватает. Он только открывает рот, чтобы озвучить положительный ответ, когда Юнги кидает в него явно самый последний, убойный аргумент: — Я напеку классных блинчиков утром. Ты просто пальчики оближешь! — запальчиво настаивает он. И заканчивает странно неуверенным: — Хочешь? Как одной фразой превратить потенциально стрёмную и неловкую ситуацию в нелепо романтичную? Спросите Юнги. Кстати, как там его фамилия?