***
Зимний Солдат после криокапсулы – почти всегда неприятное зрелище. Его рвет желчью, мутные глаза бессмысленно таращатся из-за спутанных прядей волос, тело конвульсивно содрогается. Двое техников покрепче, не особо церемонясь, сажают его в кресло. Один коротко, без замаха, бьет Солдата в бок. Тот вздрагивает и садится прямо. Его все еще потряхивает. Алекс сжимает зубы и осторожно подходит к креслу. Она уже выучила – к Солдату нельзя подходить сбоку. С левого – приложит бионической рукой. С правого – просто прибьет от неожиданности. Только спереди, в поле зрения. Иначе никак. Солдат не обращает на нее внимания. Даже в глазах ничего не меняется. Он покорно позволяет Алекс вытереть себе лицо дезинфицирующей салфеткой. −Алекс, отойди. – рявкает доктор Мэттьюс. Девушка послушно отходит от очерченного периметра, комкая несчастную салфетку в руках. Она прекрасно знает, что будет дальше. Солдат закусывает капу, но все равно кричит. Попробуй тут не закричи, когда мозги поджаривают электричеством. На это невозможно смотреть. На это приходится смотреть. Командир отряда Страйк, он же Куратор Зимнего Солдата, удовлетворенно кивает и что-то тихо говорит доктору. Тот всплескивает руками и делает техникам знак. Надо уходить. Коды Куратор зачитает сам. И боевую задачу тоже поставит наедине. В мире, где правит ГИДРА, все работает, как часы.***
Алекс выходит из душного, пахнущего ядовитой плесенью метро и глубоко вдыхает влажный после дождя воздух. Где-то высоко в небе ветер гонит тяжелые темно-серые тучи. Вдалеке ворчит гром. Скоро опять будет дождь. В Бруклине царит нездоровая возбужденная суета. Кругом снуют люди, в глазах которых можно прочесть все, кроме порядочности. Открыто и из-под полы торгуют всеми видами оружия – от дамских револьверов до счетверенных пулеметов. Наперебой предлагают железные роллеты на окна и двери. Город вовсю готовится к Судной ночи. −Эй, красотка! – выскакивает наперерез какой-то парень в поднятой на лоб маске свиньи. – Не хочешь прикупить парочку пистолетов? Для твоих изящных ручек самое то. −Нет, благодарю. Алекс отшатывается в сторону. Налетевший порыв ветра распахивает незастегнутый плащ, обнажая форменный черный китель с серебряной эмблемой – осьминог с человеческим черепом вместо головы. Парень удивленно присвистывает. −О да, красотка. Твоя грудь – лучшая защита. Особенно с таким украшением. И пропадает в темной подворотне. Алекс торопливо сворачивает к дому.***
В квартире на четвертом этаже успокаивающе тепло и пахнет едой. −Саша, ты? – спрашивает из своей комнаты сестра. −Кто же еще, Котенок. – устало выдыхает Александра, с облегчением переходя на русский. – Ты давно дома? −Давно. Алгебру отменили. Учительнице надо в пригород. Готовиться. Все на нервах с этой Ночью. Саша передергивает плечами. Привычно проходит на кухню, инспектирует все кастрюли и замирает, глядя на свое отражение в стеклянной дверце шкафа. Как они докатились до этого? Ночь, когда легальны все преступления, включая убийства. Каждый может убить каждого просто потому, что ему захотелось. Третья Судная ночь, а все уже воспринимают ее как должное. Спекулянты наживаются на оружии, страховые компании на страховке от мародеров, производители охранных систем на роллетах и камерах слежения. А люди прячутся по домам, включают погромче телевизоры и радио, только бы не слышать, что творится на улицах. Какое счастье, что отец не дожил. Не этого он хотел, переезжая в Америку с десятилетней Сашей и совсем маленькой Катенькой. Он не видел исполинских хелликэриеров над Вашингтоном, не видел знак ГИДРы на груди старшей дочери, не видел живую машину для убийств – Зимнего Солдата, не видел гибели тех, кто поклялся защищать землю. А они с Катей видели. Саша сжимает кулаки и решительно отворачивается. Хочется яростно помотать головой, чтобы выкинуть из нее все это. Иногда вообще хочется сесть в кресло обнулений вместо Зимнего Солдата, чтобы забыть. Черт, Солдат. Саша бессильно стонет. Его вывели из крио за два дня до Судной ночи. Что-то намечается. Что-то, что потом прикроют лозунгом «Сегодня ночью каждый выпустит своего зверя». И от этого еще хуже.***
Она открывает глаза от тревожного ощущения чужого присутствия и тихо ахает. В комнате темно – она уснула в кресле – но уличный свет бликами скачет по металлической руке. Солдат неподвижно стоит напротив. Ветер чуть колышет занавеску. За открытым окном как по заказу включается фонарь, освещая чужое лицо, пустые светлые глаза. −Александра Каргопольцева. – выговаривает он совершенно без акцента. – За свои преступления ты приговариваешься к смерти. −Какие преступления?.. – помертвевшими губами шепчет Саша. Вдруг обжигает мысль о Кате. Что он успел сделать с сестрой? −Нарушение регламента. – чеканит Солдат. – Диверсии. Оружие ГИДРы – не человек. Он механически повторяет сказанное о себе, и от этого становится еще страшнее. Саша медленно поднимается из кресла, запрокинув голову и глядя Солдату в глаза. −Я не желала тебе зла. Я вела себя с тобой по-человечески. −Зимний Солдат – не человек. В глазах напротив что-то дрожит. Или это просто отблеск фонаря? −Моя сестра… Что с ней будет? −Приказа убить нет. С души падает огромный камень. Солдат делает мягкий легкий шаг вперед, оказываясь совсем рядом. Ледяная металлическая рука ложится на горло. Его ладонь настолько широка, что обхватывает шею почти целиком. Саша коротко выдыхает, все еще запрокидывая голову. Все еще пытаясь отыскать в чужих глазах хоть что-то. −Тогда почему ты медлишь? Серый лед все так же холоден. −Сахар. – негромко произносит Солдат. – Молоко. Было, все было. И сахар в пресных питательных смесях и молоко вместо какой-то гадости. −Не надо. – почти всхлипывает Саша, вцепляясь в неживую руку. Теплая живая отцепляет ее ладонь. Показалось или чуть сжимает тонкие ледяные пальцы? −Больно не будет. С хрустом ломаются хрупкие шейные позвонки. Боли нет. Ничего нет.***
−Сань, ты где? Спать давно пора. Катя широко зевает, заглядывая на кухню. И с визгом отшатывается. Огромная массивная фигура поворачивается на ее крик и делает несколько шагов вперед. В кресле, хорошо освещенном фонарем, неподвижно сидит сестра. Ее голова свешивается к плечу. Фигура ступает в полосу света. И становится еще страшнее. Ее ловят у запертой входной двери. Бесцеремонно вздергивают вверх, не обращая внимания на крики и попытки вырваться. Ледяная рука сжимает что-то под челюстью. И наступает темнота. Катя приходит в себя на холодном полу. Морщится от боли в стесанной щеке, тихо постанывает. И вспоминает. −Господи… −Тише, детка. – шепчет кто-то из темноты. Катя лихорадочно крутит головой. Но вокруг слишком темно. Тьма копошится, стонет, кряхтит. Чья-то рука треплет по плечу: −Кто ты, детка? −Ка… Катарина. – чужое-свое имя вырывается почти непроизвольно. −Катарина. – хрипловатый женский голос смакует непривычное звучание. – Сколько тебе лет, Катарина? −Семнадцать. Рука все так же гладит плечо. А перед глазами стоит темная кухня. Неподвижная Саша. И черная фигура. Зимний Солдат. −Бедная-бедная детка. – вздыхают над головой. – Ты в камере смертников. Когти, ледяные, как рука Зимнего Солдата, сжимают внутренности. Мир вертится перед глазами и кислотой обжигает щеки. Тот, кто сидит во тьме, мягко притягивает к себе. Мокрая щека ложится на мягкое, пахнущее цитрусом. −Поплачь, детка, поплачь. Станет полегче. Слезы душат, не дают выговорить ничего в ответ. Только в голове крутится на родном языке несколько строчек, слышанных много-много лет назад от оставшейся в России бабушки: «Отче наш… Иже еси на небесах…».***
Брок почти не удивляется, обнаружив на своей кухне Зимнего Солдата. Хотя нет, все-таки удивляется. Обычно гидровский отморозок вольготно устраивался на стуле, закинув ноги на соседний, или совершал набег на холодильник. Что переклинило в этих столетних мозгах, Брок в душе не ведает. Наверно, контузило падавшим «Озарением». Но сегодня что-то не так. Зимний сидит прямо, будто швабру проглотил, и пристально смотрит на свои сцепленные в замок руки. −Чего надо? – не слишком радушно осведомляется Брок, убирая в кобуру пистолет. «Озарение» навернулось не без последствий. И это не о смене политического режима. Брок для всех прикинулся дохлым, а сам внаглую залег в Нью-Йорке, позаимствовав с прошлого места работы маскировочную биосеть. Феерический провал с арестом Капитана Америки ему бы ни при каком раскладе не простили. А тут такая удача. Сколько народу полегло под обломками сшибленного в запале Трискелиона, не могли точно подсчитать до сих пор. Зимний, рухнувший прямо в Потомак, со своим другом детства в обнимку, явно отбил последние мозги. Потому что обнуления действовать на него перестали. Хотя коды до сих пор держались, превращая почти Баки Барнса обратно в покорную машину смерти. А когда не действовали они, включалась непонятная привязанность к прошлому куратору. Брок чуть инфаркт не заработал, когда это чучело заявилось в первый раз. −Алекс Каргополь мертва. – пустым голосом сообщает Зимний. Брок до желваков сжимает зубы. Алекс была ему другом. Хорошим другом. Единственным, наверно, человеком во всей гребанной ГИДРе, кто пришел туда не за легкими деньгами и не за мировым господством. Просто чтобы поставить на ноги сестру. −Что с ней случилось? – глухо выговаривает Брок. −Я. Зимний за столом привычно сутулит плечи, сжимается в ожидании удара. Брок слепо проводит ладонью по глазам, давая себе несколько секунд. Вдох-выдох, вдох-выдох. Это был не он, это была машина, которой приказали. Машина. −За что? Она была рядовым техником. −Официально, за нарушение регламента. – хрипло отвечает Зимний. – Она… Заботилась? Солдата вновь клинит на непривычных словах и чувствах. Брок невольно кивает. Он помнит Алекс еще до «Озарения» и всей этой кутерьмы. Для нее было в порядке вещей притащить Агенту полотенце помягче, нормальное мыло, добавить сахара в витаминный коктейль. Вот и поплатилась за свою человечность. В прошлом на это смотрели сквозь пальцы. Но не теперь. −А неофициально? Солдат все-таки поднимает голову. В пустых обычно глазах пляшут непонятные отголоски. −Она родственница Леденёвой. −Е-ма-а-а… Брок все-таки садится на стул и обхватывает голову руками. Что Алекс и ее младшая сестра Катарина русские, он и так знал. Но чтоб вот так… −И это раскопали только сейчас? −Да. – кивает Солдат. – Кое-кто из России продал некоторые документы. И ее личное дело. Леденёвой. Ты помнишь Леденёву? Брок помнит. Прекрасно помнит, как падало в пролет горящего Трискелиона изломанное тело с пробитой арматурой грудью, как развевались белые волосы. И свой безумный бег от смерти он тоже слишком хорошо помнит. Начисто сожженная спина не дает забыть. −Леденёва мертва. – отрубает он. – Как и Старк, Беннер, Черная Вдова и иже с ними. Зимний согласно кивает, прикусив пухлую нижнюю губу. −Что с Катариной? Широченные плечи вновь каменеют. Брок всей кожей чувствует, как по комнате ползет липкий страшный холод. −Что с Катариной? – требовательно повторяет он. −Камера смертников. – выговаривает Зимний и закрывает глаза. В груди словно разрывается свето-шумовая. Брок вцепляется себе в волосы. Камера смертников. Ей впору пугать не только непослушных детей, но и всех остальных. Те, кто туда попадает, уже не жильцы на этом свете. В Судную ночь безоружную семнадцатилетнюю девочку выбросят на улицу, как котенка в вольер с бешеными псами. И с удовольствием понаблюдают, как ее разорвут. −Черт… − шепчет он. – Черт-черт-черт… Вот же суки. −Спаси ее. – вдруг почти по-человечески говорит Зимний. – Пожалуйста. Алекс… Я не смог ничего сделать. Катарину еще можно спасти. Брок поднимает голову и обреченно смотрит на эту смерть с железной рукой и щенячьими глазками. Он знает, почему Зимний остается с ними. Почему позволяет зомбировать себя. В криокамере в подвале Главного Штаба лежит, как долбанная спящая красавица, Стив Роджерс. С которым Пирс не знает, что делать. Вот же дерьмо.***
Фитнес-браслет на запястье исправно показывает время. Уже утро. Но светлее не становится. Катя с трудом разгибает затекшую шею. Рядом с ней в темноте шевелится та, что пахнет апельсинами. −Почему ты здесь, детка? −Я не знаю. – шепчет Катя. – Не знаю. У меня никого нет, кроме сестры. А ее убили. Виски простреливает воспоминанием, но слез больше нет. Они закончились еще ночью. Уже знакомая узкая рука ощупью находит щеку и гладит. У женщины, а это точно женщина, шершавая мозолистая ладонь. −Мы еще повоюем, детка. −Почему вы так уверены? Кто-то совсем рядом громко кашляет, ругается. Катя отшатывается, получив смазанный удар в бок. Знакомые руки обнимают и подтягивают ближе. −Да, нас отправят на улицу в Судную ночь. Да, вышлют парочку загонщиков. Но есть маленький шанс выжить. −Какой? – широко распахивает глаза Катя. Темнота негромко смеется. −Бежать быстрее.