Прим.: для удобства предположим, что мальчики празднуют Рождество в декабре.
Красивая виниловая пластинка, изготовленная на заказ, уже в который раз проигрывает одни и те же рождественские песни, но Арсению они совсем не надоедают, и он то и дело подпевает бархатному тембру Фрэнка Синатры и приятному баритону Майкла Бубле, поправляя сползающие на переносицу очки. Весь его стол засыпан бумагами, которые необходимо проверить-подписать-отослать-переслать-подправить, хотя всё, чего ему сейчас хочется — смахнуть их на пол одним взмахом руки, а после позвонить президенту и договориться о том, чтобы в стране, наконец, сделали всеобщий отпуск числа так с двадцатого. Арсений прекрасно понимает, что сам же виноват в своём положении, но от этого совсем не становится легче. Виновником всех его проблем с дедлайнами с некоторых пор стал один высоченный парень, которому, как оказалось, требовалось немало внимания, что и привело к таким вот проблемам. Ну, не считая того, что ему самому вдруг стало жизненно необходимо отвлекаться всё на того же парня, не давая и ему шанса должным образом сконцентрироваться на своей работе. И может это не очень благотворно влияет на их работу, но в воздухе отчётливо пахнет мандаринами, в прихожей висит ещё одна куртка и стоят чужие грязные ботинки, а с кухни раздаётся ругань и звон посуды, и всё это делает Арсения таким счастливым, что он всё-таки плюёт на бумаги хотя бы на некоторое время и идёт на едва ощутимый аромат своего любимого кофе с примесью чего-то непонятного. — Ух, тварь ты божья, и отроки у тебя такие же, — доносится до него бубнёж, и Арсений тихо останавливается в дверях, с изумлением наблюдая за ругающимся Антоном, упорно вылавливающим что-то в небольшой кастрюльке, на долю которой, собственно, и приходятся все эти нелестные высказывания. Антон смешной — потрясающе смешной, даже в те моменты, когда совсем не пытается таковым казаться, и Арсений подходит к нему вплотную, обнимая его со спины, и с любопытством вытягивает голову. — Ты чего ругаешься на кастрюлю? — всеми силами пытаясь подавить смешок, спрашивает он. Антон дёргается в первую секунду, будучи явно чересчур увлечённым готовкой, но моментально расслабляется в знакомых руках. Настроение его, тем не менее, особо не улучшается. — Да не на кастрюлю я, совсем, что ли? На яйца. И мать их, курицу, блин. — А, так это яйца, — наконец понимает Арсений, пристально вглядываясь в плавающее в кипятке бело-оранжевое нечто. — Хм. Антон замирает, печально выдыхая, а потом резко выключает плиту и с лёгкостью вырывается из рук Арсения, усаживая на стул с самым что ни есть прискорбным видом. — Это должны были быть яйца пашот, знаешь ли. Но, видимо, их не доносили, — на лице Арсения, должно быть, явно отражаются все его мысли по поводу очередной попытки Антона приготовить им ужин и такой же очередной попытки спихнуть свою неудачу на продукты, плиту, влажность в комнате и соседку-мать Зину, зашедшую за мукой. — Да клянусь, я всё делал по рецепту! — Я верю, Тош, — мягко улыбается Арсений, мысленно благословляя актёрские курсы в своём бывшем университете и преподавателя, который научил его лгать и не краснеть. — Спасибо тебе, ты у меня самый заботливый. Давай пока выпьем кофе? И, может, всё-таки что-нибудь закажем? Антон взмахивает рукой в типичном «делай-что-хочешь» жесте и подаёт ему его кофе, а Арсений подтверждает уже заранее выбранный заказ в приложении на телефоне. Предусмотрительность, чтоб её. И опыт. Сам Антон открывает шкафчик с чаем, по-прежнему не изменяя своим традициям. — Не понял, откуда у тебя «зелёная жемчужина»? А это что… «Красный со вкусом личи»? И «медовая орхидея»? Арс, ты чё, вообще? Они же дороженные, а ты и чай-то особо не пьёшь. Арсений невозмутимо пожимает плечами. — Но ты же пьёшь. Хлещешь вёдрами, я бы даже сказал. И ты говорил, что хочешь попробовать эти сорта. — Так ты купил их просто… для меня? — Антон не знает, как реагировать на такое. Прошло уже полгода, но Попов всё ещё продолжает делать всякие такие мелочи, которые заставляют его потерять слова, дыхание и своё сердце. — У тебя теперь двенадцать сортов тут, ты это понимаешь? Арсений только улыбается, с наслаждением потягивая свой кофе, и ещё раз пожимает плечами. — У нас. Не у меня, а у нас. И теперь ты всегда будешь знать, что в нашей московской квартире у тебя есть свои запасы. И почему он всегда говорит такие важные вещи настолько непринуждённым тоном? Антон чувствует, как его руки покрываются мурашками, и происходит это совсем не от холода. — А в нашей питерской квартире всегда есть запасы кофе, — слегка дрогнувшим голосом отвечает он, возвращая улыбку. У Арсения и самого перехватывает дыхание, пусть Антон и не замечает этого. Просто Арсений привык играть, привык скрывать свои чувства и не показывать всех эмоций, а у Шастуна вся душа нараспашку. И если он захочет, то, конечно же, сможет достойно солгать, но вот только обычно он не хочет, и Арсений тащится от этого. От этой открытости, искренности, правдивости и солнечных морщинок вокруг зелёных глаз. — Ты такой красивый, — неосознанно вылетает у него изо рта, и вот опять. Все эмоции — налицо. Антон удивлён, Антон польщён, Антон стесняется, но в то же время доволен как слон. — Ты красивее, — просто отвечает он. Не только потому, что это правда, но и потому, что хочет отвести внимание от себя. — И готовишь ты лучше. А я случайно сожрал все мандарины, в то время как ждал, пока закипит вода. Прости. Арсений переводит взгляд на кухонную тумбу, полностью заваленную горой кожуры, и начинает громко смеяться, запрокидывая голову назад. — Ой, дурачьё, — тянет он. — Это же на Рождество! — Я куплю новые, и вообще, это не смешно! Я просто переволновался! — Переволновался, пытаясь заставить воду закипеть? В последний раз ты съедал столько всего за раз перед открытием продаж «Рыцаря», но там хотя бы повод был. — Ну Арс… — Антон даже не пытается оправдаться. Ему более чем нравится видеть Арса таким — смеющимся и подъёбывающим. И ради этого он готов плохо готовить ещё много-много раз, прежде чем забить на всё это окончательно, а также выжрать всё, что только попадётся под руку. Кроме кислых конфет и лакрицы, разумеется. — Радуйся, что на Новый год мы будем в Европе и готовить будут за нас. — Да уж, — Арсений фыркает и тут же прикрывает глаза, мысленно переносясь в Европу, где они смогут гулять за руку и целоваться на публике, пробовать праздничные блюда и пить горячий глинтвейн до тех пор, пока разноцветные огни улиц не начнут мигать перед глазами, а телам не станет жарко достаточно, чтобы не прекращать гулянку всю ночь. — А давай я сейчас доделаю все свои бумаги, а потом ты вытащишь меня за мандаринами, и мы пойдём в самый дальний магазин пешком и встретим Рождество на улице? Глаза Антона мгновенно загораются, и он согласно кивает много раз подряд как самый настоящий китайский болванчик. — И тогда в двенадцать мы поцелуемся, потому что если есть новогодний поцелуй, то должен быть и рождественский, правда? — Конечно! — бодро подхватывает Арсений. — И потом нам дадут в нос, или в глаз, или всё вместе, и мы побежим куда подальше и вскроем мандарины прямо на улице и будем законно есть их, любуясь праздничной Москвой. — Какой же вы романтик, Арсений Сергеевич, — смеётся Антон, полностью одобряя запланированный сценарий и ради такого случая даже соглашаясь получить в глаз. — Идите работайте, а потом я загляну к вам… с едой. — Ох, опять вы за своё, Шастун, — укоризненно качает головой Арс. — Никаких игр сейчас, работа — первым делом. — Конечно-конечно, — преувеличенно любезно кивает Антон, и они оба опять смеются, понимая друг друга без слов. Скажи Арсению кто-нибудь год назад, что его имя-отчество вскоре станет зелёным кодом к началу ролевых игр, он бы не просто не поверил, а рассмеялся бы этому человеку в лицо. В конце концов, так его называли постоянно. Но из уст Антона… Да, времена меняются. И судя по тому, что его квартира, наконец, ожила и наполнилась смехом и теплом, эти изменения зачастую оказываются только в лучшую сторону.***
— Арс, ну сколько тебя можно ждать? Ты собираешься дольше всех моих бывших девушек вместе взятых, я клянусь! Мы пропустим наш паром. Антон топчется в прихожей, в сто первый раз проверяя, не забыли ли они паспорта и все ли сумки перетащили, и кряхтит на Арсения, мысленно злорадствуя и наслаждаясь тем, что в кои-то веки опаздывающим человеком является не он. — У тебя всего была одна девушка, — возмущается Арсений, наконец-то появляясь из комнаты с небольшим чемоданчиком в руке. — И я просто совсем позабыл о том, что мне необходимо захватить некоторые свои личные принадлежности. — «Некоторые свои личные принадлежности», какие мы деловые, — передразнивает его Антон, закатывая глаза. — Презики, что ли? — Арсений не удостаивает его ответом, кидая один лишь убийственный взгляд и натягивая вычищенные до блеска к поездке ботинки. — Ну и ладно, не разговаривай со мной. Действительно, зачем? Может, вообще один поедешь? И это что-то новенькое. Потому что Антон сам по себе человек неконфликтный: он, скорее, будет разнимать спорящих и переводить всё в шутку, чем обидится на что-то, что сам же и выдумал. Но годы работы с людьми для Арсения не проходят даром, и он ещё с утра замечает странноватое поведение своего парня, поэтому сейчас и не думает устраивать разборки или отвечать обидой на обиду. Им не семнадцать, в конце концов. Вместо этого он спокойно накидывает на себя пальто и перехватывает пытающегося побыстрее выйти Антона у двери, не обращая внимания на звонящего им уже в третий раз водителя такси, ожидающего под подъездом. — Эй, Тош, — он берёт руки Антона в свои, мягко сжимая их, — ты чего так разволновался-то? Испугался чего-то? — И Арсений прекрасно знает, что тот сейчас начнёт тут же опровергать это, поэтому подлавливает его, переводя стрелки. — Или я что-то сделал не так? Я виноват, да? Со свойственной ему простотой и заботой о любимых людях, Антон моментально трясёт головой в отрицательном жесте, больше не пытаясь вырваться. — Нет-нет, ты тут ни при чём. Просто я… действительно немного волнуюсь. Я никогда не встречал Новый год со своим парнем в другой стране, и тот факт, что моя семья знает это и все наши друзья знают, и, возможно, это всё просочится в интернет, и ещё больше людей узнает… я удивлён, что ты до сих пор не сбежал от меня. — Ох, — и вроде бы, удивляться тут нечему, но Арсений надеялся, что этот разговор всплывёт хотя бы чуть-чуть попозже, никак не за три дня до праздника и не в тот самый момент, когда им надо бежать сломя голову к такси, а не выяснять отношения. — Я тоже думал об этом, ты знаешь. И я тоже нервничаю и удивляюсь, как это так ты до сих пор от меня не сбежал. Но… — Сейчас не время говорить об этом. Плюс, теперь мы реально опаздываем, — Антон слабо улыбается, мгновенно понимая, куда клонит Арс, и Попов не выдерживает, быстро целуя его в благодарность. — Да, именно так, — Арсений неохотно отпускает его и берёт часть сумок, и Антон повторяет за ним, ещё раз напоследок проверив взглядом, всё ли они выключили. Даже удивительно, как быстро квартира Шастуна облагородилась и изменилась за последние полгода, и во всём этом была вина именно Попова, который уже наверняка толком и не помнил, как выглядела эта холостяцкая берлога в его первое появление тут. Все эти полгода они мотались туда-сюда, расставаясь максимум на две недели, и обычно Антон слегка грустил, покидая Питер в очередной раз, но сейчас сделать это оказалось легче лёгкого. Их ждали новые страны и приключения, и они были вместе. Они, и чемоданчик Арсовых презервативов. А что ещё надо для счастья?***
Последние дни декабря оказываются лучшими днями в году, вот честно. Они посещают резиденцию Йоулупукки («Йоулупукки, блять, ты это слышал Арс? Пукки-какки-казинакки!» — «Антон, ещё громче!»), катаются на санях, запряжёнными настоящими северными оленями («Это просто ездовые собаки, Арс!»), валяются в снегу, бросаются в прохожих снежками и хохочут, как два смешливых ребёнка, а потом пьют настоящий горячий шоколад («Это тебе не жалкое разведённое какао с сахаром, Тош!») с маленькими розовыми зефирками. Арсений заставляет Антона фотографировать его везде, где только можно, и в очень странных позах, но Антон не возражает, так как делает это на свой телефон, а значит, у него будет не только предостаточно фото для любований, но и компромата. В Лапландии холодно, но это приятный холод. Такой, после которого валишься на постель в отеле уставший и довольный, не забыв поплескаться в джакузи со своим парнем и настрочить кучу всего в заметках на телефоне для новой книги. От новых впечатлений и эмоций срывает крышу, и они обоюдно и не сговариваясь решают подождать со всеми серьёзными разговорами, дав себе волю почувствовать себя воистину свободными и счастливыми. К тридцать первому числу они настигают Стокгольм, решив обосноваться здесь на пару следующих деньков, и Антон едва не пищит от восторга буквально от всего вокруг, нетерпеливо пытаясь вытащить Арса гулять после их затянувшегося от усталости дневного сна. Когда Арсений всё же оказывается готов, успев тщательно выбрать новый наряд и тёплые ботинки к нему, Антона нигде не видно. Их апартаменты огромны, даже слишком. Тут несколько комнат, кухня и два санузла, что просто смехотворно, учитывая, что их всего двое, но Антону предложили пожить здесь бесплатно за десяток сторис в инстаграм, и он не захотел отказываться, в первую очередь, из-за Арса и его любви к напыщенным вещам. И, опять-таки, разве это не уморительно? — Антон? Ну и где ты? — кричит Арсений, выходя в прихожую. Со стороны кухни раздаётся невнятное бормотание, и он решает пока одеться до конца. Они ещё особо не разгружали свои шмотки, и из верхней одежды в шкафу висит только дутая чёрная куртка Антона и деловое пальто самого Арсения, поэтому он, конечно же, выбирает куртку. У Арсения вообще непонятная слабость к вещам Антона. То ли потому, что среди его знакомых не так много мужчин, выше его самого, то ли потому, что Антон любит оверсайз и Арс буквально тонет в его вещах и их тепле, то ли потому, что они попросту… вещи Антона. Они пахнут им, они выглядят, как он, они его. — Окей, я проложил нам маршрут через вай-фай, и по идее, всё должно сработать, и мы успеем пройти все важные места и поужинать на свежем воздухе, а потом как раз спокойно дойдём до Большой площади и Королевского дворца немного заранее, чтобы успеть к полуночи, и где-то там как раз посмотрим салют, и… — Антон умолкает, едва оторвавшись от телефона, и пристально осматривает Арсения. — Это что, моя куртка? — Ага. — Арс, это же моя любимая! А мне что тогда надеть? — Антон выглядит слегка недовольным, но потонувший в его одежде Арсений — слишком очаровательное зрелище, поэтому он только устало вздыхает и направляется обратно в спальню к своей сумке. Арсений же довольно улыбается, понимая, что этот раунд остаётся за ним, и ему в голову приходит очередная гениальная идея. — Слушай, а надень мой пуховик, — предлагает он. — Он очень тёплый и длинный, даже тебе подойдёт. Посмотри у меня в чемодане. Некоторое время из комнаты не доносится ни звука, а потом из неё появляется Шастун в наглухо застёгнутом чёрном пуховике до колена, и он выглядит настолько очаровательно, что Арсений издаёт весьма постыдный умилительный писк. — Кхм… хорошо сел, — быстро берёт он себя в руки, показывая палец вверх, и Антон улыбается в ответ, решив не спрашивать, на кой чёрт Попову понадобилось внезапно купить такую огроменную, несвойственную его вкусам вещь. На улице уже темно, но каждая улочка, даже самая узкая и непримечательная, щедро украшена, и огоньки всех цветов и размеров создают совершенно непередаваемую атмосферу. Они идут так, как мечтали уже давно — рука в руку, не стесняясь, не скрываясь, не боясь. А никто и не обращает внимания. Этот город пьянит, заставляет поверить в лучшее будущее и позабыть о том, что в настоящем не всё так гладко. Рука Арсения очень мягкая и приятная, и Антон, не так уж и много путешествовавший за свою жизнь, не может перестать наслаждаться этим ощущением свободы. Проложенный маршрут на его телефоне не подводит, а страх потеряться оказывается напрасным — кругом толпы народу, голосящего на десятке разных языков, и в этот день все кажутся радостными и слегка поехавшими, что заставляет и их окончательно слететь с катушек и присоединиться к всеобщему безумию. Антон успевает спеть какую-то праздничную песню на турецком, которого не знает, Арсений покупает ему уродливую розу из белого шоколада, которую они тут же съедают, делясь со всеми прохожими её лепестками, а потом они вместе участвуют в танцевальном баттле, случайно наткнувшись на какую-то ярмарку, и, к собственному же удивлению, получают приз зрительских симпатий и два билета в кино на шведском в подарок. Когда они наконец идут к Площади, то решают пройтись вдоль набережной, и их щёки горят, а сами они едва заметно пошатываются от выпитого на спор с литовцами эля, который откуда-то достали их новые друзья-ирландцы. У воды намного просторнее, да и людей поменьше, и хочется только одного — застыть в этом моменте и сделать всё, чтобы он никогда не заканчивался, даже несмотря на холодный порывистый ветер. — Мне так хорошо, наверное, ещё никогда не было, — признаётся Антон и тут же поскальзывается. Арсений по привычке ловит его, крепче сжимая руку, и они оба хихикают просто потому, что хочется. — Обычно я на Новый год к маме ездил, но там вечно полно родственников, и все сразу начинают заводить эту волынку насчёт моей несуществующей девушки и того, что я должен найти «нормальную работу», и портят весь праздник. — Как я тебя понимаю, — усмехается Арсений. — Мой отец мне точно никогда не простит развода с женой. Он всё ещё надеется, что мы сойдёмся и у него появится кучка внуков. Желательно, даже дюжина и все одновременно. Поэтому я уже давно праздную с кем-то из друзей, Серёгой или Пашей. Но у Паши теперь тоже семья, и я… — Чувствуешь себя вечно лишним, ага. Димас вот тоже только стал женатым человеком, но у меня уже давно такое чувство, будто я его потерял. — Ты такой драматичный, — посмеивается Арсений. — Настоящие друзья не потеряются, знаешь же. Просто может общаться будете меньше, и то не факт. — А ты оптимист, — шмыгает носом Антон. Он не чувствует холода, но его нос красный, а пальцы холодные. Благо, до салюта остаётся совсем ничего, да и Арсений под боком согреваем одним своим присутствием. — Но я рад за них всех. Честно. Найти своего человека — наверное, самое крутое, что только может быть. Любовь делает нас счастливыми. И полными дураками. Арсений внезапно останавливается, подходя ближе к ограждению, и увлекая за собой Антона. На самом деле воды почти не видно — её покрыл тонкий, почти прозрачный слой льда, припорошенного свежим снегом, но вид, тем не менее, остаётся не менее захватывающим. Облаков тоже почти нет, и луна кажется настолько яркой, будто на неё наложили специальный фильтр. — Я всегда знал, что из нас двоих ты — больший романтик, — он всё же поворачивает голову к Антону, пытаясь получше разглядеть его выражение лица. — Но в честь праздника не побоюсь отобрать у тебя это звание и показаться слащавым: я уже и не надеялся, что когда-либо смогу ощутить то, что чувствую сейчас, но знай — ты делаешь меня самым счастливым дураком в мире. И это факт. Антон подвисает, явно не переваривая информацию так быстро слегка затуманенной алкоголем головой, а потом широко улыбается и звонко чмокает Арса в щёку. Его губы почему-то пахнут хвоей, но Арсений не хочет портить настрой и даже не спрашивает, не сожрал ли тот случайно что-то не то по дороге. И не то чтобы они никогда не признавались друг другу в чувствах, но сейчас всё кажется другим. Более волшебным, что ли, и совсем немного нереальным. — Вау, я так польщён, — своим лучшим флиртующим тоном начинает Антон, но Арсений быстро перебивает его. — Подожди, это не всё, — он лезет пальцами в задний карман штанов и достаёт оттуда что-то небольшое, протягивая это Антону. — Вот. Когда я увидел это кольцо, то подумал, что оно просто обязано быть в твоей коллекции. И напоминать тебе обо мне. И где ещё его подарить, как не в стране, где разрешены однополые браки? Мы бы могли хотя бы на пару дней притвориться, что женаты, и нам бы запросто поверили, представляешь? Глаза Арсения ярко блестят, и он явно поддатый, но Антон не может налюбоваться на него такого: задорного, энергичного, готового творить всякую дичь и явно продумывающего в уме, кого бы из прохожих поднапрячь и заставить поженить их. Когда Шастун аккуратно берёт небольшое серебряное кольцо в руку и замечает на нём гравировку с заглавной буквой А, он не сдерживается и выпускает громкий смешок, а после лезет в карман своих джинсов и достаёт оттуда такое же самое кольцо, протягивая его Арсу. — Ну, для женитьбы нам надо два кольца, не так ли? — лыбясь, как ненормальный спрашивает он. — И я заметил, что в последнее время ты тоже полюбил носить кольца, поэтому подумал, какой подарок может быть лучше, чем такое вот колечко с первой буквой твоего имени? Арсений берёт кольцо в руку, и они сравнивают их, хотя и понимают, что кольца отличаются только одним: своими размерами. А потом они начинают смеяться так сильно, что у Антона выступают слёзы на глазах, а Арс сгибается пополам, хватаясь за живот мёртвой хваткой, и никак не может встать на ноги. Они кажутся самыми безумными из всех безумцев, и всё те же прохожие косо пялятся в их сторону, словно проверяя, всё ли в порядке. — Сука, я не могу поверить! — выдавливает Антон сквозь слёзы, когда они более-менее восстанавливают дыхание. — Ты тоже пошёл в ту мастерскую, что я тебе показал, да? Она лучшая в Питере. — Действительно лучшая, — смеётся Арсений. — А я-то думал, чего мужик за прилавком так странно на меня пялился. Видно, ты успел зайти туда первым. Они опять начинают ржать, и их смех больше напоминает истерику, из-за которой они пропускают половину предупреждающих залпов. — Блять, куранты, — вопит Антон, поднимая руку с часами. — Осталось две минуты. Мы не успеем добежать по Площади. — Да похуй вообще! — кричит Арсений, и в эту секунду от его привычной сдержанности не остаётся и следа, и Антон резко обхватывает его за шею, сминая огрубевшие от мороза губы в бешеном поцелуе. Они целуются некоторое время, то и дело прерываясь на смех, и дышат друг другу прямо в лицо, и всё это настолько интимно, и ярко, и чересчур, и их одинаковые кольца сверкают на безымянных пальцах, оставляя приятное тёплое ощущение на коже, что они никак не могут остановиться, пока откуда-то издалека не доносится бой настоящих курантов. — Погоди! Загадываем желание, а потом снова целуемся на удачу! — зачем-то кричит Арсений Антону, который находится в миллиметре от него, но тот только согласно кивает и прикрывает глаза, явно заранее придумав желание. Арсений повторяет за ним, по традиции загадывая своё, и как только куранты смолкают, оглушительные звуки салютов раздаются со всех сторон сразу, но они совсем не обращают на происходящее внимания, встречая Новый год так же, как и проводили предыдущий — в поцелуе, полном любви и молчаливого общения. И пусть спрятаться от повседневной реальности они никуда не смогут — по крайней мере, в ближайшее время, всё не так уж и плохо. И даже если их история не совсем romantic, а нечто более колючее, подкорректированное суровым русским реализмом, это ничего. Главное — что теперь им не придётся встречать Новый год с чужими семьями, ну, а найти место, где можно побыть самими собой и всё-таки заставить случайного незнакомца благословить их не совсем реальный брак в первые же минуты первого января, не так уж и сложно, в конце-то концов.