Тень императора

Холодный утренний ветер лениво блуждал по огромному парку, усаженному цветущими вишнями, срывая и унося с собой сотни розовых лепестков. Причудливый танец природы гнал крошечные бутоны сакуры далеко в высь, к самым облакам, чтобы затеряться на бескрайних просторах Империи. — Нацу! — закричал мальчик лет пяти, у которого нагло из-под ног выбили почву и толкнули в пруд. Чёрные короткие волосы, как и очень дорогая одежда были насквозь мокрыми, а в алых глазах блестел детский гнев. — Это не честно! — Я что виноват, что ты такой капуха?! — в голос засмеялся мальчонка лет семи, чьи волосы потерялись на фоне цветущей аллеи. Вдоволь натешившись реакцией маленького брюнета, мальчишка протянул ему руку и улыбнулся. — Вставай, Гаж. — Наступит день, когда я тебя уделаю, — огрызнулся мальчик, но руку всё-таки принял. — Это я сейчас маленький. Но я выросту, и тебе мало не покажется! — Не сомневаюсь! — воодушевился мальчик с розовыми волосами и подкинул своему сопернику деревянный меч. За всей этой картиной, из тени беседки, с немыслимой нежностью наблюдала молодая женщина в шёлковом кимоно. Её длинные чёрные вьющиеся волосы были собраны в аккуратную кичку, а в алых глазах было столько любви. Она наблюдала за тем, как её, пока ещё совсем маленькие мужчины, медленно, но верно осваивают новую технику владения мечом. Конечно, это просто игрушки, всё должно быть совсем по-другому, даже она знала, что меч держат не так. Но это было не важно. — Ну и, как успехи? — раздался немного раздражённый голос, полный сарказма, от которого женщина ощутимо вздрогнула. — Опять убежали. Улыбка и радость тут же сошли с лица брюнетки, и она незамедлительно повернулась. За её спиной стоял мужчина лет тридцати со шрамом на правом глазу и щеке, розовые пряди были собраны в тугой хвост, а серые глаза с некой грустью смотрели на мальчишек. В них была досада и раздражение, которые мешались с сожалением и болью. — Мой император, — женщина тут же сложила руки и поклонилась. — Ну и давно они здесь? — тяжело выдохнул мужчина. — Сегодня замечательное утро, Игнил, — ласково протянула женщина и улыбнулась шире, глядя на мальчишек. — Тренировка Нацу ещё не началась, Гажила тоже. Твои сыновья просто играют. — Кто первым улетел в пруд? — император даже не смотрел на женщину. — … — брюнетка тяжело выдохнула. — Гажил. — Это хорошо, — голос мужчины резко огрубел, а взгляд стал пронзительным. — Значит тренировки Нацу дают плоды. — Но… — женщина очень аккуратно попыталась заговорить. — Гажил пытается ровняться на брата. Его упорство и выносливость вполне могут возвысить его. — Это мне не интересно, — раздражённо огрызнулся мужчина. — … — слёзы, обида, комок в горле, если бы она могла хоть что-то из этого чувствовать, если бы в её разорванной в клочья душе остались бы хоть крохи человечности, наверное, уже рыдала бы навзрыд, но вместо этого женщина, ощутив лишь мерзейшее чувство раздражения, тяжело выдохнула. — Ты можешь хоть вид сделать, что тебе не плевать на младшего сына? Хотя бы при мне? — Он второй, Металликана, — с холодом произнёс император и посмотрел на женщину. — Он просто второй, и он всегда им будет. Он может хоть стократно превзойти старшего брата, может стать лучшим из лучших, но он никогда не станет императором, потому что он второй. Он родился вторым и умрёт вторым. И всё, на что он может надеяться, это лишь стать тенью будущего императора. — Ты… — надо признать слова давались девушке с трудом. — Можешь проявить милосердие, хотя бы ради наших детей? — Я проявлю милосердие, — досадно выдохнул Игнил, словно оказывал невыгодную услугу. — Ты родила мне двух сыновей, Металликана, и я позволю Гажилу, пусть и ненадолго, но всё же почувствовать себя равным брату… — император повернулся к женщине, которая продолжала смотреть на мальчишек. — До того момента, когда жестокая правда не заставит его ощутить всю несправедливость этого мира. Это не моя прихоть. Это закон. С этими словами Игнил ушёл, оставив Металликану наблюдать за сыновьями. Несправедливость. Такое странное, и двоякое слово. Всю несправедливость этого мира Металликана ощутила, когда десять лет назад в её деревню пришли солдаты императора. Рабыня, наложница, а вообще она ещё очень неплохо отделалась, ведь она могла не приглянуться императору и разделить участь подружек, которых бросили на растерзание и потеху солдатам. В ней не осталось слёз, не осталось милой и улыбчивой простушки. Да и, после того как родила императору первенца, её статус во дворце очень резко вырос. Хотела ли она вернуться? Нет. Чему её жизнь научила, так это тому, что несправедливость — повсеместное явление, и лучше ненавидеть императора и страдать в огромном прекрасном дворце, одетой в шелка, чем делать тоже самое стоя на коленях в хлеву в старых лохмотьях. Она жена императора Фиора, и сколько бы наложниц не было у него, её слово во дворце приравнивается к слову её мужа. Из смутных мыслей Металликану вырвал очередной всплеск. Гажил что-то кричал, наверное, даже бранился, но настойчиво вылезал из пруда и пёр на брата. — Ты вообще успокаиваться умеешь? — усмехнулся Нацу и поднял деревянный меч. — А мне терять нечего! — с диким воплем маленький брюнет кинулся на брата. И вот два принца снова сошлись в неравной схватке, на что девушка лишь нежно улыбнулась, глядя на младшего сына. Он кидался на брата чётко понимая, что Нацу не сделает ничего ужасного, правильно рассчитывал ходы нападения, и главное, ни разу не повторил одной ошибки дважды, от чего женщина словно забыла недавний разговор с мужем и снова продолжила любоваться сыновьями. А тем временем император был уже глубоко в стенах дворца, в одном из храмов. Благо выгонять никого не понадобилось в такую рань, но приказ о полном запрете на вход в храм ближайшие пару часов Игнил всё же отдал. Храм представлял собой пристройку, с многочисленными плитами и двумя огромными статуями драконов, окна которой выходили в сад, а вдоль стен располагался ряд факелов. Игнил медленно подошёл к одному из драконов и погладил каменное изваяние. Руки дрожали, ноги словно были ватными, а в глазах явно мутнел рассудок. — Я так больше не могу, — ноги Игнила подкосились, и мужчина упал на колени перед огромным каменным змеем. — Чего вы от меня хотите? — император словно смотрел сквозь статуи и ждал ответа от невидимого собеседника, а в глазах гасла надежда. — Вы не даёте мне ответов, так дайте хотя бы знак!!! Тишина, стоявшая в храме словно издевалась над императором. Ещё бы, вся власть этого мира, всей империи, всего Фиора, сосредоточена в его руках, и лишь тишина издевательски показывала его ничтожность перед ней. Хотелось кричать, разнести весь храм, лишь бы не терпеть звенящую тишину и чувство полной безысходности, от которой даже у императора наворачивались слёзы. Лёгкий свист со стороны окна разорвал тишину, вырывая Игнила из плена гнева. Маленькая птичка с интересом наблюдала за мужчиной, после чего, помявшись с одного конца подоконника в другой взмыла в небо и со свистом унеслась прочь. Лишь после этого Игнил подошёл к окну и посмотрел в сад. — Не правильно! — возмущался Нацу, ставя в стойку младшего брата. — Руки ближе! Ноги не так широко! — старший сын отошёл от брата и сам встал в стойку. — А теперь повторяй. С этими словами Нацу начал отрабатывать приёмы, на сколько это позволял опыт семилетнему мальчику, а Гажил, словно отражение, повторял все действия брата. Сначала медленно, а потом всё быстрее и синхроннее, от чего сердце императора болезненно сжалось, и он повернулся к двум изваяниям драконов. В подрагивающем свете зажжённых факелов тени на стенах оживали, словно смотрели на Игнила и заглядывали ему прямо в душу, на что мужчина лишь подошёл вплотную к драконам и смиренно выдохнул. — Я приму ваше решение, — император молча поклонился статуям, сдерживая немыслимые порывы гнева. — Но прошу вас даровать мне терпения и сил. Величественные статуи всё так же в тишине наблюдали за хозяином империи, насмешливо напоминая ему, что он всего лишь смертный. Испытание. Приходя в наш мир, боги даруют испытание, каждому своё. Но испытание, дарованное императору, было сродни пытки и наказанию. Это было расплатой за грехи, за слабость и несдержанность. Боги наказали его, поставив под угрозу высшую ценность в его жизни, и всё что ему оставалось, это смиренно принять его и пройти до конца. День прошёл на редкость спокойно, без интриг и неприятных сюрпризов. Ночь была тёплой, но Нацу никак не мог заснуть. Завтра ему на тренировку, а он всё крутится и крутиться вместо того, чтобы спать. Не выдержав приступа активности, будущий император осторожно прошмыгнул из спальни во двор. Какого же было удивление мальчика, когда он увидел, что не только ему не спится сегодня. — Гажил? — насторожился Нацу, увидев брата, сидящего возле пруда. — Почему ты не спишь? Маленький брюнет заметно вздрогнул и повернулся к брату. Он явно был поглощён мыслями, и даже не заметил, как старший пришёл в сад. — Просто… — Гажил что-то явно пытался соврать, но в конце плюнул и повернулся обратно к пруду. — Я думал. — О чём? — Отец не рад моим успехам, — понуро опустил голову мальчик. — Нацу, кем я стану, когда ты станешь императором? — Как это кем?! — обалдел мальчик и сел возле брата. — Ты мой брат! Ты останешься здесь, станешь моим главным советником, правой рукой. — Вот именно, — Гажил опустил голову ещё ниже. — Отец сказал, что я стану твоей тенью, твоей опорой, твоим представителем перед народом… — глаза маленького брюнета болезненно заблестели, и мальчик посмотрел на старшего брата. — Я стану частью тебя, но больше ничем. Лёгкий ночной ветер колыхал луну в зеркальной глади пруда, срывая лепестки с деревьев и унося к звёздам. Нацу лишь молча опустил голову, глядя на блики луны и задумался. — А кем бы ты хотел стать? — поинтересовался будущий император. — Я не знаю, — не по-детски рассуждал пятилетний мальчик. — Может военным. Я ещё не решил. — А давай так! — маленький император улыбнулся во все двадцать молочных зубов. — Когда я сяду за престол, я дам тебе право самому решать кем ты будешь. — Правда? — искренне удивился брюнет. — А не соврёшь? — Император никогда не нарушает слово! От этих слов у Гажила на лице просияла настоящая радость. Пусть отец и безразличен к нему, но старший брат, он заменит ему всех. От избытка радости, Гажил кинулся на брата и повалил на траву. Обнимашки очень быстро переросли в очередной мордобой, и уже через пару минут ночную аллею разрывали крики и брань двух сцепившихся братьев. Тяжёлый вздох, подхваченный ветром, потонул в ночной тьме и Игнил продолжил наблюдать за сыновьями из тени беседки. Глядя на мальчиков сердце императора разрывалось на части. Гажил, младший сын, стал самым страшным и суровым испытанием для мужчины. Он никогда не сможет проявить к нему любовь, никогда не сможет признать его равным Нацу, возможно даже если бы мальчик умер, Игнилу стало бы легче. Он так и не смог полюбить младшего сына, и скорее всего никогда не сможет, поэтому единственное, чем он может одарить его — милосердием. Милосердием, которого в нём никогда не было, которое было чуждо его природе, ради которого императору пришлось смирять многих драконов в душе. Боги жестоко покарали его за бесчинства, которые он творил, не дав ему даже права решить судьбу, и он принимал это наказание, стойко и сурово. Он вырастит обоих сыновей, не допуская распрей между ними даже если ради этого придётся охладеть к Нацу. И вот, Гажил таки наконец столкнул брата в пруд, чему был несказанно рад, но Нацу, недолго думая, потянул его за собой. Чем закончилась эта «мокрая история» император не узнал, так как развернувшись медленно направился в свои покои. Совершил ли он самую страшную ошибку, или единственное правильное решение в своей жизни, сохранив пять лет назад Гажилу жизнь, знали лишь боги, и покажет только время.