Не остановить

Как одиноко плыть в ночи звездной, Я мог бы многое постичь, в грозах Плыть... Все, и боле ничего. (с) Баллада о чайке — Остановись, подумай, где совершил ошибку и попробуй еще раз. Алларос заходится в кашле под подозрительным взглядом Хранительницы. Он держался все то время, что они ходили вокруг лагеря и пытались попробовать кое-что из заклинаний, но этот комок никак не проглотить, внутри словно засело что-то едкое и не хочет выходить наружу. Постепенно Алларос понимает, что никогда не встанет вровень с легендарными Хранителями (и уж тем более легендарными магами в общем), но надеется стать хотя бы хорошим. Тем, про кого не будут шептаться по ночам и качать головой, услышав, что вымер еще один эльфийский клан. Хотя бы не привести свою семью к смерти. Его жизнь — одна бесконечная попытка сделать что-то хорошее с первого раза. — Если мне нравится эта сила… Это плохо? — он задает бесконечные вопросы Дешанне, словно она действительно способна залезть в его головы и вычленить из роящихся там мыслей, самое важное. Обнадежить и упорядочить. Целительство не дается Алларосу особенно. «У тебя какое заклинание не твори — все равно получаются молнии». Наверное, поэтому прошлой ночью, когда разбушевалась гроза, почувствовал неожиданный прилив, такую редкую для него уверенность в собственных силах. Это накатывало постепенно, с каждой новой вспышкой, с раскатами грома — сейчас он выйдет на открытую местность и сможет ловить молнии руками, дотронется до чистого света и тогда точно поймет самую суть. В чем скрывается сила и что она вообще такое. Она находится в самом центре грозы, в той точке, где сходятся кривые осколки молний. Надо просто протянуть руки — упадут сами. И он действительно почти сделал это, но со спины вдруг прижала к себе Эллана и начала кричать: «Даже не думай, дурак, даже не думай! Не ходи туда» И он готов был пообещать ей все, что угодно, лишь бы не расстраивалась. В объятиях сестры то, что толкало его прямо в сердце бури, испарилось, оставив лишь воспоминания об ощущении пульсирующей внутри силы. О том, что могло бы получиться, но он так и не решился попробовать. — Ты еще дитя, Алларос, и как все дети, видишь в магии лишь силу. В этом и таится большая опасность. Владеть даром не значит быть сильным. И все равно он любит это время наедине с Хранительницей, пусть не всегда понимает, что именно ему следует делать, пусть чаще попросту не получает ответов. Но подобно молодому побегу, что тянется к солнцу, он тянется к Дешанне и той частичке мудрости, которой та готова поделиться. Наверняка на Арлатвене, когда Хранители заводят речь о достоинствах своих Первых, единственное, что клан Лавеллан может сказать про своего: «ну, он у нас есть». Запоздалый дар, проявившейся, когда клан уже нетерпеливо ожидал, что Дешанна попросит помощи у сородичей. С каждым поколением магов рождается все меньше, наследие элвен покидает своих детей. Это честь. Это ноша и проклятие. Алларосу рады, потому что он свой, им не придется привыкать к чужаку. Они готовы принять те искры магии, что достались ему, снисходительно качать головой на безобидные чудачества и убить, если однажды он не справится и утратит контроль, За это все он благодарен. — Однажды ты поведешь их за собой, дален. И им придется принимать твои решения. — Как мне сделать так, чтобы они меня слушали? Для них всех он — лишь ребенок, их общее дитя, что они растили всем кланом. Эрван вырезал ему деревянную галлу, Илия учила правильно танцевать, а Кардан разжигать огонь не заклинанием, а ударив камень о камень. Он должен был вобрать в себя те искры, которыми они хотели поделиться. И самое страшное — увидеть в глазах родных осуждение. — Они уже готовы тебя слушать и примут гораздо лучше, чем чужака из другого клана. Но ты упрямо это отрицаешь. Ответить не получается, комок образовавшейся где-то в легких не желает выходить наружу, и Аллароса трясет от спазма. Дешанна тут же прикладывает к груди теплую ладонь, и успокаивающая целительная магия проходит сквозь него, побеждая припадок, давая возможность просто дышать. Он ловит обеспокоенный взгляд, не болотная ли это хворь? То, что будет разрушать изнутри гораздо безжалостней магии. Каких внутренних сил стоит раз за разом смотреть, как ее ученики умирают раньше положенного срока? Та Первая, что была до Аллароса, угасла именно от болотной хвори — сам он не помнит, но старшие рассказывали. Они вообще много чего могут рассказать, если спрашивать в подходящий момент и не под руку. — Я просто простыл, — он неловко оправдывается, чувствуя, каку начинает ножами изнутри точить чувство вины. Рассказывать стыдно, но нужно, наверное ей одной и можно признаваться в собственных неудачах. — Я тренировал заклинание холода и приморозил себе ноги. Ситуацию делало еще хуже то, что все это происходило со словами: «Эллана, смотри, как я могу!» и благодарная публика в виде сестры с братом действительно посмотрела и осталась в восторге. Эллана хохотала, обхватив руками живот, словно ее иначе просто разорвало бы. По лицу Маханона нельзя было сказать ничего, но он по крайней мере не стал смеяться, а просто вынул клинок и застучал рукоятью по ледяной корке. Пробудив внутри что-то похожее на совесть и сострадание к ближнему, Эллана присоединилась к нему. Аллароса оставалось лишь проглотить готовые сорваться с губ слова о том, что он просто может вызвать огонь и растопить лед. Но сейчас ему бы уже не доверили спасать самого себя. Если умудрился заморозиться, то с тем же успехом может себя и поджечь. Так и стоял, терпеливо ожидая героического спасения из ледяных оков. Только вот ноги пробыли в холоде долго. Получилось очень глупо, в пересказе это звучит еще более нелепо, чем было на самом деле. (Уже потом, когда весь мир привычный мир перевернется, а Алларос после упорных тренировок, вызовет духовный клинок, он сможет рассказать эту историю Дориану. И почему-то будет совсем не стыдно, а весело). — Перед сном возьмешь у меня отвар. Дешанна вздыхает, но не сердито, а терпеливо, как обращаются с совсем несмышленышами, потому что им бесполезно что-либо объяснять. И это задевает. Алларос, с малых лет обеими руками вцепившейся в Эллану и Маханона, опекающий их и приложивший все силы, чтобы они чувствовали себя нужными и любимыми, себя ребенком совсем не ощущает и не помнит. — Дален, тебе ничего не нужно им доказывать. Поверь, нам всем достаточно того, что ты есть. Они снова возвращаются к прерванному разговору, и Алларос даже недовольно морщится. Почему нельзя просто его научить? Не словами, которые никак не убеждают и не помогают (а не мысли ли это Маханона?), потому что отчаянно кажется, что Дешанна просто добра к нему и слишком снисходительна. Дело в том, что этого на самом деле недостаточно. Он оглядывается на прошедшие дни и видит, как много делают другие, и собственные попытки кажутся жалкими. Как он может погружаться в книгу, когда Илия никак не может одна приглядеть за всеми малышами, Эллана снова с кем-то собирается драться или нашла новую любовь всей жизни, а Маханон снова уходит куда-то за травами и пропадает так надолго, что впору снова волноваться, не утащили ли его звери. Алларос мог бы сделать что-то большее, если бы постарался как следует. Ему жизненно необходимо чувствовать себя нужным. Не тем, кого придется всю жизнь тянуть и направлять. А тот, кто сможет на своих плечах вынести ношу его народа, вобрать в себе память и незыблемо хранить. И что бы не происходило в мире — шторма и наводнения, смертельные бури и смерчи, выжигающие все на своем пути пожары — он должен остаться стоять. Все исчезнет, все забудется, лишь он останется. Даже не он сам, а то неубиваемое и вечное внутри так и будет скитаться с кланом, оберегая их и поддерживая. — Я должен еще столько всего сделать. — Если ты действительно этого хочешь. Слова Хранительницы кажутся странными. Он вскидывает взгляд, но не замечает ничего подозрительного в ее лице. Впрочем, лица и души — не звериные тропы, их читать гораздо сложнее. Это проверка? Дешанна сомневается? — Я не слепая, твой соклановцы не слепы. Твои брат с сестрой тоже видят. Вопрос срывается сам собой, он висит на кончике языка постоянно: — То, что я не достоин? «Не справился» — холодным ужасом проносится в голове, проклятый кашель снова прорезается, но Алларос задерживает дыхание и не выпускает его наружу. Он сейчас в принципе и вдоха не способен сделать. Он готов тут упасть в ноги наставнице и просить дать еще шанс, покаяться всем богам, что в этот раз будет лучше. Он ведь только учится, пусть практика займет еще немного времени, оно ведь у них есть! Он готов двигаться дальше даже со сломанными ногами. Пусть Дешанна ни разу не попрекала его, даже ни разу не ударила, хотя многие старшие ворчали, что надо бы хоть немного голову вправить, причем всей троице разом. — Что взгляд твой иногда обращен не на клан. Тебе интересен мир за пределами. Конечно, они бы рано или поздно заметили. Тот жадный интерес, каждый раз, как клан приближался к чему-то неизведанному. Она не спрашивает, голос звучит ровно. Алларос тщетно пытается уловить осуждение или недовольство, но ничего подобного нет. — Но нельзя постоянно смотреть в разные стороны, дален. «Но почему мы должны постоянно удаляться? Быть в другой стороне». Разве не клан Лавеллан чаще других долицев торгует с людьми, проходит мимо городов и маленьких поселений? Они насторожены и в любой момент готовы сбежать или защищаться, но этот контакт… он уже есть. Нельзя смотреть на мир из-за кустов, а за ярким парусом аравеля не разглядишь и доли того, что может таиться вокруг. «Действительно этого хочешь?». Он хотел бы узнать больше. Он хотел бы прочитать шемленские книги и хотя бы немного их понять. Сделать что-то значительное для всех. Это ведь не означает, что он предаёт свой народ? Он не колебаясь выберет сторону сородичей, неужели в этом можно сомневаться? Но почему ему вообще нужно выбирать? Его отчаянно тянет к чему-то новому, и, наверное, он способен понять и постичь не только остатки ушедшей цивилизации. Как две руки могут держать одновременно Эллану и Маханона, так и сердце достаточно большое для того, чтобы вместить в себя мир. И все же… Больше всего он хочет быть нужным. Желать чего-то для себя — неправильно. — Я нужен здесь. Не имеет значения, чего мне бы хотелось. Пока мой народ нуждается во мне, я буду здесь. Если нужно отказаться — откажется. Он готов отвести взгляд от всего остального мира. И станет хорошим Хранителем, полностью посвятив себя заботам клана. Алларос всегда знал, каков его путь, но сомнений почему-то не становится меньше. Они роются в голове, усиливаются ночами не давая заснуть сразу. Эллана засыпает мгновенно, стоит ей поудобнее устроиться рядом. А ему остается загонять себя в течение дня (он сам этого хочет!) до полной потери сил, чтобы потом просто нырнуть в спасительную пустоту, иногда даже минуя Тень. — Тебе стоит хотя бы немного отдохнуть, — они аккуратно обходят стоянку, кивая соклановцам, стоящим на страже, — Иногда важно остановиться и дать самому себе восстановить силы. — Я порядке! — он попросту не сможет отдохнуть, зная, что где-то может понадобиться его помощь, даже простенькая просьба натаскать дров для вечернего костра, с чем вполне справился бы и кто-то другой, а если он уже здесь, зачем искать кого-то еще? Зачем отказываться, если он может это сделать. — Я обещал Эллане… Она будет злиться, что он уделяет ей не так много времени, как ей бы хотелось. — Тебе беспокоят ее вспышки гнева? Это может быть опасно не только для нее, но и для всех нас. Этот вопрос должен был прозвучать. Алларос ждал его еще в самом начале, и сейчас осторожно выбирает слова заступничества. — Она быстро успокаивается, я не думаю, что она… злая. Эллана спешит жить, отдаваясь чувствам со всеми потрохами. Особенно таким сильным, как гнев и страсть. Она по-своему толкует понятие справедливости, поэтому и случилась та драка. — Рианнон назвал Маханона немым дураком, но он ведь не дурак, Эл заступилась… Никто серьезно не пострадал! Заступилась Эллана известным способом — развернулась и ударила в лицо. Алларос влез, пытаясь предотвратить начинающуюся свару, за что получил ногой в живот. Он даже не был целью, просто неудачно пытался оттащить сестру, поэтому не обиделся. — Разве Маханон не может сам за себя постоять? «Может. Именно поэтому мы решили ничего ему не рассказывать». На самом деле деле Алларос бы и сам вступился за брата, Эл просто опередила его. Их брат, быть может, умнее всех в клане за исключением Хранительницы. Просто немного своей мудростью. Поэтому ему и не нужны слова. Это он и Эл могут трепаться за троих. — Эллана и Маханон ни в чем не виноваты. Я смогу присмотреть за ними. Все будет хорошо. Родных он будет отстаивать до победного. Наверное, нет на свете ничего, что Алларос не смог бы оправдать и простить брату и сестре. Он отворачивается, направляется к стоянке на доносящиеся родные голоса, и мыслями уже там, с ними, поэтому не слышит в ответ тихое: — Но я волнуюсь вовсе не за них.