Тишина

Когда они с братом были ещё совсем маленькими, мама всегда рассказывала им истории перед сном. Это были старые сказки, которые слышал в своей жизни каждый, её собственные придумки или жуткие городские легенды, некоторые подробности которых будто невзначай опускались, не предназначенные для детского ума. И хотя последние всегда привлекали малышку Оливию больше всего, уговорить маму «рассказать страшную сказку» удавалось редко. Сейчас она помнила их с трудом: детские воспоминания уже почти покинули её, но иногда просыпаясь по ночам от мерещащегося тёплого вкрадчивого шёпота или фантомного ощущения трясущегося тела брата под боком, она невольно вспоминала одну, самую жуткую. Легенду о чудовище, державшем в страхе весь Вермонт, — Тощем Человеке. О нём говорили всякое. Люди постарше рассказывали, что видели его в лесах на окраинах деревень в разных концах штата. Пути в сотни километров для него ничего не значили — сейчас он мог быть в одном месте, через мгновенье совершенно в ином, преодолевая недостижимые человеку расстояния в считанные секунды. Мнение о том, зачем он приходил, не было единым: большинство считали, что каждый визит он похищал детей с неизвестными целями, кто-то говорил, что выискивал людей, чтобы завербовать себе в помощники или просто убить. Говорили разное и о разном, но сходились всегда в одном: от Тощего держаться нужно подальше. Дошло до того, что сельские жители всеми силами избегали посещать леса, только бы не пересечься даже взглядами с высокой худощавой тенью где-то вдалеке. Но однажды группа отважных молодых людей, служащих в полицейском отделе одного из многочисленных маленьких городков Вермонта, отправилась в тот самый лес, дабы доказать напуганным и суеверным местным жителям, что им ничего и уж тем более никто не угрожает. Надо ли говорить о том, какая паника поднялась, когда спустя несколько недель никто из них не вернулся. Не пойми откуда взявшиеся слухи твердили, что парней, всех до единого, нашли насаженными на верхушки елей, и это припугнуло и без того паникующих людей. Само собой россказни никто не проверял — поверили на слово — но много лет спустя, копаясь в старых документах и изучая газетные статьи, Оливия убедилась, что слухи и впрямь оказались слухами: тела нашли чуть позже и всё оказалось куда прозаичнее. Молодых парней растерзали дикие звери. Что ни говори, но легенда была всего лишь легендой. Но тогда, будучи ребёнком, она безоговорочно верила в то, что Тощий Человек существует. Верил и её брат. Оливия была готова поспорить, что в своё время их мать охотно пользовалась этой верой, ведь запуганные дети не отходили далеко от дома, были послушны и никуда не лезли, понапрасну подвергая опасности свои жизни. Так продолжалось какое-то время, а потом её брат пропал. С этого дня прошло уже много лет, даже не один десяток. Оливия не помнила ни его лица, ни времени, проведённого с этим человеком тогда, в далёком и невозвратимом детстве. Мама больше никогда не заговаривала с ней о нём, точно маленького мальчика, с которым они спали под одним одеялом, прижавшись друг к дружке и дрожа от страха после услышанной страшилки, никогда не существовало. В какой-то момент, Оливии начало казаться, будто бы это она сама придумала себе брата, чтобы в глухом Уильямстауне ей не было так одиноко. Она до сих пор не была до конца уверена, что мимолётные моменты их единства ей не приснились, что мальчик точно не был выдумкой, но точно помнила, что винила в его исчезновении Тощего Человека. Может, сейчас она уже и не помнила, а может помнила, но считала тем глупым детским сном, которые до странного похожи на реальность, но тогда, тем давним вечером за окном лил дождь, и маленькая Оливия видела тонкий худощавый силуэт в окно, молча стоящий в нескольких сотнях метров от их дома. Смотрела на него внимательно, не моргая от охватившего душу ужаса. Но даже, когда он ушёл, никому ничего не сказала, чтобы он понапрасну не злился на неё. Чтобы не забрал с собой и не убил, как её исчезнувшего братика.

***

Она проснулась от жуткого завывания ветра снаружи дома и зябко закуталась в плед. На дворе сейчас вовсю красовалась ранняя осень, но погода больше походила на конец ноября: мокрая, с постоянными проливными дождями, понуро повисшими листьями, готовыми сорваться с ветвей сию секунду, и небольшими редкими морозами. Оливия не любила осень. Склизкая и холодная, она утрачивала свою красу с последним упавшим на землю листом, а потом наступала вечная серость с тонким хрустящим льдом на огромных лужах. Серости Оливии с головой хватало и без этого — в собственной душе, например, она царила непрерывно уже множество лет — вокруг хотелось видеть что-то живое и яркое. Например сочное зелёное лето. Она вздохнула, лениво обняв себя костлявыми руками, и бросила понурый взгляд в окно. По стеклу в собственном неповторимом ритме барабанили крупные капли. Они стекали по прозрачной поверхности, обгоняли друг друга, сливались с другими такими же каплями и снова мчались вниз, навстречу гибели. Отчего-то это напоминало Оливии жизнь. Что-то на улице истерически взвыло, точно от боли, и стайка мурашек лихорадочно пробежала по спине. «Ветер сегодня действительно просто сумасшедший», — сонно подумала она.

***

Когда она проснулась, над головой угрожающе сгущались тяжёлые тёмные облака. Точно непоколебимые массивные гиганты, они перемещались с трудом, гремели и перебрасывались между собой яркими серебряными нитями молний, словно желая убить друг друга. И плакали. Их слёзы падали сверху прямо на её лицо, а она, онемевшая от шока, не шевелилась, лёжа на насквозь промокшей земле, чья грязь уже успела пропитать девушке одежду, обувь и волосы. Это явно была не её комната и уж точно не её постель. — Ч-что произошло? — спросила Оливия сама у себя, не ожидая получить ответа. Её голос прозвучал странно: какой-то хриплый и надломленный, а оттого точно чужой, он выходил из горла нехотя и тяжело. Левой рукой она мягко помассировала шею, в надежде вернуть ему прежнее звучание, но только размазала по коже жидкую грязь. Пальцы нащупали неровности, похожие на следы от шрама, и девушка резко отдёрнула руку. Она не хотела сейчас об этом вспоминать. Встать удалось не сразу и только приложив усилия. Дважды она увязала в грязи и поскальзывалась, неловко падая обратно, в третий же раз успела предотвратить падение оперевшись о землю руками. В конце концов, полностью измазанная в грязи, но зато гордо стоящая на ногах, Оливия наконец полноценно осмотрелась вокруг. Лес. Мрачный и незнакомый, он окружил её со всех сторон, и девушка почувствовала себя зверьком, загнанным в угол. Высокие и тощие ели колыхались в такт дуновениям ветра, их ветви с облезшими тонкими иголками, отдававшими синевой, то тянулись к ней, то испуганно отстранялись, не решаясь прикоснуться, как руки с костлявыми пальцами. Отчего-то ели выглядели измученными, заморенными голодом, их стволы с облезшей корой, обтянутые мхом, казались наряженными в изорванные нелепые платьица, придавая деревьям ещё более жуткий и болезненный вид. Трава под ними утопала в воде, лившейся с неба беспрерывным потоком, и когда Оливия несмело двинулась с места, земля зачавкала у неё под ногами. Стоило мельком бросить взгляд в тёмную глубину леса, как тотчас вспоминалась старая легенда. По словам матери, в похожем лесу и жил Тощий Человек. Неожиданно для себя, она резко сорвалась с места, ринувшись в ту самую беспросветную глушь. Ноги сами несли её туда, вопреки желанию головы, и в какой-то момент девушка осознала, что совершенно не способна собой управлять. Ветви больно хлестали её по лицу, оставляя на нём мелкие царапины, а она даже не могла прищурить глаза или заслониться рукой: её тело ей больше не принадлежало. Несколько раз она нелепо поскальзывалась на скользкой грязи, но вставала и продолжала идти туда, куда вели её ноги. Разум постепенно обуревала паника. Несколько раз она замечала на изуродованных стволах сосен белые пятна, похожие на бумагу. Они беспомощно растеклись по коре дерева, вбитые в неё струями беспощадной бури, надписи на них призывно чернели. Девушка постоянно хотела подойти поближе, дабы получше рассмотреть таинственные листки, развешанные тут явно человеческой рукой, но постоянно невольно проходила мимо. Это злило её, но она ничего не могла сделать, а оттого раздражалась ещё сильнее. Это было похоже на издевательство или игру каких-то потусторонних сил, которые, словно перед носом глупого котёнка, махали перед ней мышкой на ниточке, а в самый последний момент убирали её прочь. Она притворялась, что не понимала этого и лишь покорно шла, следуя за игрушкой, не понимая, к чему это может привести. Внезапно впереди мелькнул высокий тёмный силуэт. Оливия остановилась как вкопанная, подняв глаза к нему, примерно туда, где, как ей показалось, она только что видела его голову. Туда, где этой головы уже не было. Она с ужасом осознавала, что до сих пор не в состоянии двигаться, и лишь молча слушала тяжёлое биение сердца у себя в груди. «Почему я не ухожу?» — спросила она сама у себя, ощущая, как за спиной нависает знакомая тень. «Почему я не могу убежать?» Тень исчезла и на несколько мгновений всё вокруг затихло. Оливия с удивлением отметила, что дождь больше не шёл, ветер смолк, но тучи по-прежнему плотно укрывали от неё тёмное ночное небо. Природа беспрекословно подчинялась Тонкому Человеку, по крайней мере в этом лесу. «Потому что гостям неположено покидать мой дом без моего дозволения», — голос казался смутно раздражённым, но из-за напускного спокойствия Оливия не была уверена, что правильно различала эмоции. Барабанные перепонки, как и в прежнюю их встречу, отозвались на беззвучный голос болью, голова загудела. Обладатель столь необычного способа общения замер в нескольких десятках шагов от неё, одетый в прежнюю траурную одежду, и бесстрастно, как могла судить Оливия по его отсутствующему лицу, глядел на её промокшую измазанную в грязи фигуру. Почему-то ей не было страшно. Всё произошедшее прояснилось в её уме, и она ощутила себя до странного равнодушной, безразличной к происходящему. Его тонкие костлявые руки, особенно выделявшиеся своей белизной среди окружавшей их черноты, собственнически легли на её плечи, стиснув их до боли. Казалось, ещё немного, и она услышит треск собственных костей, но этого всё же не случилось. «А ещё гостям предлагается провести время с хозяином», — он приблизился к ней почти вплотную, так, что Оливия чувствовала мертвецкий холод, исходящий от долговязой фигуры, — «и как следует повеселиться». Дьявольская ухмылка прорезалась на месте его рта. «Ты моя, Оливия» Последний раз столкнувшись взглядами с тёмными впадинами на бледном лице, она открыла глаза.

***

Вокруг была её собственная комната, на стенах всё те же безликие персиковые обои. На потолке, понуро повесив стеклянные капельки, висела бабушкина люстра. Оливия сжала пальцами ткань простыни и истошно завопила, уткнувшись в подушку, а потом, стиснув зубы, беззвучно заплакала.

***

Детский силуэт безвозвратно отдалялся, исчезал прочь из её жизни и пусть Оливия ещё полноценно этого не понимала, нечто на подкорке её сознания смутно тревожило девочку, предчувствуя что-то плохое. Она припала лицом к окну, упёрлась в него ладонями и любопытным взглядом провожала вдаль брата, державшего за руку кого-то непропорционально длинного, с жуткой широкой улыбкой, рассекающей напополам его гладкое, как водная гладь, лицо. Существо пристально глядело на неё, и почему-то только на неё, а она, глупый ребёнок, не кричала, даже не боялась, лишь только улыбалась ему в ответ неосознанной детской улыбкой. С тех пор, как странная пара растворилась в лесу, своего близнеца она больше никогда не видела.