Легенда одной мести

Мауи не мог спать. Ещё будучи совсем мелким, он заметил эту странную и пугающую особенность. Тама-Ранги, его наставник, тогда лишь покачал головой и посоветовал не думать о всяких глупостях. Спустя три года Мауи узнал, почему он никогда не хотел спать. Маленькая белая крачка, с которой он часто беседовал, когда Тама-Ранги покидал остров, в тот день переела красных водорослей и в припадке безумной говорливости раскрыла Мауи секрет его особенности. Мауи был полубогом, и таковым его сделал Тама-Ранги. Мёртвый младенец, завёрнутый в человеческие волосы, попался ему, когда Тама-Ранги совершал расслабленный променад по побережью. Старый бог птиц и превращений не мог видеть, как настолько молодое существо больше не видело солнца свет и яркий, влажный шелест лазуритовых волн. Он поднял младенца на уровень своего лица и, совершив хонги — традиционное приветствие всех жителей маленьких островов — вдохнул в него жизнь. Этот младенец получил назад свою душу, скреплённую с телом благородным дыханием бога, а Тама-Ранги осталось лишь приютить малыша. Что он и сделал. Так Мауи узнал, что его наставник был богом, а сам он происходил из неприхотливого человеческого рода. Данное знание надолго выбило его из привычной жизненной колеи. Тама-Ранги не выглядел довольным, когда узнал, что его воспитаннику открылась тщательно оберегаемая им тайна, но не стал препятствовать его уходу к людям. И вот уже много лет Мауи жил среди смертных. Поначалу было сложно — как оказалось, у него было четыре старших брата и маленькая сестра, которая быстрее всех полюбила его и взяла привычку ходить рядом, как хвостик ходит за собакой. Поначалу Мауи напрягало такое внимание, но вскоре он привык и с удовольствием возился с сестрой. Они вместе искали самые вкусные кокосы, наблюдая за поведением пальмовых воров. Вместе плавали на изящных лодках, ловя рыбу возле берегов острова или играя с волнами в открытом океане. Вместе наблюдали за мерным сиянием звёзд, и Мауи, чувствуя рядом родное тепло, рассказывал божественные легенды — о духах и демонах подземного мира, о богах и великих героях, об удивительных приключениях и чудесных превращениях живых существ. Хина-Ури слушала внимательно, едва дыша, и её полный восторга тёмный взгляд заставлял Мауи чувствовать себя чем-то большим, чем он являлся. Но когда Хина-Ури уходила спать, Мауи оставался в тёмном и тоскливом мире. Как я уже говорил, он не мог спать. Душа, запертая в теле, больше не принадлежала смертному человеку — ей не требовался отдых. И Мауи приходилось часами сидеть на пороге дома, вслушиваясь в мерное дыхание людей. Иногда компанию ему составлял кто-то из братьев, одолеваемый бессонницей, но такие моменты были редки — все использовали тёмные часы для того, чтобы восполнить силы. Не спал Мауи и в эту ночь. Она была тёплой и бархатной — такой, какой могла быть лишь в этом тропическом раю. Полубог привычно сидел на пороге, поджав ноги и прикрыв глаза. Он слушал звуки ночного острова, медитировал и восполнял божественную ману, когда услышал лёгкие, практически невесомые шаги. Сердце Мауи налилось радостью и тревогой. Радостью от того, что он узнал владельца этих шагов. И тревогой — потому что Хину-Ури мучили лунатические нападки. Они начались внезапно, как муссонные дожди, и заставляли Мауи сильно тревожиться. Шло время, люди имели свойство вырастать. Не стала исключением и Хина-Ури, со временем из нескладной, но милой девчушки превратившаяся в красивую молодую девушку. Их прогулки с Мауи стали короче — мать Таранга переживала, что на дочь могут положить взгляд боги, что наблюдали за её младшим сыном. Да и Хина-Ури уже не настолько восхищалась океаном или ночным небом — привычные племенные обязанности молодой девицы захватили её. Мауи не знал толком, в чём они состояли — как-то девицей он не был, — но Мауи-таха, самый старший Мауи в их семье, сделав «страшные» глаза, однажды заметил, что ни один нормальный мужчина их не знал. «Не лезь ты в женскую жизнь, малыш Тики, — заметил он тогда, пододвинув к брату-полубогу лишний банан. — Нам — наша доля, мужская. Ури — своя, женская. А все эти океаны, облака, звёзды… Будет свободная минутка — отчего же не посмотреть?» Мауи послушался совета и оставил Хину-Ури в покое. И вот результат — ночные похождения, никак не связанные со «свободными минутками». Потому что Мауи знал, что Хина-Ури спала. Девушка задумчиво шла сквозь панданусы, и следом за ней перелётами следовал маленький древесный голубь. Мауи сохранил набедренный пояс Таранги и её же плащ, которые использовал тогда, при первом полёте в подземный мир. Он мог, конечно, обращаться и сам, с помощью заклинаний, выученных у Тама-Ранги. Но тёплые материнские вещи напоминали ему о семье, и Мауи нравилось ощущать их на себе. Да и образ голубя — маленькой и незаметной птицы, куда больше подходил для незаметной слежки, чем сокол или та же чайка, в которых Тама-Ранги научил его обращаться. Хина-Ури вышла на пляж и остановилась у самой кромки воды. Ленивые прибрежные волны лизали влажный песок и голые человеческие ступни. Мауи приземлился на ближайший куст и настороженно притих, не отрывая от сестры блестящих умных глаз. Он мог обратиться в человека, взять сестру в охапку — сейчас их габариты были не сравнимы, и Мауи, как полубог, был намного выше, мощнее и сильнее самых совершенных мужчин племени, — и унести домой, под защиту племени. Но сделай он это — и никогда не узнает, что с сестрой и как можно было ей помочь. Мауи чувствовал наваждение; оно опутывало сестру крепкими нитями, похожими на чёрную паутину, и не поддавалось магии полубога. Мауи пытался снять наваждение, но его накладывал кто-то сильнее его. Демон. Или бог. И Мауи хотел бы знать, кто из богов был таким мерзким речным угрём, что посмел заколдовать его сестру. Он хотел узнать это. И отомстить. Ведь в жизни Мауи было не так уж много светлых моментов, и семья была одним из них. И Мауи не собирался терять её. Хина-Ури ничего не делала. Она просто стояла в воде, расслабленно опустив руки, и неотрывно смотрела на горизонт. Лунный свет отражался в беспокойной воде, и казалось, что океан был серебряным, как волосы Таранги. Мауи чувствовал смутное беспокойство, волной проходившее по глянцевым перьям. Он тихо перебирал лапами, цепляясь коготками в сочные побеги пандануса, и, казалось, состоял из сплошного нерва: двинься вода — и он рассыпется, рванёт вперёд, рыча, как дикое чудовище Преисподней. Мауи чувствовал бога. Он был совсем рядом. В одно мгновение вода вдруг расступилась, и из глубин шагнул он. Это был юноша, молодой и невероятной красоты. Хина-Ури тихо выдохнула, будто всхлипнула, увидев его, и Мауи от неожиданности замер, забыв о том, как летать. Юношей был бог, неведомый ему. И именно его ждала Хина-Ури — ждала искренне, без принуждения. Почему же тогда он чувствовал наваждение? Юноша вышел на мелководье, но не покинул водных границ. Хина-Ури сама шагнула к нему — тонкая, женственная, она на фоне бога выглядела хрупким и нежным цветком. Они обнялись, и Хина-Ури спрятала своё лицо в чужой груди — лишённой татуировок, бледной, словно никогда не видевшей солнце. Мауи не слышал, что шептал бог, поглаживая его сестру по кучерявым волосам — океан и ветер, игравший с ветвями пальмы, глушил все тихие звуки, вырывавшиеся из чресл живых существ. Одно он знал точно — от обычных пожеланий доброй ночи щёки Хины-Ури не заливал бы такой яркий румянец. Миг единения продлился недолго. Едва только луна погрузилась в океан, сверкнув серебристыми лучами, как юноша-бог отпустил Хина-Ури, напоследок мягко проведя по нежной щеке. Мауи смотрел на сестру и не узнавал её — в тёмных миндалевидных глазах горели яркие искорки, а смуглое тело полосовало звёздное свечение. Бог погрузился в океанские глубины, оставив после себя лишь более бурный, чем раньше, океан, а Хина-Ури отправилась назад, домой. А Мауи, убедившись, что бодрствующий Мауи-пае бродил неподалёку и видел возвращающуюся сестру, вновь вернулся на побережье. Обратившись в чайку, он взмыл над океаном. Тёмная вода, на поверхности которой уже появлялись розоватые сочные краски просыпающегося Тама Нуи-Те-Ра, выглядела безмятежной. Дева-Рассвет уже взошла на ложе Тане. Прищурив глаза, в которые больно били утренние и тёплые солнечные лучи, Мауи кружил над океаном, распластав крылья. Кем бы ни был этот неизвестный бог, вода ревностно хранила его тайны. Раздосадованный, Мауи вернулся на берег, вновь стал человеком и направился в деревню. Хина-Ури сидела на пороге и пила кокосовое молоко, болтая ногами. Когда Мауи подошёл к ней, она отставила скорлупку и с удовольствием коснулась его носа кончиком своего. — Чего мрачный, малыш Тики? — поинтересовалась она, когда старший брат грузно присел рядом. Несмотря на то, что Мауи был старше её на несколько лет, Хина-Ури следом за другими своими братьями называла его «малышом Тики». Наверное, потому, что в свои шестнадцать она вела себя совсем как взрослая, в то время как Мауи, воспитанный в инфантильной среде божеств и магии, до сих пор не мог нагнать остальных людей во взрослости. — Тапаиру вновь посещали тебя в кошмарах? Мауи задумчиво глянул на неё. Там, на побережье, Хина-Ури выглядела такой счастливой… Она не помнила свои ночные похождения, и Мауи, несмотря на то, что морской бог не причинил сестре никакого вреда, чувствовал беспокойство. Он буквально видел нависшую над семьёй беду, но не знал, с чего начинать бороться. — Если бы ты… допустим… встретила что-то незнакомое… Кого-то незнакомого… Как бы ты поступила? — тихо поинтересовался он: рядом маячил Мауи-таха. Мауи совсем не хотелось объяснять ему, свидетелем чего стал ночью. Чем меньше смертных знало об этом, тем меньше могло пострадать. Хина-Ури долго не думала. — Спросила бы у мамы, что или кто это был, — ответила она, и в её взгляде появилась тревога. — А если бы Таранга не знала? — Ну, — Хина-Ури задумалась. — Тогда, наверное, поинтересовалась бы у тохунга. Или у того, кто долго прожил и много знает. «Тама-Ранги», — тут же вспыхнуло в мозгу Мауи, и он едва удержался от того, чтобы разбить лоб ладонью. Как он мог забыть о старом наставнике? — Что ты делаешь? — спросил Мауи-таха спустя время. Грузный и уже не такой быстрый Тама Нуи-Те-Ра добрался до центра небес — яркие, голубые, они поселяли в сердцах людей радость и счастье. Не было их только у младшего Мауи. Он, покусывая нижнюю губу, старательно вглядывался в небесные глубины, высматривая проблеск белого крыла. Альбатросы были редкими посетителями острова, но Тама-Ранги предпочитал их всем другим птицам. И Мауи хотелось показать наставнику, что он всё ещё помнит его предпочтения. — Я видел, как вы с Ури шептались поутру, — продолжил старший Мауи, когда понял, что ответа на вопрос не последует. — О чём, если не секрет? — Не секрет, — согласился Мауи, — но не скажу. Не сейчас. Мауи-таха ему нравился. Самый старший сын Таранги был спокойным и доброжелательным человеком. Он часто становился своеобразной «третьей» стороной в конфликтах младших братьев и мирил их, используя слово, а не физическую силу. Тем не менее, если его разозлить, то можно было получить выносливого и яростного врага. К счастью, разозлить Мауи-таха было сложнее, чем поймать летучую рыбу корзиной для сбора кокосов. Мауи-таха кивнул, принимая такой ответ, но не ушёл. Впрочем, Мауи не делал секрета из своих способностей. Все братья знали о его умении общаться с птицами и становиться таковой. Поэтому старший Мауи даже бровью не повёл, когда огромный альбатрос вдруг опустился на песок недалеко от них. Мауи погладил благородную птицу, чувствуя под ладонью мягкие приятные перья, после чего прошептал: — Кто приходит с океана, гуляя ночью с девушками? — Не знаю, — повернув голову набок, ответил альбатрос, и сложно было винить его, если даже люди подчас не понимали друг друга. Мауи усмехнулся. — Лети к Тама-Ранги, всесильному птичьему богу. Передай ему мой вопрос. Я буду тебе благодарен. Альбатрос моргнул. Мауи знал, что сейчас тот был свободен, как ветер — период спаривания и гнездования ещё не пришёл. — Хорошо, — произнёс он и взлетел, обдав Мауи порывом ветра из-под больших белых крыльев. Мауи проследил за птицей, пока та не стала едва различимой точкой в лазурной глади небес, после чего обернулся. Мауи-таха сидел на стволе поваленной когда-то непогодой пальмы и невозмутимо наблюдал за ним. — Тучи сгущаются, — произнёс он медленно, и Мауи понял, что интуицию ему подарили вовсе не боги. — Да, — согласно кивнул он. Послание от Тама-Ранги прилетело уже к закату и состояло из одного лишь слова:        «Тинирау».

* * *

Мауи напряг мышцы и толкнул лодку в воду, оставив на влажном песке змеевидную колею. Недавно прошёл дождь — мокрая земля липла к ногам, а прохладный ветер заставлял тело покрываться мурашками. Но Мауи почти не обращал на них внимание. Он с силой оттолкнулся веслом и направил лодочку в открытый океан. Ему нужно подумать и разобраться в свалившихся, как кокос на голову, заботах, а сделать это на берегу не представлялось возможным. Хина-Ури обеспокоенно наблюдала за ним, сидя над тапой, братья, словно сговорившись, ходили за ним, отвлекая на простенькие, но раздражающие мелочи, а мать Таранга вдруг с чего-то решила поговорить с ним о пользе женитьбы. Мауи не спорил — по человеческим меркам он давно был должен обзавестись семьёй и детьми. Но вот в данный момент они занимали его меньше всего. Ветер гулял в голубых парусах, и его мерный свист постепенно приводил душу Мауи в равновесие. Он обожал мореходство — когда солёные океанские брызги неслись в лицо, волосы трепал сладкий бриз, а в голове было пусто. Никаких тревог, никаких забот. Сейчас же даже любимое дело не помогало Мауи расслабиться. Его разум захватил Тинирау. Мауи честно пытался вспомнить хоть что-то о морском покровителе рыб и акул. Кажется, когда-то он слышал об этом боге. Но как бы Мауи не напрягал память, Тинирау скользким рыбным тельцем выскальзывал из его воспоминаний — лишь мелькал вдалеке серебристый хвост. Не придумав ничего лучше, Мауи превратился в пингвина и плавно спикировал с лодки в холодную воду. Птичье восприятие происходящего было далеко от человеческого. Недаром Тама-Ранги долго не позволял Мауи проверять превращения на практике, заставляя раз за разом твердить неизменные, как песок побережья, заповеди. Это было разумной предосторожностью — многие полубоги стали безмолвными крылатыми животными, не справившись с превращением. Мауи же повезло — у него был лучший наставник, птичий бог, и его упорные уроки сослужили Мауи хорошую службу. Он поднял голову, убедившись, что лодка не перевернулась от его мощного прыжка с неё, и вновь поплыл вглубь, ловко проносясь меж кораллов. Редкие серебристые рыбки бросились врассыпную, когда Мауи врезался в их колонну. Прищурившись, он осмотрелся и, взглядом выцепив из стайки одну из них, бросился за ней. Но не успел он сомкнуть клюв на рыбке, как почувствовал рядом знакомую ману. Тинирау был совсем рядом! Мауи остановился и посмотрел по сторонам. И всё равно бог акул застал его врасплох. — Хаере маи, малыш Тики, — поприветствовал Тинирау, в его голосе сквозила мягкая усмешка и много, очень много, напряжения. — Чего ты забыл тут, глубоко под водой? Мауи пристально посмотрел на него, после чего рванул вверх, к свету и живительному воздуху надводного мира. Судя по завихрениям, появившимся в воде, Тинирау последовал за ним. Сейчас он не был прекрасным, словно сотканным из лунного света, юношей. Он был лыс, бел, как лежащие на дне ракушки, и хвостат — то был акулий хвост, сильный и подвижный. Глаза — светло-серые, словно водянистые, немигающие и рыбьи, — наблюдали с отстранённой скукой, как смотрят боги, воспринимающие жизнь игрой. А голос… в голосе было больше мощи, чем у скалы, если бы она легла тебе на плечи. Мауи чувствовал настороженный интерес, словно мускусом пропитавший всё вокруг, и пристальный недобрый взгляд, и вся его интуиция кричала об опасности. Сейчас рядом с ним был настоящий злой бог — такой, как Вхиро, как демоны-водяные понатури. Как сердившаяся Махуика, узнавшая о смерти сыновей. Как жерло вулкана, в который Пеле с творческим безумием кидала камни. Мауи запрыгнул в лодку и обратился в человека. Тайаха словно сама прыгнула в руки, но, подумав, Мауи просто положил её возле своих ног — не так, чтобы выглядеть угрозой, а так, чтобы, в случае нападения, иметь возможность схватить оружие и ударить первым. Поэтому, когда Тинирау высунулся из воды, то увидел лишь молодого полинезийца, который смирно сидел в лодке и с интересом следил за ним. — Хаере маи, Тинирау, — заметил он и ответил на ранее заданный вопрос: — Под водой тихо, лучше думается. — Проблемы? — Когда одна утка умирает, другая вылупляется. Проблемы — словно эти утки: они всегда рядом. Тинирау хмыкнул; Мауи же напрягся, хотя внешне старался не выказывать никаких негативных эмоций. — Это ты следил тогда за нами, — Тинирау не спрашивал. Он утверждал. Мауи не знал, как бог узнал о слежке, ведь голубя не было видно от туда, где тот стоял ночью, но оправдываться не собирался. — Я, — спокойно подтвердил он и — из-за стремления не выказывать никаких чувств — не заметил, как светлые глаза Тинирау потемнели, будто песок, внезапно умытый струёй воды. Тинирау кивнул, что-то решая про себя, после чего развернулся, показательно потеряв к полубогу интерес, и величественно вернулся в океан. Мауи схватился за борт, когда вернувшиеся волны ударили лодку в бок. Впрочем, судёнышко почти сразу вернуло себе равновесие, закачавшись на воде. Мауи выглянул за борт, окинув взглядом сумрачные глубины. Плавать расхотелось. Мауи-таха предсказуемо ждал его на берегу. За мощной спиной, в мягкой корзине из обработанных банановых листьев, спал его младший сын. Судя по всему, жена Мауи-таха вновь отправилась в дальнюю рощу, заставив мужа следить за потомством. — Неудачный день для плавания, — заметил он с улыбкой, когда Мауи затащил лодку на берег и подошёл к нему. — Или ты и в рыб можешь?.. — Брат, — обратился к нему Мауи, проигнорировав незлую насмешку. Старшие братья часто шутили над ним и его способностями — отчасти из-за зависти, ведь они сами были простыми смертными, а отчасти из-за самого Мауи, которого бананом не корми — дай над кем-нибудь посмеяться. — Ты должен уговорить Ури переселиться к нам. — В мужскую хижину? Голову простудил, что ли? — Ури в беде, — перебив его, продолжил Мауи. Его тёмные глаза почернели ещё больше, став похожими на сверкающие обсидианы. Мауи-таха стало не по себе. Он постоянно забывал, что младший брат был не совсем человеком — и логика у него была своя, не похожая на логику остальных членов семьи. — Ночью она ходит к океану. Он зовёт её. Мауи-таха прищурился. — Так вот почему она бродила так рано, — медленно произнёс он, вспомнив ворчания Мауи-пае. — Но… но зачем океану наша сестра? — Не знаю. Но Ури может пострадать. Если любишь её — помоги. Или хотя бы не мешай. — Мауи не был рад, что дело приняло такой оборот. Он не хотел впутывать братьев в противостояния с богами. Поэтому он не сказал Мауи-таха всей правды. Старший братец, конечно, человек, но и люди могут решить напасть на богов, если посчитают их опасными. А для Тинирау хватило бы удара, чтобы отправить старшего Мауи в Булоту. — Ладно, — помолчав, согласился Мауи-таха, — я попробую. В конце концов, не убьют же его женщины!

***

К вечеру ветер чуть разогнал последождевую хмурость, и небо над островом окрасилось в яркие краски. Дети высыпали на улицу, их громкие крики раздавались в округе. Женщины частью отправились следить за ними и по пути помочь мужчинам принести корзины с кокосами, частью — продолжили создание тапы. Хина-Ури выбрала место возле кустов и задумчиво погрузилась в работу. Последняя хорошо помогала расслабиться, обычно. Сегодня же Хина-Ури чувствовала себя странно. В голове шумело, а разум выкидывал на поверхность какие-то разрозненные слова, будто кто-то шептал ей на ухо нечто странное и необъяснимое. К ней подошёл Мауи-таха, собранный и спокойный, как всегда. Хина-Ури с небольшим трудом выползла из собственных размышлений и вопросительно посмотрела на него. — Пришёл узнать, как ты. А то хмурая такая, — пояснил Мауи-таха. — Со мной всё нормально. — Хина-Ури подумала, стоит ли говорить брату о странном шёпоте в голове, но потом решила, что нечего забивать ему голову. Она просто устала, вот и вся мистика. Ещё и погода давит — слёзы Ранги заставляют душу тосковать. — Это хорошо. — Таха, я же тебя знаю, — девушка с едва заметной улыбкой покачала головой. — Тебя братец Тики послал? Младший Мауи всегда чрезмерно опекал её. И даже сейчас, когда «малютка Ури» выросла, он всё ещё продолжал свой добровольный труд. Мауи-таха ощутимо смутился и отвёл взгляд. Ага! Значит, она угадала. — Брат, я в порядке, правда. — Хина-Ури отложила тапу и взяла Мауи-таха за руки, легонько сжав их в успокаивающем жесте. — Не знаю, почему вы решили, будто я нуждаюсь в помощи… — Океан! — выдохнул Мауи-таха, прежде чем она развила свою мысль, и продолжил — быстро, торопливо, будто боялся, что она его остановит: — Мауи считает, что океан опасен для тебя. Он хочет, чтобы ты спала в нашей хижине. — Таха, как ты это представляешь?! — Хина-Ури едва сдержала возмущение — Мауи-таха был невиновен в том, что не смог отказать своему могущественному брату-полубогу. — Ты же знаешь, что женщина может спать в хижине мужчины только тогда, когда становится его женой. Неужели мама не рассказывала это Тики? — Кажется, рассказывала, да он витал в облаках, считал волны, — хмыкнул Мауи-таха. — Если брат так тревожится, то я уйду к маме. Но не к вам… это неприлично. — Хина-Ури поджала губы. Впрочем, судя по виду Мауи-таха, тот тоже был того же мнения. «Странно всё это. С чего бы братцу Тики волноваться за меня? Ни разу не замечала, чтобы хотелось в океан», — подумала девушка, когда старший брат ушёл. Она бездумно вертела в руках тапу, но работать что-то совсем расхотелось. Ещё и этот голос в голове… — Милая, поможешь? — Таранга выглянула из хижины, из которой неслись аппетитные запахи. «Хотя… мальчишкам часто видится опасность даже там, где её нет», — решила Хина-Ури и отправилась к матери.

***

— Дядя Тики, что ты делаешь? — маленькая Мокомоко свесилась с ветки, с интересом глядя на измазанного землёй Мауи. Тот старательно копал, пытаясь добраться до корней. Большие глянцевые листья с красными прожилками блестели от слизи, а ствол куста был покрыт шипами. Ни один нормальный член племени не стал бы лазать под подобным растением. Но Мауи не был нормальным. А ещё он любил сестру и твёрдо намеревался избавить её от неведомого проклятия. — Собираю ингредиенты для зелья, — произнёс Мауи, когда понял, что не отвечать было невежливо. — Какой-то бог — или зловредный дух — заколдовал Ури. И я собираюсь её спасти. — Здорово! — Мокомоко спрыгнула на землю. — Можно помочь? — Если хочешь. Мокомоко была необычной девочкой. Во-первых, она всегда играла с мальчишками. Это не было чем-то неприемлемым, однако её мать уже не раз жаловалась Мауи, что тот испортил малышку. «Девочкам не положено бегать в грязи, как какой-то свинке! — возмущалась она во время вечерней трапезы, когда Тама Нуи-Те-Ра уходил с неба с чувством удовлетворения, а всё племя собиралось на главной поляне. — Все эти приключения, поиск менехуне или какамора, драки… Не то это, что полезно нашим дочерям!» Во-вторых, Мауи был тут совсем не причём. Ну, почти. Мокомоко сама искала себе опасностей на маленькую и пока ещё тощую, как шейка курёнка, задницу. И никакие полубоги ей для этого были не нужны. Правда, женщин-матерей это не убеждало. Поэтому Мауи каждый вечер отыскивал племянницу и лично притаскивал её домой — измазанную в пыльце диких растений, растрёпанную, подчас с синяками или кровоточащими царапинами, но абсолютно счастливую. «Вот ведь пострела! — невольно восхищался Мауи-вахо, её отец, когда Мокомоко сидела возле огня и с наслаждением поглощала мясной бульон. — Остров вздохнёт с облегчением, когда она выйдет в океан!» Тогда Мауи со смехом поддержал шутливый тон брата, и они весь вечер просидели у костра, размышляя о будущем. Кажется, Мокомоко понравилась идея отца. Девочки тоже изучали мореходство — в племени не было никаких табу на подобную деятельность. Теперь же, узнав о Тинирау, Мауи подумал — сколько девочек и девушек он уже мог заманить в своё подводное царство? — Дядя Тики! — Мокомоко ткнула его в спину худым кулачком. — Такие пойдут? Мауи поспешно вернулся в реальность и окинул взглядом зажатые в руке племянницы корешки. — Да, — милостиво кивнул он. — Теперь вымой их вон в том ручье. Я сейчас приду. Мокомоко поскакала выполнять просьбу. Мауи проводил её тяжёлым взглядом. Теперь он понимал, почему Тама-Ранги так не хотел отпускать его к смертным. «Здесь — райские кущи и мир без забот, — вещал он тогда, пристально глядя в тёмные и решительные глаза Мауи. — Там же — потери, беды и тоска. Ты уверен, что хочешь уйти и страдать?» Тогда Мауи выбрал людей и страдания. Он не знал, в чём последние заключались, и Тама-Ранги лишь печально вздохнул, принимая его выбор. «Мир людей — мир привязанностей. Потери будут болезненны», — добавил он на прощание, когда Мауи толкал каноэ к шелестящей воде. И вот теперь, спустя столько лет, он понял наконец-то, что имел ввиду старый наставник. Привязаться к людям оказалось легко — а вот терять их стало неожиданно больно. Мауи-рото, его второй по старшинству брат, покинул мир живых три года назад — от нелепейшей смерти: упавший кокос стал его палачом. Мауи тогда всю ночь просидел, выискивая на небосводе новую звезду и смаргивая выступающую на глазах влагу. Мауи-рото был чем-то похож на него — и до Ури являлся его самым близким и любимым членом семьи. Мауи понял, что, привязавшись к людям, сделал себя зависимым, а оттого слабым в глазах богов, но ничего не мог — и не собирался, к слову, — делать. Бросить людей из-за того, что сложно? Мауи был не такой. Он не пасовал перед сложностями, он смеялся им в лицо. Вот уже много лет Мауи защищал это племя всеми доступными способами. Мокомоко старательно полоскала корешки в воде, опустив голову — волосы кудрявым каскадом падали ей на лицо, кончиками погружаясь в воду. Мауи присел рядом и зачерпнул воды в забранный из деревни кувшин. — Только Ури об этом не рассказывай, ладно? Вообще никому, — добавил он, поймав светлый девичий взгляд. Мокомоко важно кивнула. — Лады, — снисходительно фыркнула она. — Буду молчать, как рыба! Разрешишь посмотреть? Мауи улыбнулся. Маленькая племянница ему очень нравилась. Пожалуй, она была самой открытой и смелой девочкой острова и грозила вырасти в неустрашимую воительницу, достойную своего отца. Мауи-вахо всегда считался самым яростным и воинственным из всех братьев — не считая, конечно, самого Мауи, но Мауи решил в таких статистиках себя не учитывать: читерская жизнь с богами делала его самым-самым среди смертных. Кто знает, каким был бы он, не родись раньше? Если бы Таранга не оставила его в океане? — Хорошо, — произнёс он, и Мокомоко подпрыгнула в нетерпении.