2061. Мы живые.

      19 мая 2061 года       Время 13:07       Санкт-Петербург       Конно-спортивный клуб «Биринчи»       Меня зовут Василиса              — Поехали со мной, — крикнула я Нурджану и он запрыгнул в машину, не заставляя себя просить дважды.       — Так, так, не балуйся, залезай давай…, — сказала я, заталкивая своего сто килограммового пёсика в отсек в задней части салона, специально оборудованный для него. Эти правила ввели года три назад. Теперь крупных собак, весом больше сорока килограмм, запрещалось перевозить в летающих машинах просто на заднем сидении.       Нурджан, привыкший ездить, дыша мне в затылок, поначалу возмущался такому ущемлению его кибер-собачьих прав, но потом вынужден был смириться и теперь сопротивлялся просто для вида – это была такая игра – я его заталкиваю, а он упирается. Учитывая, что во мне веса чуть больше пятидесяти, а в нём чуть меньше ста, моя победа, которую я неизменно одерживала в этой «борьбе» была откровенными поддавками со стороны собаки и мы оба это знали. Но нам было весело – а это главное.       Спешить сегодня некуда. У меня всего две тренировки и работа с Сахибом. Но завтра соревнования, так себе, конечно, старт, так называемый «междусобойчик». Но нам большего и не нужно. Повезу Лизу, свою самую талантливую ученицу – поедет маршрут до метра на кибер-тракенене по кличке Данко, выполненным в стиле старых лошадей Гросс Тракенен, давно утраченных лошадей, большинство из которых сгинули в кровавой каше второй мировой войны.        Не очень крупный, коренастый конь, караковой масти с красивой головой и длинной, но не тонкой шеей с очень длинным гибким затылком. Он был очень красив и его создатели постарались, чтобы в его экстерьере, как в экстерьере его прототипов, явно читалась благородная арабская кровь.       Конечно Данко не лошадь из учебной группы. Его совсем недавно приобрёл в подарок Лизе её отец, чиновник, занимающий важный пост в администрации города. Он никогда не жил с Лизой и её мамой, но Лизе помогал, правда, в основном, финансово.       А Лиза, худенькая, хрупкая девочка с узкими ладонями и жидкой косичкой, оказалась внезапно настолько талантливой всадницей, что с лёгкостью обошла всех, с кем начинала заниматься одновременно. Сев в седло она преображается, словно становясь единым целым с лошадью – миг и нет больше девочки с вечно опущенными вниз глазами, есть стройная всадница с железной рукой и решительным взглядом. Нужно будет сказать, чтобы её папаша готовился к покупке живой лошади. Она так смотрит на Сахиба и так подолгу стоит у его денника, что я понимаю – дай ей в партнёры живого сильного зверя, и он сделает её практически богиней.       — Меня все слышат? — крикнула я, открывая машину на парковке возле клуба. — Я спросила, меня все слышат? — ещё раз крикнула я, обводя глазами снующих по двору учеников и сотрудников.       Десяток пар глаз обратился в мою сторону, и я убедилась, что меня слушают.       — Я привезла Нурджана! Поэтому сейчас все, повторяю, все, спокойно и без суеты идут по своим делам. Те, кто ничем не занят, отходят на три шага в сторону и спокойно стоят. Всем ясно?       Нурджана в клуб я привозила часто, его тут все знали. А вот он никого знать не хотел, принципиально. Поэтому ждал меня в просторном, построенном специально для него вольере, иногда порыкивая на тех, кто имел смелость приблизится и пересечь некую черту, которую никто, естественно, не видел, потому что знал где именно она находится только сам пёс. Иногда я ему завидовала – уметь бы так – рыкнуть и все отлетели за невидимый круг, диаметр которого зависит только от твоего настроения.       Мы с Нурджаном спокойно прошли через двор. Он шел ровным размеренным шагом, не поворачивая головы на стоящих по бокам людей, и могло показаться, что пёс спокоен и никого не видит. В этом была главная его опасность – обманчивое спокойствие и невозмутимость. Атаковал Нурджан стремительно и беспощадно, и мог среагировать на любое резкое движение в мою сторону с любой стороны. Он был не просто опасен – он был смертельно опасен. Поэтому в дружественном окружении мы с ним всегда проходили в наморднике…, на всякий случай.       — Лиза, ты готова? — спросила я, заходя в конюшню.       Лиза в проходе на развязках заканчивала седлать Данко и уже затягивала подпруги.       — Да…, ух…, готова, — ответила Лиза отдуваясь после напряжения – затягивать подпруги ей было тяжело. Но уж так принято – всадники у нас затягивают подпруги сами – то от чего зависит твоя жизнь, не стоит доверять посторонним. Так парашютисты любят сами укладывать свой парашют, а альпинисты сам проверяют снаряжение.       — Хорошо, выводи, жду тебя в манеже, — сказала я, разворачиваясь и… впечатываясь в чью-то грудь. — Чёрт…, — нет, это, конечно был не он, не враг рода человеческого, это было хуже – это был Денис. — Какого…, какого дьявола ты тут забыл? — рявкнула я, двумя руками отталкивая этого наглого засранца. — Пошёл вон!       — Лис, Лис, Лис…, — нараспев проговорил Ден, картинно уступая мне дорогу и склоняясь в полупоклоне, заложив одну руку за спину, а второй делая широкий жест в сторону выхода. — Проходи, дорогая. Не нужно так кричать, лошадок напугаешь….       — Дорогая?! Дорогая…? Лошадок напугаю? Да я тебя сейчас напугаю, если ты не уберёшься ко всем чертям. У тебя любовь с моей maman, вот и катись к ней! — закричала я, специально назвав маму по-французски, чтобы напомнить самой себе, как бесит меня это её постоянное выпячивание мнимого происхождения от французской аристократии.       — Лис, не кипятись. Давай поговорим….       — Нет! Пошёл вон! — какое слово из этих трёх тебе не понятно?       — Лиза, выводи коня.... А ты прижмись к стенке – затопчем, — презрительно бросила я, и вышла из конюшни.       Летом мы садились в седло на улице, чтобы приучать лошадей спокойно стоять и не обращать внимания на то, что происходит вокруг. Киберы, в том числе Данко, и так стояли спокойно, и не пугались, как живые лошади, взлетевшей вороны, упавшей веточки или шевельнувшегося от ветра кем-то оброненного на землю бумажного пакета. Но мы упорно учили всадников думать о том, что лошадь может испугаться в любой момент буквально чего угодно – они не очень хорошо видят, а механизм «сначала беги – потом думай» заложен в них природой и был в древности способом выживания.       — Давай подкину, — сказала я Лизе, когда она вывела Данко на улицу.       — Не надо…, — пыталась, было, запротестовать Лиза.       — Надо, сгибай ногу…, — отрезала я и лёгким толчком закинула ученицу в седло. — Подпруги тяни ещё сверху, давай, так, ещё на одну дырочку…, ну нормально….       Я проверила ещё раз подпруги – всё в порядке. Мой взгляд упал на Дена, который стоял в открытых воротах конюшни, картинно привалившись к косяку, и жмурился на яркое весеннее солнце. Бывает же так – невероятно красивая внешность, оказывается, может вызывать буквально рвотный рефлекс. Это, наверное, как гладкий красивый фрукт может вызвать отвращение, если точно знать, что он полностью сгнил внутри…. Я отвернулась. «Буду игнорировать», — решила я. Рано или поздно ему надоест и он отстанет.       Я зашла в манеж. Уличный плац был не готов – на непросохшем грунте стояли лужи, там ещё боронить и боронить…, кстати, надо не забыть сказать, чтобы сегодня запустили автоматическую борону – наше недавнее приобретение. Удобная оказалась штука – включил и ушел, а она себе катается и обрабатывает манеж, как робот – уборщик.       Лиза уже разминалась, рыся между препятствиями. Если бы Данко был живым, разминать следовало бы его, ну а так получалось, что разминается только всадница. Ну и хорошо – купят ей, я уверена, скоро живого коня.       Я взяла шамбарьер – специальный бич на длинной, почти двухметровой тонкой упругой ручке с таким же длинный тонким ременным хлыстом. У меня был очень хороший шамбарьер, настоящий, в кожаной оплётке. Я им могла прикоснуться к лошади или всаднику самым кончиком – не очень больно, но чувствительно. Часто такое прикосновение заменяло несколько часов объяснений на словах.       — Лиза, давай галоп! — крикнула я ученице.       Дверь манежа скрипнула, и в неё бочком протиснулся Денис. Он, как ни в чём ни бывало, прошёл вдоль бортика, отправил то ли мне, то ли всей вселенной, очередную ослепительную улыбку, от которой у меня заныли все зубы, и уселся на трибуну так, чтобы я видела его с любой точки манежа.       Лиза прилежно галопировала, выполняя сложные вольты и заезды между препятствиями.       — Лиза, завтра будет незнакомый маршрут. Схемы мы получим только перед стартом. Поэтому сейчас я тебе составлю небольшой фрагмент из пяти – шести прыжков и должна будешь его сразу запомнить. Сможешь?       — Конечно, Василиса Николавна, я всю неделю из сети брала маршруты, самые сложные и заучивала их. А потом рисовала их на планшете и представляла, как прохожу. Поначалу много ошибалась, но потом, вроде, научилась запоминать.       Вот бывают же такие ученики – клад, а не девочка, одно удовольствие работать.       — Хорошо, запоминай на слух, маршрут простой, ты справишься: «Ездой налево чухонец, ездой налево тройник, перемена, ездой направо система – чухонец и оксер, ездой направо калитка, перемена и ездой налево крестовина». Запомнила?       — Да, — кивнула Лиза, и я увидела, как она вся подобралась, взяла короче повод и окинула взглядом конкурное поле, мысленно рисуя на нём маршрут.       — Вперёд…, — скомандовала я.       Киберы не ошибаются – в этом их плюс и в этом же таится опасность. Чтобы сбить препятствие на кибере нужно быть совсем уж безруким неумехой. А потом садится человек на живого коня и половину обучения можно смело отправлять в ведро – посадка остаётся, а вот с управлением – с ним большинство не справляются – приходится переучивать. Очень жаль, что у кибер-лошадей не делают стопроцентную естественность, как у собак – она у лошадей совсем не регулируется.       Лиза чётко и сосредоточенно прошла дистанцию, и Данко даже не чиркнул копытом ни по одному препятствию. Закончив маршрут, она перевела коня на шаг, бросила повод и ласково похлопала лошадь по шее, благодаря за послушание. А я подумала – она ведь относится к нему, как к живому, для неё нет никакой разницы…, так ведь и я отношусь к своему Нурджану, как к живому….        Да что там – он и есть для меня живой, большой, лохматый, преданный, добрый ко мне и непримиримый к чужим…. Я раньше как-то и не задумывалась об этом, любила его и всё тут. А вот после короткой встречи со странным американским роботом…, нет андроидом, он так просил себя называть…. Надо же…, просил называть и я об этом помню…. Я тряхнула головой – чего это сейчас американец в памяти всплыл….       — Лиза, давай на этом закончим. Завтра у тебя тяжёлый день, так что рассёдлывай Данко и скажи там смене, чтобы заезжали, если готовы. Я тут подожду.       Смена сегодня состояла не из новичков и контролировать седловку не было смысла. Я бросила взгляд на трибуну, где сидел Денис, но там никого не оказалось. «Видимо, замерз», — решила я – в манеже, если сидеть неподвижно, очень быстро становится зябко. Хотелось надеяться, что он замерз настолько, что отправился уже домой.       Тренировка оказалась скучной, как сериал, где одни и те же герои говорят одни и те же заученные фразы с одинаковым выражением лица. Ученики совершали ошибки, которые совершают все ученики, а я поправляла их фразами, которые произносила автоматически, даже не задумываясь: «Руки ниже, пятку вниз, носок вверх, плечи разверни, поясницу расслабь, сядь плотнее в седло…», и так бесконечно по кругу….       Я еле отстояла в манеже эту рутину и, отправив учеников шагать, побежала седлать Сахиба. После нашего эпического сражения, он преобразился и радовал меня каждый день всё больше и больше. Поэтому я решила завтра проехать на нём простенький маршрут на соревнованиях, куда везла Лизу, просто для тренировки – новое место, много людей и лошадей, я хотела посмотреть, как он будет работать в такой нервной обстановке.       Сахиб это тебе не кибер, поэтому мы долго и вдумчиво разминались. Я наслаждалась, моё сердце билось в унисон с огромным живым сердцем Сахиба, мои лёгкие дышали с ним в одном ритме, я чувствовала, как сокращаются его мышцы, как мощно двигаются его плечи, как отталкиваются от земли его ноги.       Я знаю, откуда происходят мифы о кентаврах, это знает каждый хороший всадник. Когда ты со своим партнёром на одной волне, ты сливаешься с ним, у вас общая кровеносная система, вы становитесь одним организмом и ты понимаешь, что это твои копыта вырывают комья земли, это твои ноздри втягивают воздух, и ты двигаешься, упруго сгибая сильную шею и раздвигая пространство широкой грудью – ты Кентавр.       Такое единение возможно только с живой лошадью, и то не со всякой и не сразу. Вот с Сахибом мне пришлось буквально вступить в бой, чтобы сейчас начать постепенно ощущать единение – слияние сущностей.       Сильно напрягаться мы с Сахибом сегодня не планировали. Маршрут завтра будет проще некуда – прогулка, а не маршрут. Поэтому вспомнив, таки, добрым словом спортсмена Вову, который готовил Сахиба – кстати, надо будет ему позвонить, я же обещала – мы зашли пару раз на тройник, чисто и без напряжения прыгнули систему и четыре раза преодолели чухонец – самое коварное препятствие для молодой лошади.       Ну и хватит на сегодня. Я бросила повод, и Сахиб тут же вытянул свою длиннющую шею и расслабил спину. Отпустив на дырочку подпруги, я пустила жеребца спокойным шагом вдоль бортика манежа и сама села в седле более свободно.       Рассёдлывала я сегодня сама. Тщательно проверив копыта, осмотрев подковы и убедившись, что поилка закрыта, я поставила жеребца в денник.       За всеми заботами время пролетело незаметно. На улице уже опускался постепенно, накрывая всё вокруг тончайшей паутиной, светлый питерский вечер. То время, когда день уже сдал своё дежурство, а ночь решила, что скучно всегда быть тёмной и решила быть белой. На улице по-прежнему светло, но воздух будто перестал быть прозрачным, мир вокруг утратил резкость и заструился, подрывая веру в реальность своего существования.       — Вставай, лентяй, пошли гулять, — с улыбкой сказала я своему огромному мохнатому псу, который мирно посапывал в дальнем конце вольера, упорно делая вид, что спит. — Хорош прикидываться, киберы не спят, — добавила я и еле успела отскочить в сторону – сто килограммов радости прыгнуло мне навстречу. — Стоять! — рявкнула я самым командным голосом, на который была способна, и пёс врос в землю, затормозив всеми четырьмя огромными лапами.       Нурджан обернулся и посмотрел на меня с явным осуждением. На его морде было написано: «Чего орать то…? Я нормально слышу, даже шёпотом…». Я потрепала его по загривку, извиняясь. Удобно, когда, чтобы потрепать по загривку не нужно наклоняться – нужно просто слегка согнуть руку – этот самый загривок находится гораздо выше середины моего бедра.       — Ладно, ладно, не дуйся, пошли…, — сказала я, пристёгивая поводок. — Пойдём, брат, погуляем…       Нурджан ничего не ответил, хотя иногда мне казалось, что он вот-вот заговорит. Но я без слов его прекрасно поняла – он всем своим видом демонстрировал готовность «погулять». Собственно, ради этого мы с ним приехали в клуб. Это был один из самых любимых наших ритуалов – прогулка по вечернему парку, когда людей уже совсем мало, особенно в будний день.       Раньше в этом парке было много ресторанов и прочих развлекательных учреждений и вечером до поздней ночи в тут было шумно, многолюдно и неспокойно. Но лет десять назад администрация города волевым решением убрала всё, кроме огромного стадиона Газпром-Арена и теперь шумно и многолюдно бывало только иногда – в дни футбольных матчей или концертов кого-то уж очень популярного.       Сегодня ни футбола, ни концертов не было, так что можно было насладиться тишиной и покоем, постоять на чистом песке пляжа и посмотреть на едва колышущиеся воды Маркизовой Лужи, похожие на потемневшее от времени серебряное зеркало.       Воздух весенним вечером пахнет по-особенному – он пахнет пробуждением. Мы с Нурджаном идём по аллее. Края тропинки неярко светятся, а окружающие предметы теряют очертания и начинают превращаться, кто во что горазд. От этого создаётся ощущение, что ты идёшь по лунной дорожке на воде, а вокруг тебя то и дело вырастают из глубин и снова исчезают в пучине невероятные сказочные существа – не злые и не добрые, живущие по своим законам и не интересующиеся твоим существованием.